Девяносто

Мы слышим шаги. В замке поворачивается ключ. Блин, что теперь будет? Может, охраннику наконец дали разрешение вышибить мне мозги?

Охранник номер один пришел не один, а в сопровождении другого. За ними входит кто-то щуплый, с головой, будто швабра на длинной рукоятке. Он в белом халате. Они рывком ставят Гектора на ноги. Ноги под ним подкашиваются. Охранник, которому явно хочется переломать меня пополам, вместо этого перебрасывает Гектора через плечо.

– Куда вы его? – кричу я. – Оставьте его в покое, не трогайте!

Белый халат поднимает руку.

– Положите! – ору я. – Оставьте его, мля, оставьте! Если с ним что-нибудь случится, я ничего не стану для вас делать!

Я – протестующее насекомое. Второй охранник отпихивает меня с такой силой, что я лечу мешком в угол, где лежал Гектор. На полу лужа. Он обмочился. За ними захлопывается дверь. Я поднимаюсь, бьюсь в нее, снова и снова.

Свет выключается.

Девяносто один

Темнота. Меня покинуло даже время. Я понятия не имею, сколько я тут сижу. Сколько мы тут сидим – я и музыкальная шкатулка в моем желудке. Я думаю про деда, мисс Филипс и лунного человека. Интересно, успели ли они сбежать. Я думаю о Гекторе и перестаю бояться слез. Темно же, кто их увидит. Голова идет кругом от бесконечных перестановок в игре «если бы». Стараюсь не плакать. Правда стараюсь. В горле стоит ком, но это меня душит ярость.

Спокойнее. Нельзя ей поддаваться. Еще не пора. Спокойно. А то станешь лунатиком.

Идиоты лунные.

Вот сейчас, именно сейчас, кем бы я хотел быть? Я бы хотел быть фенерианцем. Тогда с помощью своих лазерных глаз я бы спас Гектора и все те тысячи людей, которые работают здесь. Только одна проблема. Сдается мне, что тут не справился бы даже фенерианец. Что тут не справился бы даже я.

Нет, так нельзя.

Но что, если я и в самом деле ошибался? Если у меня недостаточно сил швырнуть свой камень? Это будет не первый раз, когда все оказывается не по-моему. Завтра они найдут вместо меня другого мальчишку, забитого и послушного, и подвесят его к карабину.

Но это меня не волнует. Не очень волнует. Мне до смерти страшно представлять, как Гектору отрубают еще один палец.

Девяносто два

Я вскидываюсь. Включился свет, и входит охранник номер один. Наверное, я теряю разум, потому что чуть не выбалтываю, зачем я здесь на самом деле. Это накопившийся ужас выталкивает из меня слова. Они уже в горле, меня сейчас ими стошнит. Закрываю глаза. Если он пришел меня убивать, то лучше не смотреть.

Слышу, как в камеру что-то втаскивают. Решаю подглядеть. Охранники раскладывают на полу два тоненьких матраца. Потом они вводят Гектора. На руке у него свежая повязка. Одежду тоже сменили.

Он ложится на матрац. Его трясет.

Охранник вносит два подноса с едой и одеяло. Заворачиваю в одеяло Гектора. Он жалуется, что мерзнет. Но я чувствую его тело. Он горячий, как утюг.

– Ешь, – приказывает охранник.

Жареная рыба с жареной картошкой. Рыба, картошка и огромный кусок лимона. Так кормят только в первом секторе. Я никогда в жизни не видел настоящего лимона. Нюхаю его. Он пахнет солнцем. Единственное пятно цвета в серой камере. Доев, облизываю тарелку. Гектор к своей порции даже не прикоснулся.

– Хоть что-нибудь, – прошу я. – Тебе станет полегче.

Я ломаю для него еду на кусочки. Он берет самый маленький.

– Лучше ты поешь за меня, Стандиш, – говорит он.

Я так и делаю. Я ужасно голоден. Пытаюсь не думать, как сильно Гектор болен. Просто не могу, и все. Он отворачивается и закрывает глаза. Ем. Кажется, могу съесть и тарелку тоже.

Охранник забирает подносы. Закрывается дверь, выключается свет.

Остается только сияние Луны.

– Мне так холодно, – говорит Гектор. Обнимаю его, в надежде, что он перестанет дрожать. Что он перестанет сгорать.

– Я видел отца, – шепчет Гектор мне на ухо.

– Это хорошо.

– Он знал, что ты здесь. Он спрашивал, добрался ли до вас лунный человек.

– Нет, – говорю я.

С прежним Гектором мне такое ни за что не сошло бы. Я от него никогда ничего не скрывал, это первый раз. Мне стыдно. Но что, если бы он знал все то, что знаю я, и его потащили бы отрубать еще один палец? Про себя могу сказать точно: я бы все выболтал. Так что уж лучше я придержу это при себе.

Я думаю, что Гектор спит, но он говорит вдруг:

– Не верю.

Девяносто три

Все неважно, кроме Гектора. Сейчас только он. Он – это и есть сейчас. Он – это и есть всегда.

– Поцелуй меня, – тихо говорит он.

Я всегда представлял себе, что целовать в первый раз я буду девочку. Но теперь уже неважно. Целую его. Он целует меня в ответ, тянется ко мне. Тянется к жизни, которой у него уже не будет.

– Я тебя так люблю, – шепчет он. – Храброго, безумного, беззаконного тебя.

– Гектор, только не уходи. У меня без тебя ничего не выйдет.

– Я с тобой, – отвечает он. – Я никуда не уйду. Обещаю. Я всегда держу свое слово.

Засыпаем, завернувшись друг в друга.

Я просыпаюсь в ужасе. Кто-то пытается нас растащить. Два белых халата. Они стаскивают меня с матраца. Отхожу, оглушенный. Они наклоняются над Гектором, прослушивают его легкие.

– В чем дело?

– Отойди, – говорит белый халат.

Я не обращаю внимания. Один из них говорит другому что-то на родном. Не обязательно понимать, о чем они говорят. Я и так знаю, что дело плохо. Я вижу, что дело плохо. Для этого достаточно просто взглянуть на Гектора, на его посеревшее лицо.

– Гектор…

– Стандиш…

Он еле дышит.

За мной пришел охранник. Белый халат останавливает его. Я опускаюсь на колени рядом с Гектором. Он шепчет мне прямо в ухо.

– Я обязательно найду тот кремовый «кадиллак».

Я не успеваю ответить. Терпения у охранника не больше, чем у мухи. Он рывком ставит меня на ноги. Я отбиваюсь. Мне насрать, что со мной сделают.

– Гектор! – кричу я. – Стой! Не уходи без меня…

По коридору бежит мистер Лаш. Кажется, он меня не видит. Он выглядит постаревшим лет на сто. Седые волосы стали совершенно белыми. Он обнимает Гектора уже на пороге камеры.

Я знаю, что Гектор делает. Сбегает отсюда со всех ног. Если честно, я знал, что этим кончится. Я его нисколько не виню, просто жаль, что он не дождался меня. Потому что если мир устроен таким образом, мне в нем тоже не место.