Мы покинули нашу стоянку у монастыря Гу-мань-сы 10 мая. Наш путь пролегал по долине р. Са-мын-хэ, которая отсюда получила название Лама-гоу у китайцев и Лу-ша-гоу у дунган. Селения попадались часто, поля и отдельные хутора виднелись повсюду. Первым, и в то же время крупнейшим, было селение Я-нин-ду, нечто вроде местечка, расположенное тотчас же за Гу-мань-сы. Посреди его ширилась площадь – средоточие местной торговли – которая в момент нашего прохода была запружена народом, созерцавшим игру актеров на открытых подмостках. Далее же следовали Ла-ху-чу и Янь-дунь-цзы, против которых, на левом берегу Лама-гоу, виднелось селение Я-и-чжа.

Здесь р. Лама-гоу слилась с крупнейшим из своих притоков – речкой Га-ла-ху, а дорога перебросилась на ее левый берег ради обхода холма, сложенного из красноватой глины с примесью крупной гальки. У селения Хой-хой-цзы мы еще раз перешли через речку и тут впервые увидали пару красивых ибисов – Ibidorhyncha struthersi Vigors, которые с громким криком носились над речкой. Оба были убиты. Но когда брат отправился за добычей к небольшому островку из груды навороченной гальки валунов, из-под его ног вдруг выскочили птенцы – маленькие серенькие птички в пуховом наряде, которые точно прыснули во все стороны и тотчас же залегли меж камней. Брат уверяет, что их было семь; но нам с трудом удалось разыскать четырех, до такой степени серенькие тельца их были неотличимы от серого галечника. Это были хорошие номера для коллекции, так как Ibidorhyncha struthersi в пуховом наряде до сих пор оставалась еще неизвестной.

Ниже селения Хой-хой-цзы пашни стали попадаться реже. Речка протекала здесь по широкому галечному ложу, окаймленному высокими берегами, в обрывах коих ясно видно было строение местной почвы – глинистого песка с обильной галькой и валунами, которые чуть не сплошь устилали и поверхность земли. Только в двух местах, да и то на левом берегу р. Лама-гоу, была еще возможность устроить поселения, и действительно, мы здесь увидали группы фанз, которые носили названия деревень Я-чжа-чжо и Да-тун-чжан.

Да-тун-чжан расположена была почти у подошвы высокой скалистой гряды Юн-шоу-Шань, которая преграждала долину р. Лама-гоу с юга. Когда-то тут, вероятно, было озеро. Еще и теперь воды Лама-гоу широко разливаются по плоской циркообразной долине, не образуя строго выраженного русла. В одном месте мы должны были пройти метров двести по воде, нигде не стоявшей глубже чем на 30 см и казавшейся неподвижной. Но у самой горы воды собрались снова в один рукав и бесшумно потекли по сквозному ущелью, сложенному из исполинских скал доломитового известняка и кварцита.

Это необыкновенной красоты место! Кажется, точно гора расступилась здесь для того только, чтобы пропустить речку, так как ум отказывается приписать эту огромную работу сквозного промыва высокой горы в самой недоступной, самой скалистой ее части слабым струям Лама-гоу; между тем это несомненно было так, и теперь мы застаем уже только финал грандиозной работы воды, которая еще бурлит и пенится в середине ущелья. Щеки в длину имеют всего лишь полтора километра, но подымаются над речкой на высоту 610, может быть, даже 760 м; таким образом, ущелье имеет характер исполинских ворот, через которые мы и вступили в красивую долину шинченской реки, которую нам назвали Да-хэ – большою рекой; монгольское же ее название, по словам Пржевальского, Бугун-гол.

Мы остановились, не доходя моста через эту реку, у субургана, т. е. миниатюрной древнеиндийской ступы, превосходно сложенной из сырцового кирпича. У этого субургана, утвержденного на фундаменте из дикого камня, отштукатурен был только фуст, украшенный медальонами, и шпиц, уже надломленный сверху; в общем, однако, состояние памятника показывало, что выстроен он недавно, но по какому случаю – этого узнать мы не могли. Нам сказали только, что гора Юн-шоу-шань, через которую прорывались обе реки – Лама-гоу и Да-хэ, и которая возвышалась теперь над нами, почиталась у буддистов священной, а также что она находится в ведении монастыря Чу-жо-сы и что на ней живут в кельях отшельники.

До этих келий я не подымался, но с полугоры был очарован красивым ландшафтом, раскинувшимся у меня под ногами. Долина Да-хэ была видна на огромном протяжении. Скрываясь у синих гор, увенчанных ярко блестевшими белыми пиками, она точно выплывала из-под них, ширилась, принимала более ясные формы, а вместе с тем и более реальную окраску, переходившую от полупрозрачных фиолетовых тонов в светло-красные. Таков был действительный цвет почвы всех окрестных высот, и на них яркая зелень полей выделялась резко очерченными прямоугольниками. Река становилась видной от места слияния своего с правым притоком Ло-сан. Отсюда она текла широким плёсом, часто разбрасываясь на рукава и занимая своим каменистым ложем всю середину долины. Правый берег последней образовывали террасообразно поднимавшиеся высоты мягких очертаний, левый – скалы Юн-шоу-шаня. У меня под ногами река шумела и пенилась. Она проходила здесь пороги, прежде чем скрыться в ущелье, за скалистой грядой, пересекавшей долину Да-хэ и скрывавшейся затем под толщами лёсса. Эта гряда – пониженное продолжение Юн-шоу-шаня, который образует в месте своего прорыва рекой довольно крутой залом к западу. Но не только эта гряда преграждает здесь долину Да-хэ. Китайцы воспользовались естественной преградой и усилили ее искусственным сооружением – стеной, которая, вероятно, когда-то служила северной гранью китайских земель, теперь же имела значение лишь исторического памятника. За нею скрывался г. Шин-чэн. В эту же сторону горы понижались, расходились и, наконец, терялись в голубоватой дымке дали.

 

 

В долине Да-хэ мы застали уже настоящее лето. На полях шло первое полотье сорных трав. Все горные склоны усыпаны были цветами Iris ensata Thunb., Iris glacilis Maxim., Stellera chamaejasme L., Viola biflora L., Androsace sempervivoides var. tibetica Maxim., Oxytropis humifusa Kar. et Kir., Pedicularis Artselaeri Maxim., Myricaria germanica var. squamosa Maxim., Corydalis curviflora Maxim., Primula sibirica var. genuina Trautv., Anemone obtusiloba Don. и другими. Кустарники также распустились. По саям росла облепиха (Hippophaё rhamnoides); выше же, по скалам, виднелись: Berberis diaphana Maxim., Prunus stipulacea Maxim., Potentilla fruticosa L., Caragana jubata Poir. Кусты барбариса местами были сплошь затянуты паутиной и покрыты гнездами, в которых десятками копошились уже взрослые гусеницы Aporia hippia var. thibetana Gr.-Gr.; они вскоре окуклились, бабочки же вышли из них в июне.

Сверх того мы наловили здесь Lycaena argus var. sifanica Gr.-Gr., Lyc. eros var. lama Gr.-Gr., Lyc. lanty Oberth. и уже прежде встреченных Colias montium Oberth., Triphysa dohrnii Z. и Carterocephalus argyrostigma Ev. Из птиц нам здесь попались: Emberiza spodocephala Pall., Lanius tephronotus Vig. и Ruticilla shisticeps Hodgs. Но вообще экскурсия, предпринятая 11 мая в окрестные горы, дала нам скудные результаты. Мы остались более довольны рыбной ловлей, так как бреднем были здесь пойманы в большом числе Schizopygopsis kozlowi Herz., Gymnodiptychus paсhycheilus Herz. (n. sp.), Nemachilus dorsonotatus Kessl. и Nem. robustus Kessl. Нам попались здесь также Buffo raddei Strauch и Rana temporaria L.

12 мая мы выступили в дальнейший путь. За ворогами стены, о которой говорилось выше, не заходя в Шин-чэн, мы свернули к западу и вскоре втянулись в горы, которые были почти сплошь распаханы. Дорога шла сперва ключевым логом, затем поднялась на седловину и, следуя по глинисто-песчаным откосам, вышла на речку Нянь-нань-сянь, выбегавшую из узкого и сырого ущелья, поросшего разнообразным кустарником и луговыми травами. Так как ущелье нам показалось заманчивым, то мы и остановились в нем выше селения Са-чжа-пу, несмотря на то что отошли от Шин-чэна всего лишь на одиннадцать километров. Наши ожидания оправдались, впрочем, только отчасти, так как мы встретили здесь мало нового; попались однако: Anthocharis bieti Oberth. и новый вид Carterocephalus, описанный мною впоследствии под именем Cart. ops.

13 мая мы перебрались в соседнее ущелье Ча-чжи. Дорога шла сюда холмистою местностью, почти сплошь распаханною. Селения попадались часто, но главная их масса сосредоточена была по обеим сторонам речки Шо-ха-шуй, довольно многоводной и быстрый. Здесь нам назвали деревни: Чун-фа, Ши-фын-чуа и Гань-чун на правом ее берегу и Ха-ми-са на левом. Все они населены были дунганами.

Ущелье Ча-чжи очень дико. И как странно при этом: дорога бежала среди деревень и полей, а стоило нам свернуть с нее в боковое ущелье, и сразу же мы попали в иную обстановку – дикие скалы, густые кустарниковые поросли, и полное отсутствие каких-либо признаков близкого присутствия человека. И почти все ущелья здесь таковы. Для полной их характеристики следует еще сказать, что все они коротки, заканчиваются глухо и заключены в стенах, сложенных из массивных пород, главным образом красного гранита и красного же мелкозернистого гнейса. Горы, к которым принадлежат эти ущелья, носят у китайцев общее название Да-тун-Шань.

В. А. Обручев представляет себе орографию горного участка между реками Да-тун-хэ и Сининской очень простой; а именно, ему кажется, что из одного центра, лежащего в Южно-тэтунгском хребте (Цин-ши-лин), веерообразно расходятся три хребта: Ло-е-шань, Донкырский и Потанина, из коих последний составляет слившееся с Южно-тэтунгским хребтом продолжение Ама-сургу. а два первых заканчиваются, не доходя до сининской реки.

Такая картина требует, однако, некоторых дополнений и исправлений, которые, впрочем, легко усматриваются уже при внимательном изучении карты, приложенной к «Третьему путешествию в Центральной Азии» Пржевальского, а также съемок Скасси и моего брата.

Рельеф этого участка Нань-шаня очень сложен, что объясняется, как мне кажется, тем обстоятельством, что первобытное, вероятно широтное, простирание гнейсо-гранитового остова этой струны было изменено последующими стяжаниями земной коры, обусловившими современное направление Наньшанских гор.

Первобытное широтное простирание гор бассейна Сининской реки доказывается как направлением долины этой реки (и соответственной части долины Желтой реки), так и сохранившимся еще во многих местах широтным простиранием кристаллических масс: так, например, их можно проследить от долины Да-хэ у Шин-чэна вплоть до Чуй-ти-хэ, которая на многие километры течет в гранитных щеках; южнее проходит вторая, довольно хорошо выраженная и параллельная первой, гряда, которая прорвана Чуй-ти-хэ, но не доходит до шинчэнской реки; она [гряда] сложена на северных склонах из гранита, на южных из гнейса и кристаллических (слюдяных и тальковых) сланцев и, согласно Обручеву, составляет Юго-восточный конец Донкырского хребта. Эти две гряды, из коих северная представляет ряд разорванных звеньев, сомкнуты между собою перемычками из новейших отложений, а именно – рыхлого конгломерата, красных глинистых и песчаников и лёсса, которые во многих местах совершенно маскируют первоначальный горный остов струны.

О хребте Потанина, который, как сказано выше, по мнению Обручева, составляет западную оконечность хребта Ама-сургу, изогнувшуюся в NNW направлении и, по-видимому, слившуюся с Южно-тэтунгским хребтом, я говорить здесь не буду, хотя тут же замечу, что в этих словах заключается неточность; что же касается до хребта Донкырского и Ло-е-шань, то у нас нет данных для признания за ними характера самостоятельных горных складок. Правда, реки Да-хэ, Чуй-ти-хэ и верхняя часть Си-нин-хэ текут в юго-юго-восточном направлении, в сторону глубокой долины этой последней реки, но это отнюдь не должно служить доказательством, что водоразделы их заслуживают наименования хребтов.

Помянутые реки собирают свои воды главным образом на южных склонах Южно-тэтунгского хребта, сбегают по ущельям и затем вступают в чрезвычайно расчлененную область, где и прокладывают свои русла вдоль как новейших, так и древнейших складок, так что вокруг речек отнюдь не представляют чего-либо цельного; это также разорванные массы каменных гор, разобщенные глубокими седловинами, заполненными рыхлыми отложениями: конгломератом, глиной, лёссом. Переходя из бассейна в бассейн, нам незачем было подыматься на перевалы: мы шли поперек этих водоразделов, не покидая культурной области. Такой же характер описываемая струна имеет и к северу от нашей дороги, что видно из следующих слов Пржевальского.

«Бассейн Куку-нора отделялся по нашему пути от притоков Сининской реки лишь невысокою седловиною, которая в то же время служит связью между окраинным хребтом восточного берега Куку-нора и мощными горами на северной стороне того же озера». «Вслед за указанным невысоким перевалом от Куку-нора в бассейн Сининской реки вновь раскидывается довольно обширное луговое плато, ограниченное с юга горами, лежащими севернее г. Донкыра, с запада – окрайннм к Куку-нору хребтом, а с севера и востока – отрогами Южно-тэтунгских гор. Это плато имеет абсолютную высоту, равную с Куку-нором. Земледелия здесь нет; только кочуют тангуты с небольшим числом монголов и киргизов». «Там (т. е. на востоке и юге), вслед за горами, окаймляющими описываемое плато, раскидывается обширная холмистая и частью гористая местность, прилежащая к Синину; она орошается речками, текущими с Южно-тэтунгских гор и впадающими в Сининскую реку. Вся эта площадь занята густым оседлым населением из китайцев, дунган, тангутов и халдов».

Ущелье Ча-чжи имеет километров пятнадцать в длину. Им пользуются для прохода в долину р. Ло-сан, системы Да-хэ, но, вероятно, очень редко, так как дорога плохо наезжена, да к тому же и ведет через высокий перевал Ву-и-ли-хан-дабан, который приходится на седловину среди горных масс, в мае месяце бывших еще покрытыми снегом. Судя по тому, что к югу от Южно-Тэтунгских гор снег лежал еще только в вершинах Ло-сана и Ча-чжи, я думаю, что именно здесь мы имеем наивысшие точки гранитогнейсового скелета страны. Спуск с перевала Ву-и-ли-зах в долину Ло-сана, как нам говорили, очень крут.

Правый склон ущелья Ча-чжи покрыт молодым лесом, который рос до такой степени густо, что через него лишь с трудом можно было выбраться на гребень отрога, где мне снова попалась Carterocephalus ops. Преобладавшей здесь древесной породой была береза; затем, в качестве подлеска, могут быть упомянуты: барбарис, жимолость, шиповник, таволга и Cotoneaster (multiflora?). Левый склон ущелья был луговой, хотя и тут кое-где рос кустарник; мы встретили здесь также в обилии Rhododendron thymifolium Maxim., Rhod. Przewalskii Maxim., и Daphne tangutica Maxim., которая была в полном цвету и распространяла необыкновенно сильный аромат, напоминавший запах сирени.

Из цветущих трав в этом ущелье были собраны: Primula Maximoviczi var. tangutica Maxim., Adonis coerulea Maxim., Gentiana spathulaefolia Kusnez., Plecostigma pauciflorum Tucrz., Cardamine macrophylla W., Thermopsis lanceolata R. Br. и Podophyllum Emodi Wall.; в тенистых влажных местах росла Clematis alpina var. macropelata Maxim.; дно ущелья было выстлано сплошным ковром ирисов (Iris ensata Thunb.). Из бабочек, кроме вышеупомянутой Ceratocephalus ops., мы здесь встретили: Pieris callidice var. orientalis Alph., Anthocharis bieti Oberth., Lycaena lanty Oberth., Carterocephalus argyrostigma Ev., Cart. gemmatus Leech., Nisoniades erebus Gr.-Gr., Nis. popovianus Nordm., Pyrgus maculatus Brem., Leucanitis scolopax Alph. (n. sp.), Cidaria quadrifasciaria var. stupida Alph. и других; из жесткокрылых собрано было здесь также немало; упомяну о Diacanthus przewalskii Kön., Geotrypes semicuprens Reitter, Poecilus fortipes Chaud., Trichocellus grumi Tschitsch. (n. sp.), Anisodactylus signatus Panz., Harpalus cervicis Motsch., Harp. corporosus Motsch., Harp. rubripes Duft., Carabus vladimirskyi Dej., Broscus przewalskii Sem., Lorocera ovipennis Sem. и Lytta caraganae Fall.; наконец, в этом же ущелье нам попались некоторые виды шмелей (Bombus sp.), песчаных ос (Sphex sp.), маленьких ос (Odynerus sp.), мух (Nemestrina sp.) и слепней (Tabanus sp.).

Увлекшись сбором насекомых, мы менее охотились на птиц; тем не менее и тут орнитологическая коллекция наша получила некоторое приращение; в нее поступили: Parus superciliosus Przew., Lanius tephronotus Vig., Pratincola maura var. przewalskii Plsk., Trochalopterum elliotti Verr., Jynx torquilla L. и Phasianus strauchii Przew.

Для того чтобы покончить с ущельем Ча-чжи, я замечу, что при устье его, на плоской отвесной скале, мы нашли большое изображение Будды, исполненное красками; оно несомненно древнее, но сохранилось довольно отчетливо.

16 мая мы покинули Ча-чжи. При его устье дорога разделилась: одна тропинка направилась на селение Бамба (путь Пржевальского), другая – на селение Та-цзы-ин, расположенное на той же речке Чуй-ти-хэ, но ниже Бамба. Мы избрали второй путь и с первых же шагов вступили в культурный район. Первое встреченное нами селение носило название Ча-чжи-пу, второе, на девятом километре от устья ущелья, – Лан-лоу; в промежутке поля следовали непрерывной чередой: они занимали лога, склоны логов, взбирались даже на высокие горы. Лан-лоу раскинулось на восточном склоне водораздела речек Ча-чжи и Чуй-ти-хэ; несколько его домиков проникло даже в самые горы и, вытянувшись в линию, сопровождало здесь дорогу, которая проходила водораздел по глубокой и широкой седловине, очень слабо приподнятой над долиной Чуй-ти-хэ.

Чуй-ти-хэ – это дунганское название речки, которая текла здесь в весьма узкой долине, стесненной, с одной стороны, гранитными скалами, с другой – довольно высоким валом, сложенным из красного глинистого песчаника. Ее ложе завалено крупными голышами, течение быстро, даже, если можно так выразиться, порывисто: точно бежит большая волна, а затем до новой такой же волны уровень речки спадает, и спадает значительно. Несмотря на такую быстроту течения, воды в ней много.

Между Чуй-ти-хэ и левобережной горой расположилось довольно крупное селение Та-цзы-ни. Оно вытянулось вдоль последней и со своими пашнями ушло далеко и вниз и вверх по реке. Главный элемент его населения составляли дунгане.

Пройдя речку Чуй-ти-хэ, мы втянулись в ущелье, по которому струился небольшой ручей Лоу-са-ша. Это ущелье – родной брат ущелья Ча-чжи. Его стены состоят из гранита, пересеченного жилами кварца. Впрочем, может быть, в сложении их принимают участие и другие породы, например – мелкозернистый гнейс, тальковый и слюдяной сланцы, выступающие огромными скалами на южных склонах той же гряды; но здесь подробности геогностического строения гор, прикрытых сплошным дерном, остались для меня скрытыми.

Вся разница между ущельями Ча-чжи и Лоу-са-ша заключается в том, что последнее более посещаемо. В нем мы нашли даже развалины поперечной стены и пикет, свидетельствующие, что по ущелью проходит большая дорога. Не будь этого, о существовании последней нельзя было бы даже догадаться, так как проложенная здесь тропинка еле заметна и притом, будучи усыпана крупной галькой и щебнем, скорее напоминает звериную тропу, чем большую дорогу, соединяющую огромный земледельческий район с таким хорошим рынком сбыта сельскохозяйственных продуктов, каким является Донгар-чэн.

Пройдя ущельем двенадцать километров, мы остановились на ночлег, так как до перевала оставалось еще несколько километров, а между тем пошел дождь, который к ночи перешел в снег.

Утро 17 мая было очень сырое, туманное и холодное, но к 9 часам утра прояснело; выглянуло солнце, и снег стал быстро таять. Мы выступили к перевалу Чжу-са.

На протяжении первых шести километров ущелье сохраняло прежний характер – узкой щели, заключенной среди скалистых, но в то же время отлогих высот; но тут оно раздвинулось, раздвоилось. Мы свернули прямо на юг и стали подыматься на перевал, который был довольно полог, имел твердую, хрящеватую почву и был покрыт до самой вершины растительностью – луговыми травами и еще нераспустившимися кустарниками. Благодаря незначительной примеси глины к песку вчерашний снег развел грязь только там, где дорога переходила на склоны, покрытые растительным слоем, в метр мощностью; впрочем, местами и песок был здесь до такой степени пропитан водою, которая струилась отовсюду, что нога лошади уходила в него до бабок.

Спуск с перевала был круче и суше. Снега здесь не было. Кустарники отсутствовали, травы же только в падях срастались в дерн; между прочим, только тут и рос Podophyllum Emodi Wan., любящий влажную почву и чаще всего ютящийся в тени какого-нибудь кустарника, например, Caragana jubata; a на открытых склонах и далее книзу сосредоточивались уже представители степной флоры, росшие особняком, в виде отдельных пучков, на оголенной поверхности почвы; впрочем, и здесь еще мы нашли: Anemone obtusiloba Don., Primuia stenocalyx Maxim., Lagotis brachystachya Maxim, и Incarvillea compacta Maxim.

Так как ближайшие окрестности Донгар-чэна распаханы, то мы остановились, не доходя до города пяти километров, тотчас под перевалом Чжу-са-дабан.

Здесь нам попался первый экземпляр Astrapephora romanovi – замечательной бабочки, составившей новый род в отделе Geometrae; сверх того, мы наловили во множестве Carabus (Cychrostomus) anchocephalus Reitter (n. sp.), Carabus diruptus Moraw., Car. przewalskii Moraw., Car. vladimirskyi Dej. и других жестококрылых, a также виды Mesembrina, Anthrax и Bombus.

Донгар-чэн основан был близ монастыря того же имени в четвертом году правления Юн-чжэна, т. е. в 1727 г., и сделан торговым пунктом для всех монголов, живших к западу от Хуан-хэ. Мне не удалось, впрочем, разыскать в китайской литературе указаний на то, было ли уже тогда Донгару присвоено наименование города с рангом «тина» и выстроены его стены или таковое распоряжение последовало позднее. В донесении шэнь-ганского генерал-губернатора На-янь-чэна, которое послано было в Пекин в 1822 г., говорится о местности, а не о г. Донгар: «…Особенно много бродит монголов без занятий и без средств к жизни по области Си-нин, в местности Даньгар и уезде Да-тун и по округам Гань-чжоу, Лян-чжоу и Су-чжоу, прося милостыню».

Католический миссионер Francesco Orazio della Penna di Billi, тридцать лет проживший в Тибете и прибывший туда в тридцатых годах прошлого века, упоминает в своих записках о Донгаре (Tongkor), но говорит только, что Донгар составлял одну из 14 провинций Амдоского царства (regnum Amdoa). Другой католический миссионер, знаменитый Гюк, нашел уже здесь город, который и описывает таким, каким он является в действительности – небольшим, но бойким торговым, наполненным постоялыми дворами (се-цзя, т. е. «домами для отдыха») и населенным представителями всевозможных национальностей: китайцами, дунганами, монголами, тангутами, тибетцами.

Стены города невысоки и плохо содержатся. Улицы очень узки; некоторые из них грубо замощены в беспорядке накиданными голышами и в грязную погоду представляют непроезжие коридоры. Когда нас повели через них, я ежеминутно опасался за лошадь, которая на каждом шагу могла сломать себе ноги. Виденные нами улицы представляли непрерывный ряд лавок, очень маленьких, очень убогих на вид. Ямынь, в который нас привели, был также очень мал. В приемной мы еле даже разместились: сидеть могли только три чиновника, остальные стояли. Прием, оказанный нам в г. Донгаре, был самый торжественный: все власти были в сборе, войска со знаменами были выстроены как в воротах, ведущих на дорогу к перевалу Чжу-са-дабан, так и в восточных воротах, через которые мы выехали из города.

В последнем мы были только проездом. Караван наш 18 мая направился прямой дорогой к Гумбуму, мы же с братом почли своим долгом по пути заехать в ямынь для отдачи визита китайскому приставу (тину), седому, сморщенному китайцу, имевшему матовый синий шарик на шляпе, а кстати и познакомиться с городом, ведущим весьма значительную меновую торговлю с кочевниками Амдо и Куку-нора.

Место нашей остановки под перевалом Чжу-са находилось уже в области распространения красных глинистых песчаников горизонтального напластования, к северу от Донгара налегавших на граниты и мелкозернистый гнейс, к востоку же от него прислонявшихся к серым скалам слюдяного сланца, прорезанного во всех направлениях прожилками кварца. В свою очередь, на этих песчаниках покоились толщи лёсса, незначительной, впрочем, мощности.

Спустившись с гор, мы очутились в циркообразной долине, образованной слиянием с широкой в этом месте долиной р. Синин-хэ меридиональных долин двух притоков последней: левого Чжу-са и правого Донгар-хэ (Донгур-хэ). Город Донгар-чэн стоял почти в центре этой долины, на речке Чжу-са.

У китайских географов мы находим весьма обстоятельные сведения о Сининской реке, и хотя почти все течение последней нанесено уже на карты европейскими путешественниками, тем не менее я считаю нелишним привести и эти сведения, как доказательство, что, при некотором желании, мы могли бы легко разобраться в китайских географических описаниях и, таким образом, избежать необходимости пестроть карты Тибетского нагорья придуманными названиями.

Река Боро-чунхук, древняя Хуан-шуй, в ханьские времена называвшаяся еще Ло-ду-шуй, берет начало из гор Гарцзан, бывших известными у китайцев времен Юаньской династии под именем Ци-лянь-шань, тремя истоками: Ихэ-Улагуртай, Тургэнь-Улагуртай и Чаха-Улагуртай. На западе от нее, из гор Бу-гу-ту, вытекают два ручья, образующие р. Хундулэн, которая, пройдя на юго-восток более 30 ли и соединившись здесь с речкой Бахату (не Бугуту ли?), протекает еще 60 ли и впадает в р. Боро-чунхук. Эта последняя, продолжая течь в юго-восточном направлении на протяжении семидесяти ли, подходит к южной стороне Дань-гэра, где в нее впадает р. Тургэнь-цаган. Только после этого Боро-чунхук становится многоводною, поворачивает на восток и, протекши в этом направлении сорок ли, вступает в предолы Сининского округа у г. Чжэнь-хай-ина; «это и есть Сининская река, впадающая через 300 ли течения в восточном направлении в р. Да-тун-хэ».

Более точного описания верховий Сининской реки не найдется и у европейских географов. Мне остается к этому добавить, что в настоящее время китайские географы, называя р. Боро-чунхук рекой Кунь-лунь, за нижним ее течением сохранили древнее ее название Хуань-шун.

Караван наш обошел город с востока и, пройдя около двух километров среди полей, засеянных яровыми, вышел на Сининскую реку. На четвертом километре от города долина ее сузилась, а не доходя до ручья Мо-гоу, дорога стала уже обходить серые скалы слюдяного сланца, переслаивающегося местами с тальковым сланцем; еще дальше появился серовато-красный мелкозернистый гнейс, на котором местами покоились толщи кристаллического известняка.

На всем виденном нами участке Синин-хэ течет в чрезвычайно живописных берегах. То бурля в порогах, то перебрасывая свои волны через огромные валуны, река эта несется бурливым потоком, шириной до двадцати метров. Местами она еще шире разбрасывается, и тогда между ее рукавами вырастают красивые острова, поросшие ивой, тополем и березой. Такой же лес одевает и правый ее берег там, где дикие скалы хребта Ама-сургу упираются в ее русло. Наоборот, левый ее берег бесплоден. Дикий камень, то наступая крутыми стенами на реку, то отступая от нее, образует здесь в ином роде, но столь же живописную рамку долины. Бесплодие этих гор маскируется, впрочем, пашнями, которые расположены там, где представляется к тому хотя бы какая-нибудь возможность. Эти зеленые пятна на желтовато-красном фоне почвы долины местами дополняются зарослями чия (Lasiagrostis splendens) и кустарников (Berberis sinensis var. angustifolia Rgl., Rosa sericea Lindl. и Hippophaё rhamnoides L.). Селения расположены на обоих берегах реки.

Миновав Ю-фэй-хо (при устье речки Мо-гоу) и Чунь-чжи на левом ее берегу и Цза-цза-хо, Сэ-та-хо (при устье р. Хоу-га-ху), Ши-хо и Хэн-нин на правом и пройдя ее долиной 18 км, мы остановились против последнего селения, на берегу небольшого безымянного ручья, берущего начало в ключах. Здесь мы дневали.

Ручей течет на протяжении четырех километров, но ущелье тянется дальше и постепенно выводит на гребень горы Да-тунь-шань, имеющей здесь мягкие склоны и одетой преимущественно кипцом. Ниже появляются скалы, и растительность становится более разнообразной. В теневых местах на северных склонах боковых падей растут даже в обилии папоротники – Pteris aquilina L. и Polypodium vulgare L. и такие травы, как Primula sibirica var. genuina Trautv., Draba incana L., Pedicularis kansuensis Maxim., Viola biflora L., Corydalis curviflora Maxim. Stellaria dichotoma var. Stephaniana Rgl. и Adonis coerulea Maxim. В вершинах этих боковых падей попадаются Rhododendron capitatum Maxim., Rhod. thymifolium Maxim., Potentilla fruticosa L., душистая Daphne tangutica и другие полукустарники. Ближе к устью они сменяются кустарниками: Prunus stipulacea Maxim., Lonicera syringantha Maxim., которая в эту пору усыпана была розовыми цветами, Berberis sinensis var. angustifolia Rgl., бывшей также в цвету, Rosa sericea Lindl., Spiraea mongolica Maxim., и другими. Травы здесь очень разнообразны, но преобладает Stellera chamaejasme L., которая в мае одевает сплошным ковром розовых душистых цветов многие склоны; среди них мелькают фиолетовые цветы – Cardamine macrophylla Wild., и Iris gracilis Maxim., белые – Anemone obtusiloba Don., розовато-белые – Sisymbrium mollipilum Maxim., желтые – Corydalis linarioides Maxim., и темно-желтые, почти оранжевые – Trollius pumilus Don., который в обилии рос также и вдоль ручья, где, впрочем, главную массу цветов давали ирисы.

В этом ущелье мы встретили множество самых интересных чешуекрылых; среди них два новых вида – Erebia herse Gr.-Gr. и Oeneis vacuna Gr.-Gr. и несколько новых разновидностей – Pieris napi var. sifanica Gr.-Gr., Lycaena orion var. orithyia Gr.-Gr., Lyc. venus var. sinica Gr.-Gr. и Pyrgus carthami var. sifanicus Gr.-Gr.; сверх того несколько видов, ранее не встреченных или добытых в ограниченном количестве экземпляров, а именно: Aporia kreitneri Friv., Lycaena minima Fuessl., Carterocephalus gemmatus Leech. и Nisoniades popovianus Nordm.

 

 

20 мая мы выступили дальше и первые четыре километра шли вниз по р. Синин-хэ, которая хранила здесь прежний характер бурной реки, местами стесненной надвинувшимися на нее скалами. У пикета Ша-коу-цзы река вошла в щеки; дорога здесь сузилась, прижалась к скале красного гнейса и окончательно потеряла вид колесной дороги; между тем мы сами встретили за пикетом китайского чиновника, который тащился шагом в извозчичьей арбе: беднягу, вероятно, порядком-таки растрясло, так как он имел самый несчастный вид.

У городка Па-ша-гоу мы перешли на правый берег реки по узенькому деревянному пешеходному мостику весьма жидкой постройки. Отроги хребта Ама-сургу отошли здесь далеко в глубь страны, раздвинулись и выслали вперед только невысокие гривки, сложенные из горизонтально напластованных красных глин. Эта широкая поперечная долина, орошаемая речкой Пэнь-сан, вся распахана и покрыта отдельными хуторами.

Пройдя деревню Гу-сы-ин, мы увидели впереди стены городка Чжэнь-хай-ина (Чжан-хай-пу), по-видимому, только недавно восстановленные; здесь нам была устроена обычная встреча, но мы заявили желание следовать дальше и, распрощавшись с офицерами гарнизона, круто свернули к горам.

Путь наш шел вверх по речке Пэнь-сан, почти полностью разобранной на арыки. Китайцы копошились здесь всюду, занимаясь полотьем сорных трав на полях. Только немногие глинистые бугры, поросшие Stellera chamaejasme L., были необработанными. На седьмом километре от Чжэнь-хай-ина, миновав селение Хан-ду-лу, мы свернули к юго-востоку и стали подыматься на невысокую грядку гор, служащую водоразделом речке Пэнь-сан и другой, название которой осталось нам неизвестным. Дело в том, что караван наш в это время растянулся километра на полтора. Наши конвоиры, торопясь добраться скорее до станции, ушли вперед, окрестности же были безлюдны, так как упавший на землю туман и дождь разогнали всех поселян по домам, разбросанным по нагорью далеко в стороне от дороги.

Эта безымянная речка текла в тесной долине, ограниченной невысокими глинистыми горами и также распаханной. В том месте, где мы на нее вышли, она составлялась из двух рукавов. Мы направились по восточному логу и, миновав при его устье селение, стали вновь подыматься на гору. Здесь мы прошли деревни Цзы-ё-цза и Ши-чу-цза, окруженные высокими тополями, после чего, наконец, поднялись на весьма пологий увал, с которого, по-видимому, открывался далекий вид на окрестности; нам говорили даже, что с него монастырь Гумбум виден как на ладони; но, к сожалению, за туманом мы не могли рассмотреть в указанном направлении ничего, кроме общего направления горных масс.

За увалом мы очутились на большой караванной дороге, ведущей из Гуй-дэ-тина в Гумбум; при этом нам показалось, точно мы спустились в яму. На нас сразу пахну́ло здесь холодом и сыростью, и туман окончательно заволок все окрестности. Тем не менее мы разглядели, что к югу от нас высились скалы из темной массивной породы; очевидно, мы добрались здесь до подошвы каменных гор.

В яме расположен был пикет Да-тэн, и текла какая-то речка, которая далее скрывалась в узких щеках. Нам предложили на ее берегу раскинуть свой бивуак. Хотя место было сырое и показалось нам неприветливым, но мы согласились на предложение, так как было уже поздно (мы прошли свыше тридцати двух километров) и дождь заметно усилился. На следующий день, также под дождем, мы перевалили через гору, сложенную из красных глин, песчаника и конгломерата, и вышли на тракт Мын-дань-ша, ведущий из г. Синина в Гуй-дэ. Он пролегал вдоль речки Нань-чуань, которая протекала в широкой долине, поросшей травами и кустарником. Место было привольное, и мы решись простоять здесь с неделю, но… судьба судила иначе.

Нас посетило ужасное несчастье, стоившее жизни одному из наших спутников – казаку Колотовкину – и совсем изменившее наши планы на будущее. Вместо того чтобы идти дальше на юг, к водоразделу бассейнов Ян-цзы-цзяна и Хуан-хэ, мы целых пять недель простояли на северных склонах Сининских альп и, совершив лишь небольшой разъезд за Хуан-хэ, тихо побрели с больным Колотовкиным в обратный путь, на далекую родину. Но… бедняге не суждено уже было снова увидеть последнюю. Он скончался 19 июля, в долине р. Ара-гола, мужественно, как настоящий солдат. Мир праху твоему, добрый товарищ!

К этому грустному событию я должен буду не раз еще возвращаться в последующем изложении хода нашей экспедиции; теперь же скажу, что Колотовкин умер от гангрены, вызванной образованием пролежней, от которых мы не могли уберечь его, несмотря на самый тщательный уход. Началом же его болезни была тяжелая огнестрельная рана в колено – последствие неосторожного обращения с оружием. Я намеренно не называю здесь по имени того из товарищей покойного, который вздумал чистить ружье, не разрядивши его. Колотовкин за несколько часов до смерти обнял его и… простил. И он заслужил это прощение, как нянька ухаживая вместе с братом за больным товарищем в течение почти двух месяцев. За свою неосторожность он достаточно был наказан.

До печального происшествия с Колотовкиным брат ездил в г. Синин, чтобы просить у чин-сэя поддержки экспедиции в ее дальнейшем движении на юг, за Хуан-хэ. Его путь лежал вниз по речке Нань-чуань, которую он оставил лишь под самым Синином. Широкая уже у слободы Чжун-фань-сы, долина этой речки далее еще более расширялась. Ограничивающие ее с обеих сторон мягкие склоны гор, сложенных из рыхлых конгломератов и красной песчанистой глины, заключающей гипс, до городка Чжа-я-чэна были одеты пышной растительностью, далее же сплошной травяной покров исчезал, луговые травы сменились сначала Stellera chamaejasme L. Oxytropis trichophysa Bge., Veronica ciliata Fisch., Carex atrata L., Antennaria Steetziana Turcz. и тому подобными растениями, а затем полынью, чием, Crepis sp. и другими; наконец, и такая растительность стала попадаться не часто, притом редкими насаждениями, так что всюду стала выступать обнаженная почва.

У городка Чжа-я-чэна сошлись две дороги – Мынь-дань-ша и Гуй-дэ-ша (или Гуй-дуй-ша), обе ведущие из долины Сининской реки в долину Хуан-хэ, где они вновь сходятся на левом берегу против Гуй-дэ-тина. Чжа-я-чэн – небольшой город, служащий главной квартирой ин-гуаню, и в общем напоминает Да-тун. Он так же тесен и убог, как и этот последний. Впоследствии мы в нем бывали не раз, сдружившись с ин-гуанем, который то и дело звал нас к себе запросто отобедать.

За Чжа-я-чэном дорога вступает уже окончательно в культурный район, хотя поля, засеянные ячменем и пшеницей, имеются кое-где и выше по р. Нань-чуаню. Селения попадаются здесь часто; на девятом километре от г. Чжа-я-чэна пришлось проехать даже городок Сю-чжэ-дэ, за которым дорога приобрела еще более оживленный вид. За деревней Шу-моу стала особенно заметной близость большого города; его, однако, еще заслоняли лёссовые, в подпочве глинистые, возвышенности.

В Си-нин-фу брата ожидал полный неуспех. Враждебно настроенный против иностранцев, чин-сэй отказался принять брата, причем, однако, прислал к нему для переговоров чиновника. Из этих переговоров выяснилось, что чин-сэй действовал так за неимением каких-либо инструкций относительно нас, а также потому, что наш «открытый лист», на который мы так уповали, не только не давал нам права перехода за Хуан-хэ, но и права посещения Синина. Брат спорил энергично, но потом махнул рукой и отдал распоряжение выступать в обратный путь.

Дорогой он заехал к чжа-я-чэнскому ни-гуаню.

– Ну что?

Брат с полною откровенностью изложил ему положение дела.

– Я так и знал, что чин-сэй наделает вам хлопот. Но так как его распоряжения меня касаться не могут, то я дам вам конвой до Гуй-дэ-тина. Там вы задержите двух-трех солдат (они сами вам предложат остаться), и с их помощью авось доберетесь до нужного вам пункта. Вместе с тем я буду писать в Гуй-дэ-тин.

Он сдержал свое слово, и один из его солдат покинул нас только на берегу Куку-нора. Факт этот, однако, весьма характерен.