Из Гучэна мы выступили 12 сентября и направились большой дорогой в Чи-тэй или, правильнее, Ци-тай. Сперва мы шли местностью, поросшею чием и камышом; затем вступили в каменистую степь, поросшую хотя и скудной, но довольно разнообразной растительностью: Horaninovia ulicina, «койкыль-чой» (Ephedra sp.?) с созревшими уже красными ягодами, «джусой» (Artemisia sp.?), «терескеном» (Eurotia ceratoides), «абдрасманом» (Peganum harmala) и другими растениями, свойственными наиболее отрадным уголкам подобной степи. Местность в общем ровная, пустынная, с блеклыми тонами и в высшей степени однообразная.

Расстояние между Гучэном и Ци-таем свыше тридцати километров, показавшихся нам бесконечными. Ни одного встречного путника, ни одного предмета, который мог бы остановить на себе наше внимание, если не считать быстрых леммингов, за которыми деятельно и не всегда безуспешно охотился Васька (читатель, конечно, помнит, что так звался наш пойнтер). Но вот, наконец, впереди ясно обозначилась желтоватая полоса, не то – освещенный солнцем край оврага, не то – лёссовый выступ степи, в которой мы тотчас же признали стены Ци-тая; еще один-два километра, и путь был окончен. Убогим предместьем вдоль развалившихся стен спустились мы в узкую долину речки Гангу, на берегу которой и остановились.

Ци-тай-сянь еще недавно был окружным; но теперь он заброшен и представляет грустное зрелище полного запустения. Впрочем, как кажется, он потерял свое значение не теперь. Обширное кладбище, с юга примыкающее к предместью и представляющее бесконечное множество теснящихся друг к другу надмогильных насыпей, о происхождении коих современное население Ци-тая едва ли что знает, наводит на мысль, что некогда на месте современного Ци-тая стоял город со значительным населением. Но что это был за город?

История Джунгарии вообще малоизвестна; но и то немногое, что дошло до нас, не получило еще систематической разработки. Я далек от желания восполнить этот пробел, но в то же время, в качестве географа, не мог отрешиться и от мысли заглянуть в прошлое этой страны, дабы при помощи исторических справок полнее оттенить то глубокое значение, какое приобретает для нас именно географическое изучение этой последней. Несомненно, что самым запутанным из таких вопросов является вопрос о былом местоположении Бэй-тина, впоследствии Бишбалыка; а так как Ци-тай является самым восточным из пунктов, к которым имеются основания приурочивать это древнейшее из поселений Южной Джунгарии, то я и почел наиболее уместным именно в этой главе остановиться на его изучении.

«Бе-сы-ма (Бишбалык), – пишет Чань-чунь, – во времена династии Тан было Бэй-тинь-дуань-фу». То же подтверждает и сравнительный китайский географический словарь «Си-ю-тун-вен-чи».

В реляции Ван Янь-дэ мы находим краткое описание города и его окрестностей.

У туземцев Бэй-тин носит название Илолу (Ирлу); в нем довольно многоэтажных домов, беседок и садов. Народ понятлив, прямодушен и честен. Ловкостью обладают удивительною и превосходно выделывают посуду и утварь из золота, серебра, железа и меди. Умеют и камень «юн» обрабатывать.

Равнина Бэй-тинская тянется в длину и ширину на многие тысячи ли. В ней витает тьма коршунов, ястребов, соколов и других хищных птиц.

В горе к северу от Бэй-тина добывают нашатырь. Из горы этой постоянно подымаются клубы дыма, а по вечерам появляются на вершине ее яркие огни, как бы от факелов. Для сбора нашатыря жители надевают туфли на деревянных подошвах: кожаные тотчас прогорели бы.

Близ города есть озеро. Посол прогуливался по нем в лодке с государевым семейством. Вокруг озера раздавалась музыка.

В стране этой много лошадей. Государь, государыня, наследник престола – все имеют свои табуны, которые и посылают пастись в обширную долину, протяжением до 100 ли.

Все эти данные о Бэй-тине очень ценны.

«Равнина Бэй-тинская тянется в длину и ширину на многие тысячи ли». К этому перевод Visdelou добавляет: «равнина эта расстилается в три стороны от города». Ясно, что городом этим не мог быть Урумчи, расположенный в лощине и с трех сторон замкнутый горами. Это был город, лежащий у северных подножий Эдемэк-даба, и ближе всего – Ци-тай, выстроенный у подошвы последнего уступа предгорий Тянь-Шаня.

«В ней витает тьма коршунов, ястребов, соколов и других хищных птиц». Как это верно для Южной Джунгарии к востоку от речки Ло-тая! Привлеченные легкой добычей – леммингами и песчанками – хищники собираются здесь во множестве, что составляет ныне, как составляло оно и тысячу лет назад, такую особенность местного ландшафта, которая не укрылась и от любознательного китайца.

«В горе к северу от Бэй-тина добывают нашатырь; гора эта дымит, и почва ее настолько накалена, что при ходьбе по ней кожаные подошвы прогорают…»

Конечно, здесь идет речь о той плоской возвышенности, которая с севера ограничивает Гашунскую впадину. Урочище Чи-чанда, к северу от Ци-тая, является единственным местом в Южной Джунгарии, где, наряду с каменным углем, и по настоящее время добываются аммиачные квасцы. У Певцова мы находим следующее описание той части этой горной гряды, которая лежит к северо-востоку от урочища Гашун. «К востоку от кумирни простирается плоская возвышенность, поднимающаяся над равниной футов на 150 (45,7 м) и ниспадающая к ней крутым обрывом. Она имеет около 15 верст (16 км) ширины и на восток простирается на неопределенное расстояние.

Эта возвышенность представляет редкое и вместе с тем загадочное явление: она состоит из слоистой желтовато-розовой глины, подвергавшейся действию весьма высокой температуры, раскалившей ее до такой степени, что она стала необыкновенно звонкой и твердой. Около обрыва лежат во множестве шлаковидные, пузырчатые куски прокаленной глины, образующие у его подошвы на всем протяжении как бы россыпь, но ни следов каменноугольного пожара, никаких других признаков, которые указывали бы на причины этого любопытного явления, мы не заметили». Если пожар каменноугольных пластов имел место девять столетий назад, то, конечно, никаких других наружных его следов, кроме прокаленной глины, и сохраниться здесь не могло.

«Близ города есть озеро…» Надо думать, что речь идет здесь не об озере, а о пруде. Назначение таких прудов в подгорных местностях Китайской Азии – служить водоемами на случай обмеления питающих их речек. Я упоминал уже о пруде близ селения Хо-бу-цзы. Другой подобного же назначения находится с восточной стороны города Ци-тая. В настоящее время он не велик, но во время Ван Янь-дэ он мог иметь и другие размеры. К тому же не следует забывать, что мы должны смотреть на такие удовольствия, как прогулка по озеру, глазами китайца. В Хами мы видели, например, громадную неуклюжую джонку Лю-цзинь-тана, которая с трудом поворачивалась в миниатюрном пруде. Сюда, как нам говорили, не раз съезжались приглашенные этого китайского сановника для того, чтобы поесть и попить под звуки оркестра, располагавшегося в этих случаях в беседке, специально для этой цели выстроенной на берегу – точь-в-точь, как описано это и у китайского посла Ван Янь-дэ.

Из всего вышесказанного нельзя, как мне кажется, не вывести заключения, что древний Бэй-тин находился если не на месте современного Ци-тая, то в ближайших окрестностях этого города.