НАЧАЛО ПУТИ
Серая пелена поздних сумерек опустилась на торговый порт, скрадывая очертания судов на рейде. На борту одиноко стоящего у причала грузового парохода «Печора» зажглись редкие огоньки. Бледный свет электрических ламп слабо освещал надстройки судна.
Коля Мухин поставил на палубу у трапа чемодан и осторожно кашлянул. Тотчас же из-за надстройки показался высокий парень в прорезиненном плаще. Он медленно подошел к Мухину, хмуро осмотрел его с ног до головы и отрывисто спросил:
— Тебе чего здесь надо?
— Меня к вам направили, — робко улыбнувшись, ответил Мухин и торопливо протянул вахтенному направление из отдела кадров. Тот внимательно прочитал, вздохнул, затем молча переставил чемодан Коли с палубы на площадку трапа, так же молча подтолкнул туда Колю и удалился, коротко бросив:
— Стой здесь и жди!
Коля долго стоял у трапа, осматривая палубу «Печоры».
Наконец показался вахтенный матрос. За ним шел высокий моряк в форменной фуражке и кителе с одной золотой нашивкой на рукавах — вахтенный штурман. Матрос, пропуская вперед помощника капитана, негромко обратился к нему:
— Товарищ третий, разве это правильно? Опять прислали зеленого юнца, а вкалывать придется за него нам. Детсад, а не пароход.
От этих слов Коле стало не по себе.
Стараясь не смотреть на матроса, он подхватил чемодан и торопливо пошел вслед за штурманом.
Они шли по ярко освещенному коридору надстройки. По обе стороны виднелись двери, на которых были привинчены начищенные медные пластинки с надписями. Штурман вошел в каюту старшего помощника капитана. Коля остался стоять в коридоре. Но через минуту дверь открылась, и его пригласили войти.
В кресле у стола сидел пожилой моряк с тремя золотыми нашивками на рукавах кителя. Он с любопытством посмотрел на Мухина и добродушно сказал:
— В море, конечно, не бывали?
— Нет, — ответил Коля. — Хотел в мореходное, да не прошел по конкурсу.
— Ну что же, не огорчайтесь. По крайней мере узнаете морскую жизнь. Мореходка от вас никуда не уйдет.
Вахтенный провел Колю к кормовой надстройке и открыл одну из дверей.
— Вот ваша каюта и койка. Постельное белье получите завтра утром.
Коля вошел в каюту, закрыл дверь и осмотрелся. Каюта четырехместная. Справа и слева койки в два яруса. В углу у входа узкий шкаф для одежды, в стене — два круглых окошка, против входа — маленький столик, рядом табурет и парусиновое кресло-раскладушка.
Закрытая матовым плафоном лампочка слабо освещала каюту. Было тихо, холодно и неуютно. Колю охватило щемящее чувство одиночества и грусти. Вспомнился ласковый голос матери, уговаривающей остаться дома. Она очень не хотела отпускать сына в далекий северный город. Не послушался тогда Коля. А может, и правда не нужно было уезжать? Ехал он с радужными надеждами, а приехал — и вот рушатся все его мечты. В училище поступить не удалось — не прошел по конкурсу; когда оформлялся в пароходство — приняли учеником матроса, а он хотел попасть в машинную команду; здесь, на пароходе, встретили его тоже неласково — привели в каюту, оставили одного, и никому нет до него дела.
За невеселыми мыслями Коля незаметно уснул. Разбудили его громкие голоса, раздававшиеся в каюте. Приоткрыв глаза, Мухин увидел трех молодых ребят, одетых в морскую форму. Они громко спорили. Двое были высокого роста, один из них с длинным русым чубом, нависшим на глаза, второй острижен наголо. Третий, кудрявый и рыжий, с множеством веснушек на лице, был поменьше, и Коля с удовольствием отметил про себя: «Ничуть не больше меня».
Ребята уселись за столик и развернули принесенные свертки с колбасой, булками и конфетами.
«А меня даже не замечают», — с обидой подумал Коля. И, как бы угадав его мысли, рыжий посмотрел на него и спросил:
— Что это за парень лежит у нас?
— Наверное, новенький, — равнодушно ответил стриженый.
— Может, он есть хочет? Давай разбудим. — И, не дожидаясь ответа, рыжий тронул Колю за плечо: — Друг, проснись! Ты есть хочешь? Вставай, садись с нами.
Коля открыл глаза и тихо ответил:
— Спасибо, не хочу.
— Что там не хочу, вставай!
— Смотри, опоздаешь! — добродушно вставил чубатый.
Коля доверчиво улыбнулся и встал. Рыжий подвинул ему раскладушку, а сам сел на койку.
— Ну, вот и порядок, — весело объявил он и спросил Колю: — Тебя как зовут?
— Коля Мухин.
— Муха, значит, — кивнул рыжий и, рассмеявшись, сказал:
— Мы с тобой тезки, можно сказать. Я Миша Пчелкин, а здесь зовут Пчелкой. Так что оба летающие. — Этот, — он указал на стриженого, — Ваня Ивлев, а этот, — он хлопнул по плечу чубатого, — наш чемпион по поднятию тяжестей Владимир Бурсин. Вчера ему удалось оторвать от земли целых тридцать две тысячи граммов! Результат зафиксирован, и протокол выслан в Москву на утверждение рекорда!
— Ты помолчал бы лучше. Жужжишь целый день, надоело, — лениво пробасил Бурсин, прожевывая кусок булки. — А то дам вот щелчка — сразу почувствуешь, какие это граммы.
— Когда удав глотает пищу, он безопасен! — со смехом ответил Пчелкин.
Коля слушал, как ребята беззлобно подтрунивали друг над другом, и смеялся вместе с ними. Ему захотелось поскорее стать таким же, как и они, так же уверенно чувствовать себя на судне.
— А вы кем работаете? — решился спросить он.
— Иван, как человек серьезный и солидный, — отвечал Пчелкин, — занимает руководящий пост матроса второго класса — старшего начальника над метлой и шваброй. Бурсин Владимир в будущем, конечно, будет занимать пост старшего рулевого, а пока состоит в команде Ивлева. Ну, а я самый старший среди младших — юнга.
— А меня к вам палубным учеником направили, — сообщил о себе Коля.
— Бывал в море? — спросил Бурсин.
— Нет, первый раз на пароходе.
— Ну, брат, и пострадаешь же ты, когда выйдем в море, да если к тому же шторм прихватит! — всплеснул руками Пчелкин.
— Что ты человека пугаешь? Сам-то вспомни, как травил! Да и сейчас! Тоже ведь еще не привык: как чуть качнет, так весь позеленеет и скорей на койку, — отыгрывался теперь Бурсин.
— Неправда! — горячо запротестовал Пчелкин. — Я хоть и зеленею, но работаю! Это тебе боцман всегда скажет.
Ребята рассказывали Мухину о море, о пароходе, о своей работе. Коля тоже рассказал им о себе, о том, как попал на судно.
До утра хватило бы рассказов, но Бурсин взглянул на часы и заторопился:
— Эх, братцы, и засиделись мы! Давайте спать ложиться.
Коля забрался на матрац и уже совсем было устроился под своим пальтишком, как Пчелкин окликнул его:
— Ты что, на голом матраце собираешься спать? Так не годится. На вот тебе одну простыню. Вовка, — повернулся он к Бурсину, — у тебя две подушки, дай одну Мухе.
Пчелкин соскочил с койки, взял у Бурсина подушку и вместе с Мухиным принялся застилать матрац.
— Ты не стесняйся, — поучал он Колю, — у нас по-простому. Чего у тебя нет, так у товарищей берешь. А как же? Ты на голом матраце будешь валяться, а мы под двумя простынями? Так не по-морскому будет!
Накинув на Колю поверх простыни свою шинель, Пчелкин погасил свет.
Громкий звонок, раздавшийся в коридоре, разбудил Мухина. Он открыл глаза и приподнялся, удивленно глядя на торопливо одевавшихся Пчелкина и Бурсина. Ивлева в каюте уже не было.
— Подъем! — крикнул Пчелкин. — Вставай, слышал, подъем играли?
— Это звонок-то?
— Ну да, как семь часов, так он и заливается! Вставай быстрей!
С помощью неутомимого Пчелкина Коля получил у кастелянши постель, заправил койку и отправился в столовую команды, откуда слышался стук посуды и гул голосов. Он невольно держался ближе к Пчелкину. К этому энергичному и уверенному в себе веселому пареньку он проникся полным доверием. В столовой они сели рядом, и Коля с интересом рассматривал моряков. Все были в форме, и только он один выделялся своей штатской одеждой. Это приводило Колю в немалое смущение. Каждый, кто заходил в столовую, с любопытством оглядывал незнакомого парнишку и спрашивал почему-то у Пчелкина:
— Новенький?
Пчелкин отвечал одно и то же:
— Новенький, наш, с палубы.
Пожилая женщина быстро подавала на стол тарелки с отварным картофелем и кусочками селедки. Коля позавтракал и вместе с Пчелкиным вышел из столовой.
— А что сейчас делать? — спросил он.
— У нас сегодня отход, работенки хватит. А тебе надо к боцману идти, доложиться и получить работу. Он скажет, что тебе делать.
Пчелкин объяснил, как найти боцмана, как надо «доложиться» и что спросить.
Боцмана Коля встретил на палубе.
— Товарищ боцман, можно у вас спросить?
Боцман хмуро посмотрел на Колю:
— Ну, спрашивай.
— Я — Мухин, ученик матроса. Что мне делать?
Лицо боцмана посветлело.
— А-а, новенький! Пока присматривайся ко всему, привыкай. А сейчас пойдем-ка со мной.
Он повел Мухина в кладовую, выдал ему сапоги, рукавицы, тужурку и брюки. Коля схватил вещи в охапку и помчался в каюту переодеваться.
В новенькой робе парнишка вышел на палубу и направился к трюму, где работали матросы. Они быстро и ловко поднимали широкие толстые доски с палубы и клали их одну за другой, закрывая широкое горло трюма.
— Эй, парень! Чего стоишь? Иди помогай! — крикнул одетый в потрепанную куртку матрос. Коля узнал в нем вчерашнего вахтенного.
— Боцман сказал, что мне сегодня не надо работать. Я с судном буду знакомиться, — с достоинством ответил Коля, довольный, что он может и не подчиниться этому человеку.
— Ты думаешь, что знакомиться — это значит руки в брюки и гулять по палубе? А ну, иди сюда, берись за лючину. Я тебя познакомлю сейчас!
Коля испуганно подошел и осторожно взялся за широкий конец доски.
— Не так, не так! Не за доску берись, а за скобу. Эти доски лючинами называются, ими трюм закрывают, а сверху еще и брезент натягивается, чтобы вода в трюм не попадала, понял?
И матрос, ворча и чертыхаясь, долго объяснял Мухину устройство трюмов и учил морской терминологии. А Коля с ужасом убеждался, что он не способен запомнить ни одного из этих диковинных слов: «талрепы», «бимсы», «комингсы»…
Когда солнце скрылось за вершинами гор, пароход отошел от причала.
Для Коли это были особенно волнующие минуты — ведь он в первый раз в жизни уходил в рейс! Ему показалось странным, что береговой матрос медленно подошел к толстой тумбе, лениво скинул с нее швартовые концы и, даже не глядя на отходящий пароход, пошел на другой конец причала.
Колю задело такое подчеркнутое невнимание к их судну.
Мухин вместе с матросами выбирал швартовые концы, крутил вьюшку, закрывал чехлом брашпиль. Боцман, за весь день не проронивший ни слова, видя старание новичка, одобрительно сказал:
— Молодец, не ленивый.
От этих слов Коля зарделся и почувствовал вдруг необычайный прилив энергии. Он готов был работать всю ночь. Но уже через полчаса после отхода судна палуба опустела — все разошлись по каютам. Один Коля стоял на палубе и жадно смотрел вперед, туда, где за извилистой лентой залива открывался морской простор. Мимо плыли скалистые берега, покрытые бурыми пятнами мха. Из-за верхушек скал с левого борта широким веером разбегались по небу лучи солнца.
*
В тот вечер Коля так и не увидел моря, хоть и решил не ложиться спать, пока судно не выйдет из залива. Но целых три часа торчать на палубе без дела, да еще одному, невозможно, и он зашел в каюту. Потом прилег на койку всего на полчасика…
Утром Коля проснулся задолго до звонка побудки. Солнце врывалось в открытый иллюминатор. Снизу доносился глухой рокот работающей машины. В каюте стоял еле уловимый запах свежести и влажности, очень напоминавший пареньку запах зелени на грядках в огороде, куда он, бывало, бегал каждое утро, чтобы нарвать к завтраку холодных, в серебристых пятнах росы огурцов.
Ощущение чего-то необычного и радостного наполняло Колю. Он быстро встал, наскоро заправил койку, тихо вышел из каюты и невольно зажмурился от ударившего прямо в глаза яркого солнца.
Море, необозримое, могучее, манящее к себе море расстилалось перед ним. Тысячи зайчиков играли на гладкой, чуть колышущейся поверхности. Так вот оно какое, море! Коля жадно смотрел во все стороны широко открытыми глазами и полной грудью вдыхал в себя морской воздух.
Весь день Мухин был в приподнятом настроении. Работалось легко. Вместе с Пчелкиным он выгребал мусор и грязь, драил медные ручки и поручни у трапов какой-то зеленой массой, которую все называли чистолью, делал приборку в боцманской кладовой, стараясь ни в чем не отставать от своего напарника.
В обед все собрались в столовой. Коля на этот раз уже не испытывал робости. Правда, боцман не пустил его в столовую в робе, заставил сходить в каюту и переодеться, но штатская одежда уже не смущала Колю. Теперь он вмешивался в разговоры и даже храбро попросил добавки. Пчелкин удивленно протянул:
— Ого-о!
Коля, в свою очередь, ответил ему:
— Говорят, каков в еде, таков и в работе!
Дружный хохот раздался в столовой. Сквозь смех слышались одобрительные возгласы:
— Ловко!
— Молодец, Муха, нажимай!
— Пчелкин, каков новичок-то? Ответил, а тебе и крыть нечем?
Пчелкин, смеявшийся громче всех, хлопал Колю по плечу и старался перекричать шум:
— Вот так работник! Дня еще не проработал на судне, а уж добавки просит! Силен мужичок!
Боцман, улыбаясь в усы, одобрительно проговорил:
— Ничего, парню расти надо. Ешь, Мухин, не стесняйся, море сильных любит.
Вечером Коля храбро заявил Пчелкину:
— Вот видишь, на меня море не действует. Даже голова не болела!
Пчелкин усмехнулся и передразнил:
— Не действует! Такое-то море и на меня не действует. Подожди, вот попадем в шторм, тогда скажешь.
Они стояли на палубе. Был поздний час, но полярное солнце щедро лило свои лучи с ясного, без единого облачка, неба. Зеркальная гладь моря отбивала четкую линию горизонта на фоне чуть голубеющего небосклона. Пароход быстро шел вперед, подрагивая всем корпусом. Перед тупым носом судна, тщетно пытаясь оторваться и убежать вперед, катилась невысокая пенистая волна. Форштевень непрерывно догонял ее и распускал длинными усами вдоль обоих бортов. Мягко журча, волна обтекала судно и отчетливо звонко плескалась о его железный корпус. За кормой до самого горизонта тянулась ровная шипящая кильватерная струя.
*
Прошло две недели, и новая жизнь властно захватила Колю Мухина.
Как и все новички, Коля мечтал попасть в шторм. В его воображении рисовались картины одна другой удивительней: вот громадная волна надвигается прямо на него, грозя смыть за борт, а он, не обращая внимания, продолжает делать какую-то очень важную работу. Волна сбивает его с ног, тащит по палубе и вот-вот выбросит за борт, но в последнюю минуту Коля успевает схватиться за кнехт и, весь промокший, в синяках, снова берется за дело. А вот волна смывает за борт Пчелкина… Коля храбро бросается в бушующее море и спасает друга.
Пчелкин подшучивал над его желанием попасть в шторм. Но Мухин не мыслил себе плавание без штормов. В самом деле, что ж это за плавание?
Сегодня погода резко изменилась. Темные, рваные облака быстро неслись навстречу выходящему из залива судну и скрывались за скалами. Резкий ветер вспенивал потемневшую воду залива и пронзительно свистел в снастях. Помрачневший боцман хлопотливо бегал по палубе и покрикивал на матросов, закрывавших трюмы:
— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Погодка-то, видите, какая. Качнет так, что все полетит. Веселей, веселей работать!
Матросы работали быстро и, против обыкновения, молча. Даже неугомонный Пчелкин и тот притих. Чувствовалось, что наступает что-то тревожное и грозное.
— Скоро качать начнет, — тихо проговорил Пчелкин. — Старпом говорил, что в море шторм восемь баллов. Достанется нам.
Коля посмотрел на посеревшее лицо своего друга, хотел пошутить, но понял, что шутка неуместна. Где-то поблизости раздался взрыв смеха. Они оглянулись — на трюме расположились матросы.
— Работать кончили, — оживился Пчелкин. — Пойдем к ним.
— Что, Миша, труба, брат, тебе приходит? — весело забасил Бурсин. — Вот погодка-то — кое-кому достанется. Э-э, да ты заранее позеленел?
— Ладно, не в первый раз, — хмуро отшучивался Пчелкин. — У меня теперь напарник есть — Мухин.
— Почему ты думаешь, что и меня укачает? — несмело возразил Мухин.
— Не поддавайся, Муха, держись! Только пчелы моря боятся, — подтрунивал Бурсин.
Вскоре начало покачивать. Пароход нехотя, словно через силу, валился на один борт и так же медленно переваливался на другой. В каюте вдруг стало душно и жарко. Коля с трудом приподнялся на койке и посмотрел на Ивлева и Бурсина. Те как ни в чем не бывало сидели за столиком и разговаривали. Ивлев искоса посмотрел на побледневшего Колю, сказал:
— Ты выйди на палубу, на свежем воздухе тебе лучше будет.
Коля послушно вышел и стал у надстройки, крепко ухватившись за поручни ведущего на ботдек трапа.
Ветер ревел и стонал. Темные тучи низко нависали над водой. Косматые гребни бегущих одна за другой волн с грохотом разбивались о судно. Брызги неслись в воздухе сплошной пеленой. На ветру Коле стало лучше. Но усилилась качка, и снова заболела голова. Рот то и дело наполнялся жидкой слюной. Обдаваемый брызгами, Коля уныло глядел на разбушевавшуюся стихию. Неприятная тошнота подступила к горлу.
— Что, мутит? — подойдя, участливо спросил Пчелкин.
Коля увидел бледное лицо друга и его тусклые страдальческие глаза.
— Мутит, — вяло кивнул Коля.
— Меня тоже. Места не нахожу, — доверчиво пожаловался Пчелкин. — Но ты не поддавайся. Привыкнем. Боцман говорит, он тоже сначала боялся качки.
Пароход тяжело содрогался от мощных ударов волн и то взбирался на водяную гору, то стремительно летел вниз, в пучину. По палубе гуляла вода. Измученный качкой Мухин лежал на койке и тихо стонал. Вдруг необычайно тяжелый удар потряс весь корпус судна. Пароход круто вздыбился и стремительно провалился куда-то вниз. Сквозь вой ветра и рокот волн донесся долгий грохот, и вслед за этим пронзительно завыл сигнальный ревун в коридоре. Ивлев и Бурсин тотчас же вскочили и выбежали из каюты. В репродукторе щелкнуло, и раздался зычный голос:
— Водяная тревога! Водяная тревога! На первом трюме сорван брезент! На первом трюме сорван брезент!
Пчелкин вскочил с койки и, торопливо надевая куртку, закричал Мухину:
— Вставай, слышишь, тревога!
Коля приподнял тяжелую, как свинцом налитую голову, вяло махнул рукой:
— Не могу. Умираю.
— Я тебе дам «не могу»! Вставай, говорят! Ну!
— Не могу! — не открывая глаз, прошептал Коля.
Судно резко накренилось. Пчелкин, не удержавшись, упал и больно стукнулся о койку. И то ли от боли, то ли от злости на его глазах выступили слезы, и он яростно затормошил Мухина.
— Да вставай же ты, Колька! Там брезент сорвало с трюма, зальет трюм!
Пчелкин силой стащил Мухина с койки, заставил надеть сапоги и куртку. Держась друг за друга, они вышли на палубу. Потоки воды перекатывались через борт. Ванты и мачты вибрировали под напором ветра.
Выждав момент, когда судно выпрямилось, Пчелкин стремительно побежал по палубе, увлекая за собой Мухина.
— Полундра, держись! — вдруг закричал Пчелкин и бросился под высокий комингс трюма. Коля только успел поднять глаза, как бурлящий поток воды захлестнул его, сбил с ног и потащил по палубе. Захлебываясь горько-соленой водой, Коля судорожно цеплялся за палубу, но гладкие стальные листы ускользали из-под рук. Наконец напор воды ослабел. Коля поднялся на ноги и отчаянно закричал:
— Пчелкин! Пчелкин!
— Здесь я. Бежим скорее!
Цепляясь за натянутый вдоль борта толстый канат — штормовой леер, Коля побежал вперед, к носу судна. Он зорко смотрел по сторонам и уже не думал ни о шторме, ни о качке — только не прозевать бы, уследить за уходящей из-под ног палубой, за очередным ударом волны.
И странно, исчезло ощущение неприятной тошноты, новое чувство захватило Колю — азартное чувство борьбы со стихией.
Матросы, обдаваемые потоками воды, молча закрывали трюм брезентом. Старший помощник капитана, увидев Мухина и Пчелкина у аварийного трюма, сердито вздернул брови и заорал на них:
— Куда вас черти принесли! Смоет за борт, потом хлопот не оберешься! А ну, идите… — И вдруг пронзительно закричал: — Полундра! Волна идет!
Все бросились под высокий фальшборт, защищавший от прямого удара волны. Масса воды обрушилась на людей, но матросы крепко держались друг за друга и за протянутые штормовые леера. Поток с грохотом прокатился по палубе, потащив с собой тяжелый брезент. И снова матросы волокли его назад, закрывая горловину трюма. Работали напряженно, но быстро. Изредка раздавались короткие выкрики:
— Тяни!
— Заклинивай!
— Бей!
Мухин до крови расцарапал руки, но не заметил этого. Охваченный азартом борьбы, он яростно тащил брезент, отплевываясь и что-то выкрикивая, бросался под укрытие от волн и снова брался за работу.
Наконец трюм закрыли. Мокрые, озябшие матросы гурьбой ввалились в столовую.
Кто-то сбегал в кладовую, принес хлеба и большую миску соленых огурцов. Все молча принялись за еду. Пчелкин выбрал огурец побольше и протянул его Коле.
— Ешь, огурцы в качку полезно есть.
Коля кивнул головой и взял огурец. Ему не хотелось ни говорить, ни шевелиться.
Усталые матросы изредка перекидывались короткими репликами:
— Да-а, вот это поддает!
— А что еще впереди будет!
— Ничего, пройдет.
— Пройти-то пройдет, вымотает всех.
— Уж не без этого. Да ведь не привыкать!
— Кому как.
Мухин слышал этот неторопливый, серьезный разговор, жевал огурец и отдыхал.
Пусть отдохнет парнишка — сегодня он принял свое первое морское крещение. Впереди у него будет еще много штормов, но этот первый шторм он будет помнить всю жизнь.