Книга 2

На ступеньках при входе в казино Селдену живо представилось, что Монте-Карло более, чем любое другое место, где он бывал, обладает даром приспосабливаться к настроению каждого человека. У его собственного нынешнего настроения город перенял веселое радушие, которое разочарованному взору вполне могло показаться обманчивой маской. Такой искренний призыв к участию, такое откровенное признание праздничной жилки в человеческой природе подействовали освежающе на разум, измученный длительной напряженной работой в обстановке, призванной дисциплинировать чувства. Селден рассматривал белое квадратное здание, возведенное с экзотическим архитектурным кокетством, или старательную имитацию тропических садов, или группы людей, слонявшихся на переднем плане лиловых гор, предлагавших забытые в поспешной смене мизансцен прекрасные декорации, он впитывал всю полноту света и досуга и чувствовал, как постепенно исчезает отвращение к жизни, терзавшее его последние месяцы.

Зима в Нью-Йорке представляла собой бесконечную перспективу обремененных снегом дней, чтобы смениться к весне промозглым солнечным светом и неистовыми воздушными вихрями, когда уродство мира царапало глаз, как песчаный ветер — кожу. Раньше Селден, погруженный в работу, говорил себе, что внешние условия не имеют значения для человека в его положении, что холод и уродство — хорошее тонизирующее средство, дабы успокоить чувства. Когда срочное дело призвало его для переговоров с клиентом в Париж, он неохотно расстался с конторской скукой, и только сейчас, покончив с делами и ускользнув ненадолго на юг, снова обрел вкус к наблюдениям — утешение тех, кому жизнь интересна на самом деле.

Неисчерпаемость ее очарования — вечное удивление контрастам и подобию! Все ухищрения и лики этого весеннего представления овладели им, когда он, спустившись по лестнице к Казино, помедлил у дверей. Он не был за границей лет семь — и как же изменила его новая встреча! Пусть в глубине ничего не изменилось, вряд ли вершины остались теми же. И это было лучшее место, чтобы выявить полноту обновления. Незыблемые красоты, возможно, оставили бы его прежним, но этот шатер, разгульно растянутый на день, стал для него укрытием, забвением, отделив его самого от его неподвижных небес.

Была середина апреля, и чувствовалось, что прожигание жизни достигло апогея и эти пестрые компании на площадях и в садах скоро исчезнут, дабы возникнуть в других местах. Между тем последние минуты представления, казалось, достигли особенного блеска перед нависшей угрозой занавеса. Свежий воздух, изобилие цветов, насыщенная бирюза моря и неба производили эффект финальной картины, когда разом вспыхивают все лампы. Это впечатление усилилось именно сейчас: как будто преднамеренно группа людей вышла на авансцену и стояла перед Селденом с видом исполнителей главных ролей, готовя кульминацию пьесы.

Именно их выход подтверждал впечатление спектакля, на который не пожалели денег, усиливая его сходство с историческими пьесами, где главные герои ухитрялись пережить все страсти, не измяв костюмов. Дамы стояли, демонстрируя хорошо рассчитанное безразличие, стремясь отличаться друг от друга, а мужчины слонялись рядом с независимым видом, как сценические персонажи, чьи портные указывались в программке. Но и сам Селден невольно стал участником действа, когда его узнала одна из «актрис».

— Ба! Мистер Селден! — воскликнула миссис Фишер, привлекая к нему внимание миссис Джек Степни и миссис Веллингтон Брай, и добавила жалобно: — Мы умираем от голода, потому что не можем решить, где пообедать.

Обласканный всей компанией и сочувствуя их горю, Селден внутренне позабавился, узнав, что есть несколько мест, где они могли что-то упустить, не позавтракав там, или потерять, позавтракав, так что собственно еда стала в своем святилище самым несущественным фактором.

— Конечно, лучше всего позавтракать в «Террасе», но это выглядит так, будто нет других приличных мест: американцы, которые не знают ни одного приличного, всегда бросаются на лучшую еду. А вот герцогиня Белтширская в последнее время предпочитает «Бекас», — искренне подытожила миссис Брай.

Миссис Брай, к отчаянию миссис Фишер, ни на йоту не изменила своей манере взвешивать социальные альтернативы на людях. Она никак не могла усвоить привычку поступать так, как ей хочется, и сделать свой вкус мерилом вещей.

Мистер Брай, бледный человечек с деловитым лицом и в свободной одежде, справился с дилеммой весело:

— Я думаю, герцогиня ходит туда, где дешевле всего, если ее никто не угощает. Вот вы бы позвали ее в «Террасу», она бы мигом прискакала.

Но миссис Джек Степни возразила:

— Герцог и герцогиня обедают в ресторанчике в Ла-Кондамине. Лорд Хьюберт говорит, что это единственный ресторан в Европе, где достойно готовят гороховый суп.

Лорд Хьюберт Дейси, худой, потрепанный мужчина, с милой поношенной улыбкой и с таким видом, будто он провел свои лучшие годы, сопровождая богачей в отборные рестораны, подтвердил с вялым воодушевлением:

— Совершенно верно.

— Гороховый? — презрительно переспросил мистер Брай. — Может, они готовят и черепаховый? Это просто показывает, — добавил он, — чего стоят эти европейские рестораны, если человек может создать себе репутацию на горохе!

— Не уверен, что вполне согласен с Дейси, — авторитетно вмешался Джек Степни. — Есть забегаловка в Париже, недалеко от набережной Вольтера… Но в любом случае я не советую харчевню в Кондамине, по крайней мере не с дамами.

После женитьбы Степни стал толще и степеннее, к чему склонялись все мужья в семье Ван Осбургов, но его жена, к удивлению и неудовольствию супруга, овладела сотрясающим землю аллюром, так что ему ничего не оставалось, как одышливо следовать у нее в кильватере.

— Что ж, туда, значит, и отправимся, — объявила она, тряхнув тяжелым оперением, — мне опротивело есть в «Террасе», там скучно, как на обедах у мамы. И лорд Хьюберт обещал рассказать, кто были те жуткие люди, правда, Керри? Да ладно, Джек, не смотри так строго.

— Положим, — сказала миссис Брай, — все, что я хочу знать, — это кто им шьет.

— Без сомнения, Дейси расскажет и об этом, — заметил Степни, явно намереваясь сыронизировать, на что его собеседник ответил тихим шепотом:

— По крайней мере, я могу это выяснить, мой дорогой друг.

После чего, выслушав заявление миссис Брай, что она и шагу не может ступить, компания остановила два или три легких фаэтона, услужливо круживших на садовых рубежах, и затарахтела по направлению к Кондамину.

Их целью был один из ресторанчиков, нависающих над бульваром, что сбегал вниз от Монте-Карло к кварталу, распростертому вдоль набережной. Из окна, у которого они расположились, можно было наблюдать изгиб залива между зеленью двух мысов: справа Монако над обрывом, с церковью и замком на вершине, слева террасы и башенки игорных домов. А между мысами вода залива была изборождена светом, излучаемым прогулочными яхтами, среди которых, в качестве кульминации завтрака, величественное явление паровика отвлекло компанию от гороха.

— Вот те на! Неужто Дорсеты вернулись! — воскликнул Степни, и лорд Хьюберт, уронив монокль, поддакнул:

— Это «Сабрина», точно.

— Так скоро? Они же собирались провести месяц на Сицилии, — заметила миссис Фишер.

— Полагаю, что собирались, но там только один современный отель на всю Сицилию, — сказал пренебрежительно мистер Брай.

— Это была идея Неда Сильвертона, но бедный Дорсет и Лили Барт, должно быть, ужасно скучали, — добавила миссис Фишер вполголоса, обратившись к Селдену. — Надеюсь, они не перессорились.

— Какое наслаждение снова лицезреть мисс Барт, — сказал лорд Хьюберт тихим и задумчивым голосом, а миссис Брай прибавила простодушно:

— Посмею предположить, что герцогиня пообедает с нами, раз Лили здесь.

— Герцогиня обожает Лили, уверен, что она с удовольствием ее пригласит, — согласился лорд Хьюберт с профессиональной расторопностью человека, привыкшего извлекать прибыль из необязательных светских контактов.

Селден поразился его деловому тону.

— Лили пользовалась здесь грандиозным успехом, — продолжала миссис Фишер, все еще обращаясь только к Селдену. — Она помолодела лет на десять — никогда не видела ее такой красивой. Леди Скиддоу брала ее с собой в Канны, а кронпринцесса Македонии провела с ней неделю в Симье. Говорят, именно поэтому Берта гоняла яхту на Сицилию: кронпринцесса не обратила на нее внимания, а для Берты было невыносимо смотреть на триумф Лили.

Селден не ответил. До него дошли слухи, что мисс Барт путешествует по Средиземноморью с Дорсетами, но ему и в голову не приходило, что он может столкнуться с ней на Ривьере, где сезон уже практически закончился. Откинувшись на спинку кресла и молча созерцая филигранные узоры на своей чашке с турецким кофе, он пытался упорядочить мысли, осознать, как он сам реагирует на то, что Лили так близко. Селден обладал способностью отрешения, позволяющей ему даже в минуты, когда эмоции преобладали, ясно оценить свои чувства, и он был искренне удивлен волнением, которое вызвало в нем прибытие «Сабрины». Он полагал, что три месяца полного погружения в работу после шокирующей утраты иллюзий очистили его разум от сентиментальных химер. Чувство, выпестованное и возвышенное им, можно было описать как благодарность путника, избавленного от опасности, хотя поначалу не замечавшего синяков и ссадин. А теперь он ощутил боль и понял, что раны не зажили.

Часом позже, идя по саду казино рядом с миссис Фишер, он старался найти другие основания, чтобы забыть раны, полученные в попытках избежать опасности. Компания рассеялась в праздношатающейся нерешительности, свойственной жизни в Монте-Карло, где и само место, и долгий золоченый день были словно созданы для безделья во всем его многообразии. Лорд Хьюберт Дейси наконец отправился на поиски герцогини Белтширской, пообещав миссис Брай вкрадчиво уговорить герцогиню почтить их присутствием на обеде, чета Степни на авто отправилась в Ниццу, а мистер Брай отбыл на первенство по отстрелу голубей, занимавшее теперь все его воображение.

Миссис Брай, имевшую свойство багроветь и тяжелеть после еды, миссис Фишер благоразумно препроводила на часок в отель для отдыха, поэтому Селдену и его приятельнице ничего не оставалось, как прогуливаться, обмениваясь секретами. Прогулка скоро сама по себе мирно завершилась на скамейке, увитой лавром и вьющимися розами, с которой они наслаждались ослепительным блеском синего моря, обрамленного мраморными балюстрадами и огненными, как метеоры, цветками кактуса на скале. Нежная тень беседки и близкое дуновение ветерка создавали легкое и томительное настроение, побуждая выкурить множество сигарет, и Селден, легко подверженный подобным влияниям, выведал у миссис Фишер историю ее недавних приключений. Она уехала за границу с Браями, когда весь высший свет бежал от немилосердной нью-йоркской весны. Велли Брай и его супруга, опьяненные первым успехом, уже жаждали покорения новых царств, и миссис Фишер, рассматривая Ривьеру как несложную прелюдию ко входу в лондонское общество, уже вела их к короне. У нее были связи в каждой столице и умение восстанавливать сношения после долгого отсутствия, и это, вкупе с тщательно распространяемыми слухами о богатстве четы Брай, уже привлекло к ним группу космополитов, ищущих удовольствий.

— Но дела пошли не так, как ожидалось, — честно призналась миссис Фишер. — Легко утверждать, что при больших деньгах нетрудно попасть в общество, однако это не всякому дано. Да и лондонский рынок так насыщен новыми американцами, что они должны быть или слишком сообразительными, или чокнутыми, чтобы достичь успеха. А супруги Брай — это ни то ни другое. Сам бы он справился, но с ней — вряд ли. Всем нравится его жаргон, хвастовство и болтовня. Но Луиза все портит, подавляя его и выскакивая на передний план. Да будь она сама собой — вульгарной, толстой и неуклюжей, — был бы полный порядок, но как только она встречает кого-то поумнее, сразу вжимает живот и ступает царственной походкой. Она опробовала такое на герцогине Белтширской и леди Скиддоу — и те сбежали. Я старалась изо всех сил показать ей ошибки, я говорила снова и снова: «Легче, Луиза, будьте естественнее», но она проделывала эти штуки даже со мной. Я думаю, она и в своей комнате при закрытых дверях выступает будто пава. Но хуже всего, — продолжала миссис Фишер, — она полагает, что все дело во мне. Когда шесть недель назад здесь появились Дорсеты и все начали сплетничать про Лили Барт, я поняла, что Луиза уверена: будь у нее Лили, а не я в качестве буксира, она уже была бы на короткой ноге со всеми принцами крови. Луизе невдомек, что Лили всем обязана своей красоте. Лорд Хьюберт сказал мне, что Лили стала еще красивей, чем прежде, когда он познакомился с ней в Эксе десять лет назад. Похоже, она там произвела фурор. Итальянский князь, богач и не абы кто, хотел жениться на ней, но в кульминационный момент появился симпатичный пасынок, а Лили повела себя глупо, флиртуя с ним, как раз когда отчим обдумывал брачный контракт. Говорят, что пасынок появился неспроста. Можете себе представить, какой получился скандал, сплетни просто вихрем летали, и на Лили стали смотреть так, что миссис Пенистон вынуждена была упаковать чемоданы и завершить лечение где-то еще. Не то чтобы она поняла подоплеку слухов, ибо и по сей день полагает, что климат Экса ей не подошел, а в письмах до сих пор обвиняет французских докторов в некомпетентности. Это сущность Лили, вы же знаете, она работает как раб, пашет и сеет, но в день, когда надо собирать урожай, она или просыпает, или уезжает на пикник. — Миссис Фишер помолчала, задумчиво глядя на мерцание моря между кактусами. — Иногда, — добавила она, — я думаю, это просто от легкомыслия, а иногда — от того, что в глубине души она презирает все то, ради чего так старается. Но именно метания Лили от одного к другому и делают ее интересным предметом для изучения. — Миссис Фишер неуверенно посмотрела на неподвижный профиль Селдена и завершила с легким вздохом: — Что ж, все, что я могу сказать: было бы хорошо, если бы она оставляла мне то, что выбрасывает. Или поменялась со мной местами. Она может извлечь много пользы из Браев, если распорядится ими умело, а я прекрасно знаю, как следует присматривать за Джорджем Дорсетом, пока Берта читает Верлена с Недом Сильвертоном.

Селден издал слабый протестующий возглас, но Керри Фишер ответила ему проницательным, насмешливым взглядом:

— А что пользы от жеманства? Мы все знаем, зачем Берта ее сюда привезла. Когда Берта хочет хорошо провести время, она должна найти занятие для Джорджа. Я сначала думала, что Лили будет плясать под ее дудку, но потом пошли слухи, что Берта приревновала ее к успеху здесь и в Каннах, и я не удивлюсь, если они поссорятся в любую минуту. Единственная гарантия Лили — это то, что Берта в ней чрезвычайно нуждается, о, чрезвычайно. Роман с Сильвертоном в острой фазе, Берте необходимо, чтобы внимание Джорджа постоянно отвлекалось. И я могу заверить, что Лили занимает его мысли постоянно. Да и он готов жениться на ней хоть завтра, если выяснит, что с Бертой что-то не так. Вы его знаете — он столь же слеп, сколь и ревнив, а работа Лили — держать его в ослеплении. Умная женщина знает, когда снять повязку, и как только Джордж откроет глаза, она догадается, вероятно, отойти в сторону.

Селден отбросил сигарету.

— Черт возьми, я опаздываю на поезд! — воскликнул он, глянув на часы.

— Как? — удивилась миссис Фишер. — Я-то думала, что вы в Монте!

Селден пробормотал в ответ нечто неразборчивое, означающее, что он выбрал своей резиденцией Ниццу, и безразлично выслушал брошенное ему вслед:

— И хуже всего то, что она пренебрегает Браями.

Десятью минутами позднее, в спальне под самой крышей с видом на казино, он запихивал вещи в пару распахнутых саквояжей, пока портье ждал снаружи, чтобы сопроводить его к экипажу у входа. Спуск по белой дороге, в целости и сохранности доставившей его к полуденному поезду на Ниццу, не занял много времени, но, только усевшись в углу пустого купе, он воскликнул, обращаясь к самому себе с презрением:

— От чего я бегу, ради всего святого?

Уместность этого вопроса остановила беглеца раньше, чем поезд тронулся. Глупо было бежать, подобно нервному трусу, от увлечения, которое уже переборол его рассудок. Селден распорядился, чтобы деловые письма ему переправляли в Ниццу, где он будет ожидать их без суеты. Он уже ругал себя за то, что уехал из Монте-Карло, где собирался провести неделю, оставшуюся до отплытия. Но теперь трудно будет пройти обратный путь, не проявив непоследовательности, против чего восставала его гордость. В глубине души он ничуть не сожалел, лишая себя возможности встретиться с мисс Барт. Хотя он уже никак ее с собой не связывал, Селден еще не мог относиться к ней как к случайной знакомой, а если говорить о личных чувствах, она была для него не самым надежным объектом изучения. Случайные встречи или даже частые упоминания ее имени направили бы его мысли в обычное русло, из которого он их решительно изгонял, а если бы она полностью исчезла из его жизни, тогда новые разнообразные впечатления, никак с ней не связанные, скоро бы завершили работу по разрыву с ней. И беседа с миссис Фишер действительно оказалась подобной хирургическому вмешательству, хотя такое лечение было слишком болезненным, чтобы пойти на него добровольно, прежде чем другие, щадящие средства не будут испробованы. Селден полагал, что сумеет постепенно обрести разумный взгляд на мисс Барт, но только если она не попадется ему на глаза.

Поскольку на вокзал он приехал рано, все эти мысли пришли ему до того, как растущая толпа на платформе напомнила ему, что уединение закончилось, и тут же он заметил руку на поручне и, обернувшись, увидел то самое лицо, от которого бежал.

Мисс Барт, раскрасневшись от стремительной посадки в поезд, возглавляла группу, состоящую из Дорсетов, юного Сильвертона и лорда Хьюберта Дейси, едва успевших запрыгнуть в купе и окутать Селдена извержениями удивления и приветствий до того, как раздался свисток на отправление.

Все общество, как оказалось, мчалось в Ниццу по неожиданному вызову на обед с герцогиней Белтширской и для участия в водном празднике на заливе — план, возникший неожиданно, несмотря на протесты лорда Хьюберта: «О, как же, ну зачем», — только для того, чтобы не дать миссис Брай заполучить герцогиню.

Пока эти маневры обсуждались со смехом, Селден успел взглянуть на мисс Барт, сидевшую напротив него под золотым полуденным светом. И трех месяцев не прошло с тех пор, как они расстались на пороге оранжереи Браев, но красота ее немного изменилась. Тогда она отличалась прозрачностью, сквозь которую нерешительность духа была заметна во всей трагичности, теперь непроницаемая поверхность предполагала процесс кристаллизации, сплавивший всю ее суть в твердое бриллиантовое целое. Если миссис Фишер увидела в этой кристаллизации омоложение, то Селдену показалось, что красота Лили будто замерла, как если бы пылкая изменчивость юности заледенела, оформившись окончательно.

Это чувствовалось в ее улыбке, обращенной к нему, в той готовности и уверенности, с какой она подобрала кончик соединяющей их нити, как будто эта нить не была оборвана им с яростью, от которой он до сих пор не мог оправиться. Подобная ловкость была ему отвратительна, но он сказал себе, что боль предшествует излечению. Теперь он выздоровеет — изгонит последнюю каплю яда из крови. Он уже чувствовал себя лучше в ее присутствии, даже лучше, чем когда просто думал о ней. Ее притворство и недомолвки, ее пути напрямик и долгие обходные маневры, умение, с которым она умудрилась встретить его там, откуда все досадные намеки из прошлого не были видны, говорили о том, что с тех пор, как они расстались, она долго практиковала свое искусство. Он чувствовал, что она наконец пришла к миру с самой собой, заключила пакт со своими мятежными импульсами и достигла совершенной системы самоуправления, в которой все преступные намерения либо заключались под стражу, либо принуждались служить государству.

Но он увидел и другое в ее поведении, увидел, как уверенно она движется тайными лабиринтами ситуации, в которой даже после откровений миссис Фишер он сам брел на ощупь. Уж теперь-то миссис Фишер не сможет обвинить мисс Барт в пренебрежении возможностями! Раздраженные наблюдения Селдена доказывали, что она вполне ими воспользовалась. Лили была идеалом для всех: подчинялась нервному превосходству Берты, добродушно стерегла настроения Дорсета, оказалась вполне совместима с Дейси и Сильвертоном, причем первый, очевидно, основывался на давнем восхищении ею, в то время как юный Сильвертон, зловеще погруженный в себя, казалось, воспринимал ее как некую непонятную помеху. И вдруг, пока Селден отмечал все тончайшие оттенки, которыми она творила гармонию в этом круге, его посетило откровение: раз возникла необходимость столь ловко управлять ситуацией, ситуация должна быть действительно отчаянная. Теперь его неотвязно преследовало ощущение, будто Лили стоит на краю чего-то неведомого. Казалось, она балансирует у самой пропасти, грациозной ножкой нащупывая опору для своего бессознательного, опору, в которой отказала ей земля.

На Английской набережной, где Нед Сильвертон прицепился к нему на все полчаса перед обедом, Селден почувствовал себя совсем неуверенно. Сильвертон пребывал в состоянии тотального пессимизма. Как можно торчать в такой дыре, как Ривьера, имея хоть каплю воображения, — и это на Средиземном море, где есть из чего выбирать, но если твой выбор основан на рецепте приготовления жареного цыпленка!.. Господи! Какую науку можно было бы развить на почве тирании желудка — как застойная печень или пониженная кислотность желудочного сока может изменить судьбу Вселенной, пересилив все остальное, — а хроническое несварение просто обязано быть среди «законных прецедентов»! Жизнь женщины катится под откос из-за неспособности мужчины переварить свежевыпеченный хлеб. Гротеск? Да, и трагедия — как и всякий абсурд. Нет ничего более зловещего, чем трагедия в комической маске. О чем это он, собственно? Ах да, о том, что заставило их покинуть Сицилию и поспешить обратно: ну что ж, частично это произошло потому, что мисс Барт соскучилась по бриджу и элегантности. Глухая к поэзии, равнодушная к искусству — свет никогда не проливался для нее ни на море, ни на суше! И конечно, она убедила Дорсета, что итальянская пища ему вредна. Она может внушить ему все — все! Миссис Дорсет в курсе дела — о, совершенно, она все видит! Но помалкивает — и ей приходится сдерживаться довольно часто. Мисс Барт ей близкая подруга, она и слова плохого не хочет слышать про нее. Но женская гордость страдает — не ко всему можно привыкнуть… Это все между нами, конечно? Ах, но вот и дамы замахали ему с балкона. И он помчался к отелю, оставив Селдена наедине с раздумчивой сигарой.

Позднее вечером он еще более укрепился в своих выводах, подтвержденных слабыми намеками, которые и сами по себе могут излучать свет во мраке сомневающегося разума. Селден, случайно встретив знакомого, отобедал с ним в ресторане и с ним же решил пройтись по ярко освещенной набережной, где были выставлены ряды уже переполненных скамей с видом на сверкающий мрак моря. Ночь была нежна и убедительна. Над головой висело летнее небо, которое бороздили ракеты фейерверков, а с востока над величественным изгибом побережья поднималась запоздавшая луна, посылая через залив луч света, который испепелялся в красном блеске лодочной иллюминации. На увешанной фонарями набережной обрывки музыки плыли над гулом толпы и мягким перешептыванием веток в сумрачных садах, а между садами и за ресторанчиками текла людская река, в которой громогласное карнавальное настроение сдерживалось только растущей усталостью угасающего сезона.

Селден и его спутник, не сумев найти места на скамьях с видом на залив, брели какое-то время вместе с толпой, а потом нашли обзорную точку на высоком парапете сада у набережной. Оттуда они видели только треугольник воды и мерцание раскачивающихся лодок по всему заливу, но толчея на улице была видна хорошо, и казалось, что для Селдена это было самое интересное зрелище. Через некоторое время, однако, он устал сидеть на насесте и один пошел по улице, зайдя за первый же угол в залитую лунным светом тишину переулка. Длинные садовые стены со свесившимися деревьями отбрасывали тени на тротуар, свободный экипаж проследовал по пустынной мостовой, и тут же Селден увидел пару, вышедшую из тени на другой стороне улицы, пара помахала шоферу и уехала по направлению к центру города. Лунный свет коснулся их, когда они замешкались, садясь в коляску, и он узнал миссис Дорсет и юного Сильвертона.

У ближайшего фонарного столба он взглянул на часы и увидел, что время идет к одиннадцати. Он миновал еще один перекресток и, не смешиваясь с толпой на набережной, дошел до роскошного клуба, возвышающегося над сутолокой. Там среди пламени переполненных столов для баккара он увидел лорда Хьюберта Дейси, восседающего со своей привычной усталой улыбкой над быстро исчезающей горкой золота. Скоро горка растаяла, лорд Хьюберт поднялся, пожав плечами, и присоединился к Селдену, чтобы выйти на пустую веранду клуба. Было уже за полночь, и толпы покинули ресторанчики, а длинные следы залитых красным светом лодок рассеялись и исчезли под небом, которым вновь овладел спокойный блеск луны.

Лорд Хьюберт посмотрел на часы:

— Черт, я обещал присоединиться к герцогине за ужином в ресторане «Лондон-хаус», но уже первый час, и я полагаю, они все разбежались. Я-то потерял их в толпе вскоре после обеда и укрылся здесь, во искупление. Они нашли места на променаде, но, конечно, тихо посидеть не могли, герцогиня никогда не может. Она и мисс Барт отправились на поиски того, что они называют приключениями. О боги, и это не их вина, что они до сих пор не нарвались на неприятности! — И он добавил, поискав в кармане сигареты: — Мисс Барт — ваш старый друг, насколько я знаю от нее же… Ах, спасибо, кажется, у меня ни одной не осталось. — Он закурил предложенную Селденом сигарету и продолжал высоким протяжным голосом: — Это не мое дело, конечно, но не я познакомил ее с герцогиней. Очаровательная женщина — герцогиня, вы же понимаете, и очень близкий мой друг, но крайне либерально образованна.

Селден выслушал это молча, и после нескольких затяжек лорд Хьюберт разразился снова:

— Такого рода знания нельзя передавать девице, хотя девицы в наше время настолько компетентны, что могут сами судить, но в данном случае… Я ведь старый друг тоже, знаете ли… и вроде ей больше не с кем поговорить, и вообще вся ситуация немного запутанная, как я это вижу, а ведь была и тетушка где-то, такая болтливая и невинная, но умевшая наводить мосты над пропастью, которой не видела племянница… Ах, она в Нью-Йорке? Какая жалость, что Нью-Йорк так далеко!