Главной целью наших осенних санных вылазок была перевозка на мыс Колумбия припасов и снаряжения, необходимых для весеннего санного похода к полюсу. Выбор пал на мыс Колумбия, в девяноста милях севернее стоянки нашего корабля, потому что это была самая северная точка Земли Гранта, а еще потому, что он был достаточно удален на запад, и это давало возможность обойти течение, несущее массы льда, которые затем накапливаются в проливе Робсон. Оттуда мы могли сделать рывок на север прямо по льду Северного Ледовитого океана.

При перевозке тысяч фунтов предназначенных для людей и собак грузов на расстояние в девяносто миль в суровых условиях Арктики сталкиваешься с множеством проблем. Чтобы облегчить переброску мы разработали следующий план: вместо того чтобы гонять грузы партиями до самого мыса Колумбия, а затем возвращаться за следующей партией, установить по ходу маршрута станции. Первая партия должна была прибыть на мыс Белкнап, приблизительно в 12 милях от судна, оставить груз и в тот же день вернуться к судну. Следующая партия должна дойти до мыса Ричардсон, это еще около 20 миль, оставить там груз, затем вернуться к мысу Белкнап, взять там оставленный первой партией груз и доставить его до мыса Ричардсон. Следующую станцию планировалось организовать в заливе Портер, затем в Сейл-Харбор, еще одну – на мысе Колан, а последняя должна была разместиться на мысе Колумбия.

Таким образом, партии должны были курсировать от станции к станции, при этом сохранялся бы санный след, а по пути можно было бы охотиться. Тягловой силой, конечно же, служили эскимосские собаки, а транспортным средством – нарты были двух типов: нарты Пири, которые до этой экспедиции еще не использовались; и обычные эскимосские нарты, разве только немного удлиненные с учетом их специального назначения. Нарты Пири имеют 12–13 футов в длину, 2 фута в ширину и 7 дюймов в высоту, эскимосские нарты имеют 9 футов в длину при той же ширине и высоте.

В отличие от эскимосских нарт, простые дубовые полозья которых (толщиной в дюйм или дюйм с четвертью и шириной в 7 дюймов) имеют изгиб только в передней части (и только она подбита сталью), у нарт Пири дубовые боковины имеют скругления и спереди и сзади, а полозья по всей длине подбиты сталью двухдюймовой ширины. Боковые стороны обоих саней сплошные и скреплены ремнями из моржовой кожи.

Нарты Пири в течение 23 лет работы в полярных условиях все время совершенствовались, и сейчас они считаются самыми прочными и легкоуправляемыми из всех, какие использовались в северных экспедициях. Им под силу перевезти до 10–12 сотен фунтов за раз.

Нынешний вариант конструкции эскимосских нарт используется ими с незапамятных времен. Когда у них не было древесины, то есть еще до того, как к ним пришел белый человек, они делали нарты из лопаточных костей моржа и реберных костей кита, а в качестве вертикальных опор использовали оленьи рога.

Что касается конструктивных особенностей собачьей упряжки, то я пользовался эскимосской, только брал для нее другие материалы. Эскимосская упряжка делается из тюленьих шкур: две петли соединяются крест-накрест на шее собаки сзади и под горлом. На передние лапы собаки надеваются петли, а их концы соединяются на спине, там, где прикреплен поводок. Такая упряжь весьма проста и эластична, она устроена таким образом, что позволяет максимально использовать силу собаки. Есть, правда, одна помеха для использования тюленьей шкуры в качестве материала для упряжки – ее гастрономические качества. Когда собак держат на голодном пайке, они во время ночных стоянок вполне могут съесть упряжь. Чтобы избежать такого исхода, я использовал для упряжки специальную плетеную тесьму или белтинг, шириной в 2–2,5 дюйма и заменил традиционные эскимосские поводки из сыромятной кожи ремнями, сплетенными из льняного корда.

Собак впрягают в нарты веерообразно. Традиционно упряжка состоит из восьми собак, но если нужно быстро доставить на место тяжелый груз, число собак увеличивают до 10–12 собак. Управляют ими с помощью кнута и голоса. Длина кнута иногда 12, иногда 18 футов, но эскимосы настолько искусно управляются с этим изобретением, что могут с большой точностью попадать по определенной части тела любой конкретной собаки. Белый человек тоже может научиться пользоваться эскимосским кнутом, но на это требуется время. Время уходит хотя бы на то, чтобы точно воспроизвести манеру эскимоса выкрикивать слова «Хау-ей, хау-ей, хау-ей», означающие «направо»; или «Аш-уу, аш-уу, аш-уу» – «налево»; точно так же как обычное «хук, хук, хук», означающее «вперед».

Иногда, когда собаки не слушаются, обычный окрик «Хау-ей, хау-ей, хау-ей» приобретает противоположное значение и погонщик кричит «Хау-уууу», сопровождая его всякими словами на эскимосском и на английском – какими именно, я предоставляю читателю домыслить самому. У новичка, впервые пытающегося управлять упряжкой эскимосских собак, должно быть, сильно повышается температура. Некоторые даже начинают, подобно эскимосам, верить, что этими животными овладевают демоны. Временами кажется, что они взбесились. Любимое их развлечение – прыгать, перескакивая друг через друга, при этом они запутывают упряжь в такой клубок, что гордиев узел просто ничто по сравнению с ним.

И тогда, при температуре где-нибудь в интервале от нуля до –60°, погонщику приходится снимать свои тяжелые рукавицы и распутывать эти узлы голыми руками, а собаки в это время прыгают, лают и кусают одна другую, как будто издеваясь над ним. Я сейчас вспомнил один случай, какие почти всегда случаются, когда новичок начинает управлять эскимосскими собаками.

На нартах везли стандартный набор провизии для погонщика и группы: пеммикан, галеты, сгущенное молоко, чай, керосин, спирт.

Один из членов экспедиции (не буду называть его, так как я тоже порой оказывался в подобном положении) отправился в поход со своей упряжкой собак. Несколько часов спустя среди эскимосов послышались выкрики и безудержный смех. Я пошел узнать, что случилось и тут выяснилось, что собаки вернулась на корабль, но без нарт. Оказывается, пока погонщик-новичок пытался распутать упряжь, собаки удрали. Час или два спустя вернулся и он сам, хмурый и злой, как черт. Эскимосы встретили его насмешками и издевками. Дело в том, с точки зрения эскимосов белый человек заслуживает уважения только в том случае, если он мастерски, или, по крайней мере, не хуже их самих, может справиться с делом, за которое взялся. Бедняга снова собрал своих собак и отправился искать нарты.

Одна из важных задач таких коротких осенних переходов – постепенно закалять новых участников экспедиции. Они должны привыкнуть к таким мелким неприятностям, как отмороженные пальцы ног, уши и носы, не говоря уже о потере собачьей упряжки. Они должны научиться при плохом скольжении по неровному льду выравнивать тяжелогруженые нарты, поднимая вверх одну из сторон, хотя поначалу, пока мускулы еще не затвердели, как железо, кажется, что от усилий они просто сейчас разорвутся. Более того, надо еще научиться носить меховую одежду.

16 сентября к мысу Белкнап был отправлен первый санный поезд: Марвин, д-р Гудселл и Боруп с тринадцатью эскимосами, шестнадцатью нартами и двумя сотнями собак. Эта процессия представляла весьма впечатляющее зрелище, когда, вытянувшись вдоль ледяного припая длинной узкой змеей, в которой нарты шли точно друг за другом, она направилась точно на северо-запад. Был великолепный день – ясный, тихий, солнечный. Поезд уже отъехал довольно далеко, но еще долго слышались выкрики погонщиков-эскимосов – хук-хук-хук, аш-уу, хау-эй, – щелчки кнутов, шуршание и хруст раздавленного полозьями нарт снега.

Меня часто спрашивают: как нам удается не замерзнуть во время санных переездов. Да мы и не ездим в санях, за исключением, может быть, редких случаев. Мы идем рядом с нартами, а когда собакам становится особенно тяжело, на неровных, шероховатых участках нам приходится помогать им и приподнимать нарты.

Первая партия возвратилась с пустыми нартами в тот же день, а на следующий день две группы эскимосов, вернувшись с охоты, принесли трех оленей, шесть зайцев и две гаги. К сожалению, следов мускусных быков ни одна из групп не обнаружила. Второй санный отряд был отправлен 18-го числа; ему предстояло доставить 56 ящиков пеммикана к мысу Ричардсон, разбить там лагерь, затем съездить на мыс Белкнап за галетами, доставить их на мыс Ричардсон и на следующий день вернуться на корабль. При этом их ожидала ночь в полевых условиях.

Вряд ли хоть кому-то в Арктике удалось уснуть, впервые расположившись на ночлег в брезентовой палатке. Непривычные для уха звуки издает лед; на привязи дерутся и лают собаки; воздух в небольшой палатке, несмотря на холод, не так уж свеж, так как ночуют в ней, как правило, четверо: три эскимоса и белый, к тому же в ней всю ночь горит керосиновая горелка. Порой среди ночи эскимосы заводят свои заунывные песни, призывая на помощь духов предков, а это, скажу я вам, испытание не из легких, а иногда нервы новичка щекочет волчий вой.

Палатки эти особые, из легкого брезента, с пришитым к стенам полом. К палатке пришит своеобразный рукав с круглым входным отверстием такого диаметра, чтобы в него смог пройти человек. По краю этого отверстия пропущен шнур, который затягивается и таким образом делает такое жилище совершенно непроницаемым для снега, в отличие от обычной палатки, в которую во время пурги моментально наносит горы снега.

Палатка имеет пирамидальную форму, с шестом посередине, ее края растягивают и удерживают в этом положении полозьями нарт или лыжами, которые используют вместо распорок. Люди спят на полу в одежде, подстелив шкуры мускусных быков и укрывшись легкими оленьими шкурами. Я, по крайней мере, не пользовался спальным мешком со времен полярной экспедиции 1891–1892 гг.

Кухней во время наших санных походов служит простой деревянный ящик, в который ставятся две керосинки со сдвоенными горелками и четырехдюймовыми фитилями. Кастрюлями служат нижние части двух пятигаллонных банок из-под керосина, снабженные крышками. Когда кухню упаковывают, эти импровизированные кастрюли переворачивают вверх дном и накрывают ими керосинки, а сам ящик закрывают крышкой на петлях. По прибытии в лагерь, кухню устанавливают внутри палатки или иглу, причем крышку ящика поднимают таким образом, чтобы она отражала тепло от пламени горелок и предохраняла стены иглу от таяния, стены палатки от загорания. Откидывающуюся на петлях переднюю часть ящика опускают и используют в качестве стола. Обе кастрюли наполняются колотым льдом и ставятся на керосинку; когда лед растопится, в одной кастрюле варят чай, а в другой – разогревают бобы или мясо, если, конечно, они есть.

У каждого участника экспедиции есть чайная кружка емкостью в четверть галлона и охотничий нож, выполняющий разнообразные функции. Такие изыски, как вилка, не практикуются, в то время как одной чайной ложки вполне достаточно на четверых. Во время трапезы едят ножами – каждый просто опускает в кастрюлю нож и выуживает оттуда кусочек мяса.

В полевых условиях мною практикуется двухразовое питание – утром и поздно вечером. Когда дни становятся короче, пищу принимают до рассвета и после наступления темноты, полностью посвящая светлую часть дня работе. Иногда приходится двигаться без перерыва на еду 24 часа подряд.

Партия, которая отправилась к мысу Ричардсон, вернулась вечером 19-го и была снова отправлена 21-го; 19 эскимосам на 22 нартах вменено было в обязанность переправить 6600 фунтов пеммикана для собак в залив Портер. Макмиллан, который все еще был болен, пропустил эти тренировочные походы, но был уверен, что сумеет воспользоваться опытом других, как только состояние здоровья позволит ему в них участвовать. 24-го сентября вернулась третья партия, на этот раз с добычей: они принесли мясо и шкуры четырнадцати оленей.

28-го судно покинуло достаточно много народу: Хэнсон с Ута, Алета и Инигито отправились на охоту на северный, а Марвин с Пудлуна, Сиглу и Арко – на восточный и южный берега озера Хейзен; три группы: Бартлетт с Паникпа, Инигито и Укеа; д-р Гудселл с Инигито, Кешунгва и Кьюта; и Боруп с Карко, Тоутингва и Акатингва отправились прямо к мысу Колумбия.

Я с самого начала планировал бО́льшую часть охотничьего промысла и других полевых работ препоручить более молодым участникам экспедиции. Двадцать лет полярного опыта притупили у меня остроту восприятия многих вещей, и только охота на белых медведей еще могла меня взволновать. Молодые же участники экспедиции жаждали деятельности, а меня весной ожидало большое количество работы на борту, к тому же я хотел поднакопить сил для главного решающего прорыва.

У нас не было систематических физических тренировок, потому что я не вижу в них особенного смысла. Мое тело до сих пор всегда было способно подчиниться воле, какие бы требования я к нему ни предъявлял, а моя зимняя работа заключалась, главным образом, в налаживании оборудования и расчете соотношения между фунтами провианта и милями расстояния. Ведь именно нехватка еды вынудила меня повернуть назад от точки 87°6'. Имя дракона, охраняющего сокровища Арктики – Голод, а не Холод.

Однажды я все-таки позволил себе нарушить монотонное течение жизни мореплавателя, отправившись в октябре в поездку к заливу Маркем. Еще в апреле 1902 года, когда я увидел открывающиеся за мысом Хекла неисследованные глубины этого великого фьорда, у меня возникло непреодолимое желание проникнуть туда. В предыдущей экспедиции я дважды пытался это сделать, но мне это не удалось – отчасти из-за плохой погоды, отчасти из-за того, что я стремился вернуться к «Рузвельту», так как оставил его в опасной ситуации. Но теперь «Рузвельт» был в безопасности, и хотя солнце уже ходило довольно низко над горизонтом и скоро должна была наступить полярная ночь, я все же решился отправиться в путешествие.

1-го октября в компании трех эскимосов, Эгингва, Ублуя и Кулатуна, с тремя упряжками по 10 собак каждая и запасом еды всего на две недели, я покинул судно. По проложенному для нас предыдущими партиями следу, почти без груза, мы просто летели и, преодолев 35 миль пути всего за несколько часов, добрались до залива Портер, где и разбили наш первый лагерь.

Здесь мы нашли двух эскимосов, Онвагипсу и Вешаркупси, которые были отправлены сюда два дня назад. Онвагипсу вернулся на судно, а Вешаркупси мы взяли с собой, чтобы он помог нам доставить провизию в Сейл-Харбор, куда мы планировали попасть в марте, а оттуда вернулся на «Рузвельт».

Ночь в заливе Портер мы провели в палатке, которую установила первая из наших осенних партий; это была брезентовая палатка с полом, какие я уже описывал. Ночь выдалась не особенно холодной, и мы крепко уснули после дружеского ужина. Бобы и чай! После целого дня, проведенного под открытым небом Земли Гранта, этот ужин показался нам лукулловым пиром.