Южная оконечность полуострова Камчатки расположена на 51°10′ северной широты. Линия его западного побережья тянется примерно в направлении от StO к NtW до 58°10′ северной широты. Астрономическими наблюдениями установлено, что восточная часть Камчатки расположена на параллели 60° северной широты, на 130°40′ восточной долготы от Санкт-Петербурга, который нами принимается здесь в качестве первого меридиана.

На Камчатке имеется три острога; это большие деревни, огороженные палисадами, т. е. тыном. Четвертым поселением является Петропавловская гавань. Все они населены русскими и управляются комиссарами, которые ежегодно присылаются из Охотской канцелярии.

Первое и самое крупное селение — это Большерецкий острог, являющийся одновременно и гаванью для судов, прибывающих из Охотска; комиссары остальных острогов подчинены Большерецкому комиссару. Второе селение — Верхний острог на реке Камчатке; оно расположено на середине пути между Большерецком и Нижним острогом.

Жители этого селения вынуждены заготовлять свои зимние запасы рыбы на морском побережье, так как рыба не поднимается так высоко по реке, хотя, говорят, и у себя они вылавливают немало рыбы. В этих краях, как передают, растет в некотором количестве лиственница — дерево, пригодное для судостроения; на морском же побережье из деревьев растут только толстые, но невысокие березы.

Третий острог — Нижнекамчатский; он стоит в устье реки Камчатки, где она впадает в Тихий океан. Здесь капитан-командор Беринг в 1727 году построил свои первые суда. Здесь с давних пор устроена также церковь. Так как в то время по всей Камчатке был всего один поп на четыре церкви, то по представлению нашей экспедиции в 1744 году послано в эти места несколько священников, которые понастроили много церквей.

В каждую церковь назначили сведущего попа, и, как полагается, были устроены приходы. Этими благими мерами удастся распространить христианство в этом крае. В Нижнекамчатском остроге находится также капитан Якутского полка с ротой солдат и тремя сотнями казаков, которые, по всей вероятности, и по настоящее время составляют весь гарнизон Камчатки.

Почва по всей стране — чернозем, и, видимо, весьма плодородна. Между тем там не вырастают растения, плоды которых находятся над поверхностью земли, хотя в этом направлении делались многочисленные опыты. Причина, вероятно, та, что Камчатский полуостров имеет небольшое протяжение в ширину, а вытянут в длину и узок и с обеих сторон окружен большими океанами, а именно: с востока Тихим океаном, с запада Пенжинским заливом, а с юга омывается громадным Южным океаном, простирающимся до самой равноденственной линии и еще дальше.

Отсюда возникают постоянная влажность и густые туманы, подымающиеся от моря, а потому и солнце не может оказать своего действия на почву; следовательно, ничего не может созреть, и все растения, выросши наполовину, засыхают и погибают, не принеся плодов. Подземные же растения, как репа, редька и тому подобные корнеплоды, отлично развиваются; мне самому попадались там репы весом в два и три фунта, и притом весьма хорошего вкуса.

Тем не менее в Нижнекамчатском остроге, около находящейся там церкви, удавалось несколько раз в виде опыта доводить до полной зрелости ячмень. Это, однако, происходит далеко не каждый год, но только в те годы, когда выпадает сухое лето, а с моря не слишком часто набегают туманы.

Такое состояние погоды случается, однако, очень редко и бывает, кажется, один раз в десять лет. Влажность в этих местах настолько велика, что камчадалам иной раз приходится по три или четыре раза начинать снова лов рыбы для изготовления зимних запасов, так как им не удается высушить рыбу. От постоянной сырости мясо пропадает, и от рыб остается одна только кожа; по этой причине, как указано выше, им по три и четыре раза приходится выходить на лов рыбы.

Но и здесь видна неизмеримая щедрость и благость Бога. Он не оставляет свои создания и не дает им умереть голодной смертью, ибо хотя он и лишил их хлеба и других обычных предметов питания, но дал им в избытке прекрасную ценную рыбу, а также другие необходимые для поддержания жизни предметы, о которых скажем ниже.

Иной раз даже кажется, что Камчатка как бы нарочно предназначена для рыбного промысла, ибо, в особенности по западному побережью, по всему его протяжению, от юга до севера, в море впадают многочисленные небольшие речки; в этих местах камчадалы устраивают свои поселения.

Каждой весной из моря вверх по рекам поднимается такое громадное количество рыбы, что они не рискуют ставить свои сети во всю ширину рек, часто достигающей двадцати саженей, а ставят только четыре или пять саженей сетей, иначе от массы попадающей в них рыбы сети рвутся.

На Камчатке растет также особый вид крапивы высотой в восемь или девять футов. Из нее они приготовляют сети, для чего приходится собирать крапиву с осени и обрабатывать ее наподобие льна, то есть трепать, чесать и прясть, и из пряжи плести сети. Их приходится делать каждый год заново, так как сети, изготовленные из волокон этой крапивы, не выдерживают больше одного лета.

 

 

Рыба, которая там ловится, — лосось различных сортов. Первый и лучший сорт называется у них чавычой. Мясо этой рыбы белое, весит каждая рыбина от семидесяти до восьмидесяти фунтов, она нежна на вкус и очень жирна. Эта порода рыб ловится от середины мая до конца июня, а после этого в течение всего года не попадается больше ни единой рыбы этой породы.

Ее по большей части солят, так как она слишком мясиста и не поддается поэтому сушке. Другой сорт — тоже из породы лососей — называется у них няркой. Она весит от семи до восьми фунтов, мясо ее красное и жесткое; на вкус оно, правда, недурно, но люди нашей команды заметили, что сразу, когда начинаешь питаться ею, образуются сильные запоры.

Камчадалы, однако, ничего подобного не знают; они сушат эту рыбу на солнце и делают из нее так называемую юколу. Третий сорт называют кетой, эта рыба по величине немного больше нярки, мясо ее белое и мягкое, из нее также приготовляют юколу. Четвертый сорт — мальма.

Она гораздо меньше, чем оба описанных раньше сорта, и так как эта рыба очень жирна, а мясо ее тоже совсем мягко, то из нее камчадалы готовят свои запасы рыбьего жира, что делается следующим образом. Рыбой заполняют доверху большой чан, затем бросают в него раскаленные камни и плотно закрывают; в результате из рыбы вытапливается жир.

Затем продолжают кидать в чан раскаленные камни, пока весь жир не вытопится. Таким образом получают из двух-трех тысяч рыб большую бочку чистого и прозрачного рыбьего жира, который в продолжение всего года употребляют в пищу вместо масла.

Я едва не забыл указать, что самая первая рыба, которая приходит весной в громадных количествах, это сельдь. Как-то раз в Петропавловской гавани мы бросили сеть и не могли ее вытащить обратно на берег. Пришлось подъехать на лодках и черпать из сети рыбу ведрами. Я уверен, что за этот единственный завод сети, длиной приблизительно в двадцать пять саженей по обоим ее крылам, мы выловили свыше пятисот бочек.

По-видимому, это очень недурной сорт сельди, и я думаю, что если бы иметь на месте испанскую соль и засаливать ею эту сельдь, то она ничем не уступала бы голландской селедке. Сельдь, однако, остается в этих водах лишь недолгое время, по всей вероятности потому, что ее очень сильно преследуют киты; некоторые из них гнались за сельдью даже в нашей гавани.

Вот еще один способ, каким камчадалы обеспечивают себя продовольствием на зимнее время: они выкапывают в земле большие и глубокие ямы и засыпают эти ямы доверху свежей живой рыбой всяких пород до двадцати-тридцати тысяч штук. Затем яма покрывается дерном, а чтобы песцы и другие животные не подобрались к запасу, поперек, поверх ямы, кладется несколько бревен.

Здесь рыба остается лежать, гниет и превращается в какую-то слизь. Это для камчадалов лучшее лакомство, а так как запасы его очень велики, то из них варят также пищу для собак. Называется это у них юколой. Когда приближаешься к тому месту, где имеется такая яма с рыбой, то по запаху чувствуешь ее за добрую четверть мили. Мне самому никогда не приходилось пробовать юколу, но некоторые из наших людей ели ее с большим аппетитом.

Солью они обеспечивают себя таким же способом, как и жители Охотска, о чем рассказано подробно в седьмой главе.

Рыба, которую они ловят, той же породы, как у камчадалов, но так как способы приготовления ее отличаются, то я и счел необходимым описать здесь все это для обрисовки образа жизни камчадалов.

Что касается других источников пропитания у камчадалов, то следует отметить, что они собирают большие запасы различных ягод, которые в изобилии растут на Камчатке, как-то: бруснику, голубику и клюкву, и в течение всей зимы употребляют их в пищу.

На Камчатке растет также один из видов лука, или, точнее сказать, чеснока, так как он по вкусу и запаху весьма на него походит. Жители собирают его ранней весной, как только с земли сойдет снег; в это время года он еще сочен, а потом становится деревянистым.

Они засаливают его целыми бочками и в течение всего года употребляют в пищу: кладут его в рыбный суп и другие свои блюда, которым он придает очень приятный вкус. Этот лук камчадалы называют черемшой. Они выкапывают также луковицы желтых лилий, которые в тех местах растут в изобилии и носят название сараны.

Они сушат луковицы этого растения и затем толкут в муку, которой они обычно заправляют свои жидкие супы до полной густоты. Если камчадал хочет особенно тонко полакомиться или угостить особенно желанного гостя, то из этой муки с водой замешивается тесто, вроде как для блинов, и запекается на рыбьем жире в виде оладьев, которые мне неоднократно приходилось есть и которые очень приятны на вкус.

Далее приготовляется сушеная рыбья икра, которая предназначается главным образом для мужчин, отправляющихся в лес для добычи диких зверей. Имея при себе один-единственный фунт этой сушеной икры, камчадал обеспечен провиантом на целый месяц, ибо когда ему хочется поесть, он срезает кору с березы (а они растут здесь везде во множестве), снимает верхнюю мягкую кору, а твердую ее часть, прилегающую ближе всего к стволу дерева, намазывает небольшим количеством взятой с собой рыбьей икры, а затем поедает ее, как сухарь или как бутерброд, что и составляет всю его пищу.

Наполнив, кроме того, свой желудок чистой водой, он снова на целые сутки становится работоспособным. Туши пойманных зверей они также не выбрасывают: будь то соболь, горностай, лисица, выдра или крыса — все равно, мясо добычи идет в пищу охотнику.

В летнее время они обнаруживают отличные познания в ботанике, так как употребляют в пищу разнообразные дикие коренья, и хотя на Камчатке произрастают многие виды кореньев, крайне вредных для человеческого организма, но камчадал никогда к таким кореньям не притрагивается, так как очень хорошо знаком со всеми их свойствами.

Употребление в пищу хлеба — вовсе непривычное для них дело, а многие из них даже утверждают, что заболевают от него. Поэтому они особенно и не стремятся его получить. Если угостить их куском хлеба, то они сначала съедят рыбу или другое какое-нибудь свое блюдо — и лишь потом хлеб.

Вопрос об одежде разрешается у них тоже чрезвычайно просто, ибо, заметив, что старая одежда пришла в ветхость и что нужна новая, они убивают трех или четырех собак, в первую очередь старых, уже не могущих служить ездовыми, и выделывают их шкуры — таким образом материал для нового платья готов.

Затем из одного куска сшивается верхняя одежда вместе с шапкой, мехом наружу; такое платье у них называется кухлянкой; в нем они ходят круглый год, зимой и летом, в течение трех или четырех лет.

Зимой они ездят на собаках; никаких других средств передвижения по суше они не знают. Поэтому собаки находятся у них в большом почете и пользуются хорошим уходом. О питании своих собак в течение зимы они заботятся так же, как о собственном своем пропитании, если не больше. Сани их — очень легкой и тонкой конструкции, связаны ремешками и по весу не должны превышать пятнадцати, самое большее шестнадцати фунтов.

В них впрягаются четыре собаки, а груза на такие сани кладут до двухсот фунтов, причем если дорога ровная и прямая, то хозяин сам тоже садится на эти сани; если же дорога идет в гору, то хозяину приходится помогать собакам. Собаки эти ростом невелики, но хорошо сложены и широкогруды.

Управляют ими следующим образом: одна из собак передней пары (ибо они впрягаются в сани попарно) приучена слушаться известных слов команды, которые ей кричит хозяин, и она знает, следует ли ей бежать вправо, влево или вперед; остальные же собаки никогда не противятся вожаку и смотрят на него вроде как на командующего офицера.

Если случится, однако, что в лесу встретится на пути соболь, лиса или другой какой-нибудь лесной зверь, то всякая дисциплина и респект как по отношению к хозяину, так и по отношению к вожаку немедленно забываются, и удержать собак можно лишь с чрезвычайно большим трудом. Самое лучшее средство в таких случаях — это, если возможно, немедленно опрокинуть сани, тогда собаки не могут бежать дальше.

Мне самому случалось ездить как на собаках, так и на оленях, и по моему мнению, из обоих этих видов передвижения езда на собаках предпочтительнее, так как их постоянно можно держать при себе. Ночью приходится спать с ними в одной и той же яме, так что пользуешься их теплом, а в дальнейшее путешествие можно отправляться в любую минуту, по желанию.

Оленей же приходится отправлять пастись, а на это теряется очень много времени, так как всякий раз приходится их ловить. Летом камчадалы не имеют никаких средств передвижения, кроме как по воде на лодках (там, где это возможно); там, где нет водного пути, — по способу апостолов, то есть пешком, неся мешок за плечами.

О камчадалах, живущих на восточном побережье, необходимо добавить, что они отправляются летом на своих лодках, зимой просто по льду в открытое море, нередко за три-четыре немецкие мили от берега, чтобы бить там морских бобров и других морских зверей. Это, конечно, связано с большой опасностью для жизни, и очень многие из них при этом погибают.

Помимо этого, на Камчатке имеются еще и другие источники питания, которыми камчадалы умеют пользоваться. На Камчатке зимует множество лебедей и диких гусей, которые весной снова улетают на север; зимой же местные жители извлекают из них немалую пользу.

На вершинах самых высоких гор водится также порода диких горных баранов, охота на которых сопряжена с большими трудностями и с опасностью для жизни, так как они обитают на самых высоких и крутых вершинах. Нам приносили несколько раз убитых горных баранов, и я должен сознаться, что они чрезвычайно приятны на вкус.

Весят они от ста двадцати до ста пятидесяти фунтов, очень жирны, мясо их очень мягко; к сожалению, однако, их нельзя добыть в большом количестве.

Весной местные жители выезжают на своих лодках в море и плывут вдоль берега, обследуя прибрежные горные пещеры в поисках яиц морских птиц — чаек и всяких пород диких уток. Эти птицы водятся здесь в громадном изобилии. Случается иногда, что удается набрать полную лодку яиц. Они привозят их в свои становища, укладывают в бочки и поливают обильно рыбьим жиром так, чтобы яйца были совершенно им покрыты.

Таким путем яйца могут сохраниться в течение целого года и совершенно не подвергаются порче. Мы испытали этот способ, когда отправились в плавание из Камчатки в Америку. Мы взяли с собой довольно большой запас яиц и, как сказано уже, законсервировали их в рыбьем жире.

Это оказалось для нас крайне полезным: хотя яйца были собраны нами в апреле и мае, мы до самого ноября пользовались ими, пока не кончился весь запас; в течение всего времени не оказалось ни одного тухлого яйца, а ели их все с большим аппетитом.

Все эти подробности об образе жизни камчадалов я привел для того, чтобы показать, что они живут совсем не в таких скверных условиях, как многие склонны думать. Если они не будут лениться, то им не придется страдать от голода, тем более что с юных лет они не приучены ни к чему иному и не имеют представления о лучшем образе жизни. Существует на Востоке много других народов, которые далеко не располагают такими богатыми средствами к жизни и все же не помирают от голода.

Камчадалы ведут, кроме того, довольно оживленную торговлю с русскими купцами, приезжающими туда, торгуют мехом соболей, черно-бурых и красных лисиц, выдр и других морских и сухопутных зверей и получают от этого немалый доход. Охота дозволяется им без всяких ограничений, сколько бы они ни были в состоянии добыть.

После взноса в первую очередь положенной на них подушной подати — ясака (он платится за каждого мужчину, ибо женщины ничего не платят), в размере одного соболя или одной лисы, которые здесь расцениваются по три рубля (курильцы же вносят по одному морскому бобру), они вправе остальную свою добычу продавать купцам за наличные или выменивать на другие товары.

Камчадалы имеют также еще один источник дохода, которым соседние с ними народы не располагают. Дело в том, что на Камчатке растет в изобилии сладкая трава, из которой в этих местах гонится водка. Камчадальские женщины собирают эту траву и очищают ее следующим способом. Каждый стебель разрезается ножом по длине, а затем удаляется наружная зеленая оболочка.

Обычно эта операция производится просто зубами, отчего губы сильно распухают — показатель той едкости, которой обладает это растение. Очистив растения таким образом, их связывают в небольшие связки, а когда они начинают высыхать, то из них начинает выделяться какое-то дурманящее вещество.

В таком виде его сдают в казну, которая за каждые сто фунтов уплачивает наличными десять рублей; собрать, однако, в течение лета сто фунтов под силу только очень прилежной женщине. Из ста фунтов травы можно выгнать ведро водки-первача, а следовательно, из трехсот фунтов — бочонок, который казной продается за шестьдесят рублей.

 

 

Необходимо отметить, что первая порция водки, которая выделяется при перегонке, называется здесь водкой-первачом. Если же ее перегнать во второй раз, то получается напиток такой жгучей крепости, что его невозможно пить, не разбавив водой. Вкус этой водки отнюдь недурной.

Я очень сомневаюсь, однако, чтобы она была особенно полезна для здоровья, в особенности для тех, кто к ней еще не привык. Что касается местных жителей Камчатки, то они выпивают ее в невероятных количествах и валяются ежедневно пьяными, если только могут ее раздобыть. Дело в том, что не удается изготовлять ее в неограниченном количестве — вся наличная водка немедленно распродается и выпивается.

Многие даже настолько предусмотрительны, что дают под нее деньги вперед, чтобы не пропустить момента продажи и не остаться без водки. И все же большинство этих людей доживает до довольно глубокой старости и мало знакомо с какими-либо болезнями.

Я проделал сам такой опыт: бросил в штоф с такой водкой-первачом серебряную монету и оставил ее там на ночь, а на следующее утро я увидел, что монета сделалась черной, как уголь, и не так-то легко удалось снова ее отчистить. Отсюда я заключаю, что этот напиток не может быть особенно полезен для здоровья. Должен отметить еще одно замечательное свойство этой водки.

Если, например, человек с вечера напьется пьяным, ляжет вечером в постель и хорошенько выспится, то на следующее утро, проснувшись, стоит ему выпить один или два стакана чистой холодной воды, и он оказывается таким же пьяным, как был накануне, хотя не выпил после этого ни капли водки.

Это совершенно достоверный факт, в котором я убедился собственными глазами, и не на одном примере, а на самых различных людях, впрочем, только на местных жителях. Эта водка приносит казне довольно большой доход.

В то время, когда я жил на Камчатке, там находилась команда в триста казаков, и все они получали свое жалованье, а также кормовые деньги исключительно из тех сумм, не говоря уже о нескольких арестантах и полагающейся для них страже, которые все довольствовались также из этого источника.

Таким образом, собираемый ясак полностью поступает в доход казны, без вычета каких-либо накладных расходов на его сбор. Больше того, нередко случается, что после покрытия всех расходов образуется еще излишек в несколько тысяч рублей. Эти деньги пересылаются Охотской канцелярии, в ведении которой находится Камчатка. Уже из этого видно, какие доходы приносит казне водка.

Не будет, пожалуй, излишним сообщить кое-что и об устройстве жилищ камчадалов. Живут они преимущественно в ямах, выкопанных в земле, размером в восемь-десять саженей в окружности, если семья велика; ямы бывают обыкновенно глубиной полторы-две сажени. Яма покрывается сверху бревнами, а в середине крыша выводится несколько выше и засыпается слоем земли толщиной в фут или полтора.

В середине такой крыши вырубается четырехугольный люк, размером примерно в три фута по каждой стороне, который служит им вместо трубы, так как во всякое время года как раз под этим отверстием горит огонь, причем дым выходит через этот люк. Этот же люк служит вместе с тем и дверями, через которые входят и выходят из этих роскошных хором (камчадалы называют их юртами), пользуясь при этом лестницей, проходящей в люк непосредственно над горящим снизу огнем.

Такого рода устройство жилища, пожалуй, вполне подходит для камчадалов, с их одеждой из собачьих шкур, но для морского офицера, одетого в белый, шитый золотом мундир, оно представляет известного рода неудобство.

С одной стороны юрты имеется также небольшое отверстие, через которое выпускается дым, если почему-либо он не пожелает уходить через предназначенный для этого дымоход. Когда зимой, погасив огонь, наглухо закрывают люк и крышу, то в течение всей ночи в юрте бывает тепло, точно в бане.

Описав, таким образом, положение Камчатки, образ жизни и питание местных жителей, произведения земли и устройство жилищ, я, в дополнение к этому, займусь описанием их внешности, черт характера и умственных способностей.

Не буду описывать прежней их безбожной религии, так как прекрасно известно, что еще примерно десять-двенадцать лет тому назад большинство из них коснело в самом темном язычестве и было предано отвратительным лжеучениям.

Так как все они в последние годы благодетельной материнской заботой нашей великой государыни Елизаветы Петровны обращены в христианскую веру и сподобились святого крещения, то мы не будем поминать старых их грехов, но обойдем их молчанием, с сердечным пожеланием и молитвой, чтобы Всевышний укрепил и сохранил их в христианской вере и чтобы они проявили к ней еще большее рвение, а также верность Богу и нашей всемилостивейшей государыне и матушке, нежели в прежнее время, когда они упорствовали в своих безбожных заблуждениях, которые очень часто приводили их к бунтам и восстаниям, отчего с их стороны происходило много кровопролития.

Камчадалы обычно невысокого роста, имеют очень небольшие руки и ноги, цвет кожи темный, волосы и глаза черные. Лица их широкие и плоские, но не в такой степени, как у калмыков. По природе они вовсе не тупы, отлично схватывают все, что приходится им объяснять. Они преданы тому, кому служат. О воровстве у них не приходилось слышать.

Очень склонны они также к услужливости по отношению к чужим, так что обижаются, если прибывает приезжий и не приказывает им ничего делать для него. Это, говорят они, знак, что он нас не любит, иначе он приказал бы нам что-нибудь сделать. Приезжие стараются обыкновенно заключить дружбу с самым знатным камчадалом, с тем чтобы называть его другом.

Камчадал же обычно не так легко идет на это, а отвечает, что, мол, он еще не знает его как следует, а потому и не знает, может ли быть ему другом, так как ведь недостаточно только называться другом, а нужно на самом деле сделаться другом и оставаться им навсегда. Такими словами они часто отклоняют многие предложения дружбы или просят предоставить некоторую отсрочку для размышления.

 

 

Насколько предупредительны они по отношению к посторонним, настолько ленивы они в отношении самих себя. Они нисколько не заботятся о том, чтобы создать какие-нибудь запасы. Добыв причитающийся для уплаты ясака мех, многие из них в течение всей зимы не отправляются больше в лес, чтобы промыслить что-нибудь, а рассуждают так, что, дескать, мне больше не надо, пускай остальные звери бегают в лесу до будущего года, тогда они станут еще лучше.

И так во всем их обиходе: они не стремятся ни к какому излишку, но стараются добыть только необходимое к существованию, а если имеют столько, сколько им надо для удовлетворения насущных потребностей, то большего не ищут, а ценят только свою свободу.

Камчадальские женщины, напротив, очень трудолюбивы, и могу сказать по правде, что нигде на свете не встречал таких прилежных женщин, ибо они никогда не остаются праздными.

Вся их работа распределена в зависимости от времени года, а от мужчин они получают только ту помощь, что те ловят для них рыбу и доставляют ее домой, в то время как женщины проводят целые ночи в работе, чистят рыбу, а днем заняты подготовкой ее к развеске и сушке, а также к засолке; и все это продолжается до следующего вечера, когда вся работа начинается сначала.

Так продолжается в течение всего мая, июня и июля. В августе и сентябре они собирают ягоды и копают луковицы желтых лилий (сараны), накапливая запасы на зиму. Далее идет работа по сбору, резке и очистке сладкой травы. Эту работу женщины стараются не упустить, так как это их собственный доход, и много ли, мало ли они наработают, а за каждый фунт получают по десять копеек.

В октябре начинается сбор крапивы, и в течение всего ноября они заняты ее обработкой, чтобы привести ее в состояние, пригодное для прядения. В декабре и январе они прядут пряжу, а в феврале и марте заняты плетением сетей, в чем им немного помогают мужчины.

В апреле они отправляются в лес за сбором черемши, или дикого чеснока, а также иногда выезжают с мужчинами на сбор яиц и помогают варить соль. В мае весь этот круг работ начинается с начала и продолжается так в течение всей их жизни. Женщины немного толще мужчин, но руки и ноги у них также очень малы.

Волосы и глаза у всех черного цвета; они очень любят густые прически, так что если им случается где-нибудь раздобыть чужие волосы, они вплетают их в свои собственные волосы, и в конце концов образуется густая и плотная прическа наподобие войлока — и это, по их мнению, чрезвычайно красиво.

Женщины также весьма покорны своим мужьям и очень покладисты; очень редко приходится слышать, чтобы они жили в несогласии с семьей. Во времена язычества мужчины имели по нескольку жен, а в настоящее время только по одной. Это удерживало многих в течение долгого времени от перехода в христианство, ибо они говорили, что им жаль оставить своих жен, которым после этого, быть может, будет грозить нужда.

Как и мужчины, женщины носят одежду из собачьих шкур, сделанную по одному и тому же фасону. Только главы родов — тойоны и тойонки, что у них значит: князь и княгиня, — носят одежду из оленьих шкур, кое-где немного вышитую и увешанную со всех сторон кусочками меха бобров, соболей, черных и белых лисиц и других животных; это их самая праздничная одежда. Вот все, что я хотел рассказать о камчадалах.

В заключение я хочу сообщить, что во время моего пребывания на Камчатке там было не более четырех тысяч камчадалов мужского пола, в то время как за сорок лет до того и еще ранее их насчитывалось, по крайней мере, вдвое больше. Такое заметное уменьшение их произошло по различным причинам.

Во-первых, лет тридцать тому назад между ними жестоко свирепствовала оспа, от которой умерло несколько тысяч человек, так как у них, как и у других восточных народов, если появится эпидемия оспы, то после нее мало кто остается в живых. Во-вторых, они сами несколько раз устраивали бунты-восстания и волнения, так что пришлось добрую долю их перебить, чтобы привести остальных к благоразумию.

В-третьих, назначавшиеся из Якутска на Камчатку и часто сменявшиеся комиссары очень многих увезли, а попросту говоря, украли и похитили, пока это не стало известно. В 1733 году последовало запрещение, чтобы никто, под страхом тяжкого наказания, не смел ни одного из них оттуда вывозить, и с этого времени действительно число камчадалов стало снова расти. На этом сообщение мое заканчивается.