В маленьком арктическом оазисе, вытянувшемся вдоль хмурого западного побережья Северной Гренландии, где-то между заливом Мелвилл и бассейном Кейна живет немногочисленная колония эскимосов. На три тысячи миль на север, если плыть на пароходе, удалено это место от Нью-Йорка; оно примерно на полпути от полярного круга до полюса, где вечно царит Ее Величество ночь. Здесь летом в течение ста десяти дней солнце никогда не уходит за горизонт; зато зимой оно в течение все тех же ста десяти дней не всходит, и ни один луч света, кроме ледяного сияния звезд и мертвенного света луны, не озаряет оцепеневший от холода пейзаж.
Какое-то первобытное величие исходит от этого берега, искромсанного вечным противоборством штормов и ледников, от айсбергов и усыпанных ледяным крошевом равнин; но летом на этом внешне угрюмом фоне вдруг возникает множество уютно примостившихся полянок, покрытых ковриками травы, усыпанных цветами, обласканных солнечным теплом. На этом побережье находят себе пищу тысячи гагарок. Между возвышающимися скалами видны ледники, время от времени спускающие на воду флотилии порожденных ими айсбергов; перед скалами – голубая водная гладь, усеянная сверкающими льдинами всех форм и размеров, а позади высится величественная, увенчанная ледяной шапкой Гренландия, безмолвная, вечная, бескрайняя, по преданию эскимосов – обитель злых духов и душ умерших.
Летом можно найти на этом побережье места, поросшие травой такой же густой и высокой, как на какой-нибудь ферме в Новой Англии, цветут маки и одуванчики, лютики и камнеломки, правда, насколько мне известно, они не пахнут. Есть здесь комары и мухи, встречается несколько разновидностей пауков, а шмелей мне доводилось видеть даже севернее Китового пролива. Фауна в этих краях представлена оленем (гренландским карибу), белым и голубым песцом, полярным зайцем, белым медведем и, раз в десятилетие – одиноким волком.
В течение долгой бессолнечной зимы весь этот край – скалы, океан, ледники – все покрыто белой пеленой снега, который кажется призрачно серым в тусклом свете звезд, а когда не видно звезд, все превращается в черную безмолвную пустоту. Если ты, когда дует ветер, отваживаешься покинуть укрытие, возникает такое ощущение, как будто невидимый враг сбивает тебя с ног, а какая-то смутная необъяснимая опасность окружает со всех сторон. Не удивительно, что эскимосы считают, будто вместе с ветром приходят злые духи.
Зимой эти терпеливые и неунывающие дети Севера живут в иглу – хижинах, построенных из камня и земли. И только, когда они путешествуют, а это обычно происходит в периоды полнолуния, они живут в снежных иглу. Постройка иглу занимает у трех крепких эскимосов час-два; на завершающей стадии нашего путешествия – в санном походе к полюсу – мы строили такие для каждой ночевки. Летом эскимосы живут в тупиках – палатках из шкур. Постоянным жильем служат им дома из камня; хороший дом может простоять, наверное, лет сто, если летом своевременно сушить и проветривать помещения, разбирая для этого крышу. Иглу обычно располагаются группами или отстоящими друг от друга на некотором расстоянии поселениями вдоль всего побережья от мыса Йорк до Аноратока. Поскольку эскимосы ведут кочевой образ жизни, постоянные жилища принадлежат всему племени, а не отдельным семьям; таким образом, их обществу свойственны зачатки некого примитивного арктического социализма. Случается, что в какой-то году все дома заняты, зато на следующий все могут пустовать или быть занятыми только один или два.
Иглу имеют около 6 футов в высоту, 8—10 футов в ширину и 10–12 футов в длину. Один такой дом можно построить за месяц. Сначала вынимается часть земли и делается углубление, которое образует пол дома; после этого возводятся прочные стены из камней, в щели между которыми забивают мох; сверху на стены кладут длинные плоские камни, которые образуют крышу, которая засыпается землей, после чего весь дом целиком заваливают снегом. Крыша куполообразная, консольного, а не арочного типа. Длинные плоские камни, образующие крышу, утяжелены и уравновешены с наружных концов, и я не знаю ни одного случая, чтобы каменная крыша иглу рухнула на тех, кто находится внутри. По крайней мере, жалоб в департамент жилищного строительства еще никогда не поступало.
В доме нет дверей, зато есть яма в полу, служащая входом в туннель когда десяти, когда пятнадцати, а когда и двадцати пяти футов длиной, через который жильцы попадают к себе домой. Передняя стена иглу всегда имеет маленькое окошечко. Оно, конечно, не застеклено, но затянуто тонкой пленкой, изготовленной из аккуратно сшитых кишок тюленя. Путешественнику, бредущему зимой по снежной бескрайней пустыне, при хорошей погоде издалека виден мерцающий желтый огонек внутри дома.
У торцевой стороны дома располагается помост для сна, которые поднят над земляным полом фута на полтора. На самом деле, это не помост поднят над естественным уровнем земли, а пол перед ним углублен на полтора фута, чтобы можно было стоять во весь рост. В некоторых домах, однако, помост делаются из длинных плоских камней, которые укладываются на каменные опоры. Когда осенью эскимосы готовятся переезжать в каменные дома, они сначала устилают помост травой, которую привозят на санях; поверх травы застилаются место для сна тюленьими шкурами, затем, вместо матрасов, шкурами оленей или мускусных быков. Оленьи шкуры используются и в качестве одеял. Пижамы у эскимосов не в моде – они просто снимают с себя всю одежду и заползают под оленьи шкуры.
На большом камне рядом с помостом для сна стоит светильник, который горит и днем и ночью, независимо от того, спит семья или бодрствует. Человек, наделенный воображением, пожалуй, нашел бы сходство этого источника света в доме эскимоса со священным огнем на каменном алтаре. Светильник служит также для приготовления пищи и обогрева помещения и так хорошо справляется с последней задачей, что его обитатели ходят по дому почти без одежды. Спят они, повернувшись лицом к свету, так, чтобы женщина в случае необходимости могла протянуть руку и подправить пламя.
С противоположной от помоста стороне в доме обычно хранится еда. Если в иглу живут две семьи, то на другой стороне дома может быть еще один светильник; в этом случае еда хранится «под кроватью». Температура в таких домах колеблется от 80 до 90 градусов по Фаренгейту на помосте и ближе к крыше и чуть ниже точки замерзания воды, т. е. нуля по Цельсию, на уровне пола. В центре крыши есть небольшое вентиляционное отверстие, тем не менее, зимой в доме вполне благополучного эскимосского семейства стоит такой дух, что хоть топор вешай.
Не раз во время моих зимних походов мне доводилось останавливаться на ночлег в каком-нибудь из таких гостеприимных иглу. В таких случаях, как и каждый, кто вынужден останавливаться в железнодорожной гостинице десятого разряда или захудалой ночлежке, самое лучшее, что я мог сделать, как можно скорее позабыть об этом. Но полярному исследователю не пристало привередничать. Ночевка в таких иглу, когда эскимосская семья дома, – это суровое испытание для цивилизованного человека, особенно для его обоняния; но бывают такие моменты, когда человек после долгого санного перехода в ужасном холоде, на ветру, голодный, со стертыми ногами, будет радоваться тусклому огоньку, пробивающемуся сквозь полупрозрачное окошко иглу, как любой человек радуется свету в окне. Для него это означает тепло и уют, ужин и благословенный сон.
Не стану скрывать, что мои эскимосские друзья весьма нечистоплотны. Находясь у меня на корабле, они делают героические усилия над собой и время от времени умываются; но в своих домах они практически никогда этого не делают, к тому же зимой единственным источником воды для них служит снег, который к тому же приходится растапливать. В тех редких случаях, когда грязь накапливается таким толстым слоем, что начинает мешать, они могут удалить ее верхний слой с помощью небольшого количества жира. Я не могу забыть, каким развлечением было для них наблюдать, как белые люди пользуются зубной щеткой.
С наступлением лета дома из камня и земли превращаются в темные сырые норы; тогда с них снимают крыши, чтобы просушить и проветрить внутренние помещения, а семья переходит жить в тупик, шатер из шкур, который и служит им жилищем с начала июня до середины сентября. Тупик более всего похож на тент, но только не из ткани, а из десяти-двенадцати сшитых мехом внутрь тюленьих шкур. Тент специальным образом натягивают на шесты: спереди повыше, а с боков и сзади полого спускают вниз, добиваясь таким образом минимального сопротивления ветру; края тента придавливают камнями. Пол такой палатки имеет обычно 6–8 футов в ширину и 8—10 в длину и зависит от количества членов семьи.
В последние годы мои эскимосы усовершенствовали свои методы строительства. Теперь многие семьи стали делать на входе полог из дубленых прозрачных тюленьих шкур, достаточно прочных, чтобы защитить от дождя, и достаточно тонких, чтобы пропускать солнечный свет. Их летние жилища стали более вместительными и удобными. Кроме того, наиболее практичные эскимосы стали использовать оставшиеся с прошлого лета тупики для того, чтобы защитить новые от дождей и непогоды; во время сильного ветра или летнего проливного дождя старый тупик просто натягивается поверх нового, что дает удвоенную толщину и лучше защищает от непогоды.
После почти 20 лет сотрудничества со мной место для сна в тупике стали оборудовать на камнях с использованием привезенной мною досок, а приготовление пищи в хорошую погоду происходит на открытом воздухе.
В качестве топлива, которое используется для обогрева и освещения помещений и приготовления пищи эскимосы используют исключительно жир. Эскимосские женщины так ловко умеют обращаться со светильниками, что они не совершенно чадят, если, конечно, в палатке или иглу нет сквозняка. При этом, мелко нарезанный жир укладывают на мох и поджигают; жар от горящего мха расплавляет жир, который в процессе горения дает удивительно много тепла. Пока я не снабдил их спичками, они пользовались весьма примитивным способом получения огня с помощью кремня и стального кресала, добываемого из пиритовой жилы. Когда я только познакомился с эскимосами, все их светильники и прямоугольные горшки были изготовлены из мыльного камня, две или три жилы которого обнаружены в этих краях. Умение использовать мыльный камень и пириты в быту свидетельствует об их природном уме и изобретательности.
Как правило, в теплую погоду в тупике они ходят почти нагишом, так как средняя температура летном здесь составляет около 50 градусов по Фаренгейту, а иногда, при особенно активном солнце, и 85–95 градусов.
Пробный брак – древняя, давно укоренившаяся традиция эскимосов. Если оказывается, что молодые мужчина и женщина не устраивают друг друга, они осуществляют еще одну попытку, иногда несколько раз, до тех пор, пока не найдут подходящего партнера; такой союз остановится постоянным. Если двое мужчин хотят взять в жены одну и ту же девушку, они разрешают этот вопрос, устраивая соревнование, при этом преимущество получает тот, кто окажется сильнее. Эта борьба не подразумевает драки, так как претенденты вполне дружелюбны; они просто соревнуются в борьбе или бьют друг друга по рукам – кто выдержит больше ударов.
Исповедуя принцип, что сильнейший всегда прав, мужчина вполне может сказать мужу приглянувшейся ему женщины: «Уступи мне жену, ибо я сильнее тебя», и муж в этом случае должен либо доказать свое превосходство в силе, либо отдать женщину сопернику. Если мужчине надоела его жена, он просто говорит, что для нее нет места в его иглу. Она может вернуться к своим родителям, если они еще живы; может пойти к брату или сестре; или же дать знать какому-то мужчине из их племени, что она теперь свободна и может начать жизнь снова. При такой примитивной форме развода муж, если хочет, может оставить детей у себя; в противном случае женщина забирает их с собой.
В эскимосских семьях мало детей – обычно двое или трое. Женщина никогда не берет фамилию мужа. Например, Акатингва, останется Акатингвой, скольких бы мужей она не сменила. Дети называют своих родителей не мамой и папой, а по именам, хотя иногда совсем еще маленькие дети употребляют уменьшительное слово, соответствующее нашему «мама».
У эскимосов женщина является такой же собственностью мужчины, как его собака или нарты, исключения крайне редки, ибо движение суфражисток еще не проникло в эти края. На моей памяти был случай, когда мнение эскимоски по какому-то поводу не совпадало с мнением ее мужа. Свое право на независимость она отстояла, поставив мужу синяк под глазом, но, боюсь, что ее соплеменники, придерживающиеся более консервативных взглядов, приписали такое неженское поведение тлетворному влиянию цивилизации.
У эскимосов мужчин больше, чем женщин, поэтому девушки выходят замуж очень рано, часто лет в 12 лет. В большинстве случаев брачные союзы заключают родители, когда дети еще совсем юны, но юношу и девушку не связывают никакие обязательства, и когда они становятся достаточно взрослыми, им разрешается принять самостоятельное решение. Фактически, они могут принимать несколько таких решений, не теряя своего положения в племенной иерархии. Во время последней экспедиции, так же, как и в прежние годы, мне стало известно, что, пока я отсутствовал, в среде моих северных друзей произошел целый ряд матримониальных изменений.
Бесполезно, хуже того, вредно пытаться прививать наши брачные традиции этим наивным детям природы. Да и должен ли полярный исследователь считать своей обязанностью объяснять молодому эскимосу, что нехорошо меняться женами с другом? Во всяком случае, этому исследователю было бы неплохо запастись вескими аргументами в пользу своего мнения, потому что порицаемый, наверняка, широко откроет глаза и спросит: «Почему нельзя?»
Эти жители ледяной страны сообразительны и чрезвычайно любопытны. Окажись рядом с ними, скажем, упаковка с какими-то незнакомыми им предметами, они не успокоятся, пока не исследуют каждую вещь, пощупают, рассмотрят со всех сторон и даже попробуют на вкус, и при этом все время оживленно щебечут, как стая скворцов. Кроме того, у них ярко выражена свойственная всем людям востока способность к подражанию. Из моржовой кости, которая в большинстве случаев заменяет им сталь, и заменяет, надо сказать, вполне успешно, они способны изготовить замечательные копии различных предметов, в то же время они быстро обучаются пользоваться теми инструментами цивилизации, которые попадают им в руки. Вы впоследствии легко убедитесь, каким ценным оказалось это качество и как оно пригодилось мне как полярному исследователю для реализации своих целей. Если бы я не смог доверить эскимосам выполнение работ белого человека с использованием соответствующих инструментов, объем работ меня как полярного путешественника был бы несравненно больше, а штат экспедиции пришлось раздуть бы до таких пределов, что с ним невозможно было бы справится в экстремальных условиях.
Мои наблюдения за этим удивительным народом научили меня не особенно доверять россказням о его коварстве и жестокости, которых, поверьте, я наслушался вдоволь. Напротив, если учесть, что эскимосы крайне далеки от цивилизации, нужно отдать дань их гуманности. Более того, они схватывали на лету мои идеи и направляли все свои силы на то, чтобы помочь нашей экспедиции, в конце концов, добиться цели.
Как уже говорилось, их человечность носит такие формы, которые порадовали бы социалиста. Они, все, почти без исключения, щедры и гостеприимны и проявляют эти качества самым естественным образом, при этом легко делятся как плохим, так и хорошим. Плоды удачной охоты распределяются между всеми, а поскольку от охоты зависит их существование, то от этого, в значительной мере, зависит и выживание племени.