Богом камчадалы почитают некоего Кутха, от которого произошел народ их. Кто сотворил небо и светила небесные, не ведают, токмо сказывают, что оные прежде земли были, о сотворении которой объявляют двояко: иные говорят, что Кутх сотворил землю из своего сына, называемого Сымскалин, которого родила жена его Илькхум, гуляя с ним по морю; а другие – что Кутх с сестрою Хутлыжич землю снесли с неба и утвердили на море, а море сотворил Утлейгын, который и поныне в нем пребывает. Однако в том все вообще согласны, что Кутх до сотворения земли жил на небе.

Которые поставляют морского бога, тех мнение несколько сходно с якутским суеверием, которые владение неба и земли особливым богам приписывают, сверх того признают и адского бога и почитают их за родных братьев, так же как древние греки и римляне.

Кутх по сотворении земли оставил небо и поселился на Камчатке, где родил другого сына, именем Тыжил-Кутху, да дочь Сидуку, которые, пришедши в совершенный возраст, сочетались браком. Между тем как сам Кутху, так и жена его, и дети носили платье, из листья шитое, и питались березовою и таловою коркою, ибо звери, по их объявлению, сотворены тогда не были, а рыбы ловить не умели их боги.

Кутх, оставив сына своего и дочь, с Камчатки отбыл, а куда девался, не ведают, токмо то объявляют, что он пошел с Камчатки на лыжах и что горы и долы сделались от его путешествия, ибо земля под ним гнулась, как тонкий лед, и таким образом лишена своей равности и плоскости.

У Тыжил-Кутху после отца родился сын Амлея да дочь Сидукамшич, которые на возрасте вступили в супружество, а более родословия они не знают. То утверждают за истину, что народ их размножился от объявленных праотцов.

Тыжил-Кутху при умножении своего рода начал размышлять о лучшем содержании, вымыслил вязать из крапивы сети и ловить рыбу, а как лодки делать, оное ему еще от отца показано. Сотворил же он и зверей земных и, определив пастухом над оными некоего Пилячуча, под которого ведением состоят они и доныне, начал шить из кож их куклянки и парки.

О Пилячуче сказывают, что он ростом весьма мал, носит платье росомашье, которое у камчадалов весьма высоко почитается, ездит на птицах, особливо же на куропатках, и будто некоторым поныне случается видать и следы его.

Стеллер описывает тамошние народы многобожными, что они почитают многих богов и сказывают о них, будто прежде сего многие их видали, чего ради нет у них в языке слова «дух», ибо они не имеют о том и понятия, так как и о величестве Божиеи и непостижимой его премудрости.

Впрочем, никого глупее не представляют, как своего Кутха, чего ради и не воздают ему никакого почтения, ничего у него не просят и ничем так, как именем его, не забавляются, рассказывая про него такие непристойности, о которых и писать гнусно.

Между прочим и то в порок ему ставят, что он столько гор и стремнин сделал, и столько мелких и быстрых рек, что столько дождей и бурь производит и беспокоит их. И для того, всходя зимою на высокие горы или спускаясь, ругают его всякою бранью. То ж делают и при других трудных обстоятельствах.

 

 

Бога вообще называют они дустехтич, которое имя некоторым образом и почитают так, как афиняне неведомого бога. Ставят столб на пространных ровных и тундристых полях, обвязывают его тоншичем и не проходят мимо, не бросив куска рыбы или чего другого; не собирают ягод, которые растут в близости, и не бьют около того места ни зверя, ни птицы, и думают они, что сею жертвою жизнь их продолжается, которая бы без того умалилась.

Однако не бросают они на жертву годного – но или шаглу, или хвост рыбий, что и без того надлежало бросить. В чем согласны с ними и все азиатские народы, которые также приносят в жертву негодное; а что есть можно, тем пользуются сами. Таких столбов два видел господин Стеллер токмо около Нижнего острога, а инде нигде не примечено; впрочем, далее к северу много таких мест и я видал, где мимоходящие бросают жертву, яко бы врагам, там пребывающим, но столбов и идолов не ставят.

Сверх того, все места, по их мнению, опасные, как, например, огнедышащие и другие высокие и крутые горы, кипящие воды, леса и пр. населены от них некоторыми бесами, которых они более, нежели богов своих опасаются и почитают. Горных богов называют они камули, или «малые души», ибо душа по-камчатски камулеч.

Сии боги, или по-тамошнему враги, живут на высоких, особливо же дымящихся и огнедышащих горах, чего ради камчадалы не токмо всходить на них, но и близко приступиться не смеют. Питаются они, по мнению их, рыбною ловлею, сходя по воздуху на море в ночное время, приносят на каждом пальце по рыбе, варят и пекут их по обычаю камчадалов, вместо дров употребляя китовое сало и кости.

Такие места проходя, камчадалы бросают что-нибудь съестное врагам оным в подарок.

Лесных богов называют они ушахчу и сказывают, якобы они походят на человека. Жены их носят младенцев, к спине приросших, которые непрестанно плачут. Они, по-камчатскому суеверию, людей с пути сводят и делают глупыми.

Морского бога называют они митг, и приписывают ему вид рыбы. Он, по их мнению, владеет морем и рыбами, которых посылает в реки, однако не для того, чтоб люди имели от того пропитание, но будто за лесом на баты себе; ибо они отнюдь не верят, чтоб им от бога могло быть какое благодеяние.

О Пилячуче, или, как Стеллер пишет, Билюкае, о котором выше объявлено, баснословят они, будто живет он на облаках со многими камулами и будто гром, молнию и дождь ниспускает; а радугу почитают за подзор на его платье.

Сей Билюкай, по их суеверию, опускается иногда с облаками на горы, ездит в санях на куропатках и бывает причиною великого счастья тому, кто след его увидит; но мнимый оный след Билюкаев не что иное есть, как струйки на поверхности снега, которые делаются от вихрей.

Напротив того, имеют от него и опасение, ибо сказывают, будто он в вихри детей их чрез слуг своих уносит, употребляет вместо подставок, на которых плошки с жиром вместо свеч поставляются. Жена у него – Тиранус.

Они, по объявлению Стеллера, признают и беса, которого представляют весьма хитрым и обманчивым и для того называют Канною. Около Нижнего Камчатского острога показывают весьма старую и высокую ольху, которая за жилище его почитается; и камчадалы ежегодно в нее стреляют, отчего она вся стрелами истыкана.

Гаеч, по их названию есть начальник подземного света, куда люди по смерти переселяются, который прежде сего жил на здешнем свете.

Некоторому из первых детей Кутховых приписывают власть над ветрами, а жене его Савине – творение вечерней зари и утренней. Туила трясению земли причиною ставят, будто оно происходит от того, когда Туилова собака Козей, на которой он ездит под землею, отрясает снег с себя.

Но все мнения их о богах и дьяволах беспорядочны, глупы и столь смешны, что не зная камчатских фантазий, не можно сперва и поверить, чтоб они за истину утверждали такую нескладицу. Однако они по своему разуму всему дают причину, обо всем рассуждают и стараются изведывать самые мысли птиц и рыб.

Но притом имеют они сей порок, что ни о каком мнении никогда не думают, справедливо ли оно или несправедливо и можно ли тому статься или не можно, но все принимают за истину.

Главное основание веры их утверждается на древних преданиях, которые соблюдают они паче закона, не приемля никаких доказательств в опровержение.

Стеллер пишет, что он больше ста человек спрашивал, не приходило ли им когда на мысль, смотря на небо, на звезды, луну и солнце и на другие вещи, что есть тому творец, который все столь премудро устроил и которого должно как почитать, так и любить за власть его и благодеяние, но они наотрез ему ответствовали, что никогда о том не помышляли и как любви, так и страха не чувствовали и не чувствуют.

О боге рассуждают они, что он ни счастью, ни несчастью их не бывает причиной, но все зависит от человека. Свет почитают вечным, души бессмертными, которые, с телом соединившись, восстанут и вечно жить будут в таких же трудах, как и на здешнем свете, токмо с тою выгодою, что будет там во всем вящее изобилие и никогда не имеют терпеть голода.

Все твари до малейшей мухи после смерти восстанут и под землею жить будут. Свет поставляют плосковидным. Под землей полагают подобное нашему небо, а под небом другую землю. Нашу землю почитают за изнанку подземного неба; когда у нас бывает лето, тогда у них зима; а когда у них лето, то у нас зимнее время.

О воздаянии будущем сие токмо говорят, что бедные здешнего света будут там богатыми, а богатые убогими. А чтоб бог за грехи наказывал, того, по их мнению, не надобно: ибо, говорят они, кто худо делает, тот терпит и отмщение.

А почему они такие предания имеют и от кого их приняли, о том сказывают следующую баснь: будто в подземном свете, куда люди по смерти переселяются, есть великий и сильный камчадал, Гаеч именем, который родился от Кутха и прежде всех на Камчатке умер, жил в подземном свете один до тех пор, пока две дочери его умерли и к нему переселились, и будто он, желая научить свое потомство, приходил на наш свет и, взойдя к ним на юрту, о всем том, чему ныне камчадалы верят, рассказывал.

Но понеже многие от того страха, что мертвый к ним приходил, скоро умерли, то камчадалы начали потом юрты свои оставлять, в которых человек умрет, и новые строить, чтоб мертвый, придя к ним по подобию Гаеча, не нашел нового их жилища.

Сей Гаеч, по их объявлению, есть главный в подземном свете. Принимает всех камчадалов умерших; и кто прибудет в новой и богатой собачьей куклянке и на хороших собаках, тому дает худое платье и худых собак, а кто в худом платье и на худых собаках, тому дарует хорошее платье, хороших собак и хорошее отводит место к поселению.

Тогда умершие начинают строить себе юрты и балаганы, упражняются в звериной, птичьей и рыбной ловле, пить, есть и веселиться по-здешнему, токмо с тем различием, что они на оном свете такого, как здесь, беспокойства не чувствуют; для того что там меньше бурь, дождей и снега и во всем такое изобилие, каково было на Камчатке во времена Кутховы: ибо они думают, что свет от времени до времени становится хуже и все против прежнего умаляется, потому что животные купно с промышленниками своими поспешают переселяться на тот свет. [По смерти надеются они получить жен своих по-прежнему и старики о сем рае весьма радуются и по той причине, кажется, не боятся, но губят себя безвременно, топятся, давятся, морят себя голодом и живые отдаются собакам своим на съедение.]

 

 

Что касается до пороков их и добродетелей, то они такое ж имеют развращенное о том понятие, как и о боге. Все то почитают за дело дозволенное, чем они могут удовлетворить желанию и страстям своим, а в грех ставят токмо то, от чего опасаются истинной или мнимой погибели, по своему суеверию.

Таким образом не ставят они в грех ни убийства, ни самоубийства, ни блуда, ни прелюбодеяния, ни содомства, ни обид – одним словом, ничего того, что по закону Божию запрещается. Напротив того, за смертный грех почитают утопающего избавить от погибели, для того что, по их суеверию, тем, кои изловят, самим утонуть будет.

Засыпанных снегом с гор, которым случается выбиться, принимать в жилье страшное беззаконие до тех пор, пока они съедят все свои припасы дорожные, а потом надлежит им раздеться донага и, бросив свое платье, как скверное, войти в свою юрту.

Пить горячие воды, мыться в них и всходить на огнедышащие горы за несомненную почитают погибель и, следовательно, за грех вопиющий на небе, и прочие такие бесчисленные забобоны, о которых и писать гнусно.

Грех у них и над кислой рыбой драться или ссориться; грех с женою совокупляться, когда с собак сдирают кожи; грех соскабливать снег ножом с обуви; грех мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде; грех ножи или топоры точить в дороге, и другие подобные сему мелочи, от которых опасаются какого-нибудь противного приключения, как от драки и ссоры над кислою рыбою, совершенной погибели, от совокупления с женою во время снимания собачьих кож – коросты, от соскабливания снега с обуви – бури, от варения разных мяс вместе – несчастья в ловле и чирьев, от точения ножей и топоров в дороге – погод и бури, что, однако же, не столь удивительно, ибо во всех народах довольно суеверий у простых людей, как то, что они такое множество заповедей могут содержать всегда в памяти.

Кроме помянутых богов своих, почитают они и разных животных, и другую тварь, от которой бывает опасность. Огню приносят они в жертву норки собольи и лисьи.

Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лодки их, также медведя и волка, и ни кого из оных зверей не называют по имени, только говорят сипанг («беда»), и в сем сходны они с нашими соболиными промышленниками, которые во время промысла многих вещей не называют своим именем, будто бы от того делалось в ловле несчастье.

В таком крайнем заблуждении находился сей народ еще и с первых годов моей бытности, но ныне, тщанием Всемилостивейшие Нашей Государыни Императрицы Елисаветы Петровны и высокоматеринским ее о всех подданных попечением, все камчадалы приняли христианскую веру и многие из северных коряков, ибо в 1741 году прибыли туда от Святейшего Синода отправленные проповедники с довольною церков ною утварью и со всем, что потребно было к обращению столь дикого народа; которые имели столь желаемый успех в учении, что не токмо обратили их в христианскую веру, но и возбудили желание к учению; завели школы по разным местам, в которые камчадалы отдают детей своих без всякого принуждения, а некоторые учат их своим коштом.

По таким обстоятельствам сомневаться не можно, что христианская вера по всему Северному морю чрез несколько лет распространится.