Отправив с нарочным государственному канцлеру [Н. П. Румянцеву] донесения о первой части нашего путешествия со всеми произведенными наблюдениями и не дождавшись почты из С.-Петербурга (которая обыкновенно приходит сюда в это время года), мы оставили Авачинскую губу, несмотря на противный ветер.

20 июля в 9 часов утра мы увидели о. Беринга; эта покрытая снегом высокая и утесистая земля живо напомнила участь знаменитого несчастного нашего мореплавателя Беринга. В небольшом расстоянии от берега мы плыли вдоль западной части острова и обогнули его северную оконечность. Из успешного наблюдения широты и долготы мы вывели широту северной оконечности западного мыса о. Беринга 55°22'17'' с. и долготу, согласную с хронометрами, 165°55'53'' в. Широта западной оконечности таким же образом найдена 55°17'18'' с., а долгота ее 165°53'23'' в. Оставив о. Беринга, я направил курс к западной части о. Св. Лаврентия.

26-го мы находились в широте 63°0' с. и долготе 171°43' з. Пользуясь благоприятным ветром, мы быстро шли вперед; с приближением к о. Св. Лаврентия хорошая погода нас оставила: мы были окружены густым туманом, сопровождаемым беспрерывной слякотью. Поскольку от самого Берингова острова пасмурная погода не позволяла делать никаких наблюдений, то мы не могли достоверно знать наше положение; по корабельному счислению мы должны были находиться неподалеку от о. Св. Лаврентия, именно в 20 милях от его SW-оконечности. Когда в 3 часа пополудни туман к N на самое короткое время прочистился, то мы увидели на NО 60° вершину высокой горы, но вскоре после этого туман опять стал непроницаемым, и мы должны были пролавировать в этом неприятном положении близ берега весь день и всю ночь; лот указывал нам дорогу. Стояние барометра при этой дурной погоде было весьма высокое.

Несмотря на все старания, употребленные при постройке «Рюрика» для предохранения его от крыс, могущих причинить большой вред во время продолжительного путешествия, я сегодня узнал, что одна крыса показалась на палубе. Поэтому тотчас приступили к травле их и убили трех, которые, вероятно, зашли на корабль в Петропавловском порту, где их бесчисленное множество. А так как там этих животных не было до прибытия корабля «Надежда», то очень вероятно, что нами убиты потомки прежних моих спутников.

27-го туман все еще продолжался; мое терпение подвергалось жестокому испытанию. Я часто замечал, что при большой высоте барометра на твердой земле бывает прекрасная погода, между тем как в одной миле от берега море покрыто густым туманом; поэтому я решил направить курс прямо к берегу, и опыт этот был удачен. Вскоре доставали лотом дно уже на 10 саженях, и это показывало близость берега; густой туман исчез, солнце просияло, погода была прекрасная, и взорам представились высокие, покрытые снегом горы. Ближайший берег был в двух милях, туман скрывал протяжение земли на О и W; «Рюрик» находился в небольшой безопасной открытой бухте. На берегу были видны люди и шалаши. Желая познакомиться с жителями этого острова, не посещенного еще ни одним мореплавателем, а также доставить естествоиспытателям случай исследовать эту мало известную землю, я предпринял туда поездку.

Немедленно были спущены на воду две четырехвесельные шлюпки, и я отправился с учеными в путь, вооружась саблями, пистолетами и ружьями. Поскольку было опасно бросить якорь в этой открытой бухте, «Рюрик» оставался под парусами, и лейтенант Шишмарев принял команду. Ветер слабо дул от SW, «Рюрик» должен был удалиться несколько от берега и вскоре скрылся в тумане. В недальнем расстоянии от берега встретилась байдара с десятью островитянами, которые без страха к нам приблизились, громко кричали, делали странные движения и, поднимая вверх лисьи меха, знаками звали нас к себе. Мы заметили скрытое в байдаре оружие и поэтому соблюдали величайшую осторожность. После некоторых приветствий, состоявших в том, что они несколько раз поглаживали себя обеими руками от лица до живота, первое их слово было: «Табако!» Я велел подать им несколько табачных листьев, которые они тотчас взяли в рот; после я видел, что они также курят из маленьких каменных трубок величиной с наперстки; взамен моих подарков они давали мне разные вещи своей работы.

После этой дружественной мены я продолжал путь к берегу, что, казалось, весьма их устрашило; они беспокойно бегали взад и вперед, и многие, вероятно женщины, удалялись в горы. Некоторые из них довольно мужественно вышли к нам навстречу, но на их лицах изображался страх, который они тщетно старались скрыть под личиной вежливости; над всем, что бы мы ни делали, они смеялись безмерно, но как только какое-либо наше движение возбуждало в них хоть малейшее подозрение, то они принимали свирепый вид и располагались либо к побегу, либо к отпору, но когда узнавали свою ошибку, то тотчас делались опять учтивыми; их лица, испачканные китовым жиром, при быстрых переходах от смеха к злобе казались чрезвычайно забавными.

Мы пристали к берегу напротив шалашей, и человек 10–15 островитян с большой готовностью помогали нам вытащить шлюпки из воды. Кажется, что остров посещается только летом, и островитяне занимаются здесь ловлей китов, моржей и тюленей, так как мы не заметили здесь прочных жилищ, а видели только небольшие шалаши, сделанные из китовых ребер и покрытые моржовыми кожами. Глубокий вырытый в земле погреб, наполненный ворванью, вяленым тюленьим мясом и моржовыми клыками, доказывает, что дикари собирают здесь запасы на зиму.

Знаками они дали понять, что их настоящее жилище находится на западе за видимым мысом, куда они нас приглашали; это показание подтвердилось приходом с той стороны другой байдары, на которой находились две предурные женщины с татуированными лицами, одетые, как мужчины. Я крайне сожалел, что не понимал их языка, ибо мог бы узнать много весьма любопытного об этом народе. Эти островитяне во многих отношениях похожи на описанных Куком [прибрежных] жителей Нортонова зунда [залива Нортона]; они среднего роста, крепкого телосложения; их крайне неопрятная одежда состоит из звериных кож. Мой алеут, живший несколько лет на полуострове Аляска, утверждал, что как в языке, так и во всем прочем разница между этими обоими народами очень мала. Мы здесь видели разную европейскую железную и медную утварь; каждый островитянин был вооружен ножом длиной в аршин [71 см] и украшен крупным бисером синего и белого цвета.

 

 

Пока естествоиспытатели странствовали в горах, я беседовал со своими новыми знакомыми, которые, узнав, что я начальник, пригласили меня к себе в шалаш. Здесь постлали на землю неопрятную кожу, на которую я должен был сесть; потом один за другим подходил ко мне, обнимал, сильно тер свой нос об мой и оканчивал свои ласки тем, что плевал себе в руку и несколько раз потирал мне тем лицо. Сколь ни противны мне были эти проявления дружбы, я переносил их терпеливо и раздавал им табачные листья, надеясь, что они, занявшись этим подарком, перестанут проявлять свою нежность; однако они принимали табак с большим удовольствием и в то же время стремились возобновить свои приветствия.

Тогда я поспешно принялся за ножи, ножницы и бисер и, одаривая ими, успел отвратить от себя вторичный приступ. Но еще бо́льшая беда меня ожидала: желая меня угостить, притащили они кадку с китовым жиром (самое большое лакомство всех северных народов, живущих у морских берегов), и, как ни противна и ни вредна для европейского желудка эта пища, я мужественно за нее принялся. Это, а также еще несколько подарков, розданных между ними, закрепили нашу дружбу.

Хозяин мой, которому принадлежал шалаш и который, вероятно, был предводителем, после обеда устроил пляску; один из плясунов выступил вперед, не сходя с места, делал разные шутовские движения и ужасно кривлялся; прочие припевали то громко, то тихо песню, состоявшую только из двух тонов, а такт били на маленьких бубнах. Позабавившись таким образом с моими друзьями часа два, я пошел прогуляться в глубь острова, но из-за тумана вскоре вынужден был возвратиться. Опасаясь, что туман усилится, мы поспешили оставить остров; дикари, казалось, сожалели об этом и обещали посетить нас на корабле. Жители называют этот остров «Чибоко», а лежащую на восток от них землю [Аляску] «Киллилак».

Виденная нами часть острова выглядит весьма печально: она состоит из довольно высоких, покрытых снегом гор; нет ни одного дерева, даже мелкого кустарника, изредка между мхом пробивается мелкая трава, и немногие тощие растения поднимаются из земли; при этом мы видели несколько цветов. Оружие островитян состоит из луков, стрел и копий; два из этих последних были с хорошо отделанными стальными остриями; впоследствии мы узнали, что они получают от чукчей как это оружие, так и всю прочую европейскую утварь.

Европейцев они, кажется, никогда не видали, что мы заключили из удивления, с каким они смотрели на нас. Ничто не возбуждало в них такого внимания, как моя подзорная труба; когда же я показал им способ пользования ею и когда они увидели перед своими глазами отдаленные предметы, то их удивление возросло до неимоверной степени. В 2 часа пополудни мы благополучно прибыли на корабль и были довольны своими успехами: естествоиспытатели – собранными редкостями, а живописец – своими изображениями островитян. Остальную часть дня и всю ночь мы пролавировали при слабом ветре от SSW в самом густом тумане, не видя берега, хотя и находились вблизи него. Так как глубина уменьшается к берегу постепенно, то мореплаватель может и в туманное время смело приближаться к нему на 10 или 12 саженей глубины. Грунт состоит из мелкого песка и камешков.

28-го вечером туман рассеялся, горизонт был чист и погода прекрасная, но солнце не светило. Западный берег о. Св. Лаврентия, простирающийся от StO к NtW, лежал только в трех милях от нас, и мы узнали бухту, в которой вчера приставали к берегу. Она находится в юго-западной части острова; ее можно легко узнать по малому утесистому острову, находящемуся на западной ее стороне. Я направил курс на север вдоль западного берега о. Св. Лаврентия, имея берега Азии в виду, но мы медленно подвигались вперед, так как ветер от SW был весьма слабый. В 10 часов вечера, когда уже смерклось, к нам приблизились три байдары, на каждой из которых было 8—10 человек; я велел лечь в дрейф, и к нам на корабль пришло множество гостей. Беспокойство и изумление, с которыми они все осматривали, ясно доказывали, что они впервые в жизни попали на европейский корабль.

В первом вступившем на шканцы я узнал моего учтивого хозяина; он с распростертыми объятиями тотчас поспешил ко мне навстречу, сильно тер своим носом о мой нос и намазанной ворванью рукой гладил мне лицо. За разные мелочи, которые я дал этому другу, должен был принять от него ответные подарки. Вообще теперь шла деятельная мена: в полчаса матросы наменяли до 200 камлаек [камлеек, камлей] (это название, происходящее из Камчатки, означает одежду, имеющую покрой рубашки и искусно сшитую из тюленьих, сивучьих и моржовых кишок) на пуговицы и тому подобное. Эта одежда, надеваемая поверх платья, защищает от дождя и сырой погоды и очень полезна в здешнем климате; все обитатели этих стран на теплую одежду в сырую погоду надевают камлайки, и я сам испытал их пользу в этих северных широтах.

29 июля. Свежий ветер от SW вчера разлучил нас с островитянами; ночью мы плыли вдоль западного берега и сегодня в 4 часа утра увидели северную оконечность о. Св. Лаврентия, лежавшую на S от нас в одной миле. Мыс отличается высокой, отвесно подымающейся из моря скалой; немного далее к югу простирается на W низменная песчаная коса, на которой стоят жилища островитян и множество китовых ребер, врытых в землю между ними. От берега отвалили три байдары, на каждой из которых находилось по 10 человек; приблизясь к «Рюрику» на расстояние 10 саженей, островитяне перестали грести и запели заунывную песню, потом один из них встал, поднял вверх небольшую черную собачку, выразительно произнес несколько слов, вынул нож, убил ее и бросил в море.

После этого обряда, в продолжение которого на байдарах царило глубочайшее молчание, они подъехали к кораблю, но только немногие отважились взойти на шканцы. Между этими и вчерашними приятелями я не нашел никакого различия; они также называют свой остров «Чибоко», а берег Азии «Вемен». Спустя час мы оставили о. Св. Лаврентия, и я направил курс к Берингову проливу. По инструкции я сперва должен был плыть в Нортонов зунд, но так как время года казалось мне для этого слишком раннее, то я надеялся по окончании исследования Берингова пролив вовремя прийти туда.

30 июля. Как только мы оставили о. Св. Лаврентия, хорошая погода исчезла, и нас снова окружил густой туман. Мы сделали опись западного берега этого острова со всей возможной точностью, но пасмурная погода воспрепятствовала определить положение каких-либо пунктов астрономическими наблюдениями. Несмотря на принятые меры предосторожности, часть экипажа из-за продолжительной сырой погоды заболела простудой и кашлем. Дважды в день матросам давали горячий чай; огонь беспрестанно горел в жилой палубе, чтобы сохранить в ней тепло и сухость воздуха, и я бдительно следил, чтобы, сменяясь с вахты, матросы снимали с себя сырую одежду и надевали сухую. Наш матрос никогда не предпримет этой предосторожности по собственному желанию; он беззаботно дает высыхать сырому платью на себе, не опасаясь дурных последствий. Мне стоило много труда приучить матросов к этому порядку; они никогда не признавали надобности в этом, им казалось, что с ними обращаются, как с детьми.

В 4 часа утра туман исчез; мы увидели о. Кинг в 8 милях; спустя 4 часа мы ясно видели мыс Принца Валлийского [Уэльского] и острова Гвоздева [Диомида]; горизонт был настолько ясен, что мы могли видеть берега Азии. Со времени нашего отплытия от о. Беринга в первый раз проглянуло солнце, и нам удалось взять несколько высот для определения долготы по хронометрам. Вычисленная по хронометрам долгота о. Кинга мало отличалась от определенной Куком; это доказывало, что мои хронометры со времени отбытия из Камчатки не переменили заметно своего хода.

Мы вычислили высоту о. Кинга в 586 футов [176 м]. С помощью свежего южного ветра мы в 2 часа пополудни находились уже между мысом Принца Валлийского и островами Гвоздева, которых как на Куковых, так и на других картах показано только три. Ясная погода помогла мне открыть четвертый, который величиной превосходит прочие и который я, считая его новым открытием, назвал островом Ратманова. Этот заслуженный офицер во время путешествия капитана Крузенштерна был моим вахтенным лейтенантом. Странно, что ни Кук, ни Клерк не видели этого острова, хотя прошли близко от него. От мыса Принца Валлийского к N простирается низменная коса, на которой мы видели множество юрт и сооруженные из китовых костей помосты для вяления рыбы. Наше отдаление от берега составляло не более трех миль, поэтому мы ясно различали стоявших на нем толпами людей.

Я воспользовался ясной погодой и попутным ветром и продолжал курс вдоль берега, принимающего от мыса Принца Валлийского направление к ONO и становящегося низменным. Вся низменность была покрыта тучной зеленью; деревьев здесь, правда, вовсе нет, но растет мелкий кустарник; только на вершинах гор, находящихся вдали от берега, лежало немного снега. Множество жилищ, стоящих на берегу, служило доказательством большого населения этой страны; одна байдара, шедшая под парусом, не имела намерения подойти к кораблю и направилась к северу. Я держался так близко к берегу, как только позволяла глубина, составлявшая здесь едва 5 саженей; поэтому, находясь часто менее мили от берега, я не мог не увидеть никакой бухты или залива. По мере удаления от берега глубина постепенно увеличивается; так как глубина 11 саженей находится уже в таком отдалении от берега, что он, при его низменности, едва только видим, то неудивительно, что Кук, державшийся здесь всегда на 17 саженях глубины, вовсе не приметил этой низменности.

31 июля. Пользуясь ясной погодой, мы всю ночь продолжали опись берега, а в 3 часа утра я велел бросить якорь, милях в двух от берега на 5 саженях глубины. Мне казалось, что здесь одна бухта вдавалась далеко в землю, и я хотел исследовать ее подробнее. В 4 часа в сопровождении естествоиспытателей оставил я «Рюрика» на двух хорошо вооруженных судах и привалил к берегу против нашей якорной стоянки, около нескольких жилищ, надеясь вступить в сношения с их обитателями. Мы пошли к юртам, поставленным в ряд на берегу; нас приветствовали одни собаки, которые нисколько не встревожились нашим прибытием и стали ласкаться к нам; я нашел в них большое сходство с породой собак, употребляемых в Камчатке для езды. Мы даже взошли на крыши юрт, не встречая ни одного человека; видимые повсюду свежие следы показывали, что жители, будучи боязливее своих собак, обратились в бегство, когда заметили наше приближение.

Мы входили в жилища и нашли их опрятными и удобными. Вход был с SO-стороны; снаружи по обе стороны устроен земляной скат вышиной в 3 фута; само жилье имело по 7 футов в вышину и в ширину и 10 футов в длину; стены и потолок были обшиты тесом. С левой стороны была яма, занимавшая всю длину жилья, и в ней лежали куски черного сала величиной в квадратный фут, а возле них сита с длинными рукоятками, похожие на наши шумовки. На правой стороне был довольно узкий канал глубиной в 2 1/2 фута и длиной в 7 футов, через который надлежало пролезть, чтобы войти в узкий проход; последний имел, правда, 6 футов в вышину, но был не шире канала.

В конце прохода была дощатая стена, а в середине ее круглое отверстие 1 1/2 фута в поперечнике, через которое мы вошли в просторную комнату, имевшую по 10 футов в длину и ширину и 6 футов в вышину по стенам (в середине вышина была бо́льшая). На середине потолка было сделано четырехугольное отверстие, затянутое пузырем и служившее вместо окна. К стене, находившейся напротив дверей, были приделаны на 1 1/2 фута выше пола нары из широких досок, занимавшие третью часть комнаты; по боковым стенам были небольшие полки, на которых стояла домашняя утварь. Стены и крыши были построены из тонких бревен, внутренняя сторона которых гладко обтесана.

По этому плану были выстроены все дома, за исключением одного, имевшего еще две небольшие боковые комнаты. Их полы на 3 фута выше поверхности земли, а под полами находятся кладовые и, может быть, также собачьи конуры; в этих низких помещениях, снабженных окнами, стены и полы также деревянные, но нет нар. В жилищах повсюду раскидана всякая домашняя утварь и различные искусно выработанные изделия обитателей; особенно мне понравились двое нарт, красиво сделанные из китового уса и моржовых костей; эти нарты доказывают, что и здесь ездят на собаках.

Несколько осмотрев окрестности, мы установили, что находимся на острове, имеющем около 8 миль в длину и в ширину самое большее одну милю. Мы совершили прогулку поперек него от N к S и, дойдя до противоположного берега, увидели, что в материк на О вдается большая бухта, в которой в трех различных пунктах не было видно берега. Мы чрезвычайно обрадовались этому открытию; хотя нельзя было ожидать найти здесь проход в Ледовитое море, однако мы надеялись проникнуть довольно далеко в глубь материка и собрать некоторые важные для нас сведения.

Лежащий перед самой бухтой остров образовал в NО и SW узкий пролив; в это же самое время мы увидели, что большая лодка под черным парусом, вероятно байдара, вошла через SW-проход в залив и в О скрылась за горизонтом. Это увеличило мою радость и побудило немедленно пуститься в залив через NО-проход, который казался шире находящегося на SW; мы поспешили сесть на суда и направились к NО вдоль острова.

После плавания, продолжавшегося 1 1/2 часа, мы достигли NО-прохода, имевшего 1 1/2 мили в ширину; в середине фарватера найдена глубина в 8 саженей; вода прибывала, течение в заливе составляло 3 мили в час. Полдень уже прошел; матросы, беспрестанно трудившиеся с 4 часов утра, нуждались в подкреплении; я велел привалить к NО-оконечности, развести огонь и изготовить из английского патентованного мяса похлебку, которая поспела в полчаса и была весьма вкусна. По окончании обеда мы увидели два челнока, подобных употребляемым на Алеутских островах; на каждом из них было по одному человеку; они отвалили от противоположного берега и с чрезвычайной скоростью гребли к нам.

Приблизясь на 50 шагов, они перестали грести, рассматривали нас с величайшим вниманием, сообщали друг другу замечания и, наконец, начали нас пересчитывать. Все наши старания приманить американцев на берег дружественными знаками и разными вещами были тщетны: они ударяли себя обеими руками в голову и падали ниц, как мертвые, вероятно, желая дать понять. что опасаются лишиться жизни, если к нам приблизятся.

Между тем они не имели, как кажется, понятия об огнестрельном оружии, так как, хотя видели у нас большое число ружей, поставленных в пирамиды, тем не менее приблизились к нам на расстояние рѵжейного выстрела. Одежда этих американцев была сделана из китовых кишок; они были весьма неопрятны, на их лицах изображалась свирепость. Наконец, они пустили несколько стрел в сторону своих жилищ; это, вероятно, должно было служить каким-либо условленным знаком для их товарищей.

 

 

Мы продолжили плавание к востоку в бухту, но множество песчаных мелей и течение до такой степени затрудняли наше движение, что мы в продолжение трех часов подвинулись вперед только на одну милю. Я решил в следующем году предпринять обстоятельное исследование этой страны на маленьких байдарках, которые намеревался привезти с Алеутских островов. Теперь же время было для меня слишком дорого, поскольку плавание в Беринговом проливе возможно в течение только очень короткого времени. Этот залив назван заливом Шишмарева, по имени единственного офицера «Рюрика». Узкому острову перед входом в бухту я дал название по имени нашего достойного вице-адмирала Сарычева.

Обогнув на возвратном пути северную оконечность о. Сарычева, мы увидели две лодки с 10 человеками на каждой, которые гребли изо всех сил, стараясь нас догнать. Одна из наших шлюпок ушла вперед, а на отставшей находился я с лейтенантом Шишмаревым и 4 матросами; вскоре американцы на своих легких байдарах догнали нас. Их дикий крик и множество оружия делали их поведение подозрительным; и в самом деле, едва мы успели взять ружья в руки, как одна из байдар подошла к нам и двое американцев ухватились за нашу шлюпку. С громким криком выразительными движениями они грозили нам своими стрелами; в это время другая байдара всеми силами старалась прийти на помощь своим товарищам. Мои матросы ожидали только приказания палить; я сам грозил им ружьем, прицеливаясь то в того, то в другого, но это не производило на них никакого впечатления: они смеялись от всего сердца и ожидали только остальных, чтобы предпринять решительное нападение. Так как превосходство совершенно не известного им огнестрельного оружия охраняло нас от всякой опасности, то мы спокойно переносили их угрозы, ограничиваясь тем, что обнажили сабли; это блестящее оружие произвело желаемое действие: они отступили и удовольствовались тем, что провожали нас до самого «Рюрика». По нашему приглашению они довольно близко подошли к кораблю и были скромны и учтивы, но, несмотря на все предлагаемые подарки, не хотели взойти на шканцы.

Их одежда состоит из коротких рубах, сшитых из оленьих и собачьих шкур; некоторые из них ходят полунагие, поскольку 10° тепла [12 1/2 °С] кажутся им уже несносным жаром; волосы на голове у них коротко острижены, головы они никогда не накрывают; в губах носят моржовые кости, которые еще более обезображивают их и без того некрасивые лица; вообще они имеют вид гораздо более дикий и свирепый, нежели обитатели о. Св. Лаврентия. На о. Сарычева мы видели громадное количество наносного леса, среди которого были такие толстые бревна, что их нельзя обнять руками. На нашем якорном месте, положение которого определено астрономическими наблюдениями, мы заметили, что течение имеет направление к NО вдоль берега; поэтому вероятно, что лес приносится сюда с юга.

Пользуясь попутным ветром и прекрасной погодой, мы снялись с якоря и плыли ночь на таком близком расстоянии от берега, что от нас не скрылась ни малейшая его излучина; поэтому можно в полной мере полагаться на верность составленной нами карты. В одной миле от берега мы находили везде 7–8 саженей глубины на песчаном грунте. Берег везде одинаково низменный и поросший травой; изредка были видны небольшие круглые возвышения, а в 15 милях от берега высокая, однако не покрытая снегом, цепь гор. Берега казались весьма населенными, так как мы приметили много землянок. Долгота по хронометрам 166°24' з., широта, выведенная из наблюдений, 66°14' с.

1 августа мы заметили, что берег, всегда низменный, принимал направление к востоку. В 11 часов мы находились у входа в широкое углубление; берег, вдоль которого мы шли, терялся из виду в О, а в N показывался высокий горный хребет. Здесь ветер внезапно утих, и мы бросили якорь на 7 саженях глубины, найдя грунт ил; ближайший берег находился на SO в 4 милях; мы заметили сильное течение к О.

Я не могу описать чувства, охватившего меня при мысли, что я, может быть, нахожусь перед входом в северо-западный проход, бывший предметом столь многих поисков, и что судьба избрала меня для открытия его. У меня появились крайняя нетерпеливость и беспокойство, еще увеличившиеся от наступившего совершенного безветрия. Чтобы пристать к земле и рассмотреть с какой-либо высоты направление берега, я велел снарядить две шлюпки, чему наши естествоиспытатели весьма обрадовались. В 2 часа пополудни мы были уже в пути; глубина уменьшалась постепенно, в полумиле от берега было еще 5 саженей. Мы привалили без затруднения близ небольшого возвышения. Я немедленно взошел на него и не увидел берега во всем проливе; усмотренные же на севере высокие горы образовали либо острова, либо отдельный берег.

С возвышения я мог на большое пространство обозреть землю, состоявшую из обширной равнины, пересекаемой болотами, небольшими озерами и рекой, извивающейся в бесчисленных излучинах и впадавшей неподалеку от нас в море. Все пространство, которое охватывал взгляд, было покрыто зеленью, в иных местах виднелись цветы, а снег показывался только в большом отдалении на вершинах гор; сняв дерновый покров не более как на 1/2 фута глубины, мы увидели, что земля была совершенно мерзлая. Я было намеревался продолжать на шлюпках исследование берега, но меня удержало от этого большое число байдар, шедших с востока вдоль берега прямо к нам.

Вскоре вблизи привалили к берегу 5 байдар, на каждой из которых было 8—10 человек, вооруженных копьями и луками. На носу каждой байдары был выставлен лисий мех на длинном шесте, которым дикари махали, громко крича. Приказав матросам приготовиться к отпору, я с учеными пошел навстречу американцам, которые, заметив это, сели на землю наподобие турок в кружок; двое предводителей сидели отдельно от прочих. Будучи хорошо вооружены, мы вступили в кружок и заметили, что хотя они оставили большую часть своего оружия на байдарах, однако скрывали в рукавах длинные ножи; на их лицах изображались недоверчивость, любопытство и удивление; они говорили весьма много, но, к сожалению, мы не могли понять ни одного слова.

Желая доказать им мое дружественное расположение, я велел раздать между ними немного табака; предводители получили двойную порцию; удовольствие, которое этот драгоценный подарок доставил, было весьма приметно; первые из получивших табак были столь хитры, что потихоньку переменили свои места в надежде получить его вторично. Чрезвычайно странно было видеть этих дикарей, сидящих в кругу и курящих табак из белых каменных трубок, снабженных деревянными чубуками. Удивительно, что употребление табака проникло даже и в эту страну, которую еще не посещал ни один европеец; американцы получают его, как и другие европейские товары, из Азии от чукчей.

Обоих предводителей я одарил ножами и ножницами; последние, будучи им совершенно неизвестны, доставили особенное удовольствие, когда они узнали, что могут ими стричь себе волосы; ножницы переходили по всему кругу из рук в руки, и каждый испытывал их остроту на собственных волосах. Эти американцы, вероятно, в первый раз видели европейцев, и мы рассматривали друг друга с большим любопытством. Они несколько выше среднего роста, крепкого сложения; все движения весьма живы; они, кажется, склонны к шуткам и имеют вид необузданный, но не глупый; лица их безобразный неприятны, отличаются маленькими глазами и выпуклыми скулами; по обеим сторонам рта они имеют дыры, в которых носят моржовые кости, украшенные бисером. Длинные волосы лежат на плечах, но макушка острижена весьма коротко, голова и уши украшены бисером.

Их одежда сшита из кож, на покрой так называемой камчатской парки [верхней одежды их оленьих шкур], с тем только различием, что в Камчатке она спускается до ступней, а здесь едва покрывает колени; кроме того, они носят длинные шаровары и маленькие полусапожки из тюленьей кожи.

Здесь было лето, хотя термометр показывал и в полдень не более 8° [10 °С] тепла. Американцы были большей частью босые и не имели на себе почти никакой одежды. Число их около нас беспрестанно увеличивалось; так как я заметил, что еще множество байдар идет к нам с востока, то, чтобы избежать необходимости обороняться с 15 человеками против нескольких сот, я счел благоразумнейшим возвратиться на корабль, куда наши новые знакомые провожали нас, громко выражая свое удовольствие, что их байдары шли скорее наших шлюпок. На берегу мы заметили круглую каменную башню, имевшую от трех до четырех саженей в вышину и одну сажень в поперечнике; я очень сожалел, что не мог осмотреть ее.

Американцы не отважились взойти на палубу, а остались около корабля и меняли различные свои мелочные изделия на ножи, зеркала, табак и пр. Они не хотели нам уступить свои меха, потому что мы не могли дать им длинные ножи, на которые только они меняют меха чернобурых лисиц. Они мастера в производстве мены, торгуются чрезвычайно скупо, советуются между собой и крайне радуются, когда думают, что им удалось кого-либо обмануть; несколько старых женщин, бывших на байдарах, умели торговаться еще лучше; во время мены они так много смеялись и шутили, что казалось, будто мы окружены веселыми островитянами Южного моря, а не степенными обитателями Севера.

Их оружие состоит из копий, луков, стрел и ножей длиной в два фута, хранящихся в ножнах; это воинское вооружение, которого они никогда не снимают, доказывает, что они находятся в беспрерывной войне с другими народами. Их весьма хорошо выделанные железные копья похожи на те, которые русские продают чукчам; бисер, которым они украшаются, такой же, как употребляемый в Азии, из чего можно заключить, что эти американцы находятся в торговых сношениях с чукчами.

В 7 часов поднялся от S легкий ветер, которым я немедленно воспользовался и направил курс к проливу. Американцы, следовавшие за нами на байдарах, указывали на свои меха, знаками давая понять, что мы найдем их много в тех местах, куда теперь отправляемся; один из них повторял притом весьма часто слова: «Янни-о-о!» – и указывал то на корабль, то на вход в пролив. Широта якорной стоянки была по корабельному счислению 66°42'30'' с., а долгота по хронометрам 164°12' з. Во время стояния на якоре течение было постоянно к NO 1 1/2 мили в час. С заходом солнца американцы нас оставили. Мы плыли всю ночь к востоку; глубина постепенно становилась больше, и наша надежда возрастала. Всю ночь я не сходил с палубы и с нетерпением ожидал утренней зари.

2 августа с наступлением дня наша нетерпеливость достигла высочайшей степени: я велел одному матросу подняться на марс, и он объявил, что на О ничего не видно, кроме открытого моря. На севере мы увидели высокую землю, имевшую направление к востоку и бывшую продолжением того самого берега, который лежал на N от вчерашней нашей якорной стоянки. Так как мы открыли и на S низменный берег, имевший также направление к О, то более не сомневались, что находимся действительно в широком проходе, чему крайне обрадовались, тем более что и теперь все еще видели на востоке открытое море. Поскольку ветер зашел к SO, то мы были принуждены лавировать. Погода была прекрасная; широта в полдень 66°35'18'' с., долгота 162°19' з. В 5 часов вечера мы увидели берег уже в нескольких пунктах, вся надежда была только на одно открытое место между высокими горными хребтами.

3 августа в продолжение ночи мы дошли до этого места; но пасмурная погода принудила нас бросить якорь на 8 саженях глубины, где мы нашли грунт ил. Когда в полдень погода выяснилась, то мы увидели, что находимся перед проходом, имевшим 5 миль в ширину и высокие утесистые берега. Мы еще не оставляли надежды открыть проход в Ледовитое море, тем более что этот пролив, по-видимому, сливался с горизонтом. Прилив и отлив правильно переменялись, а течение было сильнее из пролива, нежели в него. Мы снялись с якоря, поплыли к проливу, и когда прошли узкое место, то бросили опять якорь на 7 саженях глубины, найдя грунт глинистый. Наша якорная стоянка была ограждена от всякой опасности; на карте она обозначена с точностью. Земля, лежавшая вправо от нас при входе в пролив, была островом, имевшим 7 миль в окружности.

Хотя к северу от нас было видно открытое море, но когда с ялика, посланного для бросания лота, не нашли нигде более 5–6 саженей глубины, то уменьшилась моя надежда проникнуть далеко этим проливом. Я решил сегодня дать отдых матросам, чтобы завтра с новыми силами предпринять исследование этого пролива или этой бухты; между тем мы предприняли прогулку на остров, названный мною по имени нашего естествоиспытателя Шамиссо.

С оконечности этого довольно высокого острова открывался обширный вид на все окрестности. Берег имел, как казалось, непрерывное протяжение на S; к N было видно только открытое море; в О остров Шамиссо отделяется от материка каналом, имеющим в самом узком месте 5 миль в ширину. Окружавший нас берег был высок и утесист, снег нигде не заметен, высоты были покрыты мохом, а у берегов росла тучная трава. Точно таков же был о. Шамиссо, на котором мы выбрали покрытое травой местечко и расположились пить чай. Погода была прекраснейшая, мы имели 12° тепла [15 °С]. На косе мы нашли несколько вырытых в земле ям, выложенных древесными листьями и наполненных тюленьим мясом; вероятно, американцы имеют здесь свое пристанище для звериной ловли, а для обозначения этого места соорудили небольшую, впрочем дурно выстроенную, каменную пирамиду.

Остров, к которому можно пристать только в одном месте, возвышается из воды почти отвесно; окружающие его на западе утесы и острова обитаемы бесчисленным множеством морских птиц, а большое количество найденной повсюду яичной скорлупы доказывает, что здесь водятся лисицы, разоряющие птичьи гнезда. Зайцев и куропаток мы видели множество. На местах, защищенных от северного ветра, растет несколько ив вышиной в 2–3 фута; кроме них мы не нашли по всему Берингову проливу ни одного дерева. Возвращаясь на корабль, мы видели нескольких тюленей, расположившихся на больших камнях на западной стороне острова.

4 августа в 6 часов утра я с учеными и лейтенантом Шишмаревым оставил «Рюрика» на двух шлюпках; мы все вооружились и запаслись припасами на несколько дней. Перед отходом я взял несколько высот для хронометров и нашел долготу якорного места 161°12'20'' з., широта по многим наблюдениям определена 66°13'25'' с. Погода была прекрасная, дул слабый ветер от S; поставив все паруса, мы обогнули мыс, лежавший на NW от нас, и направились к северу вдоль берега, стараясь держаться к нему как можно ближе. В 50 саженях от берега мы нашли 2 1/2 – 3 сажени глубины на весьма хорошем грунте.

Корабли могут здесь стоять на якоре и производить починки в такой же безопасности, как и в самой лучшей гавани, тем более что в разных местах глубина позволяет подходить к самому берегу. До полудня мы прошли 14 миль, я велел привалить к берегу, чтобы взять полуденную высоту солнца. Берег был высок и утесист; с вершины небольшой горы, на которую взошли, мы увидели, что находимся на узкой косе и что берег, простирающийся к N, по-видимому, соединяется с лежащим на О.

Это нечаянное открытие сильно нас опечалило; однако нам оставалась еще некоторая, хотя небольшая, искра надежды, поскольку соединение берега было видно не везде. Взяв углы и пеленги для описи берега, мы направились на восток к противоположному берегу; в середине фарватера мы имели 5–6 саженей глубины, но с приближением к берегу она значительно уменьшилась, и я, опасаясь сесть на мель, поворотил на N, прямо к берегу, усмотренному нами в полдень с вершины горы; когда же мы подошли к нему на расстояние 100 саженей, то нашли опять не более 1 сажени глубины.

День уже кончался, и матросы устали; я велел баркасу стать на якорь, а мы сами поехали к берегу на байдаре; так как и эта последняя не могла привалить, то мы прошли вброд еще саженей 20. Здесь мы расположились на ночлег и немедленно изготовили из английского патентованного мяса похлебку, которая особенно была приятна из-за порядочной прохлады. О-в Шамиссо лежал на S в 18 милях; со всех сторон мы видели берег, исключая только небольшое пространство на О, где море еще казалось открытым. Таким образом, я должен был оставить надежду найти здесь проход.

Земля не доставила нам большого удовольствия; она поднимается сразу у самого берега на 120 футов и в виде плоской возвышенности, покрытой мохом, простирается насколько взором охватить можно. Трава растет только на скате берега. Ночью началась буря с дождем; мы укрылись под нашей байдарой. 5 августа погода была дурная; я отложил дальнейшее исследование до благоприятного дня, и мы возвратились на корабль. 6 августа я исследовал проход, находящийся к О от острова Шамиссо, и не нашел в фарватере нигде более 5 саженей глубины.

7 августа в 8 часов мы оставили «Рюрик» при свежем ветре, чтобы исследовать восточную часть бухты. До полудня мы прошли так далеко вперед, что видели впереди соединение берегов; еще в целой миле от него глубина уменьшилась до 5 футов, и исчезла даже надежда открыть устье какой-либо реки. Мы нашли удобное для привала место; течение образовало здесь небольшую косу, около которой глубина была достаточная, чтобы баркас мог подойти к самому берегу, и я решил здесь переночевать. Вблизости от того места, где мы вышли на берег, находились две небольшие хижины нескольких футов вышины; каждая состояла из четырех столбов, покрытых моржовыми кожами.

Казалось, что они служат только хранилищем орудий и снарядов, употребляемых в звериных промыслах; мы нашли здесь весьма искусно выделанное оружие, я взял несколько стрел и на место их положил ножи и топор, на топорище которого было вырезано имя корабля и год. Американцы, вероятно, посещают это место в удобное для звериной ловли время. Берег мало-помалу возвышается и достигает значительной высоты, но покрыт тучной зеленью только близ воды, а выше – мохом.

8 августа. Мы провели неприятную ночь посреди бури и дождя; так как и утро не предвещало лучшей погоды, то я решил возвратиться на корабль, но едва мы успели проплыть половину пути, как начался жестокий шторм от SO; в баркасе открылась сильная течь, и мы употребили все усилия, чтобы опять достичь того места, которое оставили незадолго перед этим. Мы промокли насквозь, и, найдя здесь, как и везде в этих странах, большое количество плавника, я велел развести огонь; мы высушили свое платье и сготовили похлебку. Кажется, что судьба послала этот шторм, чтобы доставить нам случай сделать здесь одно достопримечательное открытие, которым мы обязаны доктору Эшшольцу. Хотя мы во время первого привала много прогуливались, но не заметили, что ходим по ледяным горам.

Доктор, предприняв теперь более дальнюю прогулку, с удивлением увидел, что одна часть берега обрушилась и он состоит из чистого льда. Узнав об этом, мы, запасшись лопатами и пешнями, отправились для исследования этого дива; вскоре мы дошли до одного места, где берег возвышается над морем почти отвесно на 100 футов, а потом, наклонно поднимаясь, простирается вдаль. Мы видели здесь громады чистейшего льда в 100 футов вышины, которые были покрыты слоем, поросшим мохом и травою. То место, которое обрушилось, подвержено теперь влиянию воздуха и солнечных лучей. Множество мамонтовых костей и клыков (в числе которых нашел я один прекраснейший), выступавших на поверхности таявшего льда, служит неоспоримым доказательством, что этот лед первородный.

Покрывающий эти горы слой имеет не более полуфута в толщину и состоит из глины, смешанной с песком и с землей. Лед мало-помалу тает под этим слоем, так что он скатывается вниз, продолжая и там питать приятнейшую зелень. Можно предвидеть, что по прошествии многих лет эта гора вовсе исчезнет, а ее место займет зеленеющая долина. По достоверному наблюдению мы определили широту косы 66°15'36'' с.

 

 

9 августа погода была прекрасная, и мы оставили в 6 часов утра это место. По прибытии на корабль я узнал, что в наше отсутствие к «Рюрику» приближались две байдары, но были отогнаны ружейным выстрелом, ибо из-за малочисленности остававшейся на корабле команды было дано приказание отнюдь не допускать американцев к кораблю. Так как описанное достопримечательное открытие было сделано доктором Эшшольцом, то по нему я и назвал исследованную нами губу. Берега ее кажутся необитаемыми, но надо полагать, что они посещаются в известные времена года для звериного промысла. Я не сомневаюсь, что между высокими горами есть река, однако мелководие не позволило ее исследовать.

Позади восточной части залива Эшшольца виден высокий горный хребет. Прилив здесь продолжается 7, а отлив 5 часов; во время полнолуния вода подымается до 6 футов. Течение бывает во время отлива 1 3/4, а во время прилива 1 1/4 мили в час. Прилив и отлив происходят правильно, последний быстрее первого. Во время сильного шторма от SО, бывшего 8 августа, высота барометра была 30 00 [762,0 мм].

10 августа я намеревался оставить залив с наступлением дня, но мне воспрепятствовали дождь и чрезвычайно пасмурная погода, во время которой нельзя было даже видеть берега. В 4 часа пополудни погода несколько прояснилась, и мы оставили залив Эшшольца при свежем ветре от SSO. Теперь я желал исследовать берег, лежавший от нас на S, и поэтому направился туда; чтобы не упустить из виду ни малейшего углубления и продолжать опись без перерывов, я с наступлением сумерек велел стать на якорь. Мы находились в 7 милях от лежащего на S берега; глубина была 7 саженей, грунт ил; о. Шамиссо лежал на NO 41° от нас в 18 1/2 мили. На SO 82° от нас находилась чрезвычайно высокая гора, вершина которой имела вид шапки. Нас посетила байдара, в которой было 8 человек, и нам показалось, что мы одного из них где-то уже видели.

Американцы обращались с нами весьма презрительно, предлагая в замену показываемых им вещей только лоскутья собачьих и крысьих шкур; когда же они заметили, что мы издеваемся над их товарами, то и они начали смеяться от всего сердца, переговорили между собой и, наконец, посоветовали нам вдевать эти лоскутья в нос и уши. Они не отваживались взойти на корабль, наблюдали каждое наше движение и всегда были готовы обратиться в бегство; получив от меня в подарок несколько ножей и будучи весьма довольны, они нас оставили.

11 августа в 5 часов утра, пользуясь ясной погодой, мы вступили под паруса. Я направил плавание вдоль берега к WSW, потому что исследование к О я считал излишним, поскольку с оконечности о. Шамиссо повсеместно ясно был виден берег. Вскоре мы приблизились к мысу, который, как мне казалось, образовал вход в губу; обогнув мыс и усмотрев свою ошибку, я назвал его мысом Обманчивым. Мыс этот весьма заметен, ибо одна сторона его состоит из высокой, круглой, отвесно поднимающейся из моря скалы. У берега стояло множество байдар, из которых некоторые приблизились к нам. Американцы весьма искусно обманывали, поэтому я имел еще одну причину назвать этот мыс Обманчивым. На байдарах были также две молодые недурные девушки с украшениями из синего бисера в ушах; впрочем, одежда их мало отличалась от мужской; они имели на руках толстые железные или медные кольца; длинные волосы были сплетены в косы и обвиты вокруг головы.

Когда мы обошли мыс Обманчивый, то увидели низменный берег, который терялся из виду на S; в большем отдалении показывались высокие горы, и я направил туда свой курс в надежде найти значительную реку; но так как глубина уменьшилась, то я в 2 часа пополудни стал на якорь на 5 саженях глубины. В 6 милях к W был виден низменный берег, имевший направление сперва к N, а потом к NО; на SО мы видели высокий берег, находящийся в окрестности мыса Обманчивого и простирающийся к W, где он делается совершенно низменным; на SW было открытое море.

Дорожа каждой минутой хорошей погоды, я велел немедленно приготовить два гребных судна и предпринял со всеми моими товарищами поездку в ту сторону, где, как казалось, был морской пролив. Конечно, сегодня было уже поздно предпринимать исследование, но мы решили начать его с рассветом, переночевав на берегу; однако едва мы отъехали 200 саженей, как настал густой туман, принудивший нас возвратиться на корабль. Мы заметили скорость течения, которое составляло в час 1 1/2 мили; отлив продолжался 7 часов, а прилив 4 часа.

12 августа в 4 часа утра мы предприняли во время прекрасной погоды вторичную поездку к проливу; так как глубина значительно уменьшалась, то мы были принуждены взять другое направление, которым подошли к берегу, находившемуся в 4 милях от корабля на W. Мы вышли на берег неподалеку от небольшой речки, вытекающей, как казалось, из озера; берег, хотя и высокий, был болотист. Здесь мы разделились на две партии: я с лейтенантом Шишмаревым пошел по берегу к S, надеясь проникнуть до пролива, а естествоиспытатели отправились в глубь земли, чтобы заняться ботаническими изысканиями; оставшиеся матросы между тем готовили обед.

Пройдя около 4 миль, мы достигли мыса, где берег внезапно принимает направление от S к W и становится гораздо выше; с одного возвышения я увидел широкий рукав, в который втекала вода из моря и потом разливалась по многим излучинам между горами; это породило надежду, что по рукаву можно пройти на гребных судах и проникнуть далеко вглубь. В то же время мы приметили, что у самого берега была достаточная для наших судов глубина, а в середине рукава она еще увеличивалась; ширина его была от 1 до 1 1/2 мили, течение правильно переменялось и составляло в некоторых местах 2 мили в час.

Вскоре мы открыли хижину, из которой к нам навстречу вышли два американца, один старик, другой – мальчик 16 лет, вооруженные луками, стрелами и копьями. Пройдя половину расстояния от хижины, они взошли на возвышение и заняли там крепкую позицию, натянули свои луки и целили в нас стрелами, а старик кричал что-то ревущим голосом. Имея с собой трех матросов и полагая, что, может быть, их устрашило это превосходство сил, я приказал всем остановиться, снял с себя оружие и пошел один к этим героям; как только они увидели меня безоружным, то тотчас бросили свое оружие. Мы сердечно обнимались, несколько раз взаимно и сильно прикасались носами; я доказал мое дружественное расположение, подарив им нож и зеркало.

Однако они не могли побороть боязнь; когда я позвал к себе своих матросов, то их недоверчивость проявилась снова, они нацелили стрелы на моих спутников и закричали, как прежде. Я отослал матросов и подал знак лейтенанту Шишмареву, чтобы он подошел без оружия; они приняли его, как и меня, и пригласили нас в свое жилище. Мы вошли в небольшой шалаш, имевший вид конуса и сделанный из моржовых кож; в углу сидела женщина с двумя детьми. Подле шалаша стояли две лодки, одна весьма маленькая, похожая на лодки, употребляемые на Алеутских островах, а другая большая, могущая поднять 10 человек. Лежавшие здесь во множестве различные меха служили доказательством, что эти люди занимаются звериной ловлей.

16-летний мальчик, сын хозяина, имел очень приятное лицо, выражавшее большую живость и любопытство; он стал особенно внимателен, когда заметил, что мы записываем их названия различных вещей; с большим удовольствием он называл нам всякие вещи на своем языке и прилежно смотрел, как мы записывали эти слова на бумаге. Жене американца не понравилось, по-видимому, ничего, кроме моих медных пуговиц, которые она хотела тайком оторвать; так как это ей не удалось, то она послала своих детей; они, завернутые в меха, ползали вокруг меня, как медвежата, и старались откусить мои пуговицы. Чтобы спасти их, я подарил ей зеркало; оно вызвало большой спор между ними, все семейство вдруг захотело смотреться; я вмешался и дал одному за другим любоваться своим лицом; каждый, не узнавая сам себя, искал позади зеркала чужого.

После этого хозяин постелил на земле вне палатки моржовую шкуру и, пригласив меня сесть на нее, подарил каждому из нас по куньему меху, получив в замену различные вещи, между которыми ему особенно нравился табак. Его жена была украшена, как и виденные прежде женщины, медными и железными кольцами на руках и бисером на голове. Я постарался дать уразуметь американцу, что я желаю знать, далеко ли этот рукав простирается. Наконец он меня понял и дал ответ следующим образом: сел на землю и показывал, как будто сильно гребет, девять раз переставал грести и столько же раз смыкал глаза и ложился головой на руку. Итак, я знал, что мне надо девять дней, чтобы этим рукавом достичь открытого моря; от радости я подарил ему еще несколько ножей, и мы поспешно возвратились к нашим судам, куда отец и сын нас проводили.

Старик был среднего роста и крепкого сложения; большими скулами и маленькими глазами он походил на всех здешних обитателей, так же как и вырезанными под нижней губой двумя дырками, которые были украшены моржовыми костями; эти дыры особенно обезображивают человека, когда кости вынимаются, поскольку тогда слюна беспрестанно течет по бороде. Оба провожали нас в легких кожаных рубахах, босоногие, с непокрытой головой. По пути мы с живостью беседовали и записывали множество слов из их языка; мы нашли, что слова эти имеют сходство с собранными Куком в Нортоновом зунде. На мой вопрос, откуда он получил бисер синего цвета, подержанный нож и другие европейские изделия, он указал мне на вход в залив, которым приходят к ним на лодках люди, меняющие бисер, табак и дерево для луков и стрел на меха и готовую одежду.

Способ мены он объяснил весьма понятно: приезжий кладет на берег несколько товаров и удаляется; американец приходит, рассматривает эти вещи, кладет подле них столько мехов, сколько за них примерно хочет дать, и также уходит; затем опять приближается приезжий, осматривает, что ему дают, и, если доволен, берет меха, оставляя свои товары; в противном случае не берет ничего, удаляется еще раз и ожидает от покупщика прибавки. Таким образом, весь торг производится безмолвно; нет сомнения, что чукчи выменивают здесь меха для торговли с русскими.

После этого мои три матроса присоединились к нам, чего американцы до крайности перепугались и хотели бежать; дружественное обхождение первых вскоре совершенно успокоило их, и мы рука об руку продолжали свой путь со смехом и шутками; при всем этом расположение духа дикарей казалось мне весьма принужденным. Наш разговор был прерван появлением зверька; в Сибири он называется яврашкой; американцы, делающие из шкур этого зверя, находящегося здесь во множестве, свои прекрасные летние платья, называют его «чикчи». Мы старались поймать его для нашего собрания произведений природы, что нам едва ли удалось бы без помощи наших друзей, которые умеют бегать очень быстро; они с торжеством принесли зверя и от всего сердца смеялись над нашей неловкостью. Продолжая идти вперед, я увидел кулика и, желая знать, знакомо ли нашим спутникам огнестрельное оружие, убил его.

Выстрел привел их в величайший страх, они смотрели друг на друга и не знали, оставаться ли им или бежать; когда же увидели, что им не причинено никакого вреда, то ободрились и стали осторожно поглядывать на мое ружье; старик, до того времени несший его, поспешно отдал хозяину. Застреленный кулик, к которому он не отваживался прикоснуться, вселил в него величайшее уважение к этому ужасному оружию; отец и сын не переставали выражать свое удивление. Недалеко от нашего привала с нами повстречался Хорис, имевший в руках свою тетрадь, в которой были нарисованы здешние американцы.

Увидев это, наши приятели безмерно радовались; но их изумление достигло высочайшей степени, когда Хорис, не останавливаясь, слегка начертил лицо старика. Дойдя до своего привала и найдя похлебку готовой, мы сели обедать, между тем как наши приятели удивлялись множеству совершенно незнакомых вещей; особенно странным показалось им употребление ножей, вилок и тарелок. Мы дали им мяса и сухарей, но они не ели, а спрятали. Как только мы отобедали, то уложили все вещи и, имея попутный ветер, поплыли к проливу.

Мы обогнули мыс, который образует вход в рукав и от которого берег сразу принимает направление к западу. Но наши старания проникнуть далеко вперед были тщетны, потому что мы ежеминутно встречали мели. Все-таки я был уверен, что в рукаве должен быть фарватер, так как мы часто находили подле самой мели 2–3 сажени глубины, да и течение было довольно сильное, по 2 мили в час. Это множество мелей произошло от сильного течения, которого здесь никак не могло бы быть, если бы рукав замыкался недалеко. Поэтому я считаю, что повествование американца справедливо и что этот рукав либо течет в Нортонов зунд, либо соединяется с заливом Шишмарева.

Промучившись несколько часов, мы пристали к берегу неподалеку от шалаша нашего приятеля; я велел разбить палатку, чтобы до крайности утомленные матросы могли отдохнуть, мы же укрылись под вытащенной на берег и опрокинутой байдарой; чашка чая была для каждого истинным наслаждением. Наш американец, кажется, испугался, видя нас в своем соседстве, немедленно уложил и дом и скарб в большую лодку и, соблюдая крайнюю тишину, оставил со всем семейством здешний берег. Я видел, как он шел по рукаву на веслах, поворачивая то вправо, то влево, вероятно обходя известные ему мели, и как, наконец, после многих поворотов, он вышел на противоположный берег, где поставил свой шалаш.

Мы часто пробовали воду в рукаве и нашли, что она солона, как морская. Лучшей погоды, чем мы имели сегодня, желать нельзя: ни малейшее облачко на затмевало великолепное синее небо. Обитатель Берингова пролива также может сказать: «Природа прекрасна!» К вечеру наш приятный покой был прерван извещением от часового, что 8 байдар идут под парусами к нам; мы уже видели раньше с одной высоты их отплытие из окрестностей мыса Обманчивого.

Так как наше оружие было в совершенном порядке, то мы спокойно ожидали их появления. В каждой байдаре было по 12 человек; они привалили к южному мысу рукава прямо против нас в расстоянии неполной мили; вытащили байдары на берег и превратили их в шалаши. Американцы развели несколько огней и расположились около них; их собаки, которых было множество, бегали по берегу. Это соседство могло в самом деле сделаться опасным, потому что со мной было только 14 человек, а необходимость требовала употребить несколько часов на отдых; поэтому я поставил трех часовых и отдал приказание палить при малейшем подозрении; все прочие легли, имея подле себя заряженные ружья; дикари сидели вокруг огней, кричали и били в барабан.

Поскольку дальнейшее исследование рукава заняло бы из-за многих мелей слишком долгое время, я отложил его до следующего года, надеясь тогда продолжить на маленьких байдарах, которые хотел взять из Уналашки. Залив этот я назвал заливом Доброй Надежды [Гудхоуп], ибо мог надеяться сделать здесь любопытные открытия. Северный берег рукава поднимается до значительной высоты, но чем далее уходит в глубь материка, тем становится низменнее, и там встречается множество малых озер и речек. Южный берег рукава повсюду низменный, насколько можно охватить взором, и становится гористым только милях в 15-ти от нашего привала. Земля везде покрыта зеленью, но кустарника нет нигде.

В час пополуночи мы пустились в путь; еще горели огни у дикарей, еще слышно было их пение, сопровождаемое барабанным боем, и это, в сочетании с ночной темнотой, скрыло от них наше отплытие. Выбравшись из канала, мы направились к кораблю, и так как не могли ничего видеть, то старались править вдоль берега.

Едва мы пробыли полчаса в пути, как попали на мель, потому что наступил отлив и все места, через которые мы прежде могли пройти, превратились в песчаные мели; мы слышали, как свирепствовали вокруг нас буруны. Мы стали грести в другом направлении, но вскоре опять наткнулись на мель, где яростные волны угрожали поглотить нас.

Наступивший жестокий ветер увеличил опасность нашего положения, в шлюпке открылась сильная течь; беспрестанно отливая воду, мы до крайности истощили свои силы. Байдара, на которой находились наши ученые, отстала от нас; несколько произведенных ими ружейных выстрелов, извещавших нас об опасности, в которой они находились, делали наше положение в самом деле ужасным, ибо хотя мы и ответили им выстрелом же, но не могли подать никакой помощи. Наконец, рассвет пришел нам на помощь; мы увидели путь, которым надо было идти, чтобы избежать бурунов; тогда и байдара, борясь с волнами, приблизилась к нам. Матросы употребили последние усилия, чтобы пересечь бурун (что было единственным средством пройти по нему, избегая опрокидывания), и таким образом мы спаслись.

Кожаная байдара, будучи легче нашего баркаса, пробралась с меньшим трудом. Хотя мы ясно видели корабль, но до него оставалось еще две мили. А утомленные матросы с крайним трудом могли грести против жестокого ветра; наконец, этот последний утих, и мы при невероятных усилиях достигли «Рюрика» 13 августа утром. Нашим спасением мы обязаны только мужеству матросов, и я с большим удовольствием торжественно свидетельствую здесь, что в продолжение всего путешествия я был совершенно доволен поведением всего экипажа. Неустрашимое мужество и твердость духа матросов всегда меня радовали. Поведение их везде было примерным; как в местах известных, так и в новых странах видно было их тщательное старание предотвратить всякое дурное о себе мнение. Таким образом и самое затруднительное предприятие, совершаемое с русскими матросами, обращается в удовольствие.

Когда ветер в 5 часов утра совершенно утих, то нас посетили на двух байдарах американцы, которые всячески старались обманывать нас при мене и от всего сердца смеялись, когда это им не удавалось. Общее обыкновение показывать сперва самый плохой товар они переняли, вероятно, от чукчей. Когда мы не захотели ничего более выменивать, то они вытащили из своих лодок несколько мехов чернобурых лисиц, которые мы выменять не могли, поскольку их отдавали только за большие ножи, которых у нас не было. Один из них, молодой и крепкого сложения человек, которого я считал за начальника, поскольку все его повеления исполнялись с точностью, после многократных приглашений и сделанных ему подарков отважился взойти на шканцы; он один из всех жителей зунда обнаружил такое мужество. Удивления, выражаемого им при осмотре многих новых для него предметов, никак нельзя описать. Мы подали ему аспидную доску, стараясь знаками внушить ему, чтобы он начертил направление мыса; он взял грифель и действительно начертил мыс, лежащий у южного входа в зунд, изобразив этот мыс в виде закругленной оконечности, на которой нарисовал множество жилищ, названных им «Кеги».

На его байдаре мы увидели железное копье, которое я признал сделанным на одном из сибирских заводов, где они приготовляются для мены с чукчами. Когда наступило время их обеда, то они положили на середину лодки убитого незадолго перед тем тюленя и разрезали ему брюхо; каждый по очереди совал голову в разрез и высасывал кровь. Вдоволь напившись таким образом, каждый отрезал себе по куску мяса и ел его с большим удовольствием. Легко можно представить, каковы были во время этого обеда их лица, и без того некрасивые.

В 9 часов утра при ясной погоде начал дуть слабый ветер от О, и мы, нимало не медля, снялись с якоря, чтобы идти вдоль берега к N. Широта якорного места была определена по наблюдениям 66°16'39'' с., а долгота 163°41' з. Склонение компаса 27° W. Берег от залива Доброй Надежды принимал направление к северу, но так как мелководье не позволяло приблизиться к берегу, то мы были вынуждены довольствоваться наблюдением его с салинга. В 10 часов мы увидели крайнюю оконечность берега на SW 85°. Мыс лежал в 6 милях от нас и образовал южный вход в зунд. Я наименовал его Эспенберг, по имени моего друга врача, сопровождавшего капитана Крузенштерна во время его путешествия вокруг света. Отсюда направил я ночью курс к северным берегам.

14 августа в 8 часов утра дошли мы до мыса, образующего северный вход в зунд и названного мною именем Крузенштерна. Виденные мною при входе в зунд берега, которые я посчитал островами, были очень высоки: на простирающейся к W низменной косе находилось множество жилищ, и мы видели бегающих взад и вперед по берегу людей и две байдары, тщетно старавшиеся нас догнать. На одной высоте мы увидели строение, похожее на европейский магазин [склад]; землянки на косе имели вид маленьких курганов, огороженных китовыми костями.

 

 

По данной мне инструкции я должен был отыскать безопасное якорное место в Нортоновом зунде и в будущем году оттуда продолжать исследование берега, но так как счастье привело меня в неизвестный доныне зунд, в котором имеется множество безопасных мест и от которого сухопутная экспедиция должна быть гораздо любопытнее и важнее, нежели от Нортонова залива, то счел я теперь плавание туда совершенно излишним. По общему желанию всех моих спутников новооткрытый зунд назван зундом Коцебу. Я твердо надеюсь, что этот зунд поведет меня в будущем году к другим открытиям, и хотя нельзя с достоверностью ожидать отыскания северо-западного прохода, я считаю возможным проникнуть гораздо дальше на восток, особенно если берег имеет большие углубления. Этот зунд должен со временем доставить значительные выгоды для торговли пушными товарами, которыми изобилует эта страна. Мы сами могли бы возвратиться с богатым грузом, если бы торг входил в число наших занятий.

Наше правительство могло бы, по-моему, завести на берегах материка к северу от Берингова пролива несколько поселений по примеру английской компании Гудзонова залива, которая распространила свою торговлю далеко на запад; она имеет поселения очень близко от новооткрытого зунда и, без сомнения, воспользуется им для торговых сношений. Плавание в Беринговом проливе доныне было подвержено большой опасности, ибо мореходам не была известна гавань, в которой они могли бы укрыться от шторма или других несчастий. Теперь это затруднение отпало, и корабли, которые впредь будут посещать Берингов пролив, почувствуют всю важность этого открытия.

По ежедневным наблюдениям, произведенным доктором Эшшольцом посредством ареометра, вода в зунде оказалась пресноватой, что, вероятно, происходит от тающего льда; однако может статься, что здесь находится значительная река, которая укрылась от наших исследований. В августе месяце здесь господствовал SO-ветер, который при восходе солнца дул довольно сильно, а при закате утихал; погода была бо́льшей частью ясная. Высота барометра всегда при SO-ветре гораздо большая, чем при всех других, какая бы ни была погода. Я приведу здесь только один пример: при SO-ветре в пасмурную погоду высота барометра была 30,20 [767,1 мм], а при NО-ветре, хотя погода была самая ясная, всего 29,50 [749,3 мм]. Средняя температура вне зунда была +9° [+11,75 °С], а в зунде + 11° [+ 13,75 °С].

Отыскав себе пристанище на будущий год, я желал воспользоваться остальным временем, в продолжение которого возможно плавание здесь, для посещения азиатского берега, ознакомления с тамошними обитателями и сравнения их с американцами; для этого утром я направил, при ONO-ветре, курс к S, чтобы осмотреть берег в окрестностях мыса Эспенберга. Широта по полуденной обсервации [наблюдении] была 66°48'47'' с. Ветер утих, и так как весь следующий день, 15 августа, также было безветрие, то мне удалось взять несколько расстояний Луны от Солнца, по которым наша долгота составляла 165°15'30'' з.; показываемая хронометрами отличалась от нее только на несколько минут. Я намеревался пройти мимо Восточного мыса Азии [м. Дежнева] и достичь залива Св. Лаврентия, но так как 16-го и 17-го числа ветер при пасмурной погоде был сильный от S и SSW, то мы подвигались вперед очень тихо.

18 августа. Сильный ветер от S продолжался беспрерывно, и мы были окружены таким густым туманом, какого при подобном ветре у берегов Америки никогда не имели. В продолжение ночи мы несколько приблизились к азиатским берегам; глубина постепенно увеличилась до 31 сажени; температура воздуха так переменилась, что нам казалось, будто мы внезапно перенесены из теплого климата в холодный. Термометр, показывавший в полдень у американских берегов от 9 до 10° тепла [11,25–12,5 °С] понизился до +5° [6,25 °С], вода также была гораздо холоднее; высота барометра была здесь всегда меньше, чем у берегов Америки.

Течение в Беринговом проливе имело постоянно направление к NО и было сильнее у берегов Азии, нежели у берегов Америки. У последних мы не видели китов и моржей, великое множество которых теперь окружало нас. Моржи имеют весьма странный вид, когда поднимают голову перпендикулярно над поверхностью воды: тогда их большие клыки торчат горизонтально. В 3 часа пополудни туман рассеялся; мыс Восточный лежал на SW 45° от нас в 12 милях. Хотя ветер от S принудил нас лавировать, но мы надеялись при тихой воде подвинуться вперед; в 7 часов вечера мыс Восточный лежал на SW 17° от нас, о. Ратманов на SO 39°. Погода стала пасмурной, и ветер усилился.

19 августа. Пролавировав всю ночь при дождливой и бурной погоде, я полагал, основываясь на корабельном счислении, что мы находимся вблизи залива Св. Лаврентия. Густой туман скрывал берег, но в полдень несколько прояснилось, и мы увидели на очень близком расстоянии на SSW вершину горы. Мы до крайности удивились, когда при большей ясности узнали, что гора эта есть мыс Восточный и что мы со вчерашнего дня ни насколько не подвинулись вперед. Течение увлекло нас за сутки на 50 миль к NО, что составляет немного более 2 миль в час. Я вычислил, что при свежем ветре от S скорость течения в самом глубоком месте фарватера у берегов Азии составляет до 3 миль в час.

По-видимому, судьбе угодно было, чтобы мы посетили мыс Восточный, и я направил туда свой курс, но только к северной его стороне, чтобы иметь защиту от южных ветров. Берега этого мыса весьма высоки и покрыты в разных местах вечным льдом; в некотором отдалении мореплавателю кажется, будто от мыса далеко в море простирается коса; вероятно, поэтому и изображен он в этом виде на карте Кука. Но на расстоянии 5–6 миль усматривается весьма низменный берег, примыкающий к горам, и мыс теряет прежний вид косы. На самой внешней оконечности мыса на низменной земле поднимается остроконечная гора, вершина которой обрушилась. Это место представляет величественное зрелище: множество черных обрушившихся и упирающихся друг в друга утесов, между которыми особенно отличается один, имеющий вид совершенной пирамиды.

Это нагромождение страшных утесов заставляет человека размышлять о великих превращениях, которые некогда здесь последовали, ибо вид и положение берегов рождают предположение, что Азия некогда была соединена с Америкой: острова Гвоздева суть остатки бывшего прежде соединения мыса Восточного с мысом Принца Валлийского. Низменная земля образует на W бухту, на берегах которой мы видели большое число юрт в виде малых курганов, обставленных множеством китовых ребер. Мы поплыли в бухту и в полдень бросили якорь на 18 1/2 сажени глубины, где нашли грунт ил.

Лишь только мы стали на якорь, как к «Рюрику» приблизилась байдара с 11 человеками; они молча объехали несколько раз вокруг корабля и рассматривали его с большим вниманием, но не решались взойти на шканцы, хотя хорошо понимали знаки, которыми мы их приглашали. Указывая сперва на бывшие при них разные пушные товары, а потом на свои жилища, они направились туда, кивая нам, чтобы мы за ними последовали; вероятно, они были отправлены для разведывания. Среди их оружия мы заметили одно ружье.

Я приказал спустить на воду две шлюпки, и мы в 2 часа отправились к берегу. Хотя чукчи приняли нас довольно дружественно, но обнаружили недоверчивость, так как не допустили приблизиться к их жилищам: 50 человек, вооруженных длинными ножами, встретили нас у самого берега и пригласили сесть на разостланных шкурах, сами сели вокруг нас; другой отряд скрывался позади жилищ и, как казалось, наблюдал за нами. Такие предосторожности не только лишили меня возможности осмотреть их жилища, но делали наше пребывание на берегу не совсем безопасным; однако мы беседовали, как только могли, и я одарил двух начальников, сидевших подле меня отдельно от прочих, разными мелочами и навесил каждому на шею по медали.

Крайне неопрятная одежда, грязные дикие лица и длинные ножи придавали этой группе вид разбойничьей шайки; из их обращения, которое мало-помалу делалось более смелым, я заключил, что они часто бывают в сношениях с русскими. Этот народ мало отличается по виду от американцев, лодки и оружие у них те же, копья снабжены, как и у жителей берегов Америки, широкими железными наконечниками; они одинаково украшаются бисером, который, однако, у чукчей несколько мельче. Главное различие обоих этих народов в том, что чукчи не носят под губой моржовых костей; притом они, кажется, превосходят американцев в росте и крепости.

Женщины, вероятно, бежали, ибо мы ни одной не видели. Спустя час мы возвратились на корабль в сопровождении трех байдар, на которых находились оба помянутых начальника; прежде всего каждый из них подарил мне по лисьему меху, после чего взошли с своими провожатыми на шканцы, не обнаруживая ни малейшего страха. С большим удовольствием они ели наши сухари и с некоторой даже жадностью запивали их водкой. Табак они не курят, но нюхают и жуют его.

Начальник вошел с несколькими провожатыми в мою каюту; здесь они равнодушно смотрели на все, кроме большого зеркала, перед которым остановились, как очарованные. Они внимательно и пристально рассматривали свои изображения, а когда один из них сделал движение, которое увидел в зеркале, то все поспешно вышли из каюты, не говоря ни слова. На шканцах они начали рассказывать оставшимся тут товарищам, один из которых обнаружил желание увидеть зеркало; я свел его в каюту, но он не отважился войти, а только просунул голову в дверь и, увидев себя в зеркале, тотчас убежал. B продолжение путешествия я часто замечал, что северные народы страшатся зеркала, южные же, напротив, рассматривают себя в нем с большим удовольствием.

После полудня поднялся легкий ветер от NО, которым я тотчас воспользовался и вступил под паруса. На якорном месте мы нашли, что скорость NО-течения составляла одну милю в час; такая малая величина объяснялась тем, что это место защищено от S мысом Восточным. Тысячи моржей забавлялись около нашего корабля и ревели, как быки; между ними иногда были видны киты, которые метали высокие фонтаны; они подходили очень близко к «Рюрику» и, казалось, вовсе его не страшились. Один большой кит, покрытый раковинами и морскими растениями, метал свои фонтаны так высоко, что брызги попадали нам в лицо; он так долго оставался на поверхности воды, что за это время можно было пустить в него до 20 острог.

20 августа. Всю ночь ветер был слабый, с рассветом же сделался свежим и утвердился в NО. Мы плыли по 7 миль в час, но вперед подвигались медленно; следовательно, течение от S удерживает свою силу и при свежем N-ветре. До полудня был туман и шел сильный дождь, однако мы плыли прямо к заливу Св. Лаврентия, и в то самое время, когда нам была необходима ясная погода, дождь прекратился и туман исчез; мы увидели, что находимся перед самым заливом. В 3 часа пополудни мы обогнули небольшой песчаный остров, образующий здесь настоящую гавань, в которой и бросили якорь на 10 саженях глубины, найдя грунт ил. На NО мы видели около небольшого возвышения несколько чукотских шалашей. Вскоре к нам приблизились две байдары с 20 человеками чукчей, которые громко пели; они осторожно остановились в некотором отдалении, я начал манить их к себе, и они безбоязненно взошли на корабль.

Я велел снарядить две шлюпки, чтобы посетить обитателей в их жилищах и наполнить на берегу несколько бочек водой; щедро одаренные и весьма довольные чукчи следовали за нами. Прежде чем дойти до их жилищ, нам надлежало подняться на возвышение по весьма затруднительной дороге, идущей через места, покрытые льдом и снегом, и через топкие мшистые болота.

Лед и снег не растаяли здесь еще с прошлого года, и весь берег был покрыт ими, между тем как в Америке вершины высочайших гор уже очистились от снега; там взору мореплавателя представляются покрытые тучной зеленью берега, а здесь его поражают черные и мшистые утесы, покрытые снегом и ледяными сосульками. Даже одна мысль быть принужденным прожить здесь свой век приводит в ужас; и вместе с тем находят люди и счастье и довольство в этой самой природой, так сказать, забытой стране!

Мы нашли 12 летних жилищ, которые были построены из пирамидально составленных длинных жердей, покрытых шкурами разных морских зверей; огонь разводится в середине такого шалаша, а вверху находится отверстие, через которое выходит дым. Шалаши были больше тех, которые я видел прежде; они имели 12 шагов в поперечнике и были вышиной в 2–3 сажени; обитатели их, кажется, принадлежат к кочующим племенам, – я заключил это из множества нарт.

Жилища были поставлены в один ряд; среднее принадлежало начальнику, человеку старому и почтенному, имевшему вид здоровый, но лишившемуся употребления ног. Все обитатели скрылись в свои жилища и держали, как мне казалось свое оружие в готовности; один только помянутый старец сидел с двумя молодыми людьми в нескольких шагах от своего шалаша на разостланной коже и, узнав, что я начальник, просил сесть по правую сторону. Первое его старание было сделать мне понятным вопрос – нет ли у меня человека, который разумел бы их язык. Но того мне и недоставало; только один матрос, взятый на Камчатке, зная язык коряков, понимал несколько слов и здесь; хотя его сведения были весьма скудны, он был довольно полезен. Из имевшегося при мне словаря наречий сидячих чукчей, приложенного к путешествию капитана Крузенштерна, они не разумели ни слова.

Я велел сказать старцу, что мы русские и их друзья, пришли сюда единственно для снабжения пресной водой и просим его отпустить нам несколько оленей. Долгое нужно было время, чтобы толмач мой успел перевести эти слова; наконец старец его понял и обещал позаботиться о доставке оленей, однако старался растолковать, что на это понадобится несколько дней, поскольку оленей надо пригнать издалека. Так как матросы со времени отплытия из Чили редко получали свежее мясо, то я был крайне обрадован обещанием старца и щедро одарил его; хотя он принимал все охотно, но изъявлял сожаление, что не в состоянии достойным образом одарить меня.

Я уверял его, что не желаю ничего, как только чтобы он принял мои подарки, но он с прискорбием кивал головой и дал какое-то приказание одному из своих людей, который стремглав побежал в шалаш, возвратился и положил к моим ногам шубу, но я решительно остался при своем намерении ничего не принимать. Затем прочие чукчи, как мужчины, так и женщины, начали вылезать из своих шалашей, сели в кружок около нас и рассматривали с большим любопытством.

Одна молодая женщина по повелению старца поднесла мне чашку с китовым жиром, который я, однако, никак не мог есть, потому что от первого угощения сохранил непреодолимое отвращение к этой пище. Я приобрел высочайшую доверенность и благорасположение женщин, когда роздал им бисер и иголки; последние они именуют «тетита». По вторичному приглашению старца я вошел в его шалаш, в котором господствовала ужаснейшая неопрятность; на огне стоял большой медный котел, шалаш был перегорожен растянутыми кожами на несколько отделений, в которых находились сделанные из мехов теплые постели. Чайник и разная другая домашняя утварь доказывает, что они ведут торговлю с русскими. Время было уже довольно позднее, когда мы оставили их шалаши, сопровождаемые чукчами, часто повторявшими слово «тарома», которое они употребляют как для приветствия, так и при прощании.

Основываясь на приобретенном мною знании чукчей, я не могу согласиться с мнением, что лица у них длиннее обыкновенных азиатских; у всех видны большие выдающиеся скулы и маленькие китайские глаза; если головы у иных не совсем похожи на азиатские, то это происходит, может быть, от близкого соседства русских. Бороды у них нет, как и у прибрежных американцев; вообще я нахожу незначительные различия между этими двумя народами и склоняюсь считать их происшедшими от одного племени. Чукчи, которых мы видели, были крепкого сложения и выше среднего роста, – такими я нашел и американцев; одежда и в той и в этой стране совершенно одинаковая, с той только разницей, что американцы опрятнее, да и изделия их, казалось, выработаны с бо́льшим искусством и изяществом.

Наш живописец с большой точностью изобразил одежду этих народов. Их оружие состоит из луков, стрел, ножей и копий. Они имеют ножи трех родов: первый, длиной в аршин, носят в ножнах, на левом боку; другой, немного короче, прячут под одеждой на спине так, что рукоятка видна на один дюйм выше левого плеча; третьего рода ножи, длиной в полфута, засовывают в рукав и употребляют только для работы. Женщины татуируют себе лица и руки. Мы заметили как здесь, так и на противолежащем берегу, что тут господствуют глазные болезни; причиной этому, вероятно, должна быть продолжительная зима, ибо на открытом воздухе глаза помрачает блеск снега, а в юртах вредит копоть от масла.

21 августа. Вчера велел я сделать все приготовления к поездке, которую вознамерился предпринять для осмотра бухты и для выяснения ее протяженности на W. Но утром погода была весьма дурная, а когда около полудня прояснилось, то нас посетили на шести байдарах жители деревни Нунягмо (к которой приставал некогда Кук) со своими женами, Прежде чем пристать к кораблю, они несколько раз медленно объехали вокруг него, распевая песни; на каждой байдаре один из чукчей бил в бубен, а другой плясал под эту музыку, делая движения руками и всем телом. Наконец, они все взошли на корабль (исключая женщин, из которых только одна взошла на шканцы и была зарисована).

Не обнаруживая ни малейшей недоверчивости, они обнимали матросов и с ними пели и плясали; я велел поднести им по чарке водки, которая еще более увеличила и без того уже веселое расположение духа чукчей. Один из них имел совершенно русское лицо, и некоторые из нас были того мнения, что он действительно русский, но не хотел только в том открыться; он отличался от прочих большой бородой, которую, однако, без всякой боязни дал обрить одному матросу. Я объявил гостям желание видеть на берегу их пляски, поскольку на корабле из-за тесноты это было неудобно; чукчи оставили «Рюрик» с радостными криками, чтобы сделать на берегу нужные приготовления. Я должен здесь заметить, что чукчи и американцы, которых мы видели, отличаются от всех прочих северных народов постоянно веселым расположением духа.

В 3 часа пополудни, вооружась как следует, мы на трех гребных судах отправились к берегу. Жители деревни Нунягмо расположились на низменном месте недалеко от шалаша вышеупомянутого старца; их байдары были вытащены на берег и поставлены в одну линию, так что могли служить некоторой обороной против какого-либо нападения; за этой же линией расположено было их оружие в наилучшем порядке. Вероятно, у них эта предосторожность взята за правило из-за непрестанной войны, которую они ведут как между собой, так и с американцами. Они вышли навстречу нам и просили сесть на звериные кожи, разостланные напротив байдар; перед началом плясок я одарил женщин иголками и бисером, а мужчин листовым табаком.

Затем был открыт бал танцем соло: старая, неопрятная и до крайности безобразная женщина выступила на сцену; не сходя с места, она делала самые странные и утомительные телодвижения, ворочала глазами и была столь искусна в кривляньях, что рассмешила всех зрителей. Музыка состояла из бубнов и многоголосного пения, которое, однако, для европейского уха не могло быть приятно. Потом поодиночке выступало несколько мужчин и женщин, но никто не мог достигнуть до совершенства старухи. В заключение было показано зрелище иного рода: 12 женщин, сев одна подле другой в полукруг, спинами внутрь, пели и старались движениями рук и тела выразить содержание песни. По окончании этого увеселения отправились мы на корабль.

22 августа в 8 часов утра мы оставили при ясной погоде и умеренном SO-ветре «Рюрик» и, пройдя на баркасе и байдаре 12 1/2 мили, около полудня достигли находящегося на южном берегу залива Св. Лаврентия мыса, у которого оканчивается опись вице-адмирала Сарычева. Здесь я решил остановиться для определения полуденной высоты Солнца и нескольких углов.

Мы нашли широту 65°43'11'' с. Склонение же компаса было 23° О. На мысе мы увидели нескольких людей, которые собрались было обратиться в бегство; мы поспешили остановить их несколькими подарками, а они, к нашему удовольствию, отдарили нас 16 дикими гусями и двумя тюленями. Мы не теряли ни одной минуты. Каждый матрос сделался поваром, и пяти гусей было достаточно, чтобы нас насытить; остальные оставлены для товарищей на «Рюрике». Берега этого залива не заселены, но посещаются чукчами для звериной ловли. Казалось, что гуси пойманы были силками, а тюлени убиты из лука. Эти добрые люди, осмотрев нас и удовлетворив тем свое любопытство, продолжали путь на восток к входу в залив. Мы, подкрепив силы хорошим обедом, предприняли дальнейшее плавание к NW, куда залив простирался между высокими цепями гор. Поскольку наши суда были нагружены, мы не могли поместить в них тюленей и оставили их на берегу до возвращения.

Пройдя три мили, мы достигли двух высоких и утесистых островов, обитаемых одними морскими птицами. Лежавший на востоке остров, имевший около трех миль в окружности, я назвал о. Храмченко, по имени моего старшего штурмана, а меньший, находившийся на западе, о. Петрова, по имени второго штурмана. До этого места было более 20 саженей глубины, а между островами только 12 саженей. Когда же мы прошли мимо островов, то глубина постепенно уменьшалась до 8 саженей, грунт повсюду ил; здесь вода совершенно спокойная, и корабли могут стоять около самого берега, что бывает весьма выгодно в случае каких-либо починок; здесь никакой шторм не может вредить кораблям.

Пройдя с полудня 7 1/2 мили, мы достигли конца залива, замыкавшегося округлой мелкой бухтой, имеющей 4 мили в окружности; две небольшие речки самой чистой воды низвергаются через несколько порогов и впадают в эту бухту. Из-за мелководья мы привалили к берегу у входа в бухту близ южного мыса, где я решил переночевать. Солнце было еще довольно высоко, естествоиспытатели воспользовались этим временем для прогулки по берегу, а я сопровождал их; вид этой страны еще печальнее, нежели в Беринговом проливе, хотя этот последний лежит далее к северу. Мы видели несколько плохих ив, кое-где низенькое растение, изредка цветок, и все это было окружено высокими, с покрытыми снегом вершинами, горами, круто поднимающимися из воды. Скалы состоят из выветрившегося гранита. На песчаном берегу приметил я свежие следы необычайно большого медведя.

23 августа в 5 часов утра мы оставили место ночлега при весьма хорошей погоде и попутном ветре, но были принуждены оставить наших тюленей, которые, вероятно, достались в добычу хищным зверям и птицам. Чукчи, убившие кита и вытащившие его на песчаный остров, занимались разрезыванием его; они уделили нам несколько китового жира и не могли понять, как мы гнушались такой лакомой пищей. Прибыв в 11 часов на «Рюрик», я получил через нарочного известие от нашего старого друга о пригоне четырех живых и привозе трех убитых оленей; он велел просить меня принять их в подарок от него и его подчиненных и для этого приехать к нему на берег.

 

 

Отправясь туда вскоре после обеда, мы еще застали там жителей деревни Нунягмо. Сперва мне отдали убитых, а потом живых красивых и резвых оленей, которые, водимые на длинных ремнях, высокими прыжками сшибали с ног своих вожатых; они сделались еще резвее, когда почуяли, что нечто чуждое их окружает. Старик спросил меня, не лучше ли их убить; едва я согласился, как все четыре оленя в одно мгновение пали мертвые на землю по первому удару их хозяев, попавшему прямо в сердце. Я старался доказать мою благодарность разными подарками и оставил как старика, так и его подчиненных весьма довольными моей щедростью.

25 августа. Мое намерение выступить еще сегодня из залива Св. Лаврентия не могло осуществиться из-за ветра от S, да и понижение ртути в барометре предвещало продолжительную дурную погоду. Весь день мы имели множество гостей, а вечером пришли от S пять байдар, как я после узнал, из Мечигменской губы; они также посетили нас и отправились на ночь к берегу, обещая повторить на следующий день свое посещение. С ними были жены, дети и все их хозяйство; их начальник, пожилой уже человек, имел ружье, которое, однако, было в весьма дурном состоянии. Оленье мясо мы нашли чрезвычайно вкусным.

26-го числа было совершенное безветрие, продолжавшееся до полудня 27-го числа; тогда настал от SО слабый ветер, который вскоре усилился и в 2 часа внезапно превратился в шторм, столь жестоко свирепствовавший, что я опасался за канаты. Шторм продолжался до 12 часов ночи и мало-помалу начал утихать; в продолжение его самая меньшая высота барометра была 28,70 [729,0 мм]. 28-го вечером погода выяснилась, но свежий SО-ветер не позволил вступить под паруса. После полудня я поехал на берег, чтобы пригласить старца, моего друга, на корабль. Чукчи, пришедшие из Мечигменской губы, расположились на берегу, но я пробыл у них недолго и пошел к старцу, который хотя и очень обрадовался моему посещению, но только с большим трудом согласился отправиться на корабль.

Не столько старость, сколько опасение, что я увезу его с собой, сделала его несговорчивым. Когда я старался для его успокоения внушить ему, что ветер противный, он отвечал: «Никакой ветер не может вас удержать, вы плаваете и против ветра». Чукчи удостоверились в этом на наших судах, быстро идущих в бейдевинд; каждый раз, когда мы при противном ветре плыли к берегу, множество чукчей собиралось на нем, чтобы видеть это чудесное для них явление. Их байдары могут плыть под парусами только при попутном ветре. Наконец, старец решился отправиться к нам; молодой крепкого сложения чукча взвалил его к себе на плечи и без малейшего усилия нес с горы на гору.

Пока я был занят приглашением старца, один чукча из Мечигменской губы силой отнял у одного из моих матросов ножницы и даже обнажил свой нож, чтобы защитить свою добычу. Это происшествие вызвало бы кровопролитие, если бы туда случайно не подоспел один из подчиненных моего приятеля, который стремглав бросился со стрелой на злодея и отнял у него похищенное; начальник последнего также поспешил туда. Когда я стал укорять, что его люди ведут себя дурно, – не сказав ни слова, он повел меня к одному месту, где на земле был начерчен круг, имевший около одной сажени в поперечнике: по этой черте виновник должен был бегать безостановочно в одну сторону.

Это наказание столь же мучительно, как и необыкновенно; я не думаю, чтоб кто-либо мог долго бегать таким образом, не упав от истощения. Старец, следовавший за мной на собственной байдаре, был поднят на корабль и внесен в каюту двумя почетнейшими чукчами. Все они вели себя столь благопристойно, что могли бы служить примером и некоторым европейцам, посещавшим мой корабль.

Множество находившихся здесь новых для них предметов возбудили их внимание и подали, как мне казалось, повод для глубоких размышлений. Я велел поднести гостям чаю, употребление которого было им еще неизвестно: они выжидали, чтобы видеть, что́ я стану делать со своей чашкой, а потом последовали моему примеру; сладкий чай им очень понравился. Чукчи находятся в вечной вражде с американцами: мой гость называл их просто злодеями. Он рассказывал, что американцы принимают личину дружелюбия только пока чувствуют себя слабее, но как только признают себя сильнейшими и не усматривают никакой для себя опасности, то без малейшего зазрения грабят и умерщвляют чужестранца; на этот случай, говорил он, они носят ножи в рукавах, а своих жен используют для приманки чужестранцев.

Увидев несколько написанных нашим живописцем изображений жителей берегов Америки, они тотчас узнали их по костям под нижней губой, а один из гостей, обнажив нож, с пылкостью воскликнул: «Где бы я ни встретил такого человека с двумя костями, то пронзил бы его!» На вопрос, откуда американцы получают железо, мне ответили: из Колымы. Они многое говорили об этом, однако мой толмач мог понять только то, что американцы отправляются водой к северу вблизи Колымы; но производят ли они там торговлю с русскими или с чукчами – того я не мог узнать. По прошествии получаса старец оставил корабль; мои подарки он принимал неохотно, так как полагал, что не мог достойно меня отдарить.

В прочих я не заметил такой щепетильности: подобная забота не мешала им принимать все с сердечным удовольствием. Старцу я дал письмо, в котором изъявил мою благодарность за ласковый прием; после некоторого толкования, казалось, он понял это и тщательно спрятал письмо. Я просил его держать несколько оленей в готовности к тому времени, когда я в будущем году опять сюда прибуду; он охотно обещал это, прибавив, что тогда наделит меня ими с избытком.

Сегодня последний день нашего пребывания в заливе Св. Лаврентия. В заключение я хочу прибавить некоторые замечания и наблюдения, произведенные мною здесь. Поскольку этот залив достаточно известен из путешествий капитана Биллингса и вице-адмирала Сарычева, то я считаю излишним давать его подробное описание. При всей бесплодности и бедности этой страны она изобилует пушным товаром, которого мы видели великое множество, хотя чукчи его не променивали. Наиболее попадается здесь яврашка, строящий в земле жилища с двумя выходами, перед одним из которых обыкновенно сидит, посвистывая. Из его шкурок делается легкая летняя одежда. Чукчи его ловят, наливая воду в одно отверстие и таким образом заставляя выходить в другое. Береговых птиц здесь, кажется, нет; мы ни одной не видали.

Когда чукчи чему-либо удивляются, то часто повторяют слово «мезенки»; когда зовут кого-либо, то говорят: «туму-тум». Старец говорил, что теперь приближается время сильных штормов и что последняя буря была только слабый ветер. Он старался нам разъяснить, что во время настоящего шторма никто не может устоять на ногах и должен лечь плашмя на землю. Пойманный чукчами кит был снесен с берега во время последнего шторма и пошел неподалеку от нас на дно; поскольку из головы было вырезано большое количество мяса и жира, задняя часть получила перевес и опустилась. Место это имело 7 саженей глубины, что составляло 2/3 длины всей туши.

Средняя широта нашего якорного места, выведенная из нескольких наблюдений, была 65°39'33'' с. Склонение компаса 24°45' О. Широта западной оконечности низменного острова 65°37'38'' с., долгота по хронометрам 171°12'30'' з.

29 августа утром поднялся слабый ветер от N, которым я немедленно воспользовался; до полудня мы обошли низменный остров; ветер дул от N и NО, и я направил курс к восточной оконечности залива Св. Лаврентия для исследования его. К вечеру мы потеряли берег из виду, ветер усилился и все предвещало бурю, которая вскоре и началась от NО. Наиболее она свирепствовала около полуночи, и хотя марсели были зарифлены, я все-таки опасался, что сильные порывы ветра сорвут их вовсе; однако я должен был нести паруса, чтобы не быть снесенным к берегу.

Волны быстро одна за другой высоко вздымались острыми вершинами; никогда наш маленький «Рюрик» не был подвержен такой ужасной качке, как теперь: едва один бок корабля погружался в море, как следующая волна перекидывала его на другую сторону; я до сих пор не понимаю, как мачты выдержали такую жестокую качку. Во время бури шел проливной дождь. Положение наше было весьма опасно как из-за ужасной темноты, в продолжении которой все работы производились ощупью, так и морского течения и близости берега.

30 августа в 7 часов утра буря утихла, и погода сделалась ясной. Около полудня ветер поворотил к N и постепенно крепчал, а в 8 часов вечера подул от W. Зыбь хотя и была большая, но правильная. Полагая, что нахожусь в близости о. Св. Лаврентия, я велел лечь в дрейф, так как из-за сильного течения не мог полагаться на корабельное счисление и опасался попасть в ночной темноте на берег.

31-го числа в 4 часа утра я продолжал при умеренном ветре плавание к SSO. Горизонт был покрыт густыми непроницаемыми облаками, а так как из-за этого определение положения восточного берега о. Св. Лаврентия было невозможно без большой потери времени, то я решил миновать его; мне было необходимо прибыть заблаговременно в Уналашку, чтобы оттуда отправить нарочного в Кадьяк для получения нужного мне на следующий год толмача. Такой нарочный посылается на байдаре, поднимающей трех человек, вдоль южного берега п-ова Аляски; в позднее время года невозможно предпринять это путешествие, которое даже летом можно считать отважным, поскольку такие байдары или почты, как они называются в Уналашке, часто погибают. В полдень на короткое время проглянуло солнце; воспользовавшись этим, мы определили широту 63°13' с. Долгота по корабельному счислению 167°54' з. Отсюда я направил курс к StО 1/2 О; глубина, бывшая сначала в 19 саженей, постепенно уменьшалась, так что в полночь было только 15 1/2 сажени, грунт ил. При пасмурной и дождливой погоде ветер переменялся и дул то от NW, то от NО.

1 сентября в 9 часов утра сильный ветер дул от NW. Глубина составляла только 13 1/2 сажени, а грунт был серый песок. Ветер усилился до такой степени, что мы зарифили паруса, барометр предвещал сильную бурю. Положение было весьма опасно, ибо жестокий северо-западный ветер не позволял взять направление к W, которое одно только могло избавить нас от опасности попасть на мель. Зарифив марсели, которые из-за шторма надлежало бы крепить совсем, я стал править к WSW 1/2 S. К 11 часам глубина уменьшилась до 9 саженей, и я находился в крайнем беспокойстве; положение наше стало еще опаснее, но около полудня мы нашли внезапно 15 саженей глубины, которая до 6 часов вечера была одинаковая, а к ночи, когда и ветер утих, еще увеличилась, так что мы избежали угрожавшей нам опасности; в продолжение ночи и небо выяснилось.

2 сентября. Величественный восход солнца, зрелище, какого мы давно не видели, предвещал прекрасный день; дул свежий ветер от запада, и я правил на StO к Уналашке. Перед самым полуднем я взял несколько высот Солнца, по которым определил широту 59°42'30'' с.; долгота по хронометрам 169°53' з. Глубина составляла 26 саженей, грунт был мелкий белый песок.

3 сентября в 6 часов пополудни был усмотрен с салинга о. Св. Павла на StW в 20 милях; видны были только три небольшие возвышения, едва поднимавшиеся над горизонтом. Множество морских птиц летало настолько безбоязненно около корабля, что мы поймали нескольких. На следующее утро мы миновали о. Св. Георгия в 18 милях; он лежал на W от нас. Сильный NNW-ветер способствовал быстро плыть к Уналашке; в 8 часов утра мы усмотрели на S корабль в большом отдалении. Этот корабль был первый, встреченный со времени отплытия из Бразилии; в этом море мы менее всего могли ожидать такой встречи. Догнав его в полдень, я велел поднять флаг, двухмачтовая шхуна сделала то же самое. Из кратких переговоров я узнал, что она принадлежит Российско-американской компании и, нагрузив пушные товары на островах Св. Павла и Св. Георгия, везет их на о. Ситку.

5 сентября. Претерпев ночью сильную бурю, мы находились по корабельному счислению в 20 милях от Уналашки; густой туман, скрывавший берег, лишил нас надежды достичь сегодня гавани. В 5 часов дня туман на самое короткое время несколько рассеялся, и мы увидели на небольшом расстоянии высокий берег, который я принял за NО-оконечность о. Уналашки; туман вскоре опять покрыл землю, и мы должны были пуститься в море и лавировать всю ночь при мелком дожде и слабом NО-ветре.

6 сентября с наступлением дня туман исчез, и NО-оконечность острова, которую мы теперь совершенно ясно видели, находилась от нас только в 6 милях. Редко встречает мореплаватель такое безотрадное зрелище, какое представляет этот остров, особенно с NО-стороны. Черные берега, покрытые лавой, отвесно подымаются из моря. Весь остров состоит, как кажется, из одних остроконечных гор, стоящих близко одна около другой; некоторые из них так высоки, что достигают облаков. Сегодня даже самые высочайшие вершины гор очистились от облаков и лучи солнца, преломляясь на ледяном покрове, придавали ему розовый цвет. В 6 часов поднялся умеренный ветер от SО; для нас он был противный, и мы были принуждены весь день и всю следующую ночь лавировать вблизи Уналашки.

7 сентября, наконец, поднялся слабый попутный ветер от NО, которым мы воспользовались и направили свой курс к гавани Иллюлюк, где Американская компания имеет поселение; едва мы приблизились ко входу в гавань, окруженному высокими горами, как наступил совершенный штиль. Перед входом в гавань нет возможности стать на якорь, ибо и 100 саженями нельзя достать дна; притом плавание в гавань сопряжено с опасностью от часто случающихся шквалов, могущих легко вынести корабль на берег. Между тем о прибытии корабля стало известно в гавани. Крюков, правитель конторы Американской компании, прибыл к нам с пятью большими 24-весельными байдарами, чтобы буксировать нас в гавань; за такую внимательность мы были весьма благодарны, ибо без этого не смогли бы войти в гавань сегодня. Множество алеутов, приехавших из любопытства на маленьких байдарах, вмещающих только по одному человеку, представляли странное зрелище.

В час дня мы бросили якорь в восточной части Капитанской гавани напротив деревни Иллюлюк. Якорное место здесь совершенно безопасно, и эта гавань была бы лучшей в свете, если бы вход и выход из нее не были сопряжены с такими затруднениями. Крюков, желая доставить нам удовольствие, велел истопить для нас баню, которая необходима всякому русскому после долговременного путешествия; наше наслаждение усилилось еще живым воспоминанием о любезном отечестве. Хотя на Уналашке и на прочих Алеутских островах находилось только 12 голов рогатого скота, принадлежащих Американской компании, тем не менее Крюков приказал убить одного быка и ежедневно присылал свежее мясо на всю команду, а из своего собственного огорода снабжал нас картофелем, репой и редькой, единственными произрастающими здесь овощами. Свежие запасы придали нам всем новые силы, и я с удовольствием видел, что весь мой экипаж совершенно здоров.

8 сентября утром в гавань вошло маленькое судно «Чирик», которое мы видели между Уналашкой и о. Св. Павла. Капитан этого судна рассказал мне, что с о. Св. Павла в ясную погоду на SWtW виден остров; он предпринимал в нынешнюю экспедицию поиски, но ему препятствовал туман. Крюков, за несколько лет перед этим живший на о. Св. Павла, также уверял меня, что в ясную погоду видел оттуда берег. Я твердо вознамерился исследовать эту страну в следующем году во время плавания к Беринговому проливу; если этот остров действительно существует, то я надеюсь его найти.

 

 

Вследствие данной мне инструкции, надо было отправиться от Уналашки к Сандвичевым островам, чтобы дать экипажу отдых и запастись там свежими припасами для предстоящего плавания в Южное море. Но, по всем известиям, собранным мной о Сандвичевых островах у капитанов кораблей Американской компании, не мог я иметь никакой надежды на получение там провизии; поэтому я решил отправиться в Калифорнию, дать экипажу в превосходнейшем порту Св. Франциска несколько недель отдыха, починить корабль, запастись водой, дровами и продовольствием, а уже потом посетить Сандвичевы острова на короткое время.

В Уналашке я не мог долго оставаться, поскольку плавание здесь в позднее время года опасно из-за часто свирепствующих сильных бурь; поэтому поспешил я налиться водой, чтобы без потери времени отправиться опять в путь. Между тем я составил реестр всем моим потребностям на будущий год и вручил его правителю конторы Американской компании, который по распоряжению находящегося в С.-Петербурге Главного правления обязан был исполнить мои требования. Они состояли в следующем:

1. Построить одну 24-весельную байдару, две одноместные и две трехместные.

2. Нанять 15 человек здоровых и сильных алеутов, опытных в управлении байдарами, снабдив их всей нужной амуницией.

3. Заготовить для всего экипажа камлайки из сивучьих кож.

4. Немедленно отправить нарочного на о. Кадьяк, чтобы через правителя тамошней конторы Американской компании получить толмача, знающего языки народов, населяющих берега Америки к северу от п-ова Аляски.

Последнее требование было самым трудноисполнимым, ибо позднее время года угрожало непрерывными штормами, от которых маленькое судно подвергалось величайшей опасности, тем более что приставание к берегу в открытом океане очень трудно, а часто даже совершенно невозможно. Но получение толмача было для меня слишком важно; к счастью, нашлись три отважных алеута, которые сами вызвались в эту поездку.

11 сентября. По случаю вчерашнего торжества именин государя императора Крюков давал на берегу обед всему экипажу; после обеда мы пошли в просторную землянку, в которой было собрано множество алеутов для плясок. Оркестр состоял из трех алеутов с бубнами, которыми они производили простую, печальную, состоявшую из трех тонов музыку. На сцену выступало только по одной танцовщице, которая, без всякого выражения сделав несколько прыжков, скрывалась между зрителями. Мучительно было смотреть на этих людей, принужденных прыгать передо мною; мои матросы, также чувствуя скуку и желая развеселиться, запели веселую песню, а двое из них, став на середину кружка, сплясали.

Этот быстрый переход от печали к радости развеселил всех нас, и даже на лицах алеутов, стоявших до этого с повисшими головами, блеснул луч веселья. Один промышленник Американской компании, оставивший отечество в цвете лет и здесь поседевший, вбежал внезапно в дверь и, воздев руки к небу, воскликнул: «Так это русские, русские! О, дорогое, любезное отечество!» На его бледном лице изображалось в эту минуту блаженное чувство, слезы радости оросили его, и он скрылся, чтобы предаться своей горести. Меня поразила эта сцена, я живо представил себе положение старца, со скорбью вспоминавшего о своей юности, счастливо проведенной в отечестве. Он прибыл сюда в надежде приобрести здесь достаточное состояние, чтобы наслаждаться потом беззаботной старостью в кругу своего семейства, но должен был, подобно многим другим, окончить жизнь в этой стране.