Из всех частей Сибири ее длинная юго-восточная, можно сказать, привеска, названная Камчаткою, была открыта всех позже. Эта земля, имеющая приблизительно форму и величину Италии, вся окружена океаном и только посредством неширокого перешейка соединена с материком. Южная ее часть вдается от континента на 1100 верст в море.

Когда, каким путем и под чьим предводительством казаки вторглись в пределы этого полуострова — с точностью определить нельзя. Одно, кажется, верно, что это не совершалось морским путем, а с севера от реки Анадыря.

В 1696 г. водворившийся на Анадыре отрядный начальник Владимир Атласов послал своего офицера Морозко с 16 казаками по направлению к югу и вскоре последовал за ним с большим числом войска. Этот Атласов считается, собственно, открывателем и покорителем Камчатки.

По его стопам пошли в начале восемнадцатого столетия еще другие казачьи начальники, основавшие в 1701, 1702 и 1703 гг. остроги на берегу Камчатки, самой большой реки восточной стороны, а равно на западной стороне у устья реки Большой. Русские нашли в Камчатке несколько потерпевших крушение японских моряков и, кроме того, японские рукописи.

Это обстоятельство, а равно и то, что камчадалы им рассказывали, что земля их еще далеко простирается к югу, вселило в них убеждение, что Камчатка доходит до Японии.

После неоднократно повторенных попыток и упорной борьбы с местными жителями русские, наконец, в 1706 г., преодолевая все встречавшиеся им препятствия, дошли до южной оконечности Камчатки (мыса Лопатки), где они увидали перед собою Курильскую гряду, крайний остров которой действительно примыкает к Японии.

Казаки вслед за сим ринулись и на эти острова и устремились на Японию. В 1712 и 1713 гг. казак Иван Козыревский несколько раз плавал к Курильским островам, посылал об этом донесения в Москву, которые содержали довольно точные описания качества и положения этих островов, вплоть до самой Японии.

Таким образом, обогнув по морю чукотскую землю и покорив Камчатку, русские явились открывателями и властителями всего прибрежья северо-восточной оконечности Старого Света.

В начале XVIII столетия они владели, стало быть, морским прибрежьем в 2200 километров длины, в виду северо-западной окраины Америки, вдоль которой проходил будто бы «пролив Аниан», тщетно отыскивавшийся со времен Кабота и Кортереаля. Вскоре после этого русские неминуемо должны были пробраться как в Японию и Китай, так и в Америку.

 

 

Первыми признаками и указаниями существования «Большой Земли» на востоке служили для русских пригоняемые к берегам Камчатки стволы деревьев такой величины и породы, каких они и на этом полуострове не встречали. Бесчисленные стаи птиц прилетали по временам с востока и опять туда улетали. Попадались киты с такими гарпунами (острогами), каких в Камчатке не употребляли.

Иногда море выбрасывало на берег лодки совершенно незнакомой постройки и еще другие совсем необычные предметы. Наконец, было также замечено, что морская волна у северных берегов Камчатки была гораздо меньше, гораздо короче, чем у южных, в Тихом океане, и из этого заключали, что здесь, должно быть, находится внутреннее море, которое с востока, вероятно, так же окружено землею, как с запада Азиею.

При часто повторявшихся стычках с чукчами, переплывавшими издавна нередко за море, русским иногда попадались в плен люди, которые носили продетые в губах моржовые зубы, в виде серег.

От них и от приезжавших к ним в гости американских друзей их или от военнопленных казаки узнали, что «Большая Восточная Земля» не остров, а обширная область, бесконечная страна с большими реками, наполненная лесами и горными хребтами. При денной погоде эта земля была видна с мысов Восточной Азии.

В Азии о Северо-Западной Америке имели, должно быть, самое выгодное понятие, хотя она, в сравнении с более южными местностями, и сурова, и неплодородна, и ей не без основания дали название американской Сибири; тем не менее в том месте, где Новый и Старый Свет сходятся так близко между собою, первый из них является в более умеренном виде, с более умеренным климатом.

Холодный восточный ветер постоянно немилосердно бичует восточные окраины Азии, и большую часть года они коченеют под снегом и льдом, лишенные почти всякой растительности. Напротив того, западные окраины Америки ограждены от востока высокими горными хребтами, они открыты для умеряющих холод западных ветров и для более теплых морских течений.

Там климат более влажный, а вследствие этого и бо́льшая растительность; до самого морского прибрежья простираются там нередко прекрасные леса. Между востоком и западом там значительная разница, которая повторяется на каждом острове, на каждом полуострове из окружающих Северный полюс земель.

Все эти привлекательные слухи постепенно проникали из Камчатки в Москву и Петербург, где глубокомыслящий и все соображавший царь Петр Великий на все это обращал величайшее внимание и составлял предположение о снаряжении дальнейших плаваний на восток, для которых Камчатка должна была служить исходною точкою.

Этот великий государь давно уже постиг, какое значение должны иметь географические исследования, и неоднократно оказывал им свое мощное покровительство. Так, по его указанию были предприняты в 1710–1716 гг. несколько плаваний по группам Новосибирских островов.

Князь Матвей Петрович Гагарин, тогдашний генерал-губернатор Сибири, всегда в высшей степени сочувствовавший делу народного образования в России и вообще поощрявший всякое благородное и достойное предприятие, со своей стороны, всеми зависящими от него средствами оказывал свое содействие этим экспедициям.

После того как русские дошли до устьев Яны и Индигирки, распространился было слух с 1644 г., сперва через сведения, доставленные известным уже нам Стадухиным, будто перед устьями Яны к северу и на восток найден громадный, неведомый остров.

В начале восемнадцатого столетия были получены первые, более определенные вести — только не об одном, а о нескольких различных островах, окаймляющих, будто бы, северное прибрежье Сибири, в особенности против Святого Носа и устьев реки Колымы. Вследствие полученного в этом смысле донесения от казачьего старшины Пермякова якутский воевода Траурнихт снарядил две экспедиции, одну в Колымск, а другую к Яне.

Последняя выступила под начальством казака Вагина осенью 1711 г. к Усть-Янску, а в мае 1712 г. она пошла, в сопровождении Пермякова, на нартах через Святой Нос к северу. Дошли, действительно, до какого-то безлесного острова такой величины, что для того, чтобы окружить его, потребовалось от 9 до12 дней езды (без сомнения, первый из Ляховских островов). В виду был еще другой остров, но экспедиция должна была вернуться по недостатку съестных припасов.

Пермяков и три его товарища были убиты своими же людьми, воспротивившимися перенести лишения и затруднения дальнейшего путешествия. Колымская экспедиция не принесла никаких результатов, которые заслуживали бы быть упомянутыми, равно как и еще третья экспедиция, предпринятая в марте 1714 г. казаком Марковым с устья Яны, продолжавшаяся семь дней на санях.

Ничего нового они не открыли. В июле 1724 г. боярский сын Федот Амосов отправился на судне из Нижнеколымска, чтобы обследовать указанный Стадухиным большой остров, простирающийся будто бы от Яны до устья Индигирки и который был посещаем в ноябре 1720 г. промышленником Иваном Вилейном на нартах.

Но Амосов вскоре вернулся, теснимый плавучими льдами. В ноябре того года он действительно дошел на нартах до какого-то острова, но после краткого там пребывания вернулся по недостатку продовольственных запасов. То был, вероятно, уже прежде известный Медвежий остров. Полагали, что остров, на котором был Иван Вилейн с устья Яны, и этот остров, открытый Амосовым, представляют собой одно одно и то же.

В промежуток этого времени царь Петр Великий посылал в 1720 г. данцигского ученого врача Даниила Готлиба Мессершмидта в сопровождении капитана Табберта (названного впоследствии фон Страленбергом) для исследования Сибири.

Путешествия этого естествоиспытателя продолжались до 1726 г., и путешественником были доставлены первые и важнейшие сведения и данные для определения математического и физического положения Сибири, равно как и сделаны весьма интересные и замечательные наблюдения о производительной силе людей и почве этого обширного края, до отдаленнейших его пределов на севере и северо-востоке.

В то же время царь заботился прежде всего об изыскании возможно лучших путей сообщения с дальней Камчаткой. По этим путям отправилось туда несколько «навигаторов» и «геодезистов», которые, впрочем, уже в 1721 г. вернулись опять в Якутск. По-видимому, эта экспедиция не имела еще целью Америку, а только Курильские острова, с которых они сделали подробную съемку — и составили им карту.

Наконец в 1724 г. царь повелел снарядить экспедицию, которая должна была отправиться к «Большой Восточной Земле», а именно определить, существует ли или нет связь между обеими частями света. Еще незадолго перед своею кончиной Петр сам составил инструкцию для этой экспедиции и дал своему адмиралу графу Федору Апраксину все необходимые указания.

Начальником этого предприятия, которое впоследствии было названо Первой Камчатской экспедицией, был назначен Витус Беринг, ютландец родом, предприимчивый датский моряк, принятый царем в 1704 г. в русскую службу и отличавшийся своею неустрашимостью во время морских сражений со шведами. К Берингу были прикомандированы лейтенанты Мартын Шпангберг и Алексей Чириков и еще несколько русских корабельных строителей.

5 февраля 1725 г., за три дня до кончины великого царя, Беринг с товарищами выехали из Санкт-Петербурга, чтобы отправиться через всю Сибирь к берегам Тихого океана. Путешествие это через Сибирь продолжалось три года, будучи сопряжено с величайшими затруднениями, лишениями, даже страданиями от голода.

Наконец в 1728 г. собрались все участвующие в экспедиции в Нижнекамчатском остроге у устья реки Камчатки, и туда же были доставлены все необходимые материалы для плавания. 4 апреля были спущены на воду два судна, большее «Гавриил» и меньшее «Фортуна», и снабжены всем необходимым для сорока человек на годичное плавание.

20 июля Беринг вышел на этих судах в море, держа курс на северо-восток, вдоль восточного берега Азии, который подробно был снят на карту, служившую долгое время единственною картою этого берегового пространства.

Этим путем Беринг дошел до крайних пределов земли чукчей, почти до середины пролива, названного впоследствии по его имени. Чукчи ему рассказывали, что далее берег заворачивает на запад, и показали ему издали, у южного входа в Берингов пролив, большой остров, которому Беринг, когда он проплыл мимо его, дал название «Св. Лаврентия» в честь святого угодника того дня (10 августа).

Такое название этот остров сохранил доныне. 15 августа он дошел до 67°18′ северной широты, и здесь ему казалось, что берег действительно, согласно указаниям чукчей, уклонялся на запад. Из этого Беринг вывел заключение, что он дошел до крайней точки Северо-Восточной Азии и, обходя ее кругом, заканчивает данное ему поручение. Поэтому он решил возвратиться, «чтобы не быть затертым льдами Полярного моря».

Соображая все, нужно полагать, что Беринг дошел до выдающегося в Берингов пролив, несколько к северо-западу от входа в него, мыса Сердце-Камень, так названного поселившимися на Анадыре русскими по сходству его наружной формы с сердцем.

Так как при этом береговом плавании и вследствие туманной погоды противоположный берег Америки не мог быть виден и даже не было повода подозревать его близость, то и Беринг никогда не узнал, что он, собственно, открыл пролив, который со временем будет назван его именем.

Кук впоследствии устранил всякое сомнение относительно места, до которого доходил Беринг, доказывая, что он был у Чукотского Носа, на основании поразительной точности, с которою Берингом было снято на карту все это прибрежье. 20 сентября Беринг возвратился к устью реки Камчатки и расположился здесь на зиму 1728/29 гг. 5 июня 1729 г. он еще раз вышел в море с тою целью, чтобы открыть «Восточную Землю».

Но так как он, сделав 200 километров [далее расстояния указаны в километрах] в этом направлении, желанной земли не увидал, а между тем постоянно дул сильный встречный ветер, то он и возвратился, обошел южную оконечность Камчатки и, определив астрономически ее положение и форму, что окончательно разрушило предположение, будто Камчатка далеко тянется к югу, — пришел 23 июля в Охотск.

Отсюда он возвратился через Сибирь в Петербург, куда он прибыл 1 марта 1730 г., после пятилетнего отсутствия.

По возвращении Беринга из Сибири начальники отдельных казачьих отрядов, Шестаков, Павловский и другие, продолжали свои воинственные походы против народов, населяющих Восточную Сибирь, в особенности против диких и храбрых чукчей. С величайшим трудом они заставляли их платить дань; наконец-таки, потерпев несколько поражений, они проникли до Сердце-Камня и до Берингова пролива, довершая таким образом покорение Сибири.

Эти сухопутные экспедиции были сопровождаемы плаваниями вдоль берега, в чем принимали даже участие суда Беринга «Гавриил» и «Фортуна». При этих плаваниях какой-то казак Гвоздев, заблудившись, по-видимому нечаянно, попал на берег «Большой Восточной Земли».

«Только известно, — пишет Миллер, — что этот Гвоздев был в 1730 г. между 65° и 66° северной широты, в недальнем расстоянии от земли чукчей, на каком-то чужом берегу, лежащем против земли чукчей, и что он даже встретил там людей, с которыми он, по неимению переводчика, не мог разговаривать». Смело можно сделать предположение, что этот берег был крайний западный угол Северной Америки.

Поэтому на одной из русских карт северо-западный полуостров Америки большими буквами назван «мысом Гвоздева». Засим — не Беринг, не Кук, а этот Гвоздев должен считаться открывателем Северо-Западной Америки и того пролива, который отделяет Старый Свет от Нового.

В 1731 г. драгунский капитан Дмитрий Павловский, идя с запада вдоль берега Ледовитого океана и дойдя до Сердца-Камня, имел таким образом возможность своими наблюдениями проверить все показания Беринга.

Капитан Беринг, по возвращении в Петербург, в высшей степени интересуясь начатым им делом, неутомимо хлопотал, чтобы была отправлена через Сибирь на восток вторая экспедиция. Высокая его покровительница императрица Екатерина I уже скончалась, равно как и преемник ее Петр II.

Но и императрица Анна Иоанновна не менее, как и ее всемогущий любимец Бирон, заведовавший с твердостью и величайшею предусмотрительностью иностранными делами России, благосклонно относились к исполнению проекта Петра Великого, к делу продолжения открытий и покорений в Сибири. Занялись составлением проекта истинно величественного предприятия Большой Северной Экспедиции, очень неподходяще названной Второй Камчатской экспедицией.

В состав этой экспедиции были приглашены многие ученые, естествоиспытатели, математики, астрономы и моряки, в числе их немцы, французы, англичане и шведы, которые впоследствии составили себе громкую славу своими отчетливыми и в высшей степени поучительными сочинениями о результатах, достигнутых этою экспедициею по части географии и естественных наук.

Независимо от Беринга, который был назначен капитан-командором во главе всего предприятия, для заведывания научно-ученою ее частью был приглашен историограф Герхард Фридрих Миллер, за которым последовал еще раньше, чем он возвратился в 1740 г., Иоганн Эбергард Фишер.

Далее был вызван из Тюбингена химик и ботаник Иоганн Георг Гмелин (родился в Тюбингене 11 августа 1700 г. и умер 1755 г.) и, для астрономических наблюдений и определений мест, молодой Луи Делиль де ла Кроер, брат великого французского географа.

Но не только иностранцы, как бы можно было полагать по перечисленным именам, посвятили свои силы этому делу; целое поколение смелых, неутомимых, преисполненных светлым рвением и готовых жертвовать собою в борьбе с невзгодами арктической природы русских моряков посвятило себя разрешению данной задачи. Предполагалось сделать съемку всего прибрежья Ледовитого океана, начиная с Архангельска на восток до Американского континента, и со всеми прилегающими островами.

Эта экспедиция, продолжавшаяся почти десять лет, с 1734 до 1743 г., и составляющая начало путешествий с научною целью к северу Сибири, может быть поставлена наравне с величественнейшими предприятиями всего света и всех времен, как, например, с роскошно снабженною со стороны Англии экспедициею Франклина; даже более того: по обширности поприща, на котором ей предстояло действовать одновременно, в истории географических открытий ничего подобного ей нельзя назвать.

Этой экспедиции удалось исполнить гигантскую работу: она сделала съемку всего северного прибрежья Азии и подтвердила, что между Азиею и Америкою действительно существует пролив, отделяющий эти оба материка друг от друга; но великие результаты этого громадного труда сделались отчасти уделом забвения.

Отчеты ее, в виде отдельных рукописей, были сложены в архивы и почти ни для кого не были доступны; постепенно свыкались с мыслью, что можно обойтись без этих основных данных. Впоследствии имевшиеся верные описания были смешаны с совершенно неточными, и смешаны до такой степени, что в конце концов даже возникло сомнение, действительно ли северные оконечности Азии были обследованы этою экспедициею или только сняты ею на карту.

При снаряжении этого ряда величественных экспедиций руководящей мыслью служило желание России соединить свои восточные владения в Камчатке с Белым морем, кратчайшим путем морского сообщения, иными словами: открыть Северо-восточный проход и, вместе с тем, с точностью определить свои северные границы.

Составленный капитаном Берингом план действия был высочайше одобрен императрицею Анною Иоанновной и должен был быть приведен в исполнение со всей роскошью, которую могли только доставить царские щедроты (на расходы северной экспедиции было ассигновано 360 000 рублей, независимо от неисчислимых натуральных повинностей, которыми край должен был содействовать осуществлению этого величественного предприятия), а вместе с тем с величайшею осмотрительностью.

Из пяти различных мест, преимущественно от устьев больших рек Европейской и Азиатской России, выходили по два судна, чтобы, в случае надобности, оказать друг другу обоюдную поддержку и помощь. Громадные лодки, нагруженные продовольственными припасами, или следовали за ними, или были уже заранее отправлены к различным местам морского прибрежья, где они устраивали складочные магазины из местного прибойного леса.

Вся экспедиция составилась следующим образом:

1. Из Архангельска вышли в июле 1734 г. по направлению на восток к Оби, — Муравьев и Павлов, которые в 1736 г. были заменены Малыгиным и Скуратовым.

2. Из Оби на запад — Головин, на восток — Овцын, впоследствии уже — Минин и Кошелев.

3. Из Енисея (в июне 1738 г.) на восток — Минин (при нем Стерлигов).

4. Из Лены на запад — Прончищев в 1735 и 1736 гг. и Харитон Лаптев, при нем Телушкин и Чекин, с 1739 до 1743 г. на восток — Лассениус и Дмитрий Лаптев.

5. В Восточный океан пошли: Беринг и Чириков на восток, чтобы отыскать Америку, а Шпангберг с Вальтоном и Шельтингом на юг, к Японии, на трех судах.

Первая из этих экспедиций, под начальством Муравьева и Павлова, направленная к устью Оби, выступила из Архангельска 16 июля 1734 г. 2 августа вышла из Белого моря, а 6-го была уже у Югорского Шара, откуда были сделаны съемки на острове Вайгаче, и имела затем такое удачное плавание, что она в один день прошла Карское море до Мутной губы, а к 1 сентября дошла вдоль западного берега Самоедского полуострова до 72°45′ северной широты.

Позднее время года заставило их вернуться. Путешественники перезимовали в Пустозерске, откуда они в следующем году, при менее благоприятных условиях, пытались дойти до устья Оби. Только одно из судов этой экспедиции дошло до губы Мутной; 23 сентября они вернулись опять в Печору. Более удачно плавали новые начальники этой экспедиции, лейтенанты Малыгин, Скуратов и Сухотин, вышедшие из Архангельска в 1736 г.

В первом году они дошли, правда, только через Югорский Шар до устья реки Кары под 69°48′ северной широты и были вынуждены 8 октября расположиться на зимовку в устье реки Трехозерной, близ Мясного острова, который был снят на план.

Землемер Селифонтов объехал на самоедских нартах, в июле и августе 1736 г., весь западный берег Обской губы и сделал съемку всего этого прибрежья, лежащего приблизительно между 60°30′ и 73° северной широты.

Малыгин с товарищами, пробившись опять, наконец, 13 июля 1737 г., с величайшими затруднениями в Карское море, прошли 2 августа мимо Мутной губы и Шараповой косы, а 11 сентября, одолев грозившие им опасности ото льдов в проливе между Белым островом и материком, вошли благополучно в Обскую губу.

Они являются первыми и до 1869 г. единственными мореплавателями, которым удалось пройти с запада до Оби. По этой реке они поднялись вверх до устья Сосвы, где они перезимовали в Березовске. Лейтенант Малыгин возвратился отсюда сухим путем в Санкт-Петербург, а суда его, под командою Скуратова и Головина, употребили полных два года на обратное плавание в Архангельск.

Хотя они 3 августа 1738 г. дошли до Карского моря, но были вынуждены возвратиться и еще одну зиму провести в Обдорске, на берегу Оби, под Полярным кругом, так что им удалось только в августе и сентябре следующего 1739 г. довести свои суда до устьев Двины.

Для того чтобы связать Обь с Енисеем путем морского сообщения, в распоряжение лейтенанта Овцына была предоставлена шлюпка «Тобол». Но три года сряду все попытки обогнуть восточную оконечность Обской губы были тщетны. Это сделалось возможным только в 1737 г., когда Овцын получил в подкрепление еще второе судно, а равно к нему были назначены помощниками корабельный мастер Кошелев и штурман Минин.

Выходя из Обдорска, они обследовали всю Обскую губу, обогнули мыс (Matte-sole) и вошли в Енисей, где они провели зиму 1737/38 гг. Вследствие жалоб, принесенных его подчиненными, Овцын был отозван и привлечен к ответственности, а дальнейшее заведывание этою экспедициею поручено штурману Минину, которому была дана задача обогнуть следующим летом, если возможно, мыс Таймур.

16 июня 1738 г. он отплыл на одном судне от берега Енисея, дошел до его устья 15 августа и поплыл вдоль восточного морского берега. Под 72°8′ северной широты они встретили сплошной лед и были вынуждены 28 августа встать на якорь. Стерлигов был послан, чтобы отыскать свободный фарватер.

Сделав 42 километра, он дошел до того места, где берег уклоняется на восток близ северо-восточных островов, но был принужден вернуться по недостатку продовольствия. Минин оставался в том месте, где он бросил якорь, до 11 сентября, когда наступавшие холода заставили его войти обратно в Енисей на зимовку. 1739 г. Минин провел, занимаясь съемкой берегов Енисея, до устья.

В течение зимы 1740 г. посылал он штурмана Стерлигова на нартах, запряженных собаками, из Туруханска для съемки прибрежья до Таймура. 3 апреля Стерлигов дошел до северо-восточных островов под 73°5′ северной широты и отсюда начал съемку, наблюдая почти ежедневно широту. 20 апреля он был под 75°26′ северной широты и там водрузил на выдающейся скале сигнальный шест (мыс Стерлигова).

Опасаясь ослепнуть от сильного отражения солнечных лучей, Стерлигов пустился в обратный путь. У устья Пясины он сделал непродолжительную дневку, чтобы дать оправиться утомленным собакам, а 10 июня вернулся в Туруханск. После этого Минин вновь предпринял 19 июня на своем судне плавание к северу; 16 августа он дошел до устья Енисея, а 28-го, потеряв во время сильной бури свою гребную лодку, прибыл к устью Пясины.

Под 75°15′ северной широты непреодолимые массы льда заградили ему 2 сентября дальнейшее движение к северу и заставили его вернуться, тем более что и по позднему времени года уже пора было.

Минин на 11́ не дошел до широты, под которою был 20 апреля того же года его штурман Стерлигов, и вообще на 1°15′ не дошел до мыса Таймура. 9 сентября его судно вошло опять в Енисей, по которому он поднялся до Дудинки, где Минин провел зиму, занимаясь съемкой берегов Енисея до Енисейска, после чего он уехал в Петербург.

Эти замечательные заслуги были, однако, превзойдены действиями офицеров, которым было поручено обследовать прибрежье Ледовитого моря от Лены к западу до Енисея, следовательно, так сказать, идти навстречу Овцыну и Минину. 12 июля 1735 г. вышли из Якутска два судна великой экспедиции, спускаясь вниз по Лене, под командою лейтенантов: Прончищева, которому сопутствовала его мужественная жена, и Лассениуса.

14 августа они доплыли до устья Лены и левым рукавом ее вышли в открытое море. 21 августа наши мореплаватели разделились: Лассениус, согласно данной ему инструкции, пошел на восток, а Прончищев на запад, но доплыл в этом году только до устья Оленека, где он перезимовал.

Лишь после того как льды Ледовитого океана оторвались от берегов, а именно 16 августа 1736 г., Прончищев мог продолжать свое плавание на запад. Миновав устье реки Анабары, для съемки которой он послал землемера Чекина, он вошел в залив Хатангский, а 20 августа достиг мыса и залива Святого Фаддея и острова Святого Лаврентия, полагая ошибочно, что он находится в устье Таймыра.

По вычислению его судно находилось 1 сентября под 77°29′ северной широты, севернее которого был только Норденшельд в августе 1878 г. Сплошной лед помешал ему проникнуть далее к северу. Если бы Прончищеву удалось проникнуть на несколько минут севернее, то он был бы первый, вступивший на самую северную оконечность Азии. Сильный северный ветер погнал его судно 6 сентября на юг.

Но раньше чем они успели дойти до своего зимнего убежища на Оленёке, славный Прончищев скончался от цинги 11 сентября; 12 дней спустя за ним последовала в могилу его мужественная супруга. Начальство над экспедициею принял штурман Телушкин, который провел ужасную зиму со своими товарищами до июля 1737 г. и затем уже вернулся в Якутск.

Императорское Адмиралтейство решило, однако, еще один раз послать экспедицию к северо-восточному мысу, начальником которой был назначен Харитон Лаптев.

21 июля 1739 г. Лаптев выступил из Якутска, в сопровождении нескольких меньших судов, подвозивших ему провиант на два года. 1 августа он вышел через Крестовский рукав Лены в море, проплыл вдоль берега в западном направлении мимо устья Оленека и залива Хатангского и 1 сентября был в виду мыса Святого Фаддея под 76°47′ северной широты, состоящего из крутого утеса, покрытого беловатыми камнями и скудным мохом, не годным даже для корма оленей.

3 сентября Лаптев послал землемера Чекина удостовериться, далеко ли простирается земля на запад, а Телушкина — осмотреть предполагаемый им залив Таймур в нижнем направлении. И тот и другой вернулись, не сделав ничего, потому что туман и отмелые места лишали их возможности исполнить данные им поручения.

С величайшими затруднениями удалось, наконец, 8 сентября выйти в залив Хатангский, в самом южном углу которого, у устья реки Блудной, наши плаватели решились перезимовать среди тунгусского племени, там поселившегося. К концу зимы Лаптев послал 4 апреля 1740 г. Чекина на девяти нартах к Таймуру, чтобы сделать съемку морского прибрежья от устья этой речки до Пясины.

Несколько тунгусов со своими оленьими стадами присоединились было к этой поездке, но вскоре вернулись, потому что олени их стали падать от недостатка корма. Чекин дошел до реки Таймура, вдоль нее до морского прибрежья, по которому он прошел сто километров в западном направлении до того места, где оно внезапно поворачивает к югу. Отсюда он должен был вернуться назад по недостатку продовольствия. 29 мая он возвратился к Хатанге.

 

 

Так как Лаптев считал, что обойти кругом полуостров Таймура невозможно, потому что он обложен сплошным неподвижным льдом, то он и решил прямо вернуться на Лену, но ему не удалось выйти в море ранее 11 августа и поворотить на восток. Видимо, его преследовала неудача.

25 августа судно его было окружено огромными массами льда, которые его так сжали, что никакого другого пути спасения не оставалось, как выйти на берег. Только на девятый день они успели добраться по вновь образовавшемуся льду до берега, близ устья Оленека, а засим надлежало спасти с судна провиант и прочие судовые принадлежности. 11 сентября страшная буря разломила лед и, вместе с тем, раздробила окончательно их судно, вместе с еще не вывезенным отчасти весьма драгоценным грузом.

Теперь уже более ничего не оставалось делать потерпевшим крушение, как только возможно скорее добраться до места их прошлогодней зимовки. Они выступили 25 сентября и только в 25 дней, после невыразимых затруднений и в полнейшем изнеможении, дошли до желанного места.

В течение всей длинной зимы команда, состоявшая из 40 человек, должна была делать постоянно усиленные движения, что способствовало сохранению здоровья. Потеря судна в местности, отделенной от всякого сообщения с остальным светом, указывала на необходимость заменить этот способ передвижения другим, прежде всего санями, запряженными собаками.

В распоряжении экспедиции состояло всего десять собак, составлявших ее собственность; остальную, и к тому же наибольшую, часть перевозочной силы должны были доставить местные жители, вследствие чего собственное их существование было крайне стеснено, скажем более: во многих случаях вполне разорено.

Причину нынешней бесплодности северного прибрежья Азии нужно отчасти искать в чрезмерной тягости натуральных повинностей, к которым местные жители были тогда привлечены.

С апреля 1741 г., как только дозволяло время года, начались вновь разъезды. Телушкин отправился на нескольких собачьих нартах для обследования и съемки морского прибрежья от Пясины до Таймура.

Для этой цели ему назначено было перейти через тундру до реки Пясины, а оттуда подняться по морскому берегу, в северо-восточном направлении, до мыса Таймура, между тем как Лаптев предоставил себе обследовать и снять восточные прибрежья Таймурского полуострова навстречу Телушкину, чего он, однако же, не исполнил.

Чекину было поручено составить подробную съемку прибрежья к западу от реки Таймура, куда он и выступил 30 апреля на трех нартах. Остальная часть команды должна была доставить на 100 самоедских оленьих нартах всю поклажу экспедиции к Енисею в Туруханск.

Первый отряд выступил 28 апреля, а вслед за ним и второй на 60 нартах. Сам начальник экспедиции Лаптев вышел с места их зимовки 6 мая на четырех собачьих нартах в северо-западном направлении к озеру Таймуру, лежащему приблизительно в 205 километрах оттуда.

Необходимые запасы были уже заранее туда отправлены. 12 мая он дошел до озера, затем, следуя по течению реки, он прибыл 18 мая к ее устью под 75°36′ северной широты. В конце мая он вновь выступил и исполнил теперь самую замечательную часть своего путешествия, а именно обошел кругом мыс Таймур, или северо-западный, который, впрочем, как нам ныне положительно известно, находится не на материке, а на острове.

Подвигаясь по берегу к северу, Лаптев приблизился к тому месту, где Таймурский полуостров более всего суживается или даже пролив отделяет от материка тот остров, на котором находится мыс Таймур. Здесь Лаптев впервые и при ясной погоде потерял берег из виду.

Наудачу он проехал 21 километр в северо-западном направлении, чтобы ближайшим путем пересечь предполагаемый им глубокий залив, а затем он поворотил круто, почти под прямым углом, на северо-северо-восток, видимо, потому, что в этом направлении показалась земля, которой он и достиг, сделав 8 1∕2 километра.

Таким образом, он перешел, сам того не подозревая, через пролив, имеющий в ширину 32 километра, и попал на большой остров, который он теперь обходил в западном и юго-западном направлении. 3 июня он определил широту крайней северной оконечности под 76°38′, засим прошел 3 километра в юго-западном направлении и водрузил на мысу высокий сигнальный шест.

От этого места берег поворачивает прямо на юг. Следуя вдоль этого берега, он встретил 14 июня у мыса, названного им Стерлиговым, под 75°26′ северной широты своего штурмана Телушкина, который шел от устья Пясины вдоль берега на восток.

Соединенными силами они, с величайшей точностью, вновь сделали съемку прибрежья от Стерлигова мыса до устья Пясины, где они под 73°39′ северной широты встретили севших там тунгусов. 23 июня эти неутомимые деятели расстались: Лаптев, после немногих дней отдыха, пошел через тундру прямо к Енисею, между тем Телушкин пошел к устью Енисея, поднялся вверх по этой реке и, наконец, 16 августа присоединился опять к своему вождю.

Неделю спустя пришла и остальная команда к ним, у впадения Дудинки в Енисей, а также совершенно неожиданно возвратился и Чекин, к сожалению не исполнив ничего из порученного ему. Все условия для дальнейшего следования казались ему до того неблагоприятными, что он предпочел вернуться к Хатанге и оттуда к Енисею. 10 сентября 1741 г. вся экспедиция прибыла в городок Туруханск (прежний Мангазейск) и расположилась здесь на зимовку.

Таким образом, экспедиция исполнила большую часть поставленных ей задач, но оставалось еще восполнить один пробел в этой сети съемок, а именно подробно обследовать пространство прибрежья на запад от мыса Святого Фаддея. Для исполнения этой работы Лаптев послал 16 декабря 1741 г. испытанного штурмана Телушкина.

Телушкин с успехом работал до 1 августа 1742 г. Его труды этого года составляют блестящий венец длинного ряда экспедиций: он открыл и объехал самый северный мыс Азии, который потомство в честь его назвало Телушкиным. Главнейшую свою поездку Телушкин предпринял 16 декабря 1741 г. с Енисея, чтобы сделать съемку пространства от мыса Святого Фаддея на запад и связать его с сетью других.

Из Туруханска он отправился к Хатанге, взял оттуда с собою 15 нарт и поехал в половине апреля к северу. Вся дорога была чрезвычайно однообразна: берег был везде глинистый и низменный, только изредка ничтожные возвышенности, там и сям небольшие островки.

В прямом направлении к северу Телушкин проник 1 мая 1642 г. до мыса Святого Фаддея и, убедившись, что это самая северная точка Азии, он продолжал свое шествие вперед, по никем еще не виданному пространству. Открытие им действительной северной оконечности Азии Телушкин описывает в своем дневнике следующими словами: «19 мая на протяжении 10 верст к западу-северо-западу берег извилистый и низменный.

Три версты к северу и две к северо-западу берег высок и крут, глинист и покрыт валунами; здесь мы достигли 21 мая до скалистого, круто спускающегося мыса средней вышины, окруженного гладкою ледяною площадью без обломков и отдельных торчащих льдин. Этот мыс я назвал Северо-Восточным и поставил на нем сигнальный шест из привезенного с собой дерева».

Широту этого лыса он определил 77°34′ с замечательною точностью, ибо наблюдения Норденшельда 1878 г. показывают его под 77°42′ северной широты. Это может служить новым доказательством добросовестности славного Телушкина, заслуги которого неоднократно подвергались сомнению, но блистательно наконец доказаны Соколовым, заслуженным русским моряком-офицером.

27 мая 1742 г. Телушкин встретился с Хорошевым и еще одним якутом, которые были ему посланы навстречу Лаптевым с Таймура. Вероятно, он прежде всего связал свое описание со сделанным ими очертанием, а затем они все вместе переправились через тундру к устью Таймура.

После того все члены экспедиции съехались в Туруханске, а отсюда они отправились через Енисейск в Санкт-Петербург, где Лаптев лично представил Адмиралтейству свои отчеты.

Одновременно с Прончищевым, как мы уже упомянули, вышел в 1735 г. из устьев Лены лейтенант Лассениус, с тем чтобы, если возможно, пройти на своем двухмачтовом шлюпе через Берингов пролив в Камчатку или к устью Анадыря. 30 июня он выступил из Якутска сплавом по Лене, 2 августа был у ее устья и вышел Быковским рукавом в море.

Уже 13 августа дальнейшее плавание было остановлено громадными льдинами, так что они были вынуждены расположиться на зимовку в 130 км к востоку от Лены, у речки Хара-Улаха. В течение зимы цинга похитила большую часть команды, а наконец и самого начальника экспедиции.

Вместо Лассениуса был назначен Дмитрий Лаптев (не следует его смешивать с вышепоименованным Харитоном Лаптевым), который спустился по Лене на плоскодонных судах. В маленьких лодках он добрался вдоль берега до речки Хара-Улаха, но, по позднему времени года, возвратился в Быковский рукав Лены и перезимовал в местечке Хомутовке.

Так как он представил мнение о невозможности огибать мысы Борхая и Святой Нос, лежащие между Леною и Индигиркою, то он и получил просимое им разрешение возвратиться в Якутск. Тем не менее Сенат в Петербурге решил еще сделать попытку, чтобы с Лены проплыть на восток по Ледовитому океану.

Эту новую и более успешную экспедицию Лаптев предпринял из Якутска 7 июня 1739 г. Пока морское судно, будучи затерто льдами у мыса Быкова, стояло на месте, штурман Щербинин сделал съемку берега до мыса Борхая, вокруг которого Лаптев обошел 8 августа. 11 того же месяца экспедиция бросила якорь у устья Яны, после этого еще подалась немного на восток, но 9 сентября застряла во льдах у самого берега.

В этом беспомощном положении судовая команда оставалась до 20 сентября. 24 числа она дошла до русского зимовья, расположилась на берегу устья Индигирки, в 50–55 километрах от того места, где судно замерзло. До весны Лаптев воспользовался временем для местных исследований: он послал землемера Киндякова для обследования берега до Колымы, а сам занялся осмотром пространства до отмелого устья реки Хромы.

31 июля 1740 г. Лаптев опять вышел в море, дошел 2 августа до устья реки Алазеи и открыл 3-го числа первый из Медвежьих островов, которому дал название в честь Святого Антония. Только 14 августа дальнейшее шествие вперед на восток было остановлено необозримым, сплошным льдом у мыса Баранова. Долгое время после Лаптева это место считалось крайним пределом плавания на восток по Ледовитому океану.

В Нижнеколымске экспедиция перезимовала, и здесь неутомимый Лаптев выстроил две большие лодки для продолжения плавания в следующем году. К сожалению, и в этом году не прошли дальше Баранова мыса, так как и в этом году фарватер был закрыт бесконечными льдинами.

Уже 7 августа Лаптев вернулся в Нижнеколымск. Два месяца спустя он отправился на нартах сухим путем в Анадырск, куда он прибыл 17 ноября, и там перезимовал. Летом 1742 г. он отплыл по течению Анадыря до его устья, к осени возвратился в Анадырск, а оттуда через Нижнеколымск в Якутск. В Петербурге он лично представил свои отчеты о своей экспедиции, продолжавшейся семь лет.

Что же, в течение всего этого времени, совершалось на крайнем востоке Сибири, там, где Беринг, начальник всего этого предприятия, действовал лично? После того как капитан Шпангберг 21 февраля 1733 г. уже вперед уехал из Петербурга, Беринг сам пустился, 18 апреля, в путь. Шпангбергу было назначено заведовать южным плаванием, направляемым к Японии. Беринг же сам принимал на себя плавание на восток, к Америке.

Узнав о прекрасной гавани на восточном берегу Камчатки, о просторной Авачинской губе, немедленно отплыл туда на обоих своих кораблях, «Святом Петре» и «Святом Павле», в честь которых он назвал основанный им там городок Петропавловском. Это тот знаменитый Петропавловский порт, в котором находят убежище все суда, плавающие по северной части Тихого океана.

4 июня 1741 г. оба корабля вышли в море. Беринг, которому Стеллер сопутствовал, командовал «Святым Петром», а Чириков, в сопровождении Делиля де ла Кроера, «Святым Павлом». Когда Беринг стал совещаться со своими офицерами, какой курс держать, Делиль представил карту, которая как парижскими учеными, так и Санкт-Петербургской академией наук была рекомендована как документ, заслуживающий доверия.

На этой карте никаких земель на восток от Камчатки не значилось, а к юго-востоку под 46° северной широты — длинный берег, простиравшийся через 15 градусов долготы, со следующею надписью: «Terre vue par Jean de Gama Indien en allant de La Chine a La Nouvelle Espagne». Видели будто эту землю с юга.

Какой это был Гама — никто не знал. Но так как эта карта была дана знаменитым королевским географом Гийомом Делилем младшему своему брату Луи, астроному, отправлявшемуся в Камчатскую экспедицию, то и было решено держать курс в указанном направлении. Беринг и Чириков, действительно, спустились до 46° северной широты, но, убедившись в несуществовании земли, виденной будто бы Гамою, поворотили на северо-восток.

Вскоре после того, а именно 20 июня, под 50° северной широты, непроницаемый туман и сильная буря отделили Чирикова от адмиральского корабля «Святой Петр». Беринг крейсировал еще несколько дней на этом же месте, но не нашел своего товарища. Поэтому оба корабля продолжали свое плавание на северо-восток различными путями.

Проследим вкратце судьбу Чирикова. Держа курс на ONO, он дошел до берега Америка под 56° северной широты, т. е. почти до того места, где русские впоследствии основали свою славную колонию Ситху. Так как берег был крут и не было видно никаких бухт, то Чириков послал свои единственные две лодки для ближайшего обозрения прибрежья. Лодки не возвратились, и пришлось их предоставить своей судьбе, о которой впоследствии ничего более не могли узнать.

Затем Чириков решился вернуться в Камчатку. Гонимый противными сильными бурями и терпя недостаток в свежей воде, он пристал под 51°12′ северной широты к какому-то берегу, вероятно к одному из Алеутских островов; здесь он увидал несколько местных жителей, которые подплыли к нему в кожаных челноках.

Это все, что Чириков видал и узнал об Америке. Страшная цинга развилась между его матросами, из 70 человек померли 21. Чириков сам слег с 20 сентября, равно как и Делиль. 9 октября они вошли в Авачинскую губу, куда их привел единственный из всех здоровый офицер, штурман Елагин.

 

 

Делиль скончался, не доходя до порта, когда он вышел на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Весной 1742 г. Чириков тщетно крейсировал по Камчатскому морю, в надежде, что он встретится с потерявшимся Берингом. Наконец, он решил вернуться и отправился, через Охотск, Якутск, Иркутск, в Петербург. Его произвели в капитан-командоры, но он вскоре умер.

После того как Беринг, как уже выше было упомянуто, напрасно прокрейсировал под 50° северной широты, для отыскания Чирикова и даже для этой цели спускался до 45° северной широты т. е. до широты дрейковского Нового Альбиона, нынешней северной Калифорнии, он наконец поворотил на север.

16 июля под 58°28′, следовательно, двумя градусами севернее того места, где Чириков потерял свои лодки, он увидал американский берег, покрытый густым лесом, со снежными вершинами вдали. Пешель полагает, что то был, вероятно, остров Монтегю в проливе Принца Уэльского, которому Беринг, в честь святого того дня, дал название Святого Илии.

Это вовсе не та высокая, снегом покрытая сопка Святого Илии, как некоторые показывают, которая лежит недалеко от берега и издалека видна, так что может служить безошибочною приметою для всех приближающихся к этому месту берега. Стеллер, который не мог удержаться, чтобы не пристать к берегу, имел возможность остаться там только самое короткое время (10 часов).

Все сведения, которые он успел собрать в столь короткий срок относительно климата, царств растительного и животного и местных жителей северо-западного прибрежья Америки, составляют самый интересный и важный результат этой экспедиции, продолжавшейся более десяти лет.

Стеллер обвиняет Беринга, что он был слишком слаб и уступчив, а остальные офицеры, утомленные трудами и лишениями путешествия, стремились скорее вернуться на родину. Поэтому пребывание на почве Нового Света было слишком короткое: уже 21 июля они взяли опять курс на запад.

Так как от мыса Святого Илии берег постепенно наклонялся к югу, то и пришлось идти на юго-запад, параллельно большому полуострову Аляске, простирающемуся в этом направлении. 2 августа увидали здесь вдали большой остров, вероятно Кадьяк, а затем 29 числа открыли под 55°25′ группу островов, вблизи которых скончался штурман Шумагин; в честь его они и названы.

Противный ветер задержал здесь Беринга целую неделю, потом он пошел прямо в Камчатку и в Петропавловский порт. Таким образом, наши открыватели шли вдоль Алеутских островов, виденных теперь в первый раз европейцами; но они не подозревали, что это целая гряда островов.

Они полагали, что все это материк Америки. 24 сентября показалась под 51° северной широты гора (Иоанна) на Андрианских островах. Хотя и запаслись здесь водою, но она была так дурна, что от нее в высшей степени развилась на корабле цинга и многие из команды слегли.

Даже сам Беринг заболел до такой степени, что лейтенант Ваксель должен был принять командование судном. Этот, по-видимому родом швед, и немец Стеллер были к концу этого плавания единственные здоровые люди на корабле, могшие распоряжаться и действовать.

В беспрестанной борьбе с противными ветрами и бурями, которые их отогнали было до 48° северной широты, постепенно поднялись они опять к северу и увидали еще несколько островов. Нужно полагать, что это были так называемые Крысьи острова, крайние из Алеутских к западу, которым они дали название Святого Стефана, Святого Феодора и Святого Авраама.

Когда 30 октября опять увидали два острова, то, полагая, что это Курильские, взяли курс на северо-запад. 4 ноября они сели на мель у какого-то берега, который считали берегом Камчатки. Только несколько месяцев спустя они узнали, что это остров среди моря под 55°30′ северной широты.

Волею-неволею они должны были решиться остаться здесь на зимовку (1741/42), столь убийственную для многих. Ежедневно кто-нибудь да умирал; 8 декабря скончался сам командор Беринг. Он лежал, как и остальные больные, в песчаной пещере, куда ветер беспрерывно наносил песок, засыпая их. Так как песок его хотя несколько согревал, то он и просил не снимать его с него.

Когда он умер, то пришлось его сперва вырыть, чтобы потом опять его предать земле. Так как на этом острове было бесчисленное множество тюленей, сивучей и лисиц различных родов, то в пище недостатка не было; но самое важное — это то, что матросы во время зимовки здесь нашли в большом числе морскую выдру (морской бобр), мех которой так высоко ценится и так дорого оплачивается.

Они убили немалое число этих животных и сделали большой запас их драгоценных шкур, которые впоследствии были побуждением к частым плаваниям на восток.

В конце марта 1742 г. остров этот освободился от снега. Лейтенант Ваксель с оставшеюся в живых командою в 45 человек принялся строить большую длинную лодку из тщательно собранных обломков разбитого корабля. 13 августа они вышли с этого острова, названного ими Беринговым в память своего доброго командира, и 27 августа вошли благополучно в Петропавловский порт.

Там они нашли магазины, полные запасами, оставленными Чириковым на случай их возвращения, хотя он считал их без вести пропавшими. Зиму 1742/43 гг. они провели в Петропавловском порту, а весной 1743 г. отправились в Охотск. Отсюда Ваксель со своими людьми отправился в Петербург, куда он прибыл после нескончаемых задержек и величайших препятствий только в январе 1749 г.

«Это время, собственно, следует считать концом Второй Камчатской экспедиции, которая, таким образом, продолжалась почти 16 лет». Гмелин, Миллер и другие участники этой экспедиции вернулись в Петербург уже несколькими годами раньше. Славному Стеллеру не было суждено насладиться этою радостью: он скончался 16 ноября 1746 г. от горячки, на границе Европы, в городе Тюмени.