Курильский народ житием своим так сходен с камчадалами, что не надлежало бы особо и писать о нем, если бы в телесном виде и в языке не было различия. Откуда сей народ имеет происхождение, о том столь же мало известно, как и о других камчатских народах; а можно ли по их языку сколько-нибудь исследовать, оное оставляется таким людям, кои в том трудятся по искусству своему и по должности: чего ради и приобщено на конце сей главы собрание слов курильского языка.

Сей народ ростом средний, волосом черен, лицом кругловат и смугл, но гораздо пригоже других народов. Бороды у них большие, окладистые, тело мохнатое, в чем состоит знатная разность от камчадалов.

Мужеский пол волосы напереди бреет до самой верхушки, а назади растят, в чем с японцами имеют сходство, от которых, может быть, по причине бывшей прежде сего коммерции и обычай оный приняли, а женский токмо подрезает их спереди, чтоб глаза не закрывали.

Губы у мужчин на средине токмо, а у женщин все вычернены, вкруг расшиты узорами. Сверх того, и руки расшивают они почти по локоть, в чем несколько сходствуют с чукчами и тунгусами. Все вообще носят в ушах большие серебряные кольца, которые прежде сего получили от японцев же.

Платье носят из кож морских птиц, также лисье, бобровое и из других морских зверей, которое шьют по тунгусскому образцу, то есть распашное, а не по камчатскому; причем не наблюдают того, чтоб платье было из одной материи, но шьют из чего прилучится, так что и поныне редкую курильскую парку увидишь, которая бы не из лоскутьев разных зверей и птиц была сделана.

До богатого по тамошнему месту платья, каково, например, суконное, камчатое и пр., великие охотники, токмо весьма небережливы. В лучшем алом кармазинном кафтане тюленя на себе нести не устыдится, невзирая на то что измарает платье, которое ему стоит дорого. На покрой не много смотрят: все им равно, мешком ли платье сшито или по кости, только бы ему цвет был люб да надеть на себя можно было.

Стеллер пишет, что некоторому курильцу камчатая телогрея понравилась, в которой он ходил, озираяся и любуясь ею, несмотря на то что другие казаки смеялись над ним, что он носит женское платье. Ему, может быть, казалось равным всякое платье: ибо у них в своем платье разности нет между мужеским полом и женским.

Живут в таких же юртах, как камчадалы, токмо их держат несколько чище, убирая стены и полки травяными рогожами. Питаются наибольше морскими зверями, а рыбы промышляют мало.

Бога столь же мало знают, как и камчадалы. В юртах имеют вместо идолов кудрявые стружки, которые они весьма хитро делают. Сии стружки называют они ингул или иннаху , содержат в некоем почтении, однако не мог я того выведать, за бесов ли они их вменяют или за бога.

В жертву приносят им первопромышленного зверя, причем мясо сами съедают, а кожу при них вешают, и когда юрты за ветхостью оставляют, то не берут с собою из них ни жертвенных кож, ни стружек, впрочем, носят они с собою оные стружки во всякие опасные пути на море и бросают в случае бедствия в воду, а наипаче в сувои, что между первым Курильским островом и Лопаткою, которые тем умилостивить надеются. Такой образ идолослужения приняли от курил и южные камчадалы, кои живут на первом Курильском острове и на Лопатке, как надежное средство к безопасному плаванию по морю.

Летом ездят на байдарах, а зимою ходят на лыжах, ибо собак не держат и не имеют. Мужеские главные труды: промысел морских зверей; женщины, по примеру камчадалок, в шитье и в плетенье чирелов упражняются, а в летнее время ездят с мужьями и на промысел в гребле.

 

 

Что касается до их обычаев, то они несравненно учтивее других народов, а притом постоянны, праводушны, честолюбивы и кротки. Говорят тихо, не перебивая друг у друга речи, как сидячие коряки. Старых людей имеют в великом почтении. Между собою живут весьма любовно, особливо же горячи к своим сродникам. Приятное, сказывают, позорище, когда бывает между живущими по разным островам свидание.

Приезжие из байдар своих, а жители из юрт с великими обрядами сходятся, обе стороны одеты бывают в военное платье и с оружием, махая саблями и копьями, натягивая друг против друга луки, так как бы быть сущему сражению, а притом все пляшут. Сойдясь вместе, оказывают всякие знаки радости: обнимают, лобзают и плачут от радости.

После того приводят гостей в свои жилища, сажают их, потчивают, предстоя и слушая вестей об их приключениях, случившихся в разлучении. Должность рассказывать никому не поручается, кроме старшего. Он как оратор объявляет обо всех мелочах: как промышляли, как жили, куда ходили, что видели, с кем учинилось счастье и несчастье, кто занемог или умер и от какой причины; и иногда более трех часов продолжает речь свою, а прочие слушают с вниманием.

Когда гость окончит речь свою, то из тутошних жителей старший подобным образом сказывает про свое житье и промыслы, и прежде того никому друг с другом говорить нельзя. После того или сетуют, или веселятся, по вестям смотря, а наконец торжествуют по своим обычаям, едят, пляшут, поют и сказывают сказки.

Что касается до прочих обрядов, каковы, например, сватанье, свадьбы, родины, детей воспитание, в том они от камчадалов не разнствуют. Жен имеют по две и по три и вместе с ними никогда не спят, но в ночное время приходят к ним как бы украдкою, по примеру татар магометанского закона, кои к невестам своим приходят аки бы тайно, пока калыма не заплатят по договору. Есть же у них и коекчучи, как у коряков и камчадалов.

Буде кто у них приличится в прелюбодеянии, то бывает странный поединок, на котором бьются они палкою, а вызывает на оный прелюбодеец мужа прелюбодейницы: раздеваются оба донага и разят друг друга по спине. Который вызывает, тот сперва три раза от вызванного должен вытерпеть, а потом берет у него палку и бьет равным образом, и так переменяются до трех раз.

Сие побоище много у них века уносит: ибо бьются они, сколько есть мочи, а палка бывает толщиною в руку, а длиною близко аршина. Не идти на поединок – такое ж бесчестие, как у некоторых европейских народов.

Ежели же кто предпочтет свое здоровье и отречется от боя, тот должен заплатить мужу прелюбодейницы такое бесчестие, какого он потребует: зверьми, платьем, кормом и другими вещами. Родины у женщин их гораздо тяжелее камчатских: ибо они, по объявлению самих курильцев, месяца по три оправляются. Младенцам имена дают бабки повивальные, которых они никогда не переменяют. Из двойняшных одного всегда убивают.

Умерших зимою хоронят в снег, а летом в землю. Самоубийства и в сем народе не меньше бывает, как у камчадалов, токмо того не слышно, чтоб они морили себя голодом.

Курильцев, которые живут на первом острове и на Лопатке, с сими курилами за один народ почитать не должно, ибо оные – сущие камчадалы, как уже выше показано.