1. Состав

В столице далай-ламы насчитывают до 10 тысяч постоянных жителей, большинство коих по племенному составу, конечно, тибетцы, а по половому различию не менее 2/3 приходится на женщин.

Тибетцы именуют себя бо(д)па, каковое название в Лхасе, однако, относят только к жителям провинции Уй, жителей же других местностей принято называть по собственным названиям провинций, а для более точного определения и по названиям отдельных уездов и т. п. Так, уроженец Кама называется кам-ба, Цзана – цзан-ба, Амдо – амдо или амдо-ба, Арий – арий-ба, Лхоха (Южный Уй) – лхоха-ва и т. д.

 

 

Второе, по численности, место занимают китайцы, коих литература зовет чжянак, а народная речь из учтивости к ним – чжями. Они большею частью выходцы из провинции Сычуань и главным образом из города Да-цзян-лу (по-тибетски – Дарцзэ-до), который служит главным транзитным пунктом для товаров, идущих в Тибет из Сычуани. К китайцам же относятся и китайские мусульмане, бежавшие в Тибет во время дунганских беспорядков. По прибытии в Лхасу эти мусульмане вступают по религии в общину кашмирцев, а в административном отношении – в китайскую. При этом нужно заметить, что природных китайцев гораздо меньше, чем потомков их от тибетских матерей. Эти тибето-китайцы носят китайские костюмы, хотя часто не знают китайского языка. Большая часть китайцев числится в местных гарнизонах и обеспечена содержанием, некоторые ведут оптовую торговлю, еще меньше ремесленников, преимущественно парикмахеров и столяров, немногие содержат частные дома и бойни скота. Однако последние два предприятия ведутся почти исключительно через местных рабочих и приказчиц.

Затем почти равными по числу являются кашмирцы (по-тибетски – хачэ – «большеротый») и непальцы (по-тибетски – бал-бо). Непальцев едва ли не больше, чем кашмирцев. Те и другие ведут свои сношения с Тибетом уже с давних времен, причем у непальцев эти сношения, судя по историческим сказаниям, сначала имели под собою скорее религиозную почву и только со временем, с упадком буддизма в Индии и процветанием его в Тибете, они перешли всецело на торговые и промышленные интересы. Ныне они ведут более или менее крупную торговлю, не исключая, впрочем, и молочной. Кроме того, непальцы с древних времен являются наилучшими архитекторами – строителями ламаистских храмов, художниками, скульпторами и иконописцами, наилучшими красильщиками местных сукон, ювелирами, слесарями, кузнецами и т. п. По вероисповеданию кашмирцы – исключительно магометане, а непальцы – буддисты.

Первые по характеру своих религиозных убеждений, конечно, не имеют в духовном отношении ничего общего с туземцами, поэтому у них своя отдельная молельня в южной части города, свое отдельное кладбище верстах в четырех к западу от него, они строго соблюдают свои праздники и обычаи, как обрезание и др. Несмотря на это, они беспрепятственно вступают в брак с туземками, предварительно обратив их в свою веру и взяв клятву не поклоняться Чжу-ринбочэ (т. е. статуе Чжу). Впрочем, случаи женитьбы на туземках очень редки, так как мусульмане воспитывают своих детей непременно в мусульманстве же, почему и нет недостатка в мусульманках, которые, в свою очередь, могут связывать себя брачными узами только с правоверными. Мужчины носят халаты преимущественно синего или темно-синего цвета из дешевых бумажных тканей, на голове их – неотлучный тюрбан белого цвета, на ногах чаще всего можно видеть китайские башмаки.

Вторые, т. е. непальцы, вследствие единства веры, поклоняются местным святыням едва ли с меньшим усердием, чем туземцы, но не признают тибетских лам, так как не принадлежат к «желтошапочной» секте. Какова сущность секты буддизма непальцев, я не знаю, но знаю, что они имеют своих духовных лиц и читают молитвы не только на своем языке, но и на санскрите. Они свободно совершают религиозные процессии по улицам города и вокруг храма Большого Чжу, среди золотых светильников коего немало лампад с вырезанными именами непальцев, благочестивых и щедрых жертвователей. Все непальцы носят длинные халаты, преимущественно коричневого цвета из местных или европейских сукон, особые шапочки черного цвета, часто с меховой отделкой, и унты, не отличающиеся от местных женских.

 

 

Во время религиозных процессий и дома более зажиточные непальцы надевают костюмы европейского образца несколько своеобразного покроя. Браков с туземками непальцы избегают, потому что, как мне сказали, по их государственным законам вступившего в такой брак на родине ждет смертная казнь. Поэтому нарушившие этот закон остаются в Тибете навсегда, спасаясь, если только верно первое сведение, от неминуемой смерти. Непальцы, благодаря воинственным наклонностям господствующего на их родине племени – гурка, умеют оберегать свои интересы от посягательства местного населения. Так, рассказывают, что около четверти века тому назад местное духовенство, недовольное высокомерным отношением к ним непальских купцов, однажды по незначительному случаю подняло беспорядки, чем воспользовалась и толпа. Разграблены были почти все непальские магазины. Непальское правительство потребовало от тибетских властей полного возмещения убытков, угрожая в противном случае войной. Тибетское казначейство принуждено было выдать потребованные суммы. Но, как уверяют ламы, этот инцидент заставил и непальцев быть более почтительными к местному духовенству.

Монголов, живущих в самой Лхасе, почти нет, за исключением, конечно, временных посетителей-богомольцев. Во время моего пребывания там постоянно жил один халхасец, прежде бывший духовным лицом и за провинности выгнанный из монастыря. Он сожительствовал с тибетянкой, и оба питались попрошайничеством и другими честными и нечестными заработками, но все же он не покидал надежды увидеть когда-нибудь родные кочевья. Еще жила одна старушка, принявшая обеты монашества. Она происходила из Алашани и, проживая на счет добровольных подаяний, неуклонно стояла на своем решении продолжить до самой смерти счастье – каждодневно лицезреть обе статуи «Учителя» – Будды.

 

2. Социальное деление

В социальном отношении туземное население делится на светское и духовное. Во главе первого сословия стоят потомственные князья с маньчжурскими титулами не выше пятой степени, т. е. гунов. При новой организации управления в 1751 г. их было утверждено очень немного, но впоследствии число их стало увеличиваться, так как отец или брат каждого далай-ламы и банчэн-эрдэни обычно возводится в степень гуна. Второе сословие делится на перерожденцев и простых монахов без различия того, из какого сословия они вышли.

Князья, высшие перерожденцы, монастырские общины и высшее центральное управление являются собственниками земель, имеют своих подданных (по-тибетски – ми-сре, или ми-сэр), которые живут на этих землях и являются как бы свободными крестьянами, и рабов, уже невольных работников (ёк, или цзэ-ёк). Однако подчиненность ми-сре выражается главным образом в уплате аренды за земельное пользование, а кроме того, они подвергаются суду владельцев, которые высылают на свои земли правителей или назначают их из местных же жителей. Вследствие постановки на первый план исправного поступления податей здесь чрезвычайно развита откупная или арендная система. Получая известный участок с аукциона, откупщик или арендатор, понятно, старается извлечь как можно больше выгоды для себя, что является большим материальным гнетом для подчиненных. Однако оставление земельного пользования не избавляет крестьянина от податей и повинностей, и он должен уплачивать, смотря по средствам, известную сумму своим господам.

Духовенство по законам религии считается «вышедшим из дому», поэтому оно свободно от податей и подчиняется только своей монастырской администрации. Но суровая действительность с постоянной борьбой за существование приводит бедных из них к родным, чтобы принимать участие в обработке полей или отыскивании других заработков. Все же они являются лично свободными, лишь бы не нарушали монастырских уставов настолько, чтобы быть прогнанными.

 

3. Домашняя обстановка

Домашняя обстановка различных классов населения, конечно, отличается таким разнообразием, что никак не может быть подведена под одну категорию. Вообще же, должно сказать, что каждый класс живет относительно грязно, иначе говоря, чистота в жилищах никогда не соответствует роскоши обстановки.

Кроме того, сама домашняя обстановка по большей части не соответствует состоятельности хозяев; однако наибольшая роскошь с затратой значительного капитала наблюдается в предметах культа, коим в богатых домах отводятся даже отдельные комнаты. С другой стороны, беднота часто имеет лишь одну глиняную лампаду, поставленную на полочке в переднем углу перед каким-нибудь старым и убогим изображением божества. Не беря на себя задачи описания домашней обстановки таких разнообразных слоев местного общества, я все же хотел бы дать в общих чертах картину квартирной обстановки тибетца среднего класса.

Этот класс населения занимает квартиру в две больших комнаты, одна из коих служит кухней, а другая – спальней. В последней, обыкновенно в одном из противоположных входу углов, находится стол для будд или, иначе, домашний алтарь. На нем, ближе к стене, расставляют статуи будд, которые чаще находятся в отдельных киотах или имеют один общий шкафчик с открытой передней стенкой, иногда заделанной оконным стеклом. Перед ними два или три ряда жертвенных чашек, наполненных водой, цзамбой, ячменем, цветками и т. п. Каждый ряд этих чашек имеет по одной лампаде, наполняемой исключительно коровьим топленым маслом.

Затем по стенам комнаты – низенькие деревянные кровати с тюфяками, называемыми по-тибетски бойдан. Последние покрываются сверху коврами местного производства. Вместо тюфяков часто встречаются и войлочные постели, крытые местным сукном или другими материалами. Специальных подушек замечать не приходилось. Под голову кладут чаще платье, свернутое и сложенное в мешки. Одеяла ткутся из овечьей шерсти, узкими полосами наподобие ковров, так что с внутренней стороны немного напоминают искусственный мех. Затем эти полосы сшиваются между собой. Такие одеяла стоят, смотря по качеству, от полутора до четырех рублей.

Перед кроватями – небольшие низенькие столики, на коих ставят тарелки, чашки и т. п., но почти неотлучно на них стоит цзампор, большая деревянная чашка с крышкой, обыкновенно выкрашенная в красный цвет. В нее кладется мука цзамба, которая постоянно предлагается гостям первым кушаньем. Тут же, поблизости, можно найти так называемый мэ-пор, род глиняного горшка с большим отверстием сверху: в него плотно накладываются угли догорающего аргала. Мэ-пор, служа для поддержания постоянно теплым поставленного на него чайника с чаем, в зимнее время, кроме того, нагревает комнату, заменяя печь, которой не бывает в спальне. В этой же комнате хранятся деревянные сундуки и вообще все пожитки хозяев. Стенных украшений почти нет, если не считать таковыми разные изображения религиозного характера.

На кухне самое главное – печь или, вернее, очаг (по-тибетски – таб), который при взгляде сверху напоминает внешними очертаниями трапецию, имеющую ближе к более узкому концу большое круглое отверстие для вставления при приготовлении пищи котла, а по острым углам своим небольшие отверстия с выступающими подпорками по краям. На них ставится небольшая посуда. Вышина такой печи не бывает более 0,5 аршина. У узкого же конца, сбоку, делается большое отверстие для накладывания топлива. К нему приделывается полукруглая с невысокими стенами отгородка, в которую вделывается конец железной трубы раздувального ручного меха. В противоположной к ней стороне пробивается небольшое отверстие для выбрасывания золы. Печь эта делается из глины и, хорошо обожженная, продается на базаре отдельно.

Для удобства она ставится на особое основание, вышиной около 3/4 аршина, со скамейкой для сидения истопника и загородкой для сваливания золы. Подле каждой печи почти всегда устраивается помещение для хранения топлива, которым в Лхасе, да и по всему Тибету, служит преимущественно сухой помет рогатого скота (по-тибетски – мэ-шин – «дрова»).

Здесь же на кухне, конечно, можно видеть и всю кухонную посуду, которая почти целиком сделана из хорошо обожженной глины. Кстати, должно сказать, что в гончарном искусстве тибетцы достигли значительного совершенства, как по художественности отделки, так и по умению обжигать глину.

 

 

Касаясь частностей, назовем главнейшие виды глиняной кухонной посуды.

1. Чурама – большой сосуд для воды.

2. Чубин – такой же сосуд меньших размеров для носки воды (носят на спине).

3. Хог-ди – чайник для наливания приготовленного для питья чая.

4. Чжя-хог – горшок для хранения чайной настойки, из которой берут небольшую дозу, и, разбавив кипятком, получают чай для питья.

5. Хог-ма – котел для приготовления пищи.

6. Мо-хог – особый высокий горшок с выступами внутри для вставления деревянных решетчатых загородок параллельно дну, предназначаемый для испечения посредством пара особых пирожков (момо).

Кроме этих глиняных вещей почти в каждом доме можно найти особый цилиндрический сосуд, называемый домо, или донмо и служащий для взбалтывания (заделывания) чая с маслом посредством поршня. Если к этому прибавить деревянные и медные ковши, а также деревянные и китайские фарфоровые чашки, то этим и ограничивается кухонный инвентарь первой необходимости.

В настоящее время в зажиточных домах глиняная посуда уже начинает уступать место эмалированной, которая в последнее время в прогрессирующих размерах стала ввозиться из Британской Индии. Кроме того, в богатых домах в большом употреблении посуда из красной меди и в особенности желтой меди, но у бедных вся посуда исключительно глиняная, приготовленная, как мне говорили, на гончарном круге. Сам я не видел производства глиняной посуды, так как в Лхасе нет заводов за отсутствием соответствующей глины. Гончарные работы производятся где-то в стороне от Лхасы.

 

4. Одежда и украшения

Светские мужчины Центрального Тибета имеют троякого рода прическу волос. Высший и средний классы, а также окраинные пастушеские племена никогда не бреют волос на голове. При этом первый класс, состоящий из наследственных титулованных князей и высших чиновников, делает особую прическу, собравши все волосы на темени в пучок, который украшается еще золотым или серебряным с камнями (преимущественно бирюзой) гау (хранилищем амулетов). Второй же класс заплетает одну косу на затылке, делая спереди пробор точь-в-точь как у русских деревенских девушек. Пастушеские племена чаще ходят с распущенными волосами. Простой народ бреет часть головы, оставляя косу наподобие китайской.

Те и другие украшают косы, ближе к плечам, разными кольцами или же более или менее дорогими гау.

В правом ухе носят преимущественно одну бирюзу (ю) на шелковой ниточке, а в левом – большое кольцо с бирюзой (по-тибетски – алун), знатные, а также богатые носят в левом ухе одиночную золотую серьгу (со-чжя), состоящую из кольца около 1,5 дюйма в диаметре. Один конец его остается свободным для вдевания в ухо, а другой продолжается книзу, и на него надеваются шарики с бирюзовыми вставками. Оканчивается он продолговатым, заостренным книзу зеленым камнем или стеклом.

Головные уборы, или шапки, не отличаются однообразием. Простой народ носит обыкновенно войлочные шапки без козырька, какие носят китайские крестьяне сининского края, а также шапки различнейших образцов своего изготовления. Торговцы и зажиточные люди в обыкновенное время любят надевать известные китайские шапочки. Более своеобразными являются шапки, надеваемые должностными лицами. Князья и высшие сановники в торжественных случаях носят собольи шапки маньчжурского образца, а в обыденное время – шляпы с неширокими прямыми полями.

Те и другие украшаются пучком ниток, поверх коего прикрепляется шарик степени его чина и павлинье перо (по-китайски – лин-цзы). Потомки древних князей, покровителей религии, являющиеся духовной аристократией, в большинстве случаев занимают должности дунхор и носят особые белые шапочки на самом темени, прикрывая известную прическу. Более низшие должностные лица обыкновенно носят желтые шапки, напоминающие фуражки без околышей и козырьков (по-тибетски – богда), а свитная прислуга сановников носит шапку, состоящую из большого красного круга, по краям которого торчит красная же бахрома из шерсти, и небольшого приспособления для надевания на голову, делаемого из парчи.

Мне приходилось слышать объяснение, что такие шапки представляют шею после отрубления головы, из которой льется кровь, изображаемая бахромой. Этим символизируется то, что слуга постоянно должен опасаться быть обезглавленным своим господином, если только обнаружит неповиновение.

Покрой одежды тибетцев, как и у всех восточных народов, отличается однообразием, отличаясь, конечно, цветом и разнообразием материи, из которой она строится. Мужская одежда состоит из: 1) рубашки (огчжу), которая делается или с широкими рукавами, но без пуговиц, или без рукавов, но застегивающейся пуговицами; та и другая запахивается к правой руке; 2) панталон (гутун), с разрезами внизу для отправления потребностей без помощи рук; у рабочего класса панталоны чаще делаются вместе с безрукавной рубашкой, как у наших маленьких детей; 3) унтов (лхамгой), состоящих из войлочной, часто простеганной подошвы, края которых изогнуты кверху приблизительно на 0,5–1 дюйм; к этим краям пришивается головка из разноцветного европейского сукна (гоньям), от которой идет вверх голенище из местного сукна, почти исключительно темно-красного цвета.

Так как голенище очень мягко, то оно требует повязки (лхам-чжю(г)) на верхнем конце. Рабочий деревенский люд носит чаще сапоги с сыромятными головками и голенищами из полосатого местного сукна; 4) поверх рубашки любят носить род нашего жилета; 5) сверху же надевают халат (чуба), который всегда запахивается к правой руке. Халат постоянно подпоясывается кушаком (ира).

Что касается цвета «чуба», то у князей он желтого цвета (обыкновенно китайский атлас), у среднего класса – темно-красного, у простолюдинов – белого, у солдат – темно-синего. Края одежды отделываются парчой, привозимой из Индии.

От дождя и солнца зажиточные жители Лхасы защищаются зонтиками европейского изделия и по большей части черного цвета, изредка можно видеть и неуклюжие китайские зонтики красного или красно-желтого цвета из промасленной материи.

Переходя к описанию женских нарядов, предварительно заметим, что по прическе и костюму почти нельзя различить взрослых девиц и замужних женщин. Разве скажем, что девицы чаще оставляют одну маленькую косу на макушке головы, но и это не всегда, по-видимому, соблюдается. Только маленькие девочки носят одну большую косу, но как только им наступит 12–13 лет, родители всеми силами стараются сделать им прическу взрослых с ее неотлучными принадлежностями. Эта прическа состоит из одной маленькой косы, упомянутой выше, и двух больших кос (ра) сзади ушей. Они спускаются на спину и снабжаются от начала до конца немалым количеством фальшивых волос. Вследствие этого лхасские и вообще уйские женщины могут поразить густотой и длиной своих волос человека, незнакомого с этой подделкой. В концы этих двух кос вплетают красные шнурки с пучками на концах, доходящих почти до пяток. У поясницы эти косы соединяются несколькими нитками, длиной около 7–8 вершков, нанизанные у богатых жемчугом, а у менее зажиточных – мелкими фарфоровыми белыми бусами.

 

 

Поверх кос на голову надевается убор, называемый бачжу. Он состоит из упругого, деревянного, почти круглого обруча, обшитого обыкновенно красным европейским сукном, кругом его попеременно пришиваются коралл (шюру) и бирюза (ю).

В ушах женщины носят большие своеобразные серьги, называемые эго и делаемые у зажиточных из золота, а у небогатых из серебра. Они одного образца и отличаются лишь размерами, а также и качеством бирюзы, которою они облицовываются.

На шее поверх одежды носят небольшие киоты, называемые гау, предназначенные для хранения амулетов, но в настоящее время являющиеся исключительно грудным украшением. На лицевой стороне его вставляется преимущественно бирюза, но у богатых нередко приходилось наблюдать между бирюзой бриллианты и рубины.

На правой руке у кисти носят браслет из цельной, просверленной вдоль белой раковины, и называют его дунко. Он надевается девушке, когда ей около 10–11 лет, так что, когда она достигнет полного физического развития, браслет не может уже сниматься через кисть руки. На пальцах носят различные кольца (цэго). На левой руке носят обыкновенно браслеты из разных металлов.

Женщины обыкновенно не носят шляп, но в жаркое и холодное время года, в особенности в дороге, употребляют как головную повязку красный шарф (карай – кашемирская материя). Нижняя рубашка по покрою сходна с мужской. Панталон они не носят вовсе, но их заменяет юбка, называемая, однако, гутун (т. е. панталоны), в отличие от ламских мад-ёг. Сапоги одинаковы с мужскими, только на головках их синяя полоса мужских заменяется зеленой. В холодное время женщины обыкновенно надевают халаты, похожие на мужские, но в теплое время большинство носят халаты без рукавов (пуми – безрукавка), так что получается отдаленное сходство с сарафаном русской деревни. Сходство костюмов еще увеличится, если добавим, что все женщины носят четырехугольный фартук (бандэ), сшиваемый из местного, специально для него изготовляемого, сукна. Затем богатые женщины, являясь в лучших своих нарядах, привешивают на пояс, немного сзади бедер, серебряные цепочки (их пара), называемые паг-го(й) хаб-шю(г), что значит «поясной футляр для иголок»; таково, очевидно, было первоначальное назначение привесок, футляр находился в нижней части; теперь это только украшение. Нижние концы цепочек заканчиваются пучками шелковых ниток, доходящими почти до земли.

Помимо этих нарядов должно упомянуть об обычае тибетянок намазывать лицо темно-коричневым составом, приготовляемым, как передавали мне, путем долгого кипячения чая. Красят лицо или часть его, по своему усмотрению, и молодые и старые. Не мажут их только княжеские жены, да жены магометан, да изредка какие-нибудь кокетки. Показываться на улице с невымазанным лицом считается неудобным.

Таковы вообще костюмы и украшения уйских тибетцев. Упомянем о некоторых отступлениях, делаемых в зависимости от состояния и звания. Так, богатые женщины обыкновенно носят жемчужное бачжу (мудиг-бачжу), которое в таком случае имеет ромбоидальную форму. На четырех углах его по два крупных коралла; промежутки обтянуты нитями, нанизанными жемчугом. Жены князей и высших сановников носят поверх халата еще особую пеструю накидку и на голову надевают особую шапочку, похожую на ермолку, сделанную из ниток мелкого жемчуга.

Касательно материи, из которой изготовляются эти костюмы, должно сказать, что преобладают сукна местного производства, но в последнее время получают большое распространение сукно и бумажные материи европейского изделия.

 

5. Рынок и торговля

Главными рыночными местами Лхасы являются улицы вокруг квартала Чжу-ринбочэ, которые почти сплошь заняты лавками и мелочной торговлей. При этом лавки и магазины занимают обыкновенно нижние этажи почти всех частных домов по обеим сторонам этих улиц. Хозяевами этих лавок являются, преимущественно, непальцы, кашмирцы и тибетцы из Бутана (бруг-па). Все они предпочтительно торгуют английскими, индийскими и китайскими товарами; впрочем, непальцы торгуют и местными сукнами. Особенно бойко торгуют дешевыми английскими сукнами, молескином, коленкором, бязью, эмалированной посудой, вывозимыми из Англии и Британской Индии; кораллами, привозимыми из Италии; кашмирской парчой, тростниковым сахаром и другими многочисленными предметами, при выборе которых торговцы, по-видимому, руководствуются дешевизною, отводя уже второе место качеству товара.

В лавках происходят более крупные сделки, но гораздо оживленнее идет уличная мелочная торговля, которая представляет следующий вид. На улицах – в узких местах под стенами домов, а в широких как на восточной, так и отчасти на северной сторонах от квартала Чжу – располагаются рядами торговцы и торговки, выставив свой товар на разостланных подстилках из грубых материй и на циновках. Большая их часть – женщины, проводящие время не особенно скучно в сообщении друг другу сплетен и пересудов о прохожих, в остроумных замечаниях покупателям и веселых шутках с последними, что всегда сопровождается хоровым смехом соседок, и т. д. Среди них же сидят и сурово-мрачные кашмирцы, часто занимающиеся чтением своих книг, и женственно-грациозные непальцы, назойливо зазывающие покупателя.

Преобладающим видом товара на рынке являются английские безделушки: стеклянные бусы, жестяные баночки с портретами на наружной стороне крышки европейских и азиатских государей, среди коих чаще всего встречаются изображения германского императора, турецкого султана, персидского шаха с соответствующими надписями вокруг них на английском языке, хотя на дне этих баночек надпись: «Made in Germany»; затем дудочки, иглы, карандаши, записные книжки, жестяные тарелочки, красильные вещества, серные и шведские спички, преимущественно «Made in Japan».

 

 

Всматриваясь в эти вещи, случалось поинтересоваться оценкой всего товара отдельного торговца и часто не удавалось насчитать и на пять рублей. Какую же выгоду получают от такого капитала? Без сомнения, весьма малую. Но эти торговки никогда не теряют даром времени и все бывают заняты каким-нибудь посторонним делом: одна нянчит и кормит грудью своего ребенка, другая прядет овечью шерсть для тканья местных сукон, третья вяжет чулки, четвертая, в более преклонных летах, вертит молитвенный цилиндр и т. п.

Помимо этих торговцев, тут же сидят торговцы местными произведениями: сукном (по-тибетски – нам-бу), тэрма (более тонкой и узкой материей, чем первая), деревянными и глиняными изделиями, разным готовым платьем и т. п. Здесь же происходит продажа старья, на которое очень падки тибетцы. Под видом же продажи старья часто происходят вольные или невольные аукционные торги.

Съестные продукты продаются преимущественно на прилежащих улицах. Розничная продажа чая и масла главным образом находится в руках местных торговцев, хотя привоз из Китая и оптовая продажа первого продукта производятся камскими купцами, а масло оптом покупается от перекупщиков, кочевых тибетцев, живущих на окраинах страны.

Хотя рынок бывает довольно оживленным весь день, от восхода и до захода солнца, но самое большое оживление замечается под вечер, когда происходит так называемый гун-том (вечерний рынок).

В это время жители Лхасы имеют обыкновение обходить посолонь (т. е. оставляя святыню по правую руку) вокруг квартала Чжу и в то же время просматривать выставку товаров, соединяя таким образом приятное с полезным и душеспасительным. Путь, по которому обходят квартал Чжу, называется средним кругом – бар-хор. После захода солнца к ним присоединяются окончившие занятие торговцы, часто неся на себе весь свой товар, так что в это время вся улица заполняется бесконечной вереницей идущих в одну сторону, только кашмирцы демонстративно прогуливаются в противоположном направлении. С наступлением темноты эти улицы пустеют, и места людей занимают бродячие собаки, ищущие, чем поживиться на местах выставки съестного, и положительно осаждающие запоздалых прохожих.

Для дополнения обзора рыночной деятельности скажем о мерах и монетах, употребляемых в здешней торговле. Для сыпучих тел употребительная мера четверик (ду) – китайское – доу, равный 10 гарнцам (брэ); но цзамба при продаже измеряется коробкою, емкостью меньше китайского гарнца – шэн-цзы. Весовой единицей служит ньага, равная четырем китайским ланам; 5 ньага образуют 1 бо, а четыре бо равны одному кхэ. Эта последняя обыкновенно служит наибольшей весовой мерой. Весовыми инструментами служат безмены китайского образца, но можно с уверенностью сказать, что редко двое весов бывают согласны между собою. Поэтому покупатель всегда следит, у кого весы добросовестнее, и, понятно, у того и покупает охотнее. Многие торговцы имеют одни увеличенные весы для покупок, другие уменьшенные для продажи.

Это обстоятельство заставляет оптового продавца сравнивать весы у многих покупателей и сообразно качеству их назначать цены. Значит, добросовестность весов нормируется только интересами самого мелочного торговца. Самая мелкая продажа делается на глазомер.

Материи расцениваются и продаются сообразно своей ширине (по-тибетски – ха-рот), а местное сукно – на маховую сажень или кусками, приноровленными к количеству, достаточному на известную вещь.

Торговля во всем Центральном Тибете ведется на монеты (по-тибетски – дам-ха), которые были заимствованы у непальцев, но в настоящее время чеканятся ручным способом на монетном дворе у Поталы местными наемными кузнецами под присмотром казначеев-лам. Мне раз удалось видеть чеканку монет. Она производилась кузнецами ручным способом из сплава серебра и меди. Сначала выковывают на каменных наковальнях длинные, узкие, тонкие полосы, затем из них вырезают ножницами кружки, которые затем выбиваются в тисках с вырезкою. Во время моего пребывания в Лхасе один иностранец, по-видимому, индиец, установил на монетном дворе машину для чеканки монет, но монет этой новой чеканки мне не удалось видеть.

Дам-ха номинально равняется по весу 1,5 китайского цина; из этого количества один цин – чистого серебра, а 0,5 цина меди. На деле же теперешняя монета не достигает этого веса, и проба ее гораздо ниже, хотя старые монеты более добросовестной чеканки. В обращении находится много и совершенно недобросовестных монет, кои у нас именуются фальшивыми. Но в Тибете в подделке их нередко виновны сами казначеи и правители, выпускающие такие монеты из личной корысти.

Дам-ха в разное время чеканки имели и разные рисунки. Самой распространенной в современном обращении является монета с надписью: «Галдан-побран-чог-лай-нам-чжял», т. е. с названием далай-ламского дворца в Брайбуне, где она, как говорят, сначала и чеканилась, но сохранила свою надпись и по перенесении монетного двора в Поталу. Следующими по численности являются монеты с обозначениями годов чеканки, выраженными группами цифр, первая из коих показывает раб-чжун, т. е. «шестидесятилетие», начиная с 1027 г., а вторая – порядок года в нем.

Мне попадались лишь монеты с обозначением двух годов 13/46 и 15/24, что соответствует 1792 г. и 1890 г. христианской эры. Кроме того, в ходу непальские монеты, даже XVII и XVIII вв.

 

 

Курс этой монеты на китайское весовое серебро в последнее время сильно менялся. Мне передавали, что лет двадцать тому назад за лан китайского серебра на монетном дворе давали 12 монет, лет 10 тому назад давали 10 2/3 монеты, но во время моего пребывания в Лхасе лан серебра выменивался лишь на 8 монет. Немного дороже скупают китайское серебро камские купцы, торгующие в Да-цзян-лу.

Особых монет большей ценности нет, и более крупными единицами счета служат: а) с(р)ан (по-китайски – лан), который состоит из 6 2/3 монеты (так что 20 монет равны трем сранам), и б) доца(д), или ямбу, заключающий в себе 50 сранов или 333 1/3 монеты. Равным образом нет монет и меньшей ценности, а при дробном счете употребляют монету особого образца (более высокой пробы), рассекая ее двояко: или пополам, или на три части. При последнем рассечении две трети оставляются вместе.

Одна треть монеты, долженствующая весить 5 китайских фынов, называется гарма-на, что буквально значит «пять звездочек», а в переносном значении 5 фынов; 1/2 монеты называется че(дб) – чжа(д), «рассеченная половина»; 2/3, соответствующие одному цину, называются шоган – «один цин»; разница между двумя последними, а также между чечжа и гармана, т. е. 1/6 монеты, называется кхаган, т. е. «одна шестая часть», но для последней нет отдельного кусочка, и в обиходе она уплачивается вышеупомянутыми разницами. Точно так же нет, конечно, отрубка для 5/6 монеты, хотя и существует для них особое наименование хача(д), т. е. «недостаток (до монеты) одной части». К этому следует добавить, что рассеченные части почти никогда не встречаются в целом виде, а обращаются в дуги слесарями, видящими выгоду в серебре, отсеченном из середины полукруга.

Золотых монет в обращении нет, а золото продается в слитках. В 1901 г. лан золота стоил около 40 с(р)анов местных монет, т. е. 53,33 руб., или 1 золотник золота стоил около 5 рублей.

Кроме местной монеты в Лхасе охотно принимаются за 3 и 3 1/3 монеты британско-индийские рупии (по-тибетски – пилин-гормо). Монеты эти охотно скупаются купцами из провинции Кам, где, как говорят, индийские рупии стали ходячей денежной единицей.

При торговле принято употреблять все способы, рекомендуемые известной поговоркой: «Не обманешь – не продашь». Поэтому привыкли при продаже весьма сильно запрашивать цену наряду с непременным восхвалением предлагаемого товара и неоднократным призыванием в свидетели своих слов «Чжу» или «Чжу-ринбочэ», к которому в таких случаях прибегают и магометане-кашмирцы. Покупатель, понятно, начинает давать с самой малой цены. Постепенным понижением запрошенной цены продавцом и повышением данной цены покупателем, наконец, приходят к соглашению. После отмерки покупатель обычно просит сделать прибавку; это практикуется в особенности при покупке съестных припасов. Тогда продавец обычно делает прибавку, а затем и следующие, постепенно уменьшая дозу, более назойливые покупатели просят прибавки до 6–7 раз.

Принято делать обыкновенно прибавку три раза, хотя бы такими долями, что приходится удивляться терпению той и другой стороны. Если продавец не уступчив на прибавку, нередко покупатель бросает товар и удаляется. Когда сделка уже кончена и стоимость уплачена, покупатель заставляет продавца «сказать благопожелание» (по-тибетски – монлам-даб или чжаб). Тогда продавец берет проданный товар в руки и читает заговор, смысл которого сводится к тому, чтобы вещь служила очень долго и доставила счастье и долгоденствие потребителю. Потом, приложив ее к своему лбу, отдает покупателю, который и уносит купленное.

 

6. Занятие жителей

Лхаса не отличается никакой отдельной промышленностью, которой можно было бы охарактеризовать занятие его жителей. Жизнь этого города обусловлена тем, что он является религиозным и административным центром ламаистского мира и Центрального Тибета, притягивающим многочисленных богомольцев и немало чиновного люда. Скопление народа, как известно, требует торговли, которою и можно охарактеризовать занятие жителей этого города. Торговля, как сказано выше, преобладает мелочная, состоящая в перепродаже деревенских продуктов и товаров оптовых продавцов.

Оставив подробности о занятиях исключительно столичных жителей, скажем несколько слов про занятия жителей вообще Центрального Тибета. Главным занятием тибетцев должно считать земледелие и скотоводство, причем земледелием заняты все долины рек и вообще более низкие и неудобныее места, а скотоводством – травянистые горы и высокие окраины страны.

Земледельцы сеют главным образом ячмень (арнаутская пшеница), из которого приготовляется мука цзамба, составляющая главную пищу всех классов населения; затем пшеницу для производства крупчатки, горох и бобы. Огородники садят преимущественно китайскую (с красной кожурой) и тибетскую (с белой кожурой) редьку, которая служит главным приварочным и закусочным овощем, два вида капусты, затем картофель, репу и морковь.

Скотоводы разводят яков и овец, а также небольшое число лошадей. Разводят также и помесь между яком и рогатым скотом, называемую цзо. Это более красивое и выносливое животное, чем его родители. Земледельческое население подспорьем своего главного хозяйства разводит ослов и простой рогатый скот, идущих под полевые работы и вьюки, а также овец для получения шерсти и мяса. Кроме того, уже в самом ограниченном числе разводят мулов и лошадей. Все эти животные отличаются низким ростом и вообще некрасивым видом, но зато чрезвычайно выносливы и невзыскательны в пище и уходе за ними.

Обработка полей производится небольшими сохами, в которые впрягается преимущественно пара цзо или яков. Бороньба чаще производится ручным способом: граблями и деревянными молотками. Нам не приходилось наблюдать отдыхающих полей. Вследствие недостатка в удобной для хлебопашества земли, пашни засевают ежегодно, причем удобряются золой, смешанной с человеческими извержениями. Весною, при посеве, поля обильно орошаются посредством канав, в достаточном числе проведенных даже на большие расстояния. В земледельческом районе очень мало подножного корма для скота даже летом, поэтому зимою кормят скот исключительно соломой и горохом. Трава, вырываемая с болотистых мест и промежутков засеянных нив, стоит сравнительно дорого и составляет корм более дорогих, преимущественно городских животных. Трава, растущая на болотистых местах, высокая, грубая, вроде камыша. Ее скармливают зеленой, так как, высыхая, она настолько твердеет, что делается негодной для корма.

Пастушеское население не делает запасов сена, и животные целый год проводят на подножном корму.

Передвижение по стране совершается только верхом и вьючным способом. Нам приходилось видеть неуклюжие двухколесные телеги только для перевозки больших каменных глыб, и то очень редко. Толстые бревна, даже на большие расстояния, переносятся пешими людьми на плечах.

 

7. Общие замечания

Из сказанного выше, что Тибет страна ламаистов, читатель уже может заключить, что среди населения должно быть очень большое число духовенства, требуемое уже характером религиозного учения. Эти рабчжюн – «совершенно вышедшие» (подразумевается из мирской жизни) – делятся на монахов и монахинь. Те и другие, по теории, должны питаться доброхотными подаяниями мирян. На деле же, конечно, этого нет, но тем не менее духовенство составляет уже особое свободное сословие, имеющее громадное влияние на быт и экономическое положение простолюдинов. Общая численность монашеского сословия нам неизвестна, но монахи или, вернее, духовные численно далеко превосходят мирян мужчин, монахини же составляют меньшинство женщин.

Недостаток мужчин-мирян обусловливает то, что женщины должны переносить на себе все тягости как отдельных хозяйств, так и общественных повинностей. Вековая борьба с жизненными невзгодами развила в женщинах Центрального Тибета значительную самостоятельность, т. е. умение существовать без помощи мужчин. Поэтому женщина является главною рабочею силою страны, и затруднительно найти такой род занятия, где она не принимала бы преимущественного участия.

Так, мы видим более или менее обширные монастыри, принадлежащие исключительно самостоятельным общинам монахинь; видим по городам и селам отдельные группы последних (обыкновенно четыре человека в каждой), ходящие с предложением совершить чтение кратких молитв, видим прорицательниц, предвещающих, наравне с ламами-прорицателями, судьбу того или другого общества и человека и подающих разные советы вопрошателям; затем видим их торговками и приказчиками, нередко ведущими значительное предприятие самостоятельно; чернорабочими в полевых работах, при постройках домов; прядильщицами и ткачихами при приготовлении местных шерстяных материй; подмастерьями в типографиях; кузнечных, слесарных, токарных мастерских, кожевенных заводах; водоносками, чистильщицами нечистот в городах и селениях; сторожихами и дворничихами при правительственных и общественных учреждениях и т. д.

Эта самостоятельность, вызванная общественною жизнью, оставляющая большинство женщин вне брака, с другой стороны, дает им полную свободу в любви, которая выражается, как известно, в распущенности. Разврат этот мы не хотели бы назвать – применительно к большинству – проституцией как ремеслом, так как даже в сравнительно многолюдном городе, как Лхаса, нет специальных домов и даже специальных одиноких женщин, какие встречаются в других странах. Конечно, немало женщин, пользующихся мужской слабостью и эксплуатирующих дурные наклонности мужчин, но, повторяем, это совершается тихо, некрикливо и не оставляя своих обычных занятий. Зачастую женщина имеет знакомого из окрестных мест, который во время своих приездов в город квартирует и живет, как с женой, часто имея от нее детей. Рождение ребенка нисколько не считается позором для женщины, а лишь радует материнское чувство и обнадеживает ее иметь со временем помощника в трудной борьбе для изыскания средств к существованию.

Содержание большого числа духовенства, малодоходносьб страны и почти полное отсутствие промышленности служат, по-видимому, причиной общей бедноты простого народа. Беднота эта заставляет тибетца ограничиваться самыми малыми потребностями. Простой народ очень скромен в пище: питается исключительно низшим сортом ячменного толокна (цзамба), почти никогда не употребляя мяса и лишь изредка забеленный маслом чай.

Его можно обвинять разве только в страсти к ячменному вину, но опять-таки чрезмерно пьяных редко можно встретить, даже в дни больших праздников.

Только при малых потребностях тибетца может существовать такая заработная плата: чернорабочий получает в день не более 1/3 дам-ха (около 7 коп.) на хозяйском продовольствии; наилучший ткач местного сукна – 2/3 дам-ха (14–20 коп.), при тех же условиях; домашняя при слуга – не более 20 дам-ха в год, но чаще живет за пищу и небольшое пособие в одежде, монах-чтец – 20 коп. за день беспрерывного чтения, группа из 4 монахинь за 1,5—2-часовое беспрерывное чтение хором – не более 7 коп. на всех и т. п.

Эта общая бедность служит причиной господства богатых, которые, пользуясь своими капиталами, подчиняют себе бедноту. Этим, без сомнения, объясняется преклонение перед всемирным кумиром – деньгами, которые в Тибете имеют особенную силу, служа мерилом добродетели до святости и знатности, до высших степеней сановничества. В этом преклонении перед богатством кроется причина забитости и показной льстивости тибетца. Он, увидев на улице хотя не знакомого, но более или менее хорошо одетого человека, не преминет показать знаки почтения, которые состоят главным образом в снимании шапки и высовывании языка, почесывании затылка или еще почтительнее – прикладывать свою руку на задницу, а при разговоре ежеминутно называть собеседника гюшю («высокородный», «святой») и на всякое слово отвечать «Лха, лагсо» («Хорошо!»).

Бедность и отсутствие общественного призрения развили в стране огромное число нищих самых различных возрастов обоего пола. Часто попрошайничество сопровождается чтением молитв или пением с игрою на двухструнной скрипке, пляской малышей и т. п.

Особенно назойливыми являются могильщики – дон-цхон-па, люди, которые относят трупы на съедение собакам (в городах) или птицам (в монастырях). Они ходят толпами и выпрашивают с громким хоровым криком, сопровождаемым по временам страшно жутким визгом. В случае подачи малого количества цзамбы или денег они отказываются брать, но если их прогнать, то при уходе не стесняются выругаться и погрозить намеком, что хорошую расправу сделают они с телом скряги после его смерти. Это, конечно, неприятно действует на иных людей. Не менее нахальными, но не связанными известным отношением к жителям после смерти являются нищие-преступники. Эти лишенные тех или иных органов и частей тела, как то: глаз, носов, кистей рук, закованные в вечные кандалы и колодки по судебному приговору, обыкновенно ходят также небольшими группами и при малейшем недосмотре хозяев крадут все, что плохо лежит.

В семейной жизни у тибетцев существуют, между прочим, полиандрия и полигамия. При этом нам довелось только узнать, что женитьба нескольких братьев на одной и выход нескольких сестер за одного считаются идеалом родственных отношений. К этому добавим, что даже во временных связях с женщиной братья имеют одну любовницу и несколько сестер – одного любовника […].

Монахи в силу религиозного учения избегают непосредственного убиения насекомых своего платья, но, поймав их, бросают на землю или на пол, так что гость монашеской квартиры не гарантирован от унесения с собою приставших к его платью назойливых насекомых. Во время обычных долгих и монотонных богослужений в храмах в задних рядах сидящих монахов можно видеть черномазых малышей, которые, добыв из-под платья насекомое и оглядываясь на строгих блюстителей порядка, ловят удобный момент, чтобы положить в рот пойманное насекомое. Малыши эти очень напоминают обезьян. И действительно, это сходство заставляет ныне обратиться к легенде о происхождении тибетцев, легенде, которая, на тибетский взгляд, оправдывает эту современную некрасивую манеру уничтожения насекомых.

Эта легенда, как известно, приписывает происхождение тибетского народа связи обезьяны с женским духом (якша). Потомство появилось похожим на обезьяну. К нему принадлежат все цари Тибета и вообще благородное сословие, покровительствующее и покровительствовавшее ламаизму. Поэтому всякий тибетец не гнушается давить в своем рту насекомое, отысканное на своем теле: ведь это признак благородного (благочестивого) происхождения.

 

8. Секты

Ввиду особенного положения, какое занимает в Лхасе и в Тибете духовенство, не лишним будет сказать несколько слов о буддийских сектах в Тибете.

Туземное население по вероисповеданию почти все буддисты, и притом самых различных сект, появившихся уже на туземной почве. Первоначальное введение буддизма, как известного религиозно-философского учения, относится к VII столетию по Р. X.; в VIII столетии главным проповедником его называют Падма-Самбаву. Но его проповедь придавала преобладающее значение мистике и, по-видимому, была очень близка к первобытной народной религии. Распространившись по Центральному Тибету, это учение стало подвергаться различным изменениям благодаря нововведениям и влиянию более или менее знаменитых проповедников. При сильной обособленности общественной жизни во время удельной системы ни одно вероучение не могло охватить всей страны, что послужило причиной развития и сохранения разных сект посредством введения тех или других учений. Таких сект насчитывают до 18, но мы упоминаем здесь только о главнейших из них, так как мы лично имели дело почти исключительно с представителями господствующей секты гэлуг-па.

Первоначальная туземная религия была бонская (по-тибетски – бон-па или бон-по), которая сходна с древней религией монголов – шаманством (по-монгольски – бо). С введением буддизма она была оттеснена на окраины, и в настоящее время один бонский монастырь, ближайший к Лхасе, находится в верховьях долины Пэн-бо.

 

 

Буддийские секты делятся на две большие группы, которые принято называть в нашей литературе «красношапочной» и «желтошапочной». Первая группа имеет общее определение ньин-ма, т. е. «старой», и, в свою очередь, делится на много отделов, самыми крупными представителями коих считаются: сакья, главный монастырь которой находится к западу от Даший-Лхунбо; каргью(д)ба, нинмаба, брихунба (или дихунба) и др. Последняя господствует в восточной части провинции Уй и имеет своего перерожденца. Вторая группа, называемая иначе еще сарба, т. е. «новая», имеет своим главным представителем секту гэлуг-па, основателем коей был не раз упоминавшийся выше Цзонхава. К этой секте принадлежат главнейшие монастыри около Лхасы, цзанский монастырь Даший-Лхунбо и много мелких. Она является господствующей не только в Тибете, но и в других ламаистских странах. Не входя в разбор тонкостей отличий этих старых и новых сект, мы скажем, что духовенство первых может вступать даже в открытый брак, тогда как монах гэлуг-па должен вести безбрачную жизнь.

Кроме того, должно заметить, что при существовании всех этих подразделений не только простой народ, но и само духовенство питает одинаковое религиозное чувство к жрецам других сект.