Зимой мы познакомились в Иркутске с Верхотуровым, владельцем паровой мельницы на р. Селенге выше г. Верхнеудинска; он пригласил мою семью приехать летом на его мельницу. Это давало возможность детям и жене провести лето на чистом воздухе, а мне – посещать их изредка, возвращаясь с поездок, которые на этот год предполагалось сосредоточить в западной части Даурии по нижнему течению рек Хилка и Чикоя. Вся трасса железной дороги на моем участке была осмотрена, состав пород в будущих скальных работах определен, насколько это было возможно без разведок, и сообщен управлению дороги. Для дополнения этих данных нужно было подождать год или два, пока работы строителей не вскроют крутые склоны на месте полувыемок. Поэтому это второе лето исследований можно было посвятить изучению района, наиболее отстоящего от линии железной дороги, а вместе с тем наиболее населенного, пересеченного колесными дорогами в разных направлениях и потому позволяющего скорее и лучше выяснить его строение, передвигаясь не верхом, а на колесах. Работая на верховых лошадях, я мог делать 20–30 верст в день, тогда как на колесах при меньшем утомлении можно было проезжать 40–50 верст, а имея в багаже седла, я мог делать в случае надобности и разъезды по тропам.

Поэтому я перевез семью на мельницу Верхотурова в деревне Ганзуриной на левом берегу р. Селенги, верстах в сорока пяти выше г. Верхнеудинска, в этом городе купил легкую повозку для пары лошадей и телегу для багажа для тройки и начал разъезды. В помощь мне музей Восточно-Сибирского отдела Географического общества отпустил на лето своего служителя Иосифа, расторопного человека, а для управления телегой я нанял крестьянина, «семейского», в подгородной деревне. Легкая повозка, в которой я сидел без багажа, кроме фотоаппарата, с Иосифом на козлах, позволяла ездить по степной местности, повсюду подъезжая ближе к выходам горных пород, лежащим в стороне от колесной дороги, на которой телега с багажом могла остаться в ожидании. Это ускоряло работу; по участкам без обнажений мы ехали рысью. Ночевали большей частью в селениях на земских квартирах, где можно было получить самовар, хлеб, молоко, масло, яичницу, иногда мясо, что избавляло от хлопот по приготовлению пищи, а люди и лошади на ночлеге были избавлены от комаров и мошек, которых, впрочем, в Селенгинской Даурии не так много. Но в багаже у меня были палатки и походная посуда, так что в случае надобности можно было ночевать и в тайге или в степи.

За это лето были обследованы горные хребты Цаган-Дабан, Заганский и Малханский к западу от меридиана Петровского завода и до пересечения их реками Хилком и Чикоем, отчасти и их продолжение восточнее р. Селенги, затем хребты Моностой и Хамбинский на левом берегу р. Селенги, берега р. Хилка на всем протяжении от трассы железной дороги до его устья и тракт по долине р. Чикоя до Пиаровского минерального источника, на котором была проведена разведка для выяснения его генезиса и каптажа.

Изложение наблюдений по всем маршрутам в порядке их выполнения заняло бы много страниц и утомило бы читателя неизбежными повторениями. Я предпочитаю дать общую характеристику изученной местности и выделить наиболее интересное и существенное относительно расположенных в этом районе месторождений угля и железных руд, которые были наиболее нужны – уголь для железной дороги, а руда для работы Петровского завода; последний, конечно, должен был значительно усилить свое производство.

 

 

Северный из изученных горных хребтов – Цаган-Дабан, протянувшийся от р. Селенги до речки Аракижи и р. Балеги, по которым проходит трасса железной дороги, скорее может быть назван массивом, так как почти целиком состоит из массивного гранита. Отдельные вершины его поднимаются до 1200 м абсолютной высоты, но не выходят за границу леса. Водораздел тянется вблизи южной окраины и большая часть речных долин сосредоточена в северной части массива; по ним расположено много селений с их пашнями и лугами. Остальное пространство занято лесом, преимущественно сосновыми борами. Скалы встречаются часто, особенно на южном склоне, круто спускающемся к широкой долине р. Тугнуй, где их подножие местами окаймляют выходы молодых базальтовых излияний, сменяющих красный гранит высоких скал.

В пределах Цаган-Дабана расположено несколько месторождений железных руд, которые оказались уже разведанными управлением Петровского завода, но недостаточно, так что запасы руды нельзя было определить. Они казались небольшими. На северном склоне у ст. Заиграевой по р. Бряни, ниже устья р. Ильки начал действовать цементный завод, упомянутый выше; в качестве помощника его директора я встретил своего товарища по Горному институту инженера Крушкол. Вдоль подножия хребта по долинам Бряни, Ильки и Аракижи уже шли работы по возведению полотна железной дороги; в разных местах видны были бараки и балаганы из корья, в которых жили рабочие. Взад и вперед сновали телеги и таратайки, доставлявшие на полотно материал из разрезов на склонах, обнажавших только четвертичные слоистые пески. У балаганов дымились костры, видны были женщины и дети. Крики людей, ржание лошадей нарушали тишину тайги.

Из Цаган-Дабана я выехал по долине р. Балеги на берег р. Хилка, чтобы сплыть вниз по этой реке и осмотреть ее берега с лодки, что было удобнее, чем из экипажа, так как многие обнажения в самых берегах могли ускользнуть от внимания при езде по колесной дороге. Но в селе Кули в устье р. Балеги я достал не лодку, а бат – так называли толстое выдолбленное бревно, представлявшее длинную, но узкую лодку с цилиндрическим дном и очень валкую, несмотря на прикрепленные вдоль ее бортов с обеих сторон тонкие бревна для большей устойчивости. В лодке я поместился вдвоем с Иосифом в качестве рулевого и гребца и небольшим багажом, а обе повозки и лошадей направил сухим путем в Ганзурино, куда и сам должен был приплыть.

Хилок вообще не судоходная, а только сплавная река, на которой летом много перекатов и порогов с торчащими из воды камнями и быстрым течением. Поэтому плавание по реке, особенно в валком бате, было небезопасно и требовало умелого управления. Каждый день плавания были тревожные минуты, когда малоповоротливый длинный бат быстро несся по перекатам реки между камнями и легко было если не утонуть, то выкупаться и, главное, подмочить и частью потерять багаж. Тем не менее плавание было приятное; я все время вел маршрутную съемку и причаливал ко всем береговым утесам для их осмотра. Ночевали мы или в палатке на берегу, или в селе, если оно оказывалось под вечер поблизости, где подновляли запас провианта. Плавание продолжалось дней десять, и жена на мельнице в д. Ганзурино уже беспокоилась, так как экипаж и лошади прибыли туда очень скоро и она узнала, на каком судне я отправился по реке.

Местность на левом берегу р. Селенги выше Верхнеудинска между этой рекой и подножием хребта Хамар-Дабан представляет невысокие горы, частью покрытые лесом, и широкие долины с речками и несколькими озерами. Среди озер были наиболее интересны Селенгинское и Гусиное. Первое из них соленое; на берегу его стоит казенный солеваренный завод, который действовал с XVIII в. с перерывами и успел извлечь из воды всю поваренную соль, оставив только горькую. Последняя нашла употребление на стекольных заводах и для производства соды, но спрос на нее в Забайкалье был небольшой, завод почти бездействовал, и арендатор его занялся на заводской земле хлебопашеством и скотоводством.

Второе озеро, Гусиное, самое крупное в Селенгинской Даурии, занимает широкую впадину между хребтами Хамбинским на западе и Моностоем на востоке; последний отделяет озеро от р. Селенги. Оно замечательно сильными колебаниями своего уровня; в него впадает довольно крупная река Темник, текущая с Хамар-Дабана, а избыток воды стекает по небольшой протоке на юг в р. Селенгу. Но временами р. Темник в низовьях прорывала берега своего русла и стекала прямо в Селенгу; озеро, потеряв приток, усыхало, пока Темник не возвращался к нему. На западном берегу расположен дацан – буддийский монастырь и храм, самый главный в Забайкалье, в котором жил хамбо-лама, духовный глава бурят-ламаистов, и несколько сот лам. Каждое лето в дацане устраивался религиозный праздник Цам с плясками и представлениями лам, замаскированных разными зверями и духами; он привлекал бурят-ламаистов и русских зрителей издалека. Моя жена и Верхотуров также посетили этот праздник, но мне не удалось его видеть.

На обоих берегах озера, западном и восточном, в холмах на склонах обоих хребтов выступают юрские угленосные отложения. На восточном берегу они более толстые, но местами складчаты и разбиты сбросами, а в одном месте уголь выгорел и вмещающие его породы – песчаники и глины – обожжены и даже ошлакованы. Один исследователь старого времени принял эти ошлакованные породы за вулканические лавы. В конце лета на берегах озера были разведки нашей партии на уголь, о чем я скажу ниже.

Во время моего обследования этой местности на левом берегу р. Селенги моя жена захотела познакомиться с условиями моей полевой работы. Она думала, что геолог может разъезжать вместе со своей семьей и что ночлеги в палатке удобны и заманчивы. Вместо моей легкой повозки запрягли наш тарантас, в котором они прибыли из Иркутска в Ганзурино, и мы с обоими детьми пяти и восьми лет поехали в нем. Я останавливал экипаж для осмотра попутных обнажений, во время которого дети могли побегать у дороги. Но часы шли, жена и дети устали от езды и жары. На ночь остановились на земской квартире, где удобств было, конечно, больше, чем в палатке, – был самовар, молоко, яйца; спать на полу не очень понравилось. Второй день прошел сравнительно хорошо, но ночевать пришлось на берегу озера Щучьего, где вечером в палатке осаждали комары, а ночью было холодно; не понравился и ужин, сваренный в котле на костре. Поэтому на следующее утро жена и дети предпочли уехать в тарантасе назад на мельницу, а я отправился дальше.

Впадины с озерами этой местности отделены от р. Селенги высотами хребта Моностой, прорванного долиной р. Оронгой. Часть хребта к северу от этой долины невысока, но обрывается к Селенге красивыми скалами гранита, которые тянутся мимо д. Ганзурино. Южнее р. Оронгой Моностой тянется еще на 60 с лишним верст, имеет вообще мягкие, округленные формы, хотя к р. Селенге местами обрывается живописными утесами. Северная половина хребта покрыта негустыми сосновыми борами, южная представляет сухие степи. Вершины достигают 1000–1200 м абсолютной высоты, поднимаясь на 500–600 м над Селенгой и Гусиным озером.

Хребет Хамбинский, протянувшийся по западному берегу Гусиного озера почти на 60 верст от р. Темника до р. Убукуна параллельно Хамар-Дабану, кажется издали, при взгляде с восточного берега Гусиного озера, плосковолнистым, кое-где с плоскими вершинами. Оба склона расчленены глубокими ущельями и поперечными долинами и богаты скалами. Северная часть хребта сплошь лесистая, южная – степная. Эти горы достигают 1200–1300 м абсолютной высоты.

 

 

Южнее хребта Цаган-Дабан пролегает с запада на восток широкая долина р. Тугнуй и ее левого притока речки Сухары. Между этими речками тянется невысокий Тугнуйский хребет, почти безлесный и очень богатый обнажениями сравнительно молодых изверженных и осадочных пород. К югу от речки Сухары поднимается длинный и высокий, до 1200–1300 м, хребет Заганский, который на востоке, за р. Балегой и Петровским заводом, переходит непосредственно в описанный выше хребет Цаган-Хунтей. Это массивный широкий вал с плоско-куполообразными вершинами, покрытый густыми лесами, расчлененный широкими и глубокими поперечными долинами. На его южном склоне, спускающемся в долину р. Хилка, леса редеют, переходя в степь, и появляются скалы. Этот склон более длинный, чем северный, и сильнее расчленен поперечными долинами правых притоков р. Хилка.

Ниже речки Шебартуй, где русло Хилка сильно отступает к югу, правый берег занят обширной степью, и вблизи речки Гутай управление Петровского завода разведало месторождение угля; вторая разведка была возле д. Катаевской и третья – выше с. Тарбагатай, где уже проходит трасса железной дороги. Река Хилок в нижнем течении резко поворачивает на север и пересекает весь Заганский хребет по тесной долине. Я сделал три пересечения этого хребта – по этой долине прорыва, по долине р. Балеги и в промежутке с перевалом через хребет. На последнем пересечении очень интересно было открытие толщи конгломерата, в котором и гальки, и цемент были превращены метаморфизмом в настоящий гнейс. На пересечении по прорыву р. Хилка я обнаружил значительное развитие молодых излияний базальта и в одном месте изолированный холм его, похожий на остаток небольшого вулкана среди леса и пашен северной окраины хребта. В общем же хребет сложен из древнейших докембрийских пород.

В междуречье, между нижним течением р. Хилка и р. Селенгой, прорезанном также нижним течением р. Чикоя, расположены: на севере – западный конец хребта Цаган-Дабан в виде плоских высот, сплошь покрытых лесом, на юге – продолжение и окончание хребта Заганского, представляющее между реками Селенгой и Чикоем широкий и плоский хребет Пограничный, также очень лесистый, а в промежутке – невысокие гряды гор и холмов, частью лесистых, частью степных, с обширным развитием молодых и более древних вулканических пород. Один из этих кряжей, довольно высокий и лесистый, между Селенгой и Чикоем, получил даже название хребта Базальтового, так как он целиком состоит из этой горной породы. Севернее его между теми же реками тянется второй довольно высокий и лесистый хребет Боргойский из более древних сланцев. На перевале через него по почтовому тракту в Кяхту я нашел кварцевую жилу в песчанике, в которой анализ показал содержание золота.

К югу от хребта Заганского, между долинами рек Хилка и Чикоя, в том же направлении с запада-юго-запада на восток-северо-восток, характерном для большинства горных цепей Селенгинской Даурии, расположен высокий и широкий хребет Малханский, состоящий в западном конце из четырех, а восточнее из двух параллельных цепей. Он достигает в высших точках 1200–1300 м абсолютной высоты и имеет также мягкие массивные формы с маловыдающимися плоскими вершинами; он покрыт сплошной тайгой, сменяемой степью только на нижней части южного склона к р. Чикою и вообще в западном конце, где он сильнее расчленен и понижен. В этом конце между цепями также довольно много селений и вокруг них полей, лугов. Здесь выдаются на правом берегу р. Чикоя две обособленные конические горы – Большой и Малый Кумын – из вулканических пород. Малханский хребет в западной части удалось пересечь два раза – по долине р. Бичуры в с. Малая Кудара и восточнее – по долине р. Малета в с. Байхор на р. Чикое. Но далее к востоку в бассейне р. Хилкосон этот хребет остался неизученным.

Во второй половине августа мне пришлось прервать работу в Селенгинской Даурии, чтобы съездить по почтовому тракту в Восточное Забайкалье для осмотра разведочных на уголь работ, выполненных за лето сотрудником партии горным инженером И. Л. Шейнцвитом в двух местах. На левом берегу р. Ингоды близ с. Кука пласты угля, отмеченные мною при исследованиях 1895 г., оказались слишком тонкими для разработки. Благоприятнее были результаты разведки на левом берегу р. Шилки близ д. Мирсаново у оз. Холбон, где обнаружены рабочие пласты угля (это месторождение работается до сих пор с успехом). Маккавеевское месторождение магнитного железняка на р. Ингоде, открытое в 1895 г. А. П. Герасимовым, оказалось неблагонадежным.

В конце лета тот же инженер разведывал месторождения угля на обоих берегах Гусиного озера; целый ряд шурфов и буровых скважин на западном берегу по обе стороны ручья Харганат обнаружили несколько пластов угля, но недостаточно толстых. Более мощные пласты оказались на восточном берегу, но там разведка не была закончена, продолжалась в 1897 г. и будет отмечена ниже. Нужно упомянуть, что в первые годы работ Забайкальской партии угленосные отложения мы считали третичными, по данным геолога Черского; собранная нами флора еще не была определена. Она оказалась юрской, а по новым данным угленосные толщи Забайкалья обнимают время от верхней юры до нижнего мела.

В программу работ 1896 г. входила также разведка на Ямаровском минеральном источнике для выяснения его генезиса и условий каптажа. Для этой работы из Иркутска в Ганзурино были доставлены ручной насос для водоотлива, трубы и штанги для буровых скважин. В конце августа я выехал по тракту на Ямаровку и повез это снаряжение, а в последнем селе Шимбилик, в долине р. Чикоя, нанял десять рабочих. На Ямаровке лечебный сезон уже кончался и большинство больных разъехалось, так что разведка не могла помешать лечению. За 4 года, истекших со времени моего осмотра этого курорта осенью 1892 г., здесь почти ничего не изменилось, прибавилось несколько домиков для лечащихся, а минеральная вода по-прежнему вытекала из двух бадей без дна, врезанных в земляной пол сруба, возведенного для защиты источника от дождя, снега и затопления разливом реки в весеннее время.

Доктор Козих находился еще на курорте и помог разведке, чем мог. Заложили шурфы в нескольких местах на дне долины выше и ниже сруба с бадьями, а также на нижней части соседнего правого склона. Шурфы на глубине 2–3 м встречали уже коренные породы; со дна некоторых пробивалась такая же минеральная вода, как в бадьях. Всего больше этой воды выбивалось в одном шурфе на нижней части склона шагах в пятнадцати к западу от сруба, и одновременно выход воды в бадьях ослабел. Это показало, что шурф ближе к выходу воды из коренных пород; поэтому его стали углублять, что оказалось трудным. Приток воды в шурф усилился вскоре настолько, что насос, который качали беспрерывно четверо рабочих, едва справлялся с водой. Стенки шурфа подмывались и сползали; пришлось окружить шурф забивной крепью, расширив его до трех метров в стороне квадрата. На его дне вскоре появилась сплошная желтая и белая песчаная глина, которую можно было считать порфиром, разложившимся на месте под действием минеральной воды, выбивавшейся большими струями из него. Выделение воды в бадьях сруба совершенно прекратилось, и можно было предположить, что шурф попал на место выхода струи минеральной воды, т. е. грифона, из коренной породы.

Этим шурфом пришлось закончить разведку, так как пройти его еще глубже, до твердых коренных пород, я не мог теми средствами, которые были в моем распоряжении: насос не справлялся с притоком воды, нужно было бы ставить второй. В глину на дне шурфа лом уходил еще глубоко. Но разведка выяснила место и условия выхода минеральной воды, которая выбивалась на дне шурфа в гораздо большем количестве, имела ту же температуру и была еще богаче углекислотой, чем в бадьях; курорт мог бы теперь не только давать минеральные ванны, но даже экспортировать воду. Полным каптажем шурф, конечно, считаться не мог, но он сильно увеличил приток воды и больше гарантировал минеральную воду от подмеси грунтовой, чем бадьи в избе.

Для настоящего каптажа, конечно, следовало возвести бассейн из тесаного камня на гидравлическом цементе вокруг выхода источника, врезав его основание в неразложившиеся коренные породы. Такая работа потребовала бы доставки на курорт локомобиля для откачки воды при возведении бассейна, каменщиков, тесаного камня и цемента, т. е. крупных средств и значительного времени. Упомяну, что Козих позже перенес сруб и поставил его над этим шурфом, который заполнялся минеральной водой до самого верха. В дальнейшем разведку на курорте еще раз возобновляли, но полный каптаж до сих пор не выполнен, насколько известно.

Закончив в середине сентября разведку на Ямаровке, я выехал по земскому тракту вниз по долине р. Чикоя и, переправившись через эту реку, завернул в поселок Усть-Киран, дачное место кяхтинских купцов. Я надеялся застать там еще семью Лушниковых, которую не видел с 1892 г., а также свою жену, которая из Ганзурино поехала с детьми в Усть-Киран к Лушниковым, когда я отправился на Ямаровку. Но в Усть-Киране я уже никого не застал – дачники вернулись в Кяхту, а моя семья в Иркутск. Я поехал дальше по левому берегу р. Чикоя до ст. Калино-Перевальной Кяхтинского почтового тракта и по этому тракту до берегов Гусиного озера, где осмотрел разведки на уголь на обоих берегах. Этим работы 1896 г. были закончены, и через Верхнеудинск, Мысовую и оз. Байкал я вернулся в Иркутск.