В Соболином беда была частым гостем. Человек был тому виной или несчастный случай, но, как правило, все неприятности так или иначе были сопряжены с пьянством. Не успевая отражать непрекращающиеся удары судьбы, жители поселка приобрели довольно мрачное чувство юмора — язвительное и горькое. Трагедию Маркова тоже не обошли стороной. Кое-кто в поселке был уверен, что он сам навлек на себя погибель, похитив часть добычи тигра. «У нас пошучивали, — рассказал один из местных жителей, — что Маркиз готовил это мясо на собственные похороны».

Правда это или нет, но такое отношение к делу помогало думать, что их самих беда не коснется — ведь считалось, что тигры не нападают на людей без причины. Чистой воды психологическая защита, без которой в тайге не проживешь. И все же подозрение, что из этого правила, как и из всякого другого, есть исключения, давило людям на психику после трагедии с Марковым. В течение недели, прошедшей с его гибели, успела разлететься весть о разнесенном туалете в лагере дорожных рабочих, и никто не сомневался, что это был тот же самый тигр, что убил Маркова. Как бы жители Соболиного ни относились к царю тайги, все считали его умнейшим существом и превосходным охотником и содрогались при мысли о том, что его гнев может пасть на кого-то из них. Присутствие тигра мрачной тенью нависло над поселком, и это было куда страшнее, чем может показаться на первый взгляд. Лес был основой жизни Соболиного, а тайга-матушка — единственным божеством для его обитателей. Когда они потеряли все, только тайга кормила их и помогала выжить. Если и она станет враждебной, где им искать пристанища?

 

За несколько дней, прошедших после похорон Маркова, ничего особо не изменилось ни для Дениса Бурухина, ни для его лучшего друга Андрея Почепни — если не считать пустоты в сердце, оставленной гибелью их «дяди Маркиза», которого оба хорошо знали и любили. Денис и Андрей только что отслужили в армии, им было по двадцать лет. Большую часть своей жизни оба провели в Соболином. Денис был низким, крепко сбитым, темноволосым парнем, Андрей — высоким блондином, очень спокойным, даже застенчивым. Настоящие таежники, они с детства вместе охотились и ставили в лесу капканы. Они привыкли полностью доверять друг другу, а доверие среди охотников на пушного зверя, как и среди золотоискателей, встречается редко и потому очень высоко ценится. Их судьбы были переплетены с самого начала, они даже в армию ушли в один и тот же день. Денису не повезло: он был хорошим стрелком, и его отправили в Чечню на передовую. Несколько месяцев семья ничего о нем не знала. В конце концов его мать Лида — невысокая темноволосая и такая же крепко сбитая, как и ее сын, женщина — решила, что его убили. «От него не было вестей, — рассказывала она, — ни строчки. Мы перестали ждать. А потом он вернулся. Но какой-то не такой. Он стал замкнутым — совсем другой человек. У него на глазах столько людей погибло, это на него, видимо, так повлияло».

Андрей служил всего в двухстах пятидесяти километрах от Соболиного — на базе в Хабаровске, крупном городе, расположенном на левом берегу Амура, с богатой историей и полумиллионным населением. Однако даже на таком удалении от места боевых действий служба в Российской армии может быть трудна и опасна. Там процветает дедовщина — систематические издевательства над новобранцами, и подчас довольно жестокие. Над молодняком измываются неустанно, изощренно, варварски. Отчаяние и падение всяческих моральных устоев приводят к тому, что порой солдаты караулят случайных прохожих у забора воинской части и клянчат деньги. Для обоих юнцов из глухой деревни служба в армии стала тяжелым испытанием, и спустя два года они с трудом пытались заново приспособиться к деревенской жизни. С одной стороны, они наконец были свободны, с другой — словно оказались на необитаемом острове, вырваться с которого в большой мир не было ни малейшего шанса.

Дома обстановка тоже не радовала — сказывалось отсутствие работы и денег. Среди пятерых детей в семье Андрей был третьим, самым старшим из мальчиков. Его отец, в прошлом лесозаготовщик и контрактный охотник, устроился ночным сторожем в школе, но платили там сущие копейки, а тут лишний рот появился. Не поднимало настроения и то, что Андрей сидел без работы и только попусту слонялся по дому. Медленный процесс вымирания поселка, длившийся уже не один год, явно прослеживался и в отдельном семействе Почепня. Отец Андрея окончательно пал духом, мать вечно злилась и была готова в любой момент сорваться на крик, отношения с большинством соседей у нее испортились. Атмосфера в семье стала невыносимо тяжелой, и Андрей хватался за любой повод ускользнуть из дома.

Времени у Дениса и Андрея было полно, и они решили заняться тем, что умели лучше всего, — охотой. По обоим берегам Тахало, неподалеку от того места, где она впадает в Бикин, они расставили цепочкой капканы. Чтобы обойти их все, им нужно было сделать круг в сорок километров — чаще всего ребята отправлялись в путь вместе. Если не удавалось договориться, чтоб их довезли на лесовозе, они ехали верхом. У семьи Почепня на Тахало были своя пасека и добротный дом при ней, в котором молодые люди часто останавливались на несколько дней. До гибели Маркова это было их обычное времяпровождение, но теперь все изменилось. Все были на взводе, и не только от страха.

После лесозаготовки и возделывания сравнительно небольших плантаций мака и конопли самыми выгодными промыслами в тайге являлись сбор женьшеня, пчеловодство, ловля пушного зверя и сбор кедровых шишек. Два последних, а также охота на мясную дичь (равно как и охота на тигра) — сугубо зимние промыслы, и каждый день, когда житель поселка не мог отправиться в лес, означал, что в его кармане не появится денег, а на столе — еды. «Волка ноги кормят» — для тех, у кого есть время и желание читать эту книгу, и вообще читать книги, — это всего лишь выразительная поговорка. Однако для большинства обитателей Бикинской долины это точное описание их повседневной жизни. Денис Бурухин горько заметил: «В Соболином вы уходите в тайгу на неделю, возвращаетесь домой и съедаете все, что удалось добыть. А потом обратно в тайгу. И что это за жизнь? Не жизнь это вовсе».

Лет сто назад так на Дальнем Востоке жили многие: и русские, и коренное население. Тогда иначе было просто никак, но за последние двадцать лет представления о том, какой может и должна быть жизнь, в корне изменились. При коммунизме еще существовал некоторый простор для амбиций, пусть и жестко контролируемый сверху, к тому же государство обеспечивало базовые потребности: гарантировало образование, работу, крышу над головой, хлеб на столе. Однако все пошло прахом после перестройки. На смену уверенности в завтрашнем дне пришли преступность, пьянство и общее уныние. Зато появились спутниковые тарелки, благодаря которым сотни каналов транслировали совсем другую жизнь. Сегодня во многих уголках земного шара, не только в Соболином, люди умирают от голода, глядя при этом в телевизор.

Ни Денис, ни Андрей не собирались всю жизнь провести в деревне, но, пока другого выбора им не предлагалось, они озаботились тем, что было им по силам, а именно своими капканами. Вопреки недавним событиям оба повторяли себе мантру всех таежников: «Если я его не трону, он тоже меня не тронет». Вскоре после похорон Маркова они оседлали лошадей и отправились в сторону Тахало, рассудив, что если тигр окажется где-то поблизости, животные учуют его и предупредят всадников, а уж дальше они разберутся по ситуации. Они были не единственными, кто отправился в лес на той неделе, и не исключено, что их нарочитая беспечность отчасти объясняется юношеской бравадой. В конце концов, они только что отслужили в армии, отлично умели обращаться с оружием и рвались на подвиги. Эти леса они знали как свои пять пальцев, а Денис к тому же сумел вернуться живым из Чечни. Пробираясь по лесу верхом на разгоряченных, как они сами, лошадях, двое друзей, возможно, говорили друг другу то же самое, что Марков сказал своей напуганной жене: «Почему я должен его бояться? Пусть он боится меня!» Каждый мечтал о возможности поквитаться с тигром, убившим их друга и соседа.

Впрочем, их семьи были настроены совсем иначе. Когда вечером ребята благополучно вернулись домой, родители Дениса категорически запретили ему назавтра отправляться в тайгу. «Он хотел пойти, — рассказывала охотница баба Люда, — но мы его отговорили. Сказали ему: Денис, ты в Чечне от смерти уберегся, а мать тебя сутками оплакивала».

Живший по соседству Леонид Лопатин тоже тревожился за своего сына. Лопатин — один из немногочисленных евреев, живущих в Бикинской долине наряду со славянами и коренными народностями. Человек неглупый и опытный охотник, когда-то он работал водителем лесовоза, но потом лесозаготовка закрылась. Несмотря на примитивные условия здешней жизни, Лопатин, в отличие от своих грубоватых и прямолинейных соседей, тонко чувствует психологические нюансы и умеет их внятно объяснить. В современном западном мире определенная склонность к анализу мыслей и поступков (и способность вербализовать свои наблюдения) воспринимается как данность, но в России это большая редкость, если не брать в расчет сравнительно малочисленную прослойку городской интеллигенции. Стоицизм здесь относится не столько к разряду добродетелей, сколько к базовым навыкам, необходимым для выживания. Рассуждая о сельских жителях Приморского края, одна иностранка, долгое время прожившая в России, сказала: «Этих людей ужасы жизни закалили тверже стали». А один русско-американский писатель как-то заметил, что после перестройки русским нужна была не экономическая поддержка, а вагон социальных работников, — и в этих словах заключена горькая правда. В России людям трудно описать свои чувства — в первую очередь потому, что их никогда раньше об этом не просили. Жизнь — штука сложная, но настоящий мужик должен уметь справляться с любыми трудностями. А если надо с кем-то посоветоваться или поплакаться, так для этого есть самогон. Лопатин гнал свой собственный — и хранил его в десятилитровом бидоне под столом на кухне, чтоб был под рукой. «Такой самогонки вы нигде не найдете, — уверяет он всех своих гостей. — От нее на ум только хорошее приходит».

Сын Лопатина Василий, ровесник Андрея и Дениса, тоже только что вернулся из армии. Как и приятели, он был заядлым охотником, но ввиду недавних событий отец был непреклонен. «Как только я узнал о гибели Маркова, — рассказывал Лопатин, сидя на кухне своего дома в Ясеневом, где он нынче занимается скупкой и продажей металлолома, — я сразу сказал сыну: „Вася! Нам в тайге больше делать нечего. И плевать, что ты осторожен, как никто другой; эта зверюга тебя сожрет в мгновение ока. Даже шагу в тайгу делать не смей!“ Сын заспорил: „Но мы уже капканы расставили, сейчас разгар охотничьего сезона“. А я сказал: „Да и бог с ними. Жизнь дороже“».

В доме Андрея Почепни отношения складывались не так гладко. Лопатины жили по соседству и хорошо знали его семью. «Я в курсе, что отец сказал Андрею, когда тот из армии пришел, — поделился Лопатин. — Он заявил: я тебя вскормил, я тебя воспитал, теперь твоя очередь обо мне позаботиться. Он ведь, знаете ли, выпить любил. Времена были тяжелые, а Андрей жизни совсем не знал — мальчишка, только из армии вернулся. Он пошел к начальнику бригады лесозаготовщиков, и тот вроде как обещал, что даст работу, но уверенности в этом не было никакой. А на шее у парня висели оба родителя, так его и пилили».

Положение Андрея было не из легких: с одной стороны, родители не хотели, чтоб он рисковал жизнью в тайге, с другой — от него, как от старшего сына, ждали вклада в семейный бюджет. В тот момент никто не охотился на тигра, никто даже не знал, где он и что задумал — и сколько еще продлится охвативший поселок паралич. Вся эта неопределенность вкупе с непростой ситуацией дома была совершенно невыносима для Андрея. В тайге хотя бы тихо, там он сам себе хозяин, а если повезет и ему удастся подстрелить куницу или норку, будет чем похвастаться.

 

В пятницу, 12 декабря, наступил девятый день со смерти Маркова, и Тамара Борисова устроила поминки. Это обычай, оставшийся от прежних религиозных времен: считается, что в течение девяти дней после смерти душа человека все еще бродит по земле, не находя себе места. Друзья и родственники встречаются за столом, едят, пьют и вспоминают ушедшего. На сороковой день вновь собираются поминки — к этому времени душа уже находит себе приют. «Пришел сын Маркова, — вспоминал Денис. — Он меня разбудил и говорит: пошли, народ собирается. Я сказал, что Андрея позову и мы сразу же придем. Пошел к Андрею, а там сказали, что он в лес ушел. Мы вообще тогда не собирались никуда идти, потому что девятый день же, поминки. Я не знаю, что произошло. Думаю, у них дома скандал разразился или что-то в этом роде. Его родители сказали, что он отправился работу искать».

«Я расскажу, как это произошло, — говорила мать Дениса Лидия. — Андрей накануне вечером заглянул к нам. Он сказал: тигр моих пуль не нюхал, он меня не тронет. Денис с ним хотел пойти, но мы его не пустили. После этого Андрей разругался с родителями, а утром ушел».

Леонид Лопатин видел, как Андрей выходил из дома в пятницу утром. «Мы с сыном сидели за столом, разговаривали, — рассказывает он. — Из окна мы видели, как он на крыльцо вышел». Эта картина стоит у Лопатина перед глазами: «Он был рослым парнем. Хороший мужик бы получился… В общем, он ушел в лес с небольшим рюкзаком за плечами. Мой сын его со школы знал и поинтересовался, куда он направляется. А Андрей сказал: у меня несколько капканов расставлено, пойду проверю. Мы с сыном его уговаривали: там тигр-людоед, не ходи! Но Андрей в ответ: не волнуйтесь, от меня разит так, что он меня по-любому не тронет».

«Я знал, что у него ружьишко плохое, — продолжал Лопатин, — старенькая винтовка Мосина, ржавое довоенное недоразумение. У меня когда-то такая была — не винтовка, а палка. Я хотел дать ему свое ружье — и дал бы, задержись он хоть на минуту. Но его, как пулю, было не остановить. Ушел в районе десяти — одиннадцати утра. Когда вышел на дорогу, мимо как раз проезжал Сергей Бойко, он его подвез до пасеки».

Денис Бурухин был удивлен неожиданным уходом друга, но поначалу не сильно обеспокоился: в конце концов, тигр находился довольно далеко. «Его родители сказали, что он отправился на Первый ручей, а это вообще в другой стороне, — вспоминал он. — К тому же он должен был к вечеру вернуться. Я подумал: зачем его искать? Скоро сам явится. Так что я отправился на поминки, потом то да се. На следующий день зашел к нему, а мне говорят, его еще нет. Что было делать? Я решил, что он остался на ночь в хижине и вернется домой к вечеру. Назавтра снова к нему пошел, а его все не было».

Бурухин не терял веры в закон местных джунглей — возможно, потому что не видел останков Маркова и того, что тигр сотворил с его хижиной. Нависшая над поселком угроза не казалась ему такой уж серьезной, скорее чем-то сродни страху предков, а не реальной опасностью. «Тигр хорошо прячется, — сказал Бурухин. — Я всех зверей перевидал, но тигра — никогда. Ни разу». Тем не менее с каждым днем его беспокойство росло. «Это был единственный случай, когда он ушел в лес один, — прокомментировал Бурухин поспешный уход своего друга. — До того мы всегда ходили вместе, всегда».

 

Тигр питался трупом Маркова в течение трех дней, но с тех пор прошло уже больше недели, и зверь успел снова проголодаться. Его привычки изменились: он больше не обходил свою территорию, как обычно, а целенаправленно двигался в одну сторону — вниз по реке. По пути он наверняка пересекал территории других тигров невзирая на риск: серьезная рана изрядно подорвала силы этого крупного, мощного самца, и встреча с агрессивным соперником вполне могла бы стать для него губительной.

Тигр направлялся в сторону Соболиного, и каждый шаг причинял ему мучительную боль. Подушечка левой передней лапы была глубоко рассечена — вероятно, это произошло, когда тигр крушил туалет. Однако еще хуже была другая рана. Горстка картечи величиной с горошину раздробила правую лапу в локтевом суставе. Такая плотность попадания дробинок могла быть обусловлена только выстрелом в упор. Выстрел со столь близкого расстояния должен был бы разорвать лапу в клочья и смертельно ранить зверя, но самодельные патроны Маркова, к тому же наверняка подпорченные конденсатом, не обладали достаточной убойной силой. Тигр рассвирепел и стал невероятно опасен.

Его раны начали воспаляться, но это было мелочью в сравнении с переломами: раздробленный сустав очень мешал тигру охотиться. Раз за разом он чуял свежий запах, выслеживал потенциальную добычу и бросался на нее из засады. Неделей ранее это обеспечило бы ему необходимый запас пищи, но теперь оленям и кабанам удавалось ускользнуть. Он потерял в скорости, ловкости и дальности прыжка — не то чтобы много, но в тайге достаточно и этого. Когда речь идет о промахе на охоте, не важно, промахнулся ты всего лишь на сантиметр или на целый километр.

По своей природе этот тигр не был людоедом; Марков стал исключением. Однако с каждой новой охотничьей неудачей хищника все сильнее одолевали голод и холод. Он чувствовал нависшую угрозу и постепенно впадал в отчаяние. Теперь уже трудно сказать, что именно повлияло на его поведение: ранение, голод или первобытная ярость, — но с того самого момента, когда Марков ранил его, все действия тигра несли отпечаток дерзкого расчета, обычно несвойственного этим животным. Так или иначе, вскоре после того, как он появился в окрестностях реки Тахало, там начали происходить странные вещи.

 

Примерно около полудня Андрей Почепня добрался до хижины на пасеке и, прежде чем отправиться проверять капканы, растопил печку, вскипятил чайник и выпил чаю с хлебом. Он думал, что в округе, кроме него, никого нет, но он заблуждался. Тигр, находившийся от него на расстоянии более километра, почуял присутствие юноши. Хлопок двери, дым из трубы или что-то еще заставило зверя замереть на месте. Что бы это ни было, тигр остановился, а потом двинулся в другом направлении. Полученная информация пробудила в нем пугающую целеустремленность. Примерно в полутора километрах от пасеки вниз по реке, на правом берегу, стояла покосившаяся хижина в удэгейском стиле — единственным свидетельством того, что ее построили в этом веке, был рубероид на крыше вместо традиционной коры. Тигр пересек реку по льду и вломился в хижину. Внутри он нашел матрас и прочие пожитки, принадлежавшие некоему Цепалеву. Тигр разгрыз пластиковую банку и вылизал остатки протухшей еды, а затем выволок на улицу матрас Цепалева и перетащил его на другой берег замерзшей Тахало. Там он бросил матрас у подножия высокого кедра, улегся на него и стал ждать. С этого места в обе стороны реки открывался отличный вид, все было как на ладони.

Каким-то образом тигр понял, что Почепня придет сюда. Это произошло около двух часов дня. Вообще-то охотники по роду занятий вынуждены быть предельно бдительными, а тигра весом за двести килограммов, возлежащего на матрасе подобно сфинксу, трудно не заметить. Однако Почепня не подозревал о его присутствии до тех пор, пока тот не вскочил со своего ложа. Между ними оставалось не более десяти метров.

Винтовка Почепни должна была висеть у него на левом плече спусковым крючком вверх. Такое положение позволяет охотнику (или солдату) схватить ствол левой рукой и одним стремительным движением приставить оружие к правому плечу. Почепня, с детства учившийся охотиться и недавно отслуживший в армии, мог сделать это в доли секунды — и сделал. Однако когда он нажал на спусковой крючок, выстрела не последовало.

 

В азиатской глубинке, да и вообще в мире, после нападения тигра удавалось выжить единицам. В беду люди попадают по разным причинам — из-за жадности, отчаяния, любопытства, несчастливого стечения обстоятельств или, что тоже не редкость, собственной глупости. Не являясь членами каких-либо ассоциаций, они не могут рассчитывать на поддержку, как жертвы трагедий иного порядка, и не существует специализированного журнала, в котором подобные события освещались бы с целью информирования общественности и сбора средств на лечение. Как правило, они отсиживаются в своих хижинах и лачугах, вдали от асфальтированных трасс. Если им удается выбраться из родной глуши, это сопряжено с серьезными трудностями и преодолением боли. Крайне редко в их ближайшем окружении есть кто-то, кто может в полной мере оценить пережитое ими. В этом отношении те, кто вырвался живым из когтей тигра, напоминают космонавта или оперную диву после завершения карьеры: каждому из них довелось заглянуть в свою, никому более не ведомую бездну.

Бывшему егерю, впоследствии посвятившему себя изучению крупных кошек, Сергею Соколову потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от потрясения. Тигр напал на него в марте 2002 года, когда Соколову было чуть больше сорока. Соколов — мужчина крепкого телосложения с коротко остриженной головой и бычьей шеей. От него так и веет скрытой силой, присущей, как правило, хорошо натренированным солдатам — тем, что в одиночку отправляются в тыл противника и непостижимым образом умудряются вернуться живыми. Он человек жестких принципов и холодного рассудка. Видимо, наблюдение за тиграми и леопардами отчасти способствовало развитию этих качеств. На сегодняшний день Соколов более двадцати лет работает и охотится в тайге. За те тринадцать лет, что он служил егерем и охотинспектором, двух его знакомых охотников растерзали тигры. Он лично участвовал в охоте на тигра-людоеда — дряхлого самца со сточенными клыками. Как и многих других, на Дальний Восток Соколова привели прочитанные им истории, сулившие романтику и экзотику. Теперь он ценит каждый миг жизни и, возможно, научился этому во многом благодаря тому, что видел смерть в лицо. Однако ему потребовалось несколько лет, чтобы окончательно пережить трагедию, первым аккордом которой стало грозное рычание тигра — как, собственно, чаще всего и бывает в таких случаях.

«Вот что я обо всем этом думаю, — рассуждал Соколов, сидя за кухонным столом в своей скромной квартирке во Владивостоке. — У каждого человека своя судьба. Убежать от нее очень трудно: если тебе суждено умереть в этом году, совершенно не важно, отправишься ты в тайгу или нет. Я никогда не думал, что со мной в тайге что-то плохое может приключиться. Я же там чувствовал себя как дома».

В тот холодный весенний день Соколов собирал в горах южного Приморья помет амурского леопарда для анализа ДНК — это один из способов определить численность популяции стремительно исчезающей кошки. Он работал с молодым неопытным напарником, который в процессе сбора отошел от него довольно далеко. Оба были безоружны, как того требовали правила исследований такого рода. В разгар дня Соколов наткнулся на цепочку следов тигра и остановился, чтобы измерить их. Следы были свежие и, без сомнения, принадлежали самке. Он решил пойти по следу, но в обратном направлении — из соображений безопасности. В скором времени Соколов потерял след и начал кружить, чтобы вновь его обнаружить. Взобравшись на холм и остановившись перевести дух, он услышал… «Этот звук ни с чем не спутаешь, — рассказывал Соколов. — И дай вам бог никогда его не слышать. Мой напарник находился метрах в ста от меня. Услышав рычание, он в растерянности замер. Слава богу, наутек не пустился».

Соколов замолчал, пытаясь описать то, что описать невозможно. Тут ему могла бы прийти на помощь Элизабет Маршалл Томас: в «Племени тигра» она пишет, что в африканской саванне вслед за раскатом грома неизменно раздается львиный рык. Какой еще зверь, кроме льва, тигра или кита, может ответить Природе на ее языке?

«Я попробую объяснить на примере, — продолжал Соколов, тщательно подбирая слова, чтобы передать свои ощущения как можно точнее. — Любая мелодия основана на семи нотах, но одни мелодии вызывают в вас чувство радости, другие — печали, третьи — страха. Так вот, от того звука кровь стыла в жилах, а волосы вставали дыбом. Это был голос приближающейся смерти. Услышав его, я подумал: тигр замышляет убийство. Однако я стоял к зверю спиной, в ушах свистел ветер, и я не сразу понял, что своей жертвой он выбрал меня».

От Соколова также ускользнуло и то, что рядом находился не один тигр, а двое. У самки, по следу которой он шел, была течка, и это привлекло внимание крупного самца. С ним-то и столкнулся Соколов. Феромоны, которые тигрица выделяет во время течки, доводят самцов до исступления, и встреченный Соколовым тигр не был исключением: он изнемогал от похоти. Скорее всего, до этого ему пришлось биться с другим самцом за право обладать самкой, и он предвкушал награду: если тигрица принимает ухаживания самца, они могут совокупляться по двадцать раз на дню в течение недели и более. После стремительного и шумного спаривания самка иногда разворачивается, чтобы от души съездить кавалеру по морде. С человеческой точки зрения трудно судить, является это знаком раздражения или проявлением тигриной привязанности.

Вероятно, заметив Соколова, тигр увидел в нем соперника, угрозу или просто препятствие на пути к вожделенной цели, но к тому моменту, когда Соколов осознал свою ошибку, было уже слишком поздно. «Тигр снова зарычал, — вспоминает он. — Я увидел его метрах в тридцати пяти — он бежал на меня. Слово „страх“ не передает и малой толики того, что испытываешь в такой момент. Это животный ужас — ужас, который у каждого в крови. Во мне тогда что-то сломалось: я впал в ступор, оцепенел. У меня в голове осталась только одна мысль: сейчас я умру. Я очень ясно понимал, что ко мне приближается смерть».

Тигр преодолел разделявшее их расстояние за считанные секунды. Последнего прыжка Соколов даже не видел. «Я сделал шаг назад, — рассказывает он, — и на мгновение закрыл глаза: нервы сдали. Говорят, в критической ситуации у человека перед глазами вся жизнь проходит. Со мной такого не было. Я вспомнил Сергея Денисова — растерзанного тигром охотника, и в голове пульсировала только одна мысль: пусть тигр убьет меня сразу, чтоб долго не мучиться.

Тигр повалил меня на землю и вцепился зубами в левое колено. На мгновение наши взгляды встретились: его глаза горели, уши были прижаты назад, я видел его зубы… И мне показалось, что в его глазах мелькнуло удивление, словно он увидел не то, что ожидал. Он кусал меня снова и снова. Слышались хруст и треск ломающихся костей. С таким звуком рвется грубая, толстая материя. Он впился зубами в мою ногу, как собака, и мотал головой из стороны в сторону. Боль пронзила меня насквозь. Он поедал меня живьем, а мне нечем было остановить его».

В этот момент сознание Соколова словно переключилось в другой режим: тучи страха рассеялись, уступив место другой эмоции, примерно так же, как это произошло с Джимом Вестом, когда он услышал, что медведь напал на его собаку. «Я разозлился, — признался Соколов. — Какой-то инстинкт заставил меня с размаху ударить тигра в лоб, промеж глаз. Он зарычал и отпрыгнул. Тут ко мне на выручку подоспел мой напарник».

Глубинный древний инстинкт самосохранения вернул. Соколову самообладание и заставил нанести удар, который в свою очередь привел в чувство и тигра. У зверя ведь не было причин злиться на человека, просто тот оказался не в том месте не в то время. Впрочем, для Соколова все только начиналось. «Едва тигр ушел, я осознал, что кости у меня переломаны, мышцы и связки разорваны в клочья».

И все же никакие физические страдания не могли сравниться с болью, пронзившей его сердце. «Я провел столько времени в тайге, — сокрушался он. — Я любил тайгу, она была моим домом. Я относился к ней как к живому существу. Никогда не нарушал ее законов, ни разу не убил ни одной твари, которую не следовало убивать, не спилил ни одного деревца без нужды. И все-таки тигр напал на меня. От этого было так горько, словно меня предала родная мать».

Андрей Почепня, должно быть, чувствовал то же самое.

Положение Соколова было плачевным: смертельно раненный, он лежал в глубоком влажном снегу, от ближайшего жилья его отделяли многие километры, а рядом находился только неопытный напарник. Рации у них не было, а о том, чтобы выбираться пешком, не могло быть и речи. Нога была сломана в колене и повреждена так сильно, что вывернулась наоборот, словно у кузнечика; из нее хлестала кровь. Напарник Соколова наложил ему жгут и завернул раненого в спальный мешок. «Я его попросил: Володя, наруби сосновых веток, собери дров, разведи огонь и беги за помощью. Он отдал мне все, что у него было, включая свой рюкзак, свитер и немного шоколада, и ушел. Еще оставил сигарет — целую пачку. Я всю ее скурил в первые же полчаса».

К тому времени уже было около трех пополудни. Поднялся сильный ветер, стремительно холодало, мокрый снег начал замерзать. Солнце село, и наступила темнота. Соколов беспомощно ждал в полном одиночестве; шли часы, куча хвороста для костра подходила к концу, а никто так и не пришел. До ближайшей дороги было пять километров, а до исследовательской базы — еще пятнадцать. Несмотря на наложенную повязку, раненый терял много крови, из-за чего температура тела быстро понижалась; он замерзал. Непостижимым образом ему удавалось оставаться в сознании — вероятно, причиной тому была пронзительная боль. В одиночестве, страдая от кровопотери, корчась от холода и невыносимой боли, он провел всю ночь. Его и без того плачевное положение усугублялось тем, что тигры могли в любой момент вернуться. «Мне хотелось потерять сознание, чтобы не чувствовать больше этой боли, — рассказывал он. — К трем часам ночи стало очевидно, что за мной никто уже не придет».

Это был второй круг ада для Соколова; предстояло пройти еще по меньшей мере семь. Как он ни старался, отключиться удавалось лишь время от времени на несколько минут, а потом сознание вновь начинало биться в страхе и ужасе. Судьба напарника была ему неведома, и Соколов в отчаянии рисовал себе ужасные картины. Воображая, как Владимир сорвался с высокого обрыва и разбился, он окончательно пал духом. «Я человек неверующий, — говорил Соколов, — но в тот момент я молился: Господи, прими мою душу, прекрати мои мучения. Всю ночь я метался между жаждой жизни и предательским желанием умереть. Решил терпеть до полудня. Если к тому времени никто не придет за мной, достану нож и вскрою себе вены — вот какие мысли бродили в голове».

 

Тем временем у напарника Соколова тоже не все шло гладко. Он благополучно добрался до дороги, но когда пришел в ближайшую деревню, никто из местных жителей не согласился ему помочь, и он был вынужден отправиться дальше, на базу. Там он сумел собрать группу из нескольких человек и раздобыть гусеничный трактор с прицепом для сена, но хлопоты затянулись до пяти утра. Усевшись в прицеп, спасатели отправились в долгий обратный путь. Но на холм, где остался Соколов, даже трактору было не по силам вскарабкаться, так что последние пару километров пришлось идти пешком и тащить за собой носилки. Они нашли Соколова только около девяти. К тому времени он уже провел восемнадцать часов в полном одиночестве, балансируя на грани между жизнью и смертью. «Пока я находился в том подвешенном состоянии, — вспоминал он, — мой организм понимал, что должен бороться за жизнь, а я должен оставаться в сознании. Я знал, что, кроме себя самого, мне рассчитывать не на кого. Но стоило мне увидеть знакомые лица, последние силы покинули меня. Накатила страшная слабость, во рту пересохло. Я заплакал.

Я сказал им, что на тракторе они меня до больницы не довезут. Нужно было вызывать вертолет, иначе я не выживу. И действительно, по пути к трактору я чуть не умер. Склон был очень крутой, и им потребовалось шесть часов, чтобы спустить меня вниз. Снег начал таять, было очень скользко. Вдоль реки валялись упавшие деревья, подо льдом прятались водопады. На помощь мне отправились только четыре человека, и они совершенно выбились из сил».

Команда спасателей захватила с собой рацию и пыталась вызвать вертолет, однако руководство авиабазы отказало им, поскольку предыдущие вылеты вертолета на спасательные операции не были оплачены. Им посоветовали обратиться к мэру областного центра. Спасатели дозвонились до мэрии, но там не смогли сразу принять решение и взяли время на раздумье. Шли часы, Соколов угасал. Спасатели продолжали висеть на телефоне. Наконец они дозвонились до одного русского тигроведа, обладавшего хорошими связями, и до его бывшей жены, которая помогла им выйти на Дейла Микеля, американского биолога, работавшего в Тернее. Микель согласился гарантировать оплату полета, и вертолет все-таки вылетел. К тому времени уже снова стемнело, а спасатели так и не добрались до трактора. Раненый то и дело терял сознание. Когда вертолет прилетел, лесистая местность не позволила ему приземлиться, поэтому Соколова подняли на борт в корзине.

Когда его наконец доставили в больницу, казалось, что жить ему осталось несколько часов, не больше. Искалеченная нога врачей волновала мало, речь шла о спасении жизни. Когда состояние больного удалось стабилизировать и он пришел в сознание, врачи сообщили, что ногу, скорее всего, придется ампутировать. С момента нападения тигра прошло более суток, рана успела воспалиться. Инфекция проникла даже в костный мозг. Пасть тигра, даже самого здорового, кишит разного рода бактериями, и Соколову прописали курс сильнейших антибиотиков. Под ключицу ввели катетер, и несколько месяцев он пролежал в больнице под капельницами. За это время близкие друзья сумели найти врачей, которые отважно попытались спасти Соколову ногу и одержали победу — ценой многократных операций, вживления пластин и винтов. Вопрос, сможет ли он после этого ходить, оставался открытым. Еще несколько месяцев Соколов провел в аппарате Илизарова; эта металлическая конструкция на ноге делала его похожим на андроида в процессе сборки.

Сразу после нападения инспекция «Тигр» обследовала место и пришла к выводу, что это был несчастный случай, спровоцированный ошибкой человека, поэтому тигра преследовать не стали. Начальник Соколова навестил его в больнице и объяснил, что тот наткнулся на тигров в разгар брачного периода, а потом шутливо ткнул пальцем в бок: «Тебе еще повезло, что тигр тебя не поимел вместо самки». «Жаль, что он мне этого не предложил, — ответил Соколов. — Я б ему дал в любой позе, лишь бы он зубы в ход не пускал».

Словно заразившись от тигра на каком-то мистическом уровне, Соколов обнаружил, что его обуревают неконтролируемые желания. Как только он кое-как встал на ноги, его захлестнула похоть. «В течение полутора лет я передвигался на костылях, — рассказывал он. — Потом уже обходился тростью. Возможно, мне передалась часть силы тигра, или просто осознал наконец, что действительно жив, но я тогда начал крутить направо и налево».

Именно на стремлении повысить потенцию, пусть и не такой дорогой ценой, основана вся нелегальная торговля тигриными органами. Название «Виагра» происходит от санскритского vyaaghra, что и означает «тигр».

 

«Думаю, мне это на роду было написано, — признался Соколов. — Отправляясь в тайгу, каждый должен быть готов к встрече с тигром — ведь они именно там обитают. Если говорить о том, что я чувствую по отношению к этому конкретному тигру, — ничего, кроме благодарности. Объясню почему: когда человеку в жизни выпадает серьезное испытание, он либо ломается, либо становится сильнее, чем был прежде. Именно это произошло со мной. Я стал сильнее — не в физическом отношении, конечно, а в духовном. Это может прозвучать глупо, но, кажется, мне отчасти передалась его сила. Китайцы считают, что это большая удача — быть убитым сильным, могучим тигром. Мне повезло вдвойне: я сумел выжить».

На полную реабилитацию Сергею Соколову потребовалось три года. За это время он познакомился со Светланой, и они поженились. Их дом во Владивостоке дышит уютом и счастьем, и совершенно очевидно, что именно это стало залогом чудесного выздоровления Сергея. «Я своему другу дал слово, что буду ходить и вернусь в тайгу, — говорит Соколов. — Пусть на костылях или даже с деревяшкой вместо ноги, но я вернусь. Я тогда для себя это однозначно решил».

Нога у него практически не сгибается, на нее страшно смотреть, но он ходит — и он работает. Его история не столько чудо, сколько пример отчаянной решимости и не в последнюю очередь любви. И хотя он двигается гораздо медленнее, чем раньше, и каждый шаг отзывается болью, Соколов все-таки вернулся к своей матушке-тайге.