Так как эту болезнь я знаю как из собственного опыта, так и по наблюдениям над многими нашими людьми, видел много случаев и много разнообразных ее проявлений, то не будет неуместным рассказать кое-что об этой болезни в моей книге.

Известно, что так называемой скорбутной болезни, или цинге, подвержены по большей части мореплаватели, находящиеся в длительных и трудных плаваниях.

Это, вероятно, объясняется тем, что они вынуждены питаться постоянно одной лишь соленой и сухой пищей, а зачастую употреблять также загнившую и вонючую воду, а также тем, что они перегружены тяжелой и крайне утомительной работой и подвержены притом постоянной сырости, действию влажной и суровой погоды, что и является главным источником этой болезни.

У нас она начиналась обычно с ощущения сильнейшей вялости во всем теле, так что постоянно клонило ко сну, а если удавалось сесть, то не хотелось уже вставать с места. Отмечался все больше и больше усиливающийся упадок духа.

У тех, кто поддавался первому приступу этой болезни, дело быстро ухудшалось, в дальнейшем появлялась одышка, одолевавшая больных до такой степени, что они после малейшего движения не могли перевести дух. Вслед за этим вскоре появлялась неподвижность всех членов, ноги и лодыжки распухали, лица принимали желтый оттенок.

Вся полость рта, в особенности десны, начинала кровоточить, зубы — шататься. Когда все эти признаки болезни были налицо (а развиться они могли в течение недели, если больной сам не боролся с болезнью), это значило, что цинга одолела больного. Он охотно оставался лежать и уже в дальнейшем не прилагал никакого усилия к тому, чтобы спасти себя от гибели, а, напротив, настолько падал духом, что скорее мечтал о смерти, чем о выздоровлении.

Заболевание сопровождалось также особым чувством страха и тоски: при малейшей тревоге или громком крике наверху, на палубе, больных охватывала паника. При этом, однако, у большинства сердце продолжало работать нормально, они не ощущали никакой боли и обладали прекрасным аппетитом.

Сами они не считали себя тяжело больными, ибо когда я отдал приказ, чтобы все больные были перевезены на берег на остров Беринга, то они пришли в большой восторг, стали усаживаться, взяли свою одежду, и каждый начал сам одеваться. Все они в один голос говорили: «Слава Богу, мы переходим на землю, там мы поправимся и сами сможем позаботиться о своем выздоровлении».

Вышло же совсем другое, и гораздо более печальное, ибо многие только успевали выйти на палубу и глотнуть свежего воздуха, как немедленно умирали на месте, точно мыши, другие же умирали на пути к берегу в лодке, еще не добравшись до земли; короче говоря, почти все, кто слег еще во время плавания в открытом море, погибли.

У большинства отмечались также при этой болезни постоянные запоры. Других же признаков, вроде горячки и лихорадки, колотья в боку, сыпи по всему телу, пятен и тому подобных явлений, о которых сообщает лорд Ансон в описании своего путешествия, я ни на самом себе, ни на ком из наших людей не замечал.

Возможно, конечно, что эта разница происходит вследствие различия в климате и разницы во времени года, так как цинга свирепствовала среди экипажа лорда Ансона в течение весны, мы же страдали ею осенью.

Он находился в то время под южными широтами, на гораздо более далеком расстоянии от Южного полюса, чем мы от Северного полюса в северных широтах. Такая разница в широте дает полное основание предположить и большую разницу в климате против нашего.

Я считаю излишним приводить дальнейшие подробности этой болезни, так как о ней писали очень многие, и все авторы, которых мне пришлось читать, описывают болезнь так, как я наблюдал ее на моих товарищах и на себе самом. Достаточно сказать, что от этой болезни погибла половина нашей команды.

В заключение представляю копию предложения, сделанного мною спустя некоторое время капитану Чирикову, под начальством которого я тогда состоял. В этом предложении приводится краткое, но обстоятельное описание нашего образа жизни на пустынном острове Беринга.

Поводом для этого предложения послужило следующее: люди, зимовавшие со мной на пустынном острове, не получали в течение всего этого времени провианта и просили меня оказать им содействие к тому, чтобы им взамен этого были выплачены деньги по существующим на Камчатке ценам. Это мое предложение было послано капитаном Чириковым в Адмиралтейств-коллегию с соответствующим представлением.

Ниже приводится также копия справедливого и милостивого решения коллегии.

Копия предложения, сделанного мною капитану Чирикову о провиантских деньгах, причитающихся моим людям за время зимовки на острове Беринга

Высокоблагородному господину,

господину морского флота капитану Алексею Ильичу Чирикову

Предложение

Нужда мне ныне воспоследовала пришедших бывших со мною в вояже служителей, по известному и вашему высокоблагородию чрез рапорты мои несчастливому пакетбота «Святого Петра» к острову прибытии, во время на оном острове зимования, також и в осенних и в вешних месяцах претерпенный смертный голод и претяжкие труды, хотя отчасти (ибо подробно оных и описать трудно) объявить и вашему высокоблагородию предложить, чего прежде от меня так еще не изъяснено было, что нужды такой не пришло. И дабы за излишнюю не причли мне похвалу, ибо ведаю, что и всяк поданный ее императорского величества раб присягою своею ее императорскому величеству всегда и везде верно служить и живота своего не щадить обязан и должен, крайне однако ж и умолчать вовсе помянутых служителей, всех неудобостерпимых нужд и в забвение оных предать мне, яко самовидцу и сострадальцу с ними, очищая совесть свою, не должно ж; хотя примется-ль за благо или не примется, токмо я долг мой отдать им тою совестию обязан, и чтоб они на меня Богу жалобы не приносили в том, что ежели я за них старание иметь и нужды их объявлять не буду.

Понеже ваше высокоблагородие ныне по прошениям тех служителей за неполученный им на означенном острове сухопутный и в переходе оттуда в Санкт-Петропавловскую гавань морской провиант деньгами не токмо по два рубля, по чему, например, экспедиционной провиант до Камчатки (полагая покупку оного и провоз еще дешевый) в казну становится, но и с уменьшением по полтора рубля за пуд, без указа из Государственной Адмиралтейской коллегии дать изволите сомневаться, якобы дорого, и дабы самое их лишаемое тогда повседневное пропитание хотя малым ныне заплачено б было, ибо они много голода натерпелись несравненно с оною ценою, кроме труда, и холода, и великого беспокойства. Того ради вашему высокоблагородию в известие предлагаю: оные служители на упоминаемом острове, как по рапортам моим явствует, время продолжали ноября со второго на десять числа 1741 августа по третье на десять число 1742 годов. И завезенного с нами провианта выдаваемо было им муки на месяц человеку фунтов по тридцати, и по двадцати, и по пятнадцати же, а на июль и ничего муки и круп, и соли дачи не было, ибо провиант уже весь был в издержке.

Только для самой последней нашей нужды, когда уже Господь Бог паче надежды нашей (ибо и все мы были в отчаянии) свыше воспоможения нам даровал, что начинаемое тогда наше дело, то есть строение гукера, который по данной от меня пропорции строил сибирский плотник Савва Стародубцев, в действо происходить стало, и надежда к возвращению оттуда являться почала, то для перехода на нем до гавани Санкт-Петропавловской едва двадцать пять пудов муки уберечь могли, чтоб хотя и переехать есть на чем будет, и хлеба ничего не будет, голодною не помереть смертью и по отбытии с острова, которым провиантом все служители и переехали. И за таким крайним недостатком провианта, будучи на том острове, ели все непотребную и натуре человеческой противную пищу, что море давало, иногда бобровое и кошлоковое, а иногда котовое и нерпичье мясо, також и выкинутых из моря мертвых китов и сивучей, всю зиму и весну до мая месяца и мая несколько дней.

А потом, когда Бог дал в мае месяце морскую корову, которую еще как и промышляли и чем едва домыслились, и за великостию ее насилу вытащили и чуть было и людей не перетопила, то уже за великое благополучие поставили и за сладкую пищу мясо оной употребляли, и после их промышляли ж, понеже оных коров мясо приятнее нам есть было, нежели кошлоковое и прочих вышеозначенных зверей, ибо бобровое, хотя б дух и сносен был, но весьма жестко, как подошвенная кожа, сколько б ни варили, и разжевать неможно, но целыми кусками глотали; а кошлоковое, хотя того ж роду, токмо мягче, для того, что моложе, а котовое очень воняет, а нерпичье и наипаче того что при довольстве терпеть не можно одного духа, не токмо б есть.

А мы и то все ели, хотя мерзко и нездорово, того не разбирали, лишь бы только было, да и не токмо нерпичье, но и кишки из оной, которую упромышляли близко, не бросали, но также их ели. Токмо и такой скверной пищи не довольно было к пропитанию, понеже в близости не имелось, но весьма далеко была. А промышлять ходили не все, ибо служителей больных всегда много бывало, да которые и здоровыми числились, и те едва на ногах бродили, понеже и во всех была цинготная болезнь, однако ж и такие хотя чрез великую силу, а промышляли, сколько могли, на себя и на больных, которые уже ходить не могли. А как строить стали помянутое судно, к которому выбрано было из всех двенадцать человек, кои поздоровее, и отходить им от того строения для промысла уже не можно было, то оставшие и для них по очереди промышляли ж, и оттого и самим им пищи той недоставало, а и на кого принесут, и те недовольны ж были. И тако все кругом голодовали, и лежащие и бродящие, и которые служители померли — может быть, что не дожили века и от такого недовольства и от великого беспокойства.

К тому ж претяжкие и труды понесли (кроме ломки большого судна и строения малого и прочего), понеже и для промысла на пищу бобров, кошлотов, котов и нерпы ходили от жилища своего верст по десяти, и по пятнадцати, и по двадцати и больше, да и то неспособными местами, чрез высокие хребты и утесы каменные, и на себе приносили чрез такое дальнее расстояние по всякий день; а люди и те, кои и промышлять ходили, и без такого труда, как выше показано, не в состоянии здоровьем были, еще же они и дрова на себе ж про себя и про лежащих таскали верст по десяти и больше, ибо в близости и дровни каких несть. А время зимнее — студеное, и место пустое, не токмо изб или юрт, но и никаких лачужек нет, обогреться и приют найти негде и сделать не из чего, и валялись все в ямах, покрыты только парусами. И в таком бедном житье живот свой мучили не девять дней, но девять месяцев, и истинно сказать, жалостно было смотреть на всех, каковы были.

И ежели б тогда откуда-нибудь из посторонних персон господин какой от слуг своих, а командир от подкомандных своих, приехали туда и посмотрели б на всех, узнали ль бы, кто из них командир или прочие офицеры, или матрос, или плотник, или кто господин или слуга? Поистине сказать: никак не распознали б, но всех бы за равно почли — и офицера за плотника, и господина за слугу, понеже уже не было розни ни между кем и ни в чем, ни у слуги с господином, ни у подчиненного с командиром, ни в почтении, ни в работе, ни в пище, ни в одежде, понеже всякому и во всем до себя пришло.

 

 

И офицеры, и господа, лишь бы на ногах шатались, также по дрова и на промысел для пищи туда ж бродили и лямкою на себе таскали ж и с солдатами и со слугами в одних артелях были.

И за вышепоказанный служителей претерпенный смертный голод и претяжкие труды, по мнению моему, надлежит им за означенный недоданный указной провиант в гавань и за морской выдать деньгами: за муку, и за крупу, и за соль по два рубля за пуд, по чему экспедиционной провиант в казну до Камчатки обошелся, ибо и по оной цене дать им недорого будет, понеже и экспедиционной меньше двух рублей пуд в казну с провозом туда не обойдется, разве больше. А ежели б им по прибытии с острова на Камчатку выдать там провиантом, ибо они о том меня просили (что я и учинил бы, понеже на Камчатке при гаване Санкт-Петропавловской провиант, оставленный от вашего высокоблагородия, имелся, ежели б не воспрепятствовало мне рассуждение об экспедиции, что тогда оная еще в действии состояла, и ежели паки в вояж идти повелено будет и служители все по-прежнему на Камчатку соберутся, тогда оный провиант весьма возобновится паче денег, и лучше им дать по два рубля за пуд, нежели б тем провиантом, как я рассуждал по тогдашнему обстоятельству, ведая, с каким великим трудом и продолжением провиант на экспедицию туда завозится), то б они больше двух рублей за пуд получили, ибо на сторону меньше б трех рублей пуда не продали, каков бы дешев ни был.

А, напротив того, и сами они, во время голодования на острове, ежели б кто привез туда лодку хлебов и стали бы у них просить за одну ковригу по десяти рублей или больше, а у них бы, служителей, на столько иждивения имелось, то б, поистине, никто и по такой цене за ковригу пятифунтовую последнего своего иждивения без остатка отдать не пожалел бы, не токмо б по два рубля дать за пуд. Однако ж ежели ваше высокоблагородие по такой предложенной от меня цене по два рубля за пуд, без указа из Государственной Адмиралтейской коллегии дать сомневаться изволите, то хотя с убавкою по полтора рубля за пуд выдать ныне, дабы они, ежели им и по такой цене ныне не дать, а отписываться и о нем в Государственную Адмиралтейскую коллегию и ожидать указа, не остались и еще на продолжительное время в обиде, а о додаче уже к тому вдобавок по вышеобъявленному моему мнению (во исполнение двух рублей, по чему экспедиционной провиант с провозом до Камчатки по меньшей цене стал) еще по пятидесяти копеек за пуд предложить в милостивое рассмотрение Государственной Адмиралтейской коллегии и требовать указа.

Прежде чем последовала резолюция Адмиралтейств-коллегии на это мое предложение, капитан Чириков был отозван в Петербург с приказом сдать команду мне, так что запрошенная резолюция была направлена на мое имя. Копию, согласно обещанию, привожу ниже.

Копия резолюции Адмиралтейств-коллегии, последовавшей по этому

Указ ее императорского величества самодержицы Всероссийской из Адмиралтейской коллегии лейтенанту Вакселю.

В рапорте твоем из Енисейска октября от 3 числа 1745 года, коим объявляется поданные бывших в вояже на пакетботе «Санкт-Петре» в 1741 и 1742 годах служителей флота капитану Чирикову доношение и верящие письма, которым просили, чтоб им за неполучение в показанных годах в бытность на острове на том пакетботе, где зимовали, и на Камчатке при гавани Санкт-Петропавловской сухопутной, також по приходе с того острова в гавань провиант выдать наличным самим, а кои оставлены в Охотске, за тех по поверенным от них письмам деньгами, по камчатской цене, показывая притом, что они от той невыдачи тяжкий претерпели голод, о чем по их к помянутому капитану Чирикову предложению объявляли: что в бытность на том пустом месте питание имели непотребной и натуре человеческой противной пищею, морскими зверьми всю зиму, да и такой скверной пищи к пропитанию было недовольно, к тому и претяжкие труды понесли, отчего обращались все в несносной цинготной болезни, с которого предложения сообщил в коллегию точную копию.

И по общему-де капитана с прочими обер— и унтер-офицерами рассуждению согласились и определили: тем служителям за вышеописанный провиант, недоданный в бытность на острове и при гавани Санкт-Петропавловской сухопутный, а в переходе с того острова — морской, выдать деньгами из указной цены, как тот провиант на Камчатку становился: за муку, крупу и соль из двух рублей по одному рублю по пятьдесят копеек; а к тому о додаче пятидесяти копеек за пуд предложить коллегии Адмиралтейской.

А из приложенной при том предложении копии усмотрено, что помянутые служители в бытность их чрез девять месяцев на пустом острове в пропитании имели крайнюю нужду, и что зверским и натуре человеческой противным, кроме самой последней необходимости, скверным мясом питание, и в претяжких находились трудах.

Того ради сего января 21 дня по указу ее императорского величества Адмиралтейской коллегии, в рассуждение означенного такого страдания и всеконечной нужды, как именно в копии с предложения Вакселева значится, определили: тем бывшим с вами в вояже служителям, как за всю бытность на пустом острове, так и на то время, сколько от того острова до Санкт-Петропавловской гавани были в походе, числить в даче полный морской провиант по цене, какой оный на Камчатку становился, из которого прежде данной на показанном острове сухопутный провиант, также выданные по цене деньги вычесть, затем остальные за показанный морской провиант деньги кому что надлежит — додать.

Лейтенанту Вакселю учинить исполнение по сему ее императорского величества указу.

На основании этого милостивого указа Адмиралтейств-коллегии каждый из рядовых служивых получил свыше ста рублей, в то время как по расчету, на основании моего предложения, по два рубля за пуд сухопутного провианта каждому пришлось бы удовольствоваться немногим свыше тридцати рублей, а они и этому были бы очень рады.

После этого состоялся еще милостивый указ ее императорского величества за собственноручной ее подписью, коим как я, так и прочие офицеры и люди, бывшие со мной в плавании, получали повышение в чинах с 15 июля 1744 года, с выплатой полного жалованья за время с момента производства. Тем людям, которые не могли быть произведены в чины, назначено было денежное вознаграждение, — «за претерпение многих и неслыханных нужд», как гласит выражение самого указа. Этот указ вышел уже осенью 1749 года.

Рапорт лейтенанта С. Вакселя в Адмиралтейств-коллегию о плавании с В. Й. Берингом к берегам Америки

1742 г. ноября 15.

В Государственную Адмиралтейств-коллегию всепокорнейший рапорт

В прошлом, 1741 году в мае месяце бывший господин капитан-командор Беринг, учинив консилиум с господином капитаном Чириковым и пригласив к тому профессора Делиля де ла Кроера и команды своей всех обер-офицеров и штурманов, о определении первого курса, какой надлежит иметь, выйдя из гавани Святых апостолов Петра и Павла для сыскания земли Хуана де Гамы, которая показана по карте помянутого профессора ла Кроера, что оная простирается к северу до 47° северной широты, в котором все согласно положили иметь курс, выйдя из Авачинской губы по правому компасу SOO до 46°, дабы тем могли лучше оную осмотреть в той параллели и, ежели есть какая земля, то б идти подле той, как оная простираться будет, меж N и О или между N и W. А ежели ж не получим на той параллели никакой земли, то б оттуда держать курс ON, покамест землю увидим, а как увидим землю, идя на оный курс, то идти по тому ж подле оной к северу для описания, сколько время допустить может, с таким рассуждением, дабы могли возвратиться для зимования в гавань Санкт-Петропавловскую сентября в последних числах.

И по тому согласному рассуждению он, капитан-командор Беринг, на пакетботе «Святом Петре», имея в своей команде капитана Чирикова, командующего на пакетботе «Святом Павле», июня 4 числа 1741 года отправился от Авачинской губы в путь свой благополучно. И по выходе своем имели тот определенный курс SОО или иногда ближний к тому по способности ветра. И следовали, не разлучаясь с помянутым капитаном Чириковым, июня до 19 дня, которого числа был великий ветер от О, отчего принуждены были как мы, так и он, господин капитан, убрав паруса, лежать на дрейфе. И виден был от нас пакетбот «Святой Павел» пополудни часа до 11 к NW, в ширине северной 49°52′, в разности длины от Вауа 18°49′, а далее того времени уже нам стал невидим. Чего ради мы, дождавшись дневного света, принуждены были его искать на том румбе, на котором мы его в той ночи видели, и искали около того места, сколько ветер допустил, 43 часа. А как сыскать не могли, тогда он, капитан-командор Беринг, общим согласием со своими обер-офицерами, определил идти, по преждеучиненному консилиуму, между S и О.

И следовали между той четверти компаса на разные румбы по способности ж ветра до широты 45°13′, учинив разность длины к востоку от Вауа 16°23′, расстоянием около 200 миль немецких, однако ж никакой земли не видали. Чего ради положил он, капитан-командор, держать курс по преждеучиненному ж консилиуму, ON, которым шли до широты 48°38′, переменя разность длины от Вауа 36°, но и в такой отдаленности никакой земли не видали ж. Тогда он, капитан-командор, согласясь со своими обер-офицерами, велел держать еще ближе к N, в надежде такой, что скорее можно получить будет землю. И шли между N и О до 16 числа июля, которого числа увидели землю от нас к NW и держали ближе. А как прийдя к ней 20 июля, стали у одного острова на якорь, который именован нами островом Святого Илии, в широте северной 59°40′, в разности длины от Вауа 48°50′, на курс от Вауа ON, 417 3∕4 миль немецких. Того же числа на лангботе послан был от него, капитан-командора Беринга, флотский мастер Хитров для осмотра за другим видимым от нас островом удобного якорного места, дабы мы могли себя за тем закрыть от ветра во время нужды, который того ж числа, прибыв на пакетбот, рапортовал ему, капитан-командору, словесно, что якорное место сыскал между матерым берегом и тем островом на рейде на глубине 3 и 3 1∕2 саженей. К тому ж рапортовал, что нашел он на том острову юрту, состроенную из досок тесаных, в которой-де видно, что жили люди незадолго до нашего прибытия, и привез с собою для показания деревянное лукошко, лопату, также и камень, на котором знатно, что обтирана бывало медь.

А адъюнкт Стеллер ездил на малом ялботе на остров Святого Илии и нашел на оном земляную юрту, в которой осмотрел копченую рыбу, готовленную того лета, как мы были и видели на песке след человеческий и огнища. И по тому видно, что те люди себя в лесу, увидев нас, схоронили или жилища свои имеют на матерой земле, а на сей остров приезжают для промысла рыбы и прочего морского зверя. Тогда капитан-командор для приласкания оных впредь послал в ту юрту из подарочных вещей и приказал там оставить, а именно: крашенины [полотна] зеленой 16 1∕2 аршина, ножей железных — 2, корольков [стеклянных бус] китайских — 20, трубок железных — 2, которые там и оставлены. На матером берегу нам видеть было неможно, имеется ль на нем какой лес годный или нет, понеже имеет оный берег великие хребты и сопки, покрытые снегом, а на островах есть леса мелкого довольное число, а именно: ельник, лиственница и прочей, который не только к строению судов каких, но и для починки оных негоден, понеже мы имели нужду искать дерева, годного на марс-реи, однако ж не сыскали. И, удовольствовав себя с того острова Святого Илии водою, он, капитан-командор, более себя при так открытом море держать был опасен: 21 июля отправил себя в путь свой. И пошли между S и W, как оная земля простирается, для описания.

И как дошли разными курсами до широты 56°54′ июля 27 дня, видели тот же берег от нас NОN, по рассуждению нашему миль 7, по лоту была глубина воды 35 и 40 саженей. И весьма опасны были себя держать близ земли, частых ради банок и беспрестанных густых туманов и жестоких ветров, к тому ж и от неизвестного берега, как оный свое положение имеет, от которого бывали неоднократно в великих страхах и в отчаянии спасти себя и судна. Того ради стали держать от оной себя далее и шли разными курсами, о чем явно в нашем журнале, до 2 числа августа, которого числа в ночи, в прочищении тумана, увидели внезапно в самой близости остров, у которого была глубина воды 18, 17 и 16 саженей, чего ради принуждены в ночное туманное время стать на якорь на глубине 18 саженей, назвав оный остров Туманным. А во время дня пошли от него в путь свой, видели матерой же берег от нас к NW не в дальнем расстоянии. И близ нашего курса, которым мы шли августа 4 дня, видели ж 5 островов.

И от того времени стали себя держать далее в море: ветры нам к следованию пути нашего были весьма противные, чего ради августа 10 числа, будучи на широте 53°18′, в расстоянии от Вауа без малого 400 миль немецких, капитан-командор со всеми ж обер— и унтер-офицерами, рассуждая по дальности расстояния от гавани Петропавловской, к тому ж и по рапорту команды нашей подлекаря, который от него подан был с рассуждением о цинготной болезни многих служителей, а именно о 21 человеке, которые-де, ежели продлятся на море во время осеннее, то к работе будут весьма ненадежны, согласно определил от того числа: ежели будут ветры нам благополучные, держать курс свой по параллели 53° того ради, чтоб мы могли осмотреть, не имеется ль той американской земли на той 53-й параллели, ибо мы последнею нами виденную американскую землю оставили около 55° и следовали от того времени по тому определению, однако ж препятствовали тому намерению жестокие противные вестовые ветры, от которых удержаны были августа до 27 числа в расстоянии еще от Вауа более 300 миль немецких, около 53° северной широты.

И видя он, капитан-командор, что жестокость противных ветров нас к скорому следованию не допускает, а воды тогда осталось на пакетботе только 25 бочек, с которою идти был к гавани Святых апостолов Петра и Павла весьма опасен. Дабы от тех противных ветров не были более удержаны и за неимением воды чтоб не претерпели крайнего несчастья, согласно со всеми определил того ж 27 дня августа: для удовольствования себя водою искать землю, которая от нас по счислению нашему находилась не более миль 60. И того ж августа 29 дня увидели много островов, к которым стали держать ближе по глубине воды 55, 50, 45 и до 15 саженей равным убавлением, грунт — песчаный. И прийдя ближе, спустив малый ялбот, послан был подштурман Юшин между островов для осмотра якорного места, а мы в то время на глубине 24 саженей стали на якорь. А как возвратился помянутый подштурман и объявил, что удобного места к якорному стоянию не нашел, тогда мы, подняв якорь, спустя лангбот на воду, пошли буксиром между островами в бухте по глубине 24, 25 и 15 саженей. И, прийдя к одному острову, стали на якорь. И послан был штурман на остров для сыскания воды, который прибыл на пакетбот, рапортовал капитан-командору, что нашел он воды довольное число.

Матерый берег нам был видим позади тех островов расстоянием миль около 12, а во время ночи на одном острове увидели мы огонь к NNO. Расстоянием оный остров от нашего места было около полутора мили, куда 30 дня августа послан был на малом ялботе мастер Хитров для осмотра того огня, и ежели есть там какие люди, то велено ему было с ними поступать ласкою, чего ради послано с ним несколько из подарочных вещей. Между тем был великий ветер, находящий шквалами, отчего мы более стоять на якоре близ острова без всякого закрытия весьма опасны, и принуждены были поднять якорь и закрыть себя хотя мало за островом и стать паки на якорь. А 2 дня августа послан от нас был к нему, мастеру Хитрову, лангбот, понеже ему на малом ялботе за великостию ветра ехать на пакетбот с берега было невозможно, на котором лангботе он, мастер, 3 дня сентября прибыл на пакетбот благополучно, только принужден был, великости ради ветра и буруна, оставить малый ялбот. И в прибытии свое рапортовал капитан-командору, что был он на том острове, где прежде виден был огонь, и огнище видел, только людей никаких не видал.

Того ж числа мы, подняв якорь, лавировали между островами и отошли от прежнего якорного места к другому острову, который был от первого места к осту, расстоянием около 2 миль, где положили якорь на глубине 15 саженей. И, стояв на якоре, 4 числа сентября пополудни часу в 5 услышали мы великий крик людей, из которых 2 человека сели в 2 байдары и гребли к нашему пакетботу и, не дойдя до пакетбота саженей около 50, остановились и кричали к нам своим языком, которого их языка взятые с Камчатки толмачи чукотского и коряцкого языков не разумели. Також и от нас к ним кричали помянутые толмачи чукотским и коряцким языком, которого, видно, что и они не разумеют, понеже указывают на свое уши и машут к нам руками, указывая на берег. Потом из тех байдар одна подойдя к пакетботу гораздо близко, однако ж не приставая к борту. Тогда по приказу капитан-командора брошены были от нас к нему, привязав на доску, разные подарки, а именно: несколько аршин камки красной, зеркала, ганзы железные, чем курят китайский табак, называемый шар, и несколько ж колокольчиков медных, которые подарки видно, что принял приятно. Напротив того с той байдары видно ж, что в подарок бросил к нам выстроганные гладкие две тонкие палки, из которых к одной привязаны птичьи перья, а к другой — птичья нога с перьями ж, которые перья мы признавали соколиными.

И как мы от них оные приняли, тогда американцы погребли от нас на берег и с великим криком машут руками, указывая на берег. Чего ради капитан-командор велел спустить лангбот на воду, на котором я послан был к ним, и взял собою одного толмача, которой умел говорить чукотским и коряцким языком, также и несколько вооруженных людей, к тому ж и разные подарочные вещи и вина двойного русского. И как я приехал к тому берегу, на котором были американцы, то стал я близ берега на якорь, понеже пристать было для великого ветра и буруна, также и подводных ради каменьев невозможно. И спущено было от меня с лангбота на берег с помянутым толмачом несколько человек служителей. И между тем давал оным американцам разные подарки, которых они от меня не приняли. Также одному из оных подносил чарку вина, которую от меня, приняв и припив, оную отдал возвратно, а взятое в рот вылил наземь.

А между тем спущенного толмача нашего водили в свой стан и дали ему китового жира, который, от них приняв, намерен был идти на лангбот, но оные американцы его держали и не пускали возвратно, а в какую силу оного держали, того знать было невозможно. Отчего я принужден был для свободы того толмача приказать солдатам выпалить из нескольких ружей на ветер. А когда выпалено было, тогда они все упали на землю, в которое время тот толмач, освободясь от них, возвратился на лангбот, а они все, американцы, бросились против ялбота и взяли за фалинь, тянули ялбот на берег. И, опасаясь я того, чтоб не разбить лангбота о каменья, приказал обрубить якорь и обрезать фалинь. И возвратился на пакетбот со всеми людьми благополучно, о чем ему, капитан-командору, от меня словесно и рапортовано. А как пришла ночь, тогда оные американцы имели на берегу огонь. Сей ночи был удивительной жестокости ветер с дождем, которого ради мы, будучи в великом страхе, принуждены были спустить на низ грот— и фок-реи и ожидать дневного света.

А как наступило 5 число сентября, тогда мы снялись с якоря и лавировали близ того острова, намерены были идти в путь свой, токмо был ветер противный, к тому ж течение воды нам к выходу препятствовало, паки, подойдя ближе к тому ж острову, стали на якорь на глубине 17 саженей. А когда те американцы увидели нас, что мы стоим на якоре, приехали к нам с помянутого острова на 7 байдарах, из которых две пришли к нам к самому борту, и по тому видно, что они прежде огненного ружья не видали, понеже оные к нам приехали, не имея никакого страха, которым в то время подарен котел железный и несколько игол. От них, напротив того, дано нам в подарок же сделанные из корок две шапки, и на одной привязан был костяной статуй наподобие вида человеческого, который при сем всепокорнейшем рапорте послан в Государственную Адмиралтейств-коллегию, а шапки и их палки во время нашего несчастия утратились.

Все оные острова безлесные и пустые, и видно, что те американцы приехали на своих байдарах к сим островам с матерого берега для промысла морских зверей и рыбы. А каким подобием американцы и их из нерпичьей кожи сделанные байдары, о том значится на рисованной в посланной от меня в Государственную Адмиралтейств-коллегию карте. И удовольствовав мы себя водою, отправились 6 числа сентября в путь свой, назвав оный остров Шумагин. И имели намерение прямо следовать к Авачинской гавани, однако ж вестовые, противные всегда нам, жестокие ветры препятствовали, от которых многократно имели нужду спасать себя, будучи на дрейфе. И прийдя сентября 24 дня на широту 51°, видели несколько островов, а позади оных виден же был к WNW и матерый тот же американский берег, от которого места неописанною жестокостию вестового ветра, которое продолжалось до 13 дня октября, будучи всегда на дрейфе, отнесены были к О около 80 миль.

И можно о той жестокости ветра беспристрастно донести Государственной Адмиралтейств-коллегии, что таких сильных штормов, надеюсь, от старых мореплавателей мало видано было, в которые мы с немалою нуждою себя спасали, [к] тому ж и людей было в команде нашей уже больных цинготною болезнью немалое число, а некоторые и померли, а и остальные уже многие в управлении морской работы явились бессильны. Но, однако ж, хотя мы уже были от тех жестоких трудов и неприятного всегдашнего воздуха в самой слабости, трудились с Божиею помощью получить гавань святых апостолов Петра и Павла. И прийдя 25 октября на широту 51° с некоторыми минутами, видели высокий каменный и безлесный остров, от нас NWN, которой именован нами островом Святого Маркиана. А 28 числа октября видели остров же к NNW расстоянием милях в трех, от него видимы были 3 малых острова, а видно, что и оные пустые и безлесные, который назван нами островом Святого Стефана.

Также и 29 октября во время немалого тумана бросали лот, где глубина воды была 35 саженей, чего ради в туманное время, за мелкостию воды, для осторожности легли на дрейф. А как мало очистился туман, тогда увидели мы остров от нас к W, который назван нами островом Святого Авраама. И, поставив паруса, пошли в путь свой. Управление пакетбота в сие время уже чинилось с великою нуждою, понеже, кроме тех служителей, которые до сего числа по воли Божией померли, больных было около 40 человек, также и наше, оставших, уже было крайнее бессилие. А как уже с тою крайнею нуждою дошли ноября до 4 числа и увидели землю, которую мы за спасение свое почитали, понеже не было более нашей силы продолжать себя на море. По обсервации оная земля лежит на широте 54°, где мы себя счисляли около 53-х, а по разности длины от Вауа — только в 40 минутах. И по тому счислению имели надежду, что та видимая нами земля — Камчатская, несколько севернее Шипунского мыса. Которая погрешность нашего счисления учинилась оттого, понеже мы перед тем задолго времени от беспрестанных густых туманов не видали Солнце, по чему б нам можно было себя исправить, о чем явствует в нашем журнале.

 

 

И как мы себя и команды нашей служителей от жестокой цинготной болезни увидели в крайнем бессилии, от чего пришли в немалый страх, ибо тогда уже, можно сказать, почти судно было без правления, понеже тогда команды нашей людей находилось таких, которые чрез великую мощь ходить о себе могли, только 8 человек, но из оных наверх ходили с нуждою 3 человека, из которых был один собственный человек капитан-командора, а прочие все лежали больные при самой смерти. Да и воды на нашем судне осталось только 6 бочек, а провианта морского, как сухарей, так и прочего, не имелось, кроме несколько муки, масла и мяса. Да сверх всего нашего нужнейшего состояния грот-ванты наши выше швиц-сареня на правой стороне все до одной перервались, чего ради и парусов на грот-мачте носить никаких было невозможно. А за вышеописанным бессилием людей оных исправить было некому. А во время того нашего несчастия ветер нам для обхода того видимого нами мыса был противный. Того ради 5 числа ноября, в таком видев себя в худом состоянии, более на море продолжать и ожидать благополучного ветра весьма были опасны, дабы за бессилием людей не оставить судна без всякого управления и не претерпеть от того крайнего несчастия в потерянии всех людей и судна.

Тогда капитан-командор собрал к себе как обер-, так и унтер-офицеров и рядовых, которые еще могли дойти до его каюты, имел о том общее рассуждение, при котором собрании все служители объявили, что они более продолжать себя в работе на море за болезнью и крайним бессилием не могут. Чего ради как он, капитан-командор, так и обер— и унтер-офицеры согласно положили, дабы сыскать якорное место для зимования и стать на якорь для своего спасения, дабы в такой жестокой болезни не потерять себя безызвестно. И по тому общему всех людей согласию пошли к той земле фордевинд. И прийдя в 5 часу пополудни на глубину 12 саженей, положили дагликс-анкер, отдав каната 3∕4, который канат порвался около 80 саженей, отчего придрейфовало нас на бурун на глубину 5 саженей, где мы положили той анкер, который также в скором времени подорвало, и перенесло нас чрез тот бурун ближе к берегу на глубину 4 1∕2 сажени. Тогда положили плехт, отдав у него каната 3∕4. Больных служителей было рядовых 49 человек.

А 6 числа ноября за болезнью многих людей с великою нуждою могли спустить на воду лангбот и офертоить пакетбот. А от того времени с остальными служителями, которые тогда еще, хотя с нуждою, на ногах ходили, имели старание для своза больных на берег и в постановлении оным из парусов палаток. А как поставлены были палатки, тогда капитан-командора больного ноября 8, а мастера Хитрова, больного ж ноября 15 числа и прочих служителей свезли на берег, из которых при свозе померло немалое число. А 21 числа я с остальными служителями в жестокой той болезни свезен был с пакетбота на берег же, ибо продолжать себя той ради болезни на пакетботе более силы моей не было, к тому ж и водою довольствовать было на пакетботе некому, также и никакого вспоможения пакетботу учинить было невозможно.

И между тем послан был от капитан-командора подконстапель Розелиус с двумя человеками по берегу той земли к северу, на которой мы обретались, и велено ему осмотреть, что та земля подлинна ль Камчатская или какой остров; ежели Камчатская, то б ему, Розелусу, идти до жилого места, а что ему велено исполнять, ежели та земля Камчатская, о том дана ему была от него, командора, инструкция, который от бессилия своего не был далее от места нашего верст 30, возвратился назад без всякого известия. А 21 дня ноября приказом его, господина капитан-командора, велено было мне подать рапорт со всеми обер— и унтер-офицерами и служителями о спасении пакетбота «Святого Петра», по которому я с флотским мастером Хитровым и со всеми унтер-офицерами и служителями, имев рассуждение, подал рапорт к нему, капитан-командору, 23 дня ноября в такой силе, дабы пакетбот «Святой Петр» заблаговременно поставить против места нашего на берег, где имелся песок, не вынимая из него груза, дабы оный во время большего с берега ветра, подорвав канат, и не унесло в море.

На который наш поданный рапорт он, капитан-командор, о постановлении того судна на берег прислал ордер того ж 23 ноября мастеру Хитрову, дабы по оному учинил, не упуская случая, исполнение. По которому ордеру он, мастер Хитров, хотя был болен, однако ж с первым случаем ноября 25 дня имел намерение ехать на пакетбот и пришел к лангботу, где ему объявил дежурный офицер, а именно боцманмат Алексей Иванов: служителей здоровых только 5 человек, из которых тогда при спуске лангбота с берега один человек обмок в море и возвратился в палатку, за тем тогда осталось только 4 человека, но и те были весьма бессильны. И видев он, мастер, что с таким малолюдством ему плехт-анкер поднять было невозможно, к тому ж и ветер был от NNW прямо на каменной риф, лежащей от того места, где тогда стоял пакетбот, SSO со 150 саженей, а стеньги и реи тогда были спущены на низ, и для того, хотя б и более того было людей, то для вышеописанного каменного рифа в такой ветер пакетбот тронуть было невозможно.

Чего ради, видев он, мастер Хитрово, о постановлении пакетбота по поданному от нас рапорту невозможности, к тому ж и такова малолюдства ради, пришел ко мне и рапортовал словесно, которому я тогда приказал самому рапортовать капитан-командору, о чем он, мастер, и ему, капитан-командору, рапортовал в то ж время. А от того 25 по 28 число ноября за великостию ветра ехать было на пакетбот для вышеописанного учинения невозможно. А он, мастер Хитров, был уже весьма болен и после того ходить более не мог и лежал в той цинготной болезни в одной палатке со всеми нами. А против 28 числа в ночи великим штормом от NО подорвало у плехта канат и выкинуло пакетбот на тот же песчаный берег, на котором мы имели намерение оный поставить. А декабря 1 числа послан был от капитан-командора матрос Анчуков, и с ним служителей два человека, по берегу к зюйду для уведомления и осмотра той земли, на которой мы обретались, что оная земля матерая ли или какой остров, который прибыл возвратно декабря 27 дня без всякого о той земле обстоятельного известия.

А между тем декабря против 8 числа прошедшего 1741 года по воле Божьей умер капитан-командор Беринг в цинготной болезни, которою мучим был около четырех месяцев безвыходно, и погребен на том острове, на котором мы зимовали с командою. А по смерти его, капитан-командора, принял команду я и потому ж чинил общее с флотским мастером Хитровым всякое старание о разведывании сей земли, однако ж никакого известия за великим препятствием непокойных погод получить было невозможно прежде апреля месяца. А как получили известие, что та земля, на которой мы обретались, — подлинно остров, тогда мы учинили общее свидетельство пакетбота «Святого Петра»: будет ли оный нам годен на море к переходу до Камчатки и можно ль оный снять с берега. И по осмотру нашему оный пакетбот нашелся весьма поврежден, которого повреждения починить было нельзя и нечем, к тому ж и снять с берега оный никакими мерами невозможно ж, ибо оный песком замыло около 7 футов от киля, о чем явно в нашем свидетельстве.

И потому рассуждали: каким бы образом могли себя освободить от того острова. И иного способа о свободе своей никакого не сыскали (понеже остров был пустой и безлесный), только чтоб ломать пакетбот и сделать из него к переходу нашему до Камчатки такое судно, сколько набраться может годного лесу, которому мнению все служители были согласны. И начали ломать пакетбот в апреле месяце, которая продолжалась до мая 5 числа. А 6 мая ж, с Божиею помощью, заложили строить судно длиною по килю 36 футов, шириною — 12, глубина — 5 футов 3 дюйма, которое строено со всякою поспешностию, не опуская в строении напрасно удобного времени.

Остров сей, на котором мы с командою зимовали, протягается от 54° и до 56° северной широты, а от южного мыса, который от нас назван кап [мыс, нем.] Манати, то есть Морских Коров, лежит он NNW и SSO, длиною около 130 верст, поперек верст 10. Жилья на нем никакого нет, но и знаков к тому, чтоб бывали на нем когда люди, не находилось. Лесу никакого нет, кроме самого местами малого тальника. Высокие имеет хребты, сопки, во многих местах каменные утесы, и весьма неудобен к приближению морских судов, понеже во весь остров мало находится таких мест, чтоб не были великие каменные лайды, которые от берега в море протягаются не меньше версты и далее и во время прибытия воды закрываются, а в малую бывают сухи. А где нет таких каменных лайд, то в тех местах великий ходит бурун, чего ради стоять на якоре на рейде весьма опасно судну такому, которое ходит глубиною футов 5 или 6. Гавани для зимования никакой нет, понеже мы искать оной немало трудились, чего ради нарочно посланы были берегом для осмотра, не имеется ль какой гавани, к зюйду флотский мастер Хитров, а к северу боцманмат Иванов, только в прибытии своей рапортовали, что никакой не имеется. Знаков от земли нашей камчатской на оном острове во время вестового ветра, а от американской — во время остового находилось немалое число, а именно: от камчатской стороны находился лес рубленый избяной, который бывал в строении, и плотовые с проушинами слеги, разбитые боты, санки, на которых ездят оленные коряки.

И во время чистого воздуха с западной стороны острова неоднократно многими служителями видимы казались сопки, покрытые снегом, однако ж за дальностию того вида нам утвердится в том было ненадежно (а по нынешнему 1742 года счислению можно верить без сомнения, что те сопки видимы были на камчатском берегу). А от американской стороны — лес толстый сосновый и их стрелки и весла, каких у наших на Камчатке не бывает.

В бытность нашу на сем острове жили весьма пребедно, понеже жилища наши были в ямах, вырытых из песка и покрытых парусами. И в собирании дров имели чрезвычайную тягость, ибо принуждены были дрова искать и собирать по берегу морскому и носить на плечах своих лямками верст по 10 и по 12. А в то время мы и люди команды нашей почти все одержимы были жестокою цинготною болезнью, и так долго оною мучимы были, что многие уже свободу получили во время весны, как стала выходить свежая трава, которую употребляли в пищу. Пропитание наше было чрез всю зиму за неимением провианта, можно ж сказать, самое бедное и многотрудное, к тому ж и натуре человеческой противное, ибо принуждены были ходить по берегу морскому и отлучатся от жилища своего расстоянием верст по 20 и по 30 и стараться о том, чтоб убить себе на пищу какого морского зверя, а именно бобра, сивуча или нерпу, которая просто называется тюлень, которых убив, чрез такую дальность нашивали на себе ж лямками.

А когда таких зверей за чем промыслить невозможно, тогда принуждены искать и есть хотя мертвых, выброшенных морем на берег, оных же зверей, также коров морских и китов. А во время вешнее, как уже те звери от страха себя гораздо от нас удалили, тогда питались морскими котами, которые во время вешнее приплывают на тот остров для своего плода. Оная пища нам весьма была противная, а как чрез долгое время гораздо оные нам стали противны, тогда промышляли коров морских, которые немалого корпуса, ибо в одной корове мяса будет не меньше 200 пудов. А каким подобием означенные звери, а именно коты, сивучи и коровы, о том значится нарисованные на посланной от меня в Государственную Адмиралтейств-коллегию карте. И от того времени мы уже себя тем довольствовали, понеже оное мясо гораздо приятнее всех вышеописанных морских зверей.

Ветры с пургами бывают на том острове во время зимнее весьма жестокие, и можно сказать, что мы от декабря месяца до самого марта редко видали красный день. А от марта месяца вешним временем и в лете беспрестанные бывают туманы и мокроты, и потому ж мало случалось видать приятного воздуха день. Которая беспокойство погод великое препятствие чинила скорому строению нашего судна, к тому ж и людей было в таком бедном состоянии приневолить по команде в такой отдаленности небезопасно, чего ради принуждены были все делать с их общего согласия. На том острове, по осмотру бывшего с нами адъюнкта Стеллера, металлов и минералов никаких не имеется, понеже оный Стеллер нарочно посылан был кругом того острова. А как судно наше Божиею помощью работою окончалось, тогда я общее с мастером Хитровым и со всеми служителями имел рассуждение о забрании материалов, по которому рассуждению согласно положили, чтоб взять с собою из вышеописанных материалов несколько железа вместо балласта и надлежащие припасы на такое судно, и удовольствовать себя водою, и взять несколько бочек морской коровы соленого мяса, и забрать всех служителей с их багажами, и следовать до Камчатки, а прочие материалы и припасы, которых большая часть, по свидетельству флотского мастера со всеми унтер-офицерами, явились негодные, оставить на том острове в построенном нами сарае, дабы оными во время осеннее столь ненадежное судно не отяготить излишне нагрузкою.

А какие на том острове оставлены припасы и материалы, годные и негодные, о том при сем моем всепокорнейшем послан в Государственную Адмиралтейств-коллегию именной реестр. А 10 числа августа спустили с берега построенное нами судно, которое именовали гукер «Святой Петр», и, вооружив оное, того же 13 дня августа с Божиею помощью пошли в путь свой до Камчатки, забрав всех служителей, а именно 46 человек. И в бытность нашу на море в ночь 15 числа августа от худости досок в строении судна явилась великая течь, и было уже воды на трюме около двух футов, от чего мы пришли в великий страх и принуждены были для облегчения того судна бросить с трюма несколько картечей и ядер и вылить из него воду помпами и ведрами. А как течь стала не такая, тогда паки пошли в путь свой и 26 числа августа вошли в гавань святых апостолов Петра и Павла благополучно, где услышали о капитане господине Чирикове, что он с командою своею на пакетботе «Святом Павле» сего лета отправился в Охотск. Того ради мы, исправя гукер «Святой Петр», пошли из гавани сентября 1 дня и имели намерение следовать до Охотска, от которого числа продолжали себя в море 5 дней.

И во время той нашей бытности в море явилась паки течь немалая ж, к тому ж ветер был противный, отчего принуждены были, по согласию всех служителей, возвратиться для зимы в гавань, опасаясь, дабы от той необычайной течи не претерпеть на таком ненадежном судне во время осеннее какого несчастия, где и поныне с командою обретаемся. А предбудущею весною, исправив судно, намерен следовать с командою в Охотск. И ежели получу там господина капитана Чирикова, то буду в его команде, а когда его, господина капитана, в Охотске не застану с командою, то намерен ехать до Якутска, и какое о себе определение получу, по тому и исполнять буду, а ежели ж никакого определения нет, то буду в Якутском ожидать из Государственной Адмиралтейств-коллегии указа.

При сем же Государственной Адмиралтейств-коллегии всепокорнейше доношу, что по выходе нашем в прошлом 1741 году из гавани Святых апостолов Петра и Павла на море, во время нашей кампании, также и на острове, где мы зимовали с командою, померло цинготною болезнью в разные числа разных чинов служителей 31 человек, а кто именно и которого числа померли, о том при сем послан в Государственную Адмиралтейств-коллегию именной реестр.

А в данной из Государственной Адмиралтейств-коллегии бывшему господину капитан-командору Берингу инструкции в 9 пункте написано, что по окончании экспедиции прислать в Государственную Адмиралтейств-коллегию журнал и сочиненную о том вояже карту с нарочным офицером, который был в том вояже. И по оному б как я, так и мастер Хитров ревностно исполнить желали, но, будучи в таких трудах и в прежней нашей жестокой болезни (о которой выше сего в сем моем всепокорнейшем рапорте пространно объявлено), и поныне еще не пришли в такое состояние, дабы столь многотрудный путь по слабости нашей могли снести.

Того ради о бытности нашей на море журнал и карта, и вид земли американской, назначенной на карте, которую мы намерены были назвать по примеру других европейских, вновь сысканных, земель Новою Россиею, токмо без воли Государственной Адмиралтейств-коллегии не смели, также положения острова Святого Илии и острова Шумагина с другими при них островами посланы от меня в Государственную Адмиралтейств-коллегию сего 1742 года ноября 15 дня при сем с нарочно посланным от команды моей боцманматом Алексеем Ивановым, который в самых наших нужнейших случаях многое в работе чинил собою вспоможение, за что еще, при животе своем, господин капитан-командор Беринг объявил его за боцмана, которую должность он правил во все время при команде беспорочно. С ним же, боцманматом, послан для безопасного проезда иноземцами от команды нашей солдат Тобольского полка Иван Окулов, и велено ему ехать чрез Анадырский острог сухим путем с поспешением.

И о вышеописанных о всех наших объявленных в сем моем всепокорнейшем рапорте Государственной Адмиралтейств-коллегии чрезвычайных трудах и о крайней самой бедной нужде всенижайше прошу, дабы милостиво приняты были.