Пусть вокруг свищет ветер сердитый,

облака проползают у ног.

Я блуждаю в горах, – позабытый,

в тишине замолчавший пророк.

Горький вздох полусонного кедра.

Грустный шепот: «Неси же свой крест…»

Черный бархат истыкан так щедро

бесконечностью огненных звезд.

Великан, запахнувшийся в тучу,

как утес, мне грозится сквозь мглу.

Я кричу, что осилю все кручи,

не отдам себя в жертву я злу.

И всё выше и выше всхожу я.

И всё легче и легче дышать.

Крутизны и провалы минуя,

начинаю протяжно взывать.

Се, кричу вдохновенный и дикий:

«Иммануил грядет! С нами Бог!»

Но оттуда, где хаос великий,

раздается озлобленный вздох.

И опять я подкошен кручиной.

Еще радостный день не настал.

Слишком рано я встал над низиной,

слишком рано я к спящим воззвал.

И бегут уж с надеждою жгучей

на безумные крики мои,

но стою я, как идол, над кручей,

раздирая одежды свои.

Там… в низинах… ждут с верой денницу.

Жизнь мрачна и печальна, как гроб.

Облеките меня в багряницу!

Пусть вонзаются тернии в лоб.

Острым тернием лоб увенчайте!

Обманул я вас песнью своей.

Распинайте меня, распинайте.

Знаю – жаждете крови моей.

На кресте пригвожден. Умираю.

На щеках застывает слеза.

Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю»,

поцелуем смыкает глаза.

Ах, я знаю – средь образов горных

пропадет сиротливой мечтой,

лишь умру, – стая воронов черных,

что кружилась всю жизнь надо мной.

Пригвожденный к кресту, умираю.

На щеках застывает слеза.

Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю».

Поцелуем смыкает уста.

Черный бархат, усеянный щедро

миллионами огненных звезд.

Сонный вздох одинокого кедра.

Тишина и безлюдье окрест.