Обозрение прежних описей и промеров Белого моря. – Плавание брига «Кетти» в 1823 и 1824 годах.
Первые карты Белого моря, равно как и всех других морей, сделавшиеся известными россиянам, были иностранными и составлялись из показаний английских и голландских мореплавателей, с половины XVI века ходивших к городу Архангельску. Мореходы того времени, особенно голландские, могут нам, просвещенным, служить образцами во многих отношениях. Они почитали обязанностью замечать в путешествиях своих все, что могло сколько-нибудь принести пользы мореплаванию; замечания свои поспешали они сообщать ученым мужам, которые, со своей стороны, не щадили ни трудов, ни издержек для собирания всевозможных сведений о странах мало известных.
Таким образом произошли собрания карт Фишера, Витта, Питта, Меркатора, Витсена, Блайя, Гондия, Масса, Герарда, Ван Кёлена, Колзона и многие другие, которые при всех недостатках своих удивляют нас подробностью как самых карт, так и приложенных к ним описаний и мореходных наставлений. Если б мы, вооруженные всеми тонкостями как астрономической, так и механической части науки мореплавания, следуя примеру стариков, не пропускали ничего без внимания и наблюдения свои делали тотчас известными, чтобы просвещенная критика могла в них отделить истинное от ложного, то не могли бы сохраниться в картах ближайших к нам мест, даже до позднейшего времени, самые грубые ошибки.
Карты XVII и даже начала XVIII столетия по несовершенству астрономических средств того времени не могли не иметь многих погрешностей. Не на всех находим мы меридиональный масштаб, экваториальный же на весьма немногих. Географическое положение мест по большей части на них неверно. Карта Белого моря, которой сначала руководствовались наши мореплаватели, находится в первой части Атласа Ван Кёлена, известного у нас под названием Зеефакела. Сочинение ее относится к самому первому времени плавания голландцев в Белое море, ибо на ней против Мурманского устья реки Двины показано несколько створов, которыми суда при входе в него должны были руководствоваться.
Повосточнее Никольского монастыря обозначены места лоцманских и караульных домов. Березовое устье еще не промерено, против бара обозначено, однако же, якорное место. Город Архангельск на ней показан, но это, может статься, прибавление позднейшее, ибо возле него обозначен также монастырь Св. Михаила. Весьма легко отличить на этой карте, что мореплаватели видели сами и что обозначали только по слухам, западный или Терский берег положен довольно хорошо, только что остров Сосновец сделан вдесятеро больше настоящего; также и Зимний берег от Двины-реки до мыса Воронова изображен не худо, и расстояние между этими берегами довольно верно, но положение Мезенской губы и Канинского берега весьма неверно, последний сближен с Терским около параллели Орлова Носа на 24 мили, тогда как ближайшее между ними расстояние около 60, а потом идет прямой чертой к NO.
По самой середине этого узкого места обозначена банка, простирающаяся от S к N с лишком на 100 миль, и на ней несколько островов и подводных камней. Голландцы соединили таким образом в одну полосу все отдельные надводные и подводные банки, по Белому морю рассеянные. На полях этой карты изображены в большом масштабе острова Иоканские, Лумбовские, Кильдин и Кольская губа, названная тут, по обыкновению того времени, рекой.
Мореходы наши более половины века довольствовались этой картой, копируя ее в случае надобности и переводя экспликации на русский язык. Переводом этим объясняется уродливая номенклатура, поселившаяся в наши карты, которые только в последние времена были от нее совершенно очищены. Наконец, перекопирование наскучило, и эта карта в 1774 году напечатана в типографии Морского Корпуса в уменьшенном виде и с распространением берегов к западу даже до Скагеррака, а к востоку до Новой Земли. На этой карте сохранены все погрешности оригинала, хотя в то время существовала уже более правильная русская карта Белого моря, основанная, по крайней мере отчасти, на описях русских мореплавателей.
Жалобы мореплавателей на неисправность карт, возраставшие по мере распространения в России искусства мореплавания, должны были, наконец, возбудить внимание правительства. В 1756 году решено было описать Белое море, но по непостижимой несообразности, которой отличаются многие предприятия этого рода, принадлежащие тому времени, вместо того чтобы описывать берег, вдоль которого более всего совершается плаваний, решились начать с Мезенской губы, куда и в то время, хотя более чем ныне, но все же весьма немного приходило судов. Для этого послан был туда от города Архангельска на одномачтовом боте штурман Беляев, имевший под начальством своим штурманов Толмачева, Погуткина и Ломова.
Они отправились в море 10 июля и 20 числа остановились у острова Моржовец, который описали кругом береговой мерой. Они нашли длину его от NW к SO 8 миль, окружность 19 миль; все это совершенно согласуется с новейшими описями. Исполнив это, продолжали они путь к Мезени, куда и прибыли 25 числа. Замечательно, что во всю дорогу от Архангельска были они сопровождаемы лоцманами. Двинского лоцмана оставили в деревне Куе, откуда взяли другого; этот проводил их до реки Золотицы и сменился; потом меняли они лоцманов в реках Мегре, Майде и на острове Моржовец. Близ южной оконечности последнего, у ручья Рыбного, жили в то время постоянно лоцманы для встречи и сопровождения судов к Мезени; место их жительства обозначено было флагом.
По прибытии в Мезень приступили они к описи берегов реки: Беляев взял на себя западный берег, поручив восточный Толмачеву; первый довел свою опись до реки Кедовки, что близ Воронова Носа, а последний до Михайловской сопки, лежащей к северу от реки Неси. Возвратившись в конце августа к боту, ожидавшему их все это время в реке Мезени, у мыса Хвосты, приступили они к промеру реки, а окончив его, отправились к острову Моржовцу для произведения и около него промера; однако же позднее осеннее время и сильные бури не допустили их исполнить этого дела; они вынуждены были возвратиться в Архангельск, куда прибыли 28 сентября.
1757 год. На следующее лето те же штурманы и на том же судне были опять отряжены для окончания начатого дела. Они отправились из Архангельска 10 июня и 13 числа того же месяца прибыли в Мезень. Беляев, отрядив Толмачева описывать Канинский берег от Михайловской сопки к N, сам приступил к промеру Мезенской губы и, окончив его в половине июля, возвратился в Мезень, где присоединился к нему Толмачев, доведший между тем береговую опись до реки Кии. 5 августа отправились они в море в намерении закончить промер между островом Моржовец и Канинским берегом; однако же лоцманы не взялись их туда вести из-за множества мелей, которыми это пространство моря усеяно; будучи вынуждены оставить это дело неисполненным, обозначили они то место на своей карте сплошной мелью. Штурман Беляев решился теперь продолжать подробную опись берега от реки Кедовки до реки Двины, предписав штурману Ломову с ботом стараться отыскать банку, лежащую, по рассказам жителей, в небольшом расстоянии к W от реки Кедовки. Ломов, не исполнив, однако же, этого дела, возвратился в Архангельск 14 августа. Штурман Беляев прибыл туда же, описав подробно весь Зимний берег и остров Мудьюжский.
Журнал штурмана Беляева и составленная с него карта, как подробностью, так и точностью, нимало не уступают тем, на которых основана новейшая наша карта Белого моря. Они содержат все возможные топографические подробности: везде показаны высота, вид и качество берега; ни один ручеек, ни одна изба не пропущены без внимания. В доказательство верности его описи довольно привести следующее: между начальным и окончательными пунктами, т. е. между слободой Окладниковой (что ныне г. Мезень) и оконечностью Никольской косы, по его карте генеральный румб NO и SW 58½°, расстояние 27 немецких миль, а по новейшим наблюдениям – 58°, 27½ немецких миль. В рассуждение, что для описи этого берега, содержащего в окружности не менее 50 немецких миль, не имел он иных средств, кроме компаса и линя, нельзя не признать особенного искусства и тщательности Беляева. Его промер Мезенской бухты до сих пор единственный, который мы имеем.
Описи Беляева и Немтинова соединены были с голландскими, и таким образом составилась карта, которой наши мореплаватели и руководствовались до 1778 года. Когда именно она была сочинена, мне неизвестно, но до́лжно думать, что вскоре после экспедиции Немтинова, т. е. около 1770 года. Общий вид Белого моря на ней гораздо сходнее с истиной, чем на всех прежних картах; но при всем том имела она великие недостатки. Терский берег перешел на нее со всеми погрешностями карт голландских как в положении, так и в названиях; южная окраенность этого берега понижена настолько, что расстояние между ней и островом Жижгинским, вместо 60 миль содержит только 21 милю. Остров Сосновец изображен, как и прежде, величиной почти с Моржовец.
Банка с несколькими островами и камнями, находившаяся прежде на середине моря, легла теперь гораздо ближе к Терскому берегу, ибо Канинский удалился на многие мили к востоку. Банка эта простиралась к югу почти до параллели Моржовца, а к северу даже за Святой Нос. Глубин на этой карте нет почти вовсе, кроме перенесенных с карт Беляева. Еще примечается на ней одна погрешность, которая в продолжение почти сорока лет переходила на все карты без исключения. Остров Моржовец представлен имеющим до полдюжины губ, по-видимому, весьма закрытых, между тем как в самом деле в нем нет ни одной порядочной заводи. Губы эти обязаны происхождением своим неисправным копировальщикам, которые приняли озера, на карте Беляева изображенные, за губы, а ручьи, из них вытекающие, за проливы.
1777 год. В 1777 году послан был от города Архангельска лейтенант Пусторжевцов на торшхоуте «Баре» для описи некоторых островов и рек в западной части Белого моря. Он описал подробно и промерил реки Суму, Кемь и Шую и острова, перед устьем их лежащие, также бухту на юго-западной стороне острова Соловецкого, остров Жижгинский и прочие. О других менее важных местах собирал сведения у прибрежных жителей и мореходов. Экспедиция эта, присовокупив некоторые подробности, вообще совершенству карт Белого моря способствовала мало, поскольку эти отдельные описи не были между собой соединены ни астрономическими наблюдениями, ни другими средствами.
1778 год. Наконец решено было приняться за то дело, которым, кажется, надлежало бы начать всякую опись Белого моря, т. е. за опись берега Терского и за промер глубин. На этот предмет посланы были от города Архангельска торшхоут «Барб» и бот № 2 под командой лейтенантов Петра Григоркова и Дмитрия Домажирова. Им предписано было действовать независимо одному от другого. Первый должен был описать берег от реки Пялицы до Орлова Носа, последний – от Орлова Носа до Святого Носа, и каждый сделать промер против своего участка.
Они отправились из Архангельска в половине июля, каждый к своему начальному пункту; лейтенант Григорков высадил в реке Пялице мичмана Воинова и штурмана Мялицына, снабдив их для описи берега астролябиумом, пелькомпасом и линями. С этими простыми средствами описали они к концу августа подробно весь берег до Тонкого Орлова Носа и возвратились на торшхоут, ожидавший их в то время в Трех островах. Григорков между тем сделал подробный промер перед устьем реки Пялицы, вдоль обоих берегов и от одного берега к другому по шести румбам, и между островом Моржовец и рекой Паной по двум румбам. Между реками Золотица и Пялица наибольшая глубина была 55 сажен, между Вороновым Носом и рекой Паной 35 сажен. От устья последней реки на NO 81° в 13 милях нашел он в одном месте глубину 6½ сажен, а от Трех островов на ONO в 9½ милях 5 сажен. Отправясь от Трех островов к OtN, встретил он в 37 милях от берега банку, на которой только 1½–2 сажени воды было. Длина этой банки от NW½W к StO½O 7½миль. Исполнив это, возвратился он в Архангельск.
Лейтенант Домажиров на пути своем сделал промер от Зимних гор к острову Сосковец и от последнего по румбу NOW до параллели Орлова Носа. В этом месте высадил он мичмана Поскочина и штурмана Харламова для описи берега; сам же занялся промером, который произвел по пяти или шести румбам между параллелями Орлова Носа и ручья Головатова на расстояние 27 миль от берега. На NO 38° в 27½ милях от Тонкого Орлова Носа нашел он банку, на которой в полную воду глубина была 2½ сажени, от нее к SSO в двух милях другую, где было 4 сажени глубины. Четырех же саженную банку нашел он в 20 милях на NO 51° от того же мыса. Кроме этих банок, везде глубина была от 20 до 30 сажен. В этом состоял весь успех лейтенанта Домажирова, который от дурных погод и крепких ветров часто должен был укрываться то в Трех островах, то за Лумбовскими, а один раз жестоким от NNO штормом прогнан был даже в речку Двину. Между тем высаженные им на берег мичман Поскочин и штурман Харламов, проработав до начала сентября, могли описать берег только до Лумбовского мыса. Крутизны и глубокие расселины чрезвычайно замедляли их дело.
Лейтенанты Григорков и Домажиров представили карту своих описей и промеров, на которой Терский берег изображен был вдвойне, т. е. по их описи и с карт голландских. Сверх обыкновенной экспликации, приложено было к этой карте следующее известие: «Кормщик Мезенского уезда Кузнецовой слободы крестьянин Тимофей Баранов объявил, что он около 50 кампаний уже сделал в море, и что в том месте, где мы нашли песчаный банк, оный есть действительно и лежит от Моржовца к N, длинен, а на каком расстоянии от Моржовца, не знает; выше же оного к N есть другой банк, на котором находятся наружные камни, и на них поставлены кресты, подле которых через банк можно проходить даже кораблю, и оный находится среди моря, в который проход оной крестьянин проходил на ладье, и все вышеописанные банки, равно и камни, по объявлению оного кормщика на карте назначены только для виду. Камни же, которые назначены на большом банке против Орлова Носа, про оные никто не знает». Здесь разумеется «банка с несколькими островами и каменьями», о которой мы выше упоминали.
Убедившись в несуществовании длинной банки там, где производим был промер, Григорков и Домажиров уничтожили на своей карте ту часть ее, которая простирается к югу от островов Лумбовских; но северную половину оставили, обозначив ее только пунктиром, а не сплошными, как прежде, точками, и переменив (вероятно, по ошибке) глубину 15 сажен на северном конце этой банки в 5 сажен. Хотя они в следующем году уничтожили и эту остальную часть, но она, невзирая на то, перешла точно в том же виде и с той же ошибкой и на новейшие карты.
Кажется, что трудами этих офицеров начальство было не весьма довольно. На одной копии с их карты, принадлежащей к тому же году, находится следующее примечание:
«О недостатках сей карты, происшедших от неисполнения, что Адмиралтейской Коллегией повелено было сделать.
1. Берег справедливейшей мерой описан до острова Ломбаско (Лумбовского), а надлежало описать до Святого Носа.
2. Банк по голландской карте, среди моря лежащий, не вымерен, и ничего о нем не объяснено. Объявление лоцмана Баракова о найденном банке и о другом, севернее его, справедливо, однако же оные обстоятельно не вымерены. Он же Бараков утверждает также справедливо, что на большом банке, против Орлова Носа лежащем (разумея не иной, как на голландской карте назначенный), никаких камней наружных нет; справедливо же и то, что сей банк в том месте находится, ибо по плаваниям описателей найдены между глубокими местами мелкие (тут исчислены мелкости, о коих уже выше упомянуто)… Сии мелкости и явно доказывают, что помянутый банк находится, но описателями порядочно не вымерен.
3. Журналы описателей в Коллегию не присланы, и кем рассмотрены оные, кроме них, не объяснено.
4. Описанный от Пялицы до острова Ломбаско берег весьма далее лежит к востоку, нежели на голландской карте, а оттого и Ломбаско лежит южнее назначенного на голландской карте по разности широты 4¾ мили немецких, и которое из сих положений справедливо, того узнать невозможно, ибо при начале и при окончании береговой описи полуденных обсерваций взято не было, и широты мест неизвестны, потому и описание сомнительно.
5. При плавании для измерения глубин и сыску банков не видно, чтобы когда-нибудь браны были полуденные обсервации; посему можно заключить, что описатели нужных к тому инструментов не имели.
6. Широта моря между рек Золотица и Пялица и между Воронова Носа и реки Паной, на истинных ли румбах и расстояниях утверждена, о том не объяснено; следовательно, подвержена великому сомнению.
7. По сказкам морских вольных промышленников находятся якорные места между острова Сосновец и берега, против реки Паной, между Трех островов и между Ломбаских островов; но о сем не объяснено».
Обвинения эти справедливы только отчасти. Опись Григоркова и Домажирова имела всю ту точность, какой только можно было требовать от ограниченных способов, им данных. Широты на их картах, конечно, весьма ошибочны, а долгот совсем нет; но во взаимном положении главнейших мест отличается она весьма мало от новейших карт. Окончательный пункт описи (мыс Лумбовский) в отношении к начальному (река Пялица) положен только на 2' южнее истинного; весь же берег отнесен к востоку не только более, но даже несколько менее надлежащего. Ширина моря между реками Золотица и Пялица по их карте 33 мили, по новейшим – 34 мили. Против Воронова Носа у них 32 мили, на новейших картах – 35 миль. Все это доказывает, что эти офицеры, как при описи, так и при составлении своей карты, прилагали все старание достигнуть выводов верных.
К той же копии приложено еще следующее.
Примечание, касающееся до попечения Адмиралтейской Коллегии
…Адмиралтейская Коллегия, повелев учинить опись на первый случай до Святого Носа, не могла быть тем довольна, и кажется, что ее весьма полезное в рассуждении мореплавания намерение простиралось далее; ибо, как ей было известно, что в российских пределах за Святым Носом, между Иоканскими островами и берегом, между Семью островами и берегом, между Кильдюйном и берегом и между прочими до Кильдюйна островами и в реках находятся весьма хорошие и от ветров закрытые гавани; то по окончании сей описи не упустила бы оная намерение свое сделать действительным; но, понеже оную карту, неведомо по каким причинам, Коллегия внимательно не рассмотрела, то и оставалось ее намерение в забвении, а карта недоконченной и подверженной сомнению.
Это, однако же, ненадолго, ибо в следующем году Григорков и Домажиров (произведенные между тем в капитан-лейтенанты) были посланы опять и на тех же судах для окончания начатого ими дела.
После соединения всех этих описей и промеров составилась, наконец, карта Белого моря, превосходившая верностью все прежние и, что касается до восточной ее части (от меридиана реки Пялицы до Канинского берега), весьма мало уступающая новейшим.
Этой картой руководствовались наши мореплаватели более 20 лет. Но так как, с одной стороны, за верность ее ничто не ручалось, поскольку она не была основана на наблюдениях астрономических, отчего и географическое положение главнейших пунктов было на ней весьма ошибочно; а с другой – западная половина моря, от реки Пялицы до самой вершины залива Кандалакши, оставалась совсем еще почти неизвестной, тo в конце прошедшего столетия решено было произвести этому морю новую генеральную опись.
Исполнение этого дела возложено было на генерал-майора Голенищева-Кутузова, управлявшего тогда чертежной Государственной Адмиралтейств-коллегии. Все берега, окружающие Белое море, от Канина до Святого Носа, разделены были на 15 участков; опись каждого участка поручена одному флотскому офицеру с необходимым числом штурманов. Для определения в широтах и долготах начальных и окончательных пунктов описей Адмиралтейств-коллегия просила Академию наук отрядить людей, в этом деле искусных, но Академия ответствовала, что ей послать некого, и потому избраны были учителя астрономии Морского корпуса Абросимов и Иванов, которые перед отправлением взяли несколько уроков практической астрономии у профессора Разумовского. Им даны были инструкции как от академика Разумовского, так и от генерала Кутузова. Инструменты отпущены частью от Академии, частью от Коллегии.
1798–1801 годы. Опись эта продолжалась в течение 1798–1801 годов. Описатели и астрономы все свои журналы, карты и наблюдения представляли генералу Кутузову, который со своей стороны астрономические наблюдения препровождал в Академию наук. Академия их рассматривала и перевычисляла; напоследок все вместе было рассмотрено Государственным Адмиралтейским департаментом, который утвердил, в каких долготах и широтах обозначить главнейшие пункты. На этих основаниях генерал-лейтенант Голенищев-Кутузов составил меркаторскую Генеральную карту Белого моря и прилежащих заливов Онегского, Кандалакского и части Северного океана до мыса Святой Нос, которая вышла в 1806 году. За ней должен был последовать полный атлас Белого моря, который, надо надеяться, скоро будет окончен.
Около того же времени появилась и другая генеральная (плоская) карта Белого моря. Офицеры, занимавшиеся описью берегов под руководством генерала Кутузова, дубликаты описных карт своих оставляли в конторе главного командира Архангельского порта. По окончании всей описи Главный командир того порта адмирал Фондезин поручил штурману 12-го класса Ядровцову составить из них генеральную. Ядровцов взял за основание своей карты наблюдения тех же астрономов, но некоторые пункты обозначил с календаря, изданного в 1805 году. При нанесении глубин следовал в точности промерам Беляева, Григоркова и Домажирова. Карта эта от адмирала Фон-Дезена была представлена в Государственную Адмиралтейств-коллегию.
Коллегия, рассматривая как эти две новейшие карты, так и карту Григоркова, нашла между ними несходство, а именно: между первыми двумя в том, что город Онега и река Пялица обозначены на карте Ядровцова западнее (в отношении к Архангельску), город 48-ю, а река 21 минутами, нежели на карте Кутузова, а между этими двумя и картой прежних описей в том, что на первых расстояние между Святым и Каниным Носом было 18 милями более показанного на последней. По этому поводу Коллегия отнеслась в Адмиралтейский департамент и предложила отправить к берегам Белого моря астронома для проверки долготы всех этих мест. Но департамент, рассуждая, что карта Григоркова, сочиненная в давние времена и на недостоверных основаниях, доверенности не заслуживает, а карта Ядровцова, как неверная только копия карты Кутузова, не достойна никакого внимания, и находя, что все главнейшие пункты утверждены наблюдениями с такой точностью, какой только желать можно, решил, что вновь отправлять астрономов не нужно.
Таким образом, карта генерал-лейтенанта Кутузова, на которой географическое положение некоторых главнейших пунктов было и действительно неверно, но которой главный недостаток состоял в том, что не показаны были на ней банки, открытые в 1778 и 1779 годах капитаном Григорковым, и промер, сделанный капитаном Домажировым в 1779 году, оставалась в начальном своем виде с лишком 15 лет. По этой причине мореплаватели, отправлявшиеся из Архангельска, брали с собой обыкновенно и карту Ядровцова, на которой, как выше упомянуто, соединены были все промеры.
Из описания плаваний брига «Новая Земля» видно, каким образом обнаружилась неверность карты Кутузова и как постепенно находимо было истинное географическое положение главнейших пунктов Белого моря. Остается упомянуть о промерах.
1822 год. Опасность, которой подверглось это судно в 1821 году в пути своем к Новой Земле, доказала необходимость сделать новый, подробный промер Белого моря. Поэтому в следующем уже году предписано было командиру брига «Кетти» капитан-лейтенанту Длотовскому, который отправлялся для постройки башни на острове Сосновец, по исполнении этого дела плыть к банке, найденной бригом «Новая Земля», определить ее пространство и потом промерить восточную часть моря, где на карте не показаны глуби́ны. Но Длотовский, отправясь из Архангельска не ранее исхода июня, простояв у Сосновца, покуда строилась башня, и встретив потом крепкие противные ветры, возвратился в Архангельск без всякого успеха.
1823 год. В 1823 году отправлен был на том же судне капитан-лейтенант Домогацкий, получив точно такое же наставление, как и предшественник его Длотовский. Он оставил Архангельск 13 июня, останавливался у реки Пулонги и в Трех островах, для смены караульных у Пулонгской и Орловской башен и 18 числа, определив свое место по последней башне, пошел к банкам, но поднявшийся в то же время крепкий ветер (NW), при густом тумане, вынудил его спуститься за Зимние горы, где он и стал на якорь. 23 числа он опять под парусами плыл с переменными ветрами до Орлова Носа 6 дней; 29 июня, заштилев при густом тумане, стал на верп на глубине 14 сажен, грунт – песок, от устья Паноя на NO 62° в 14 милях.
В этом месте замечено, что приливное течение первые три часа идет от WNW к OSO со скоростью от 3¾ узла, а последние от NNW к SSO, сначала по 3¾ узла, а потом только по одному узлу до самой перемены течения; иногда вдруг находит от OSO с шумом струя, и вода обращается на убыль, сначала на WNW, а потом на NNW, и с такой же скоростью, как во время прилива. Это течение только поверхностное, потому что за 2½ часа до перемены его вода низом уже прибывает или убывает, и глубина заметно меняется. Подъем воды в прилив от 2½ до 2¾ сажен. Вода прибывает весьма непостоянно, так что в одну склянку возвышается до 3/4 сажени и на время останавливается, а потом продолжает прибывать. Подобные же неверности замечены и при отливе.
Вечером того же дня туман прочистился, и капитан Домогацкий направил вторично курс к банкам; но окрепший ветер вынудил его опять удалиться к SW, чтобы на просторе выждать перемены. Наконец, 1 июля пошел он снова от Орловой башни к О и вскоре, увидев перед носом в расстоянии около 2½ миль бурун, положил якорь на глубине 20 сажен, грунт – песок. Пеленги с этого места: башня SW 34°, Трехостровский Кувшин SW 56°, мыс Тонкий Орлов NW 85°. Расстояние от башни 8 ¾ мили. Дабы не потерять без пользы тихого и ясного времени, капитан Домогацкий приготовился немедленно послать гребные суда для описания банки, но восьмивесельная лодка по спуске на воду тотчас затонула; шестивесельный ял оказался также ненадежным, и потому до́лжно было спустить баркас. Отправленный на нем штурман нашел расстояние банки от судна три мили прямо на О, глубины на ней в малую воду две сажени, окружность банки около трех миль.
Простояв на якоре до 14 июля, капитан Домогацкий отправился к острову Сосновцу для исправления своих гребных судов. Из-за крепких противных ветров простоял он там до 26 июля, потом отправился опять в море и в полночь на 27 июля стал за темнотой на якорь, от Орловской башни на SO 57° в 20½ милях. Поутру при тихом ветре поднял паруса, но, не будучи в состоянии преодолевать течение, положил опять якорь на глубине 14 сажен, грунт – песок, от той же башни на SO 61° в 21 мили. Вечером показался к N в расстоянии около трех миль большой бурун, но сгустившийся вскоре туман не позволил тогда же осмотреть этой новой банки. В следующее утро отправлен был к ней мичман Дурнов, который нашел расстояние ее от брига около трех миль на WN 45°. Подъехав к банке, он был брошен течением в буруны, так что со всевозможным усилием гребцов едва мог от нее отгрести. Глубина на банке в малую воду 11 футов. С половины прилива бурун на ней бывает невидим. Нашествие густого тумана воспрепятствовало обмерить всю банку кругом.
Здесь замечено, что при начале отлива течение шло от NO, потом переходило к О и около малой воды действовало от SO к NW; когда начинался прилив, течение обращалось от SSW, переходило постепенно через WN, а в полную воду стремилось опять от NO, обойдя таким образом в полсутки кругом всего компаса; скорость течения от одного до двух узлов. Капитан Григорков нашел точно такие же перемены течений и в том же порядке на банке против Орлова Носа. Домогацкий и при этом случае говорит о внезапном увеличении глубины, которое, однако же, происходило от вышесказанной причины.
Крепкий от SW ветер вынудил капитана Домогацкого вступить под паруса около полудня 28 июля, но вечером того же дня стал он опять на якорь, переменив место весьма мало. На следующее утро увидел он буруны от NO до NW в расстоянии около 2½ миль. Он принял эту банку за ту же, у которой стоял накануне; но обсервованная в полдень широта поместила его около 6 миль южнее прежнего, а потому он и заключил, что она есть другая, близкая к первой. Но кажется, что в обсервации его есть какая-нибудь погрешность, и что он в оба раза видел одну и ту же банку, ибо впоследствии, отойдя к W миль около семи, нашел он себя по пеленгам от Трех островов в 5 милях на SOtO, между тем как, по его счислению (приняв обсервованную широту), надлежало бы ему быть около 10 миль далее к SO.
В это время решился Домогацкий идти обратно в Архангельск. Его вынудили к тому дурные качества брига, перегрузка его большими гребными судами, висевшими на боковых боканцах, повреждения, которым те суда беспрестанно подвергались, а наконец и то обстоятельство, что на судне, до 12 футов углубленном, подробная опись банок, посередине моря лежащих, если не совершенно невозможна, то по крайней мере весьма затруднительна и опасна.
1824 год. Плавание капитана Домогацкого принесло некоторую пользу отысканием двух опасных банок, лежащих близ обыкновенного тракта мореходных судов; но промер Белого моря вообще далеко еще не был окончен, и потому решено было отправить в следующем году на том же судне лейтенанта Демидова. Государственный Адмиралтейский департамент признал за нужное поручить экспедицию в мое распоряжение, почему и дано было от меня Демидову наставление следующего содержания:
«§ 1. Цель возложенной на вас экспедиции есть промер Белого моря, который должен состоять: 1) в определении положения многих лежащих посередине него банок, 2) в измерении глубин в тех местах, где есть повод подозревать изменение их со времени последнего промера.
§ 2. Опаснейшие из вышеупомянутых банок – называемые Северными Кошками, о которых некоторое известие найдете вы в прилагаемой при этом особой записке. Они лежат близко к корабельному фарватеру, между Орловым Носом и рекой Паной, простираются на немалое расстояние к востоку и частью при малых водах осыхают. В этом состоит все сведение, которое мы имеем о них доселе.
§ 3. Сколь бы подробная опись банок этих, со всеми возможными быть между ними проходами, ни была полезна, но произведение ее невозможно с теми средствами, которые вы будете иметь; а поэтому и должны вы ограничиться определением только внешней их окраенности и пространства, ими занимаемого, останавливаясь для этого на якоре в главных пунктах и определяя их или пеленгами приметных мест, или астрономическими наблюдениями. Первый способ может быть, вероятно, употреблен у западных пределов этих банок; северные же, южные, а особенно восточные, лежащие или вне вида берегов, или в таком от них расстоянии, что пеленги не могут быть верны, должны быть основаны совершенно на астрономических наблюдениях. Счисление же при жестоких течениях, царствующих в тех местах, не может в этом случае быть применяемым.
§ 4. Кроме Северных Кошек лежат вдоль корабельного же фарватера еще несколько банок и мест, имеющих особенную глубину, из которых некоторые для судов большого ранга опасны. Положение их на разных картах найдете вы весьма различным, а потому и недостоверным, хотя существование их и не подлежит сомнению. По этой причине надлежит все эти места отыскать и привязать к известным пунктам берега одним из вышепоказанных средств.
§ 5. Глубины же на банках этих или возвышение их над водой должны быть, как и вообще все промеры, приводимы на малую воду. Для этого лучше всего наблюдать на гребном судне целый период прилива у самой банки. Но где обстоятельства сделать этого не позволят, до́лжно все время наблюдать воду со стоящего на якоре судна по лоту, чтобы знать, какое уменьшение сделать во всех измеренных глубинах.
§ 6. Пространство моря, заключенное между всеми этими банками и Терским берегом, особенно же между параллелями Орлова Носа и реки Паной, как в самом узком месте, а равно и между Северными Кошками и островом Моржовец, где есть много причин подозревать, что или прежний промер был не верен, или глуби́ны с того времени изменились, надлежит промерить в подробности, для чего достаточно будет, если углы, между курсами заключенные, будут по два румба, и глубина измеряема будет через каждую итальянскую милю.
§ 7. О глубинах в восточной части Белого моря мы не имеем никакого почти сведения, потому и надлежит промерить всю эту часть от параллели острова Моржовец до параллели Канина Носа, не теряя, однако же, из виду, что так как мореходные суда весьма редко или никогда не имеют случая плавать в этой части моря, то и нет особенной необходимости в столь же подробном промере ее, который нужен для западной части.
§ 8. Нужно промерить также пространство, заключенное с одной стороны между рекой Золотицей и мысом Вороновым, а с другой – между реками Пялицей и Паной, по трем или четырем румбам, и Двинский залив по двум румбам, т. е. от башни на Никольской косе к деревне Красная Гора и от нее к Зимним горам. Под последними надлежит сделать подробный промер от деревни Больших Козлов до Каменного Ручья, в море же на 5 или 6 итальянских миль, ибо тут есть хорошее якорное место при северо-восточных ветрах.
§ 9. Когда и в каком порядке производить эти различные промеры, должно совершенно зависеть от обстоятельств и предоставляется собственному вашему рассуждению; замечу только, что лучше было бы в первой половина лета, в продолжение тихого времени и светлых ночей, повершить промер и опись банок, как опаснейшую часть вашего дела. Мне не нужно упоминать о всех строгих мерах острожности, которые следует принимать как стоя на якоре, так и плавая между банками в открытом море. В этом опасном предприятии, к успокоению вашему, могут служить следующие обстоятельства: 1) что грунты около банок по большей части надежные; 2) что в летнее время весьма редко случаются здесь такие ветры, чтобы нельзя было отстояться на якорях; 3) что самые банки – песчаные, на которых и в несчастном случае судно легко может быть спасено. Плавание ваше может продолжиться без нужды до наступления сентября месяца и даже, смотря по времени и обстоятельствам, несколько и долее.
§ 10. Сверх этого главного предмета вашей экспедиции возлагается на вас Конторой главного командира здешнего порта доставка часовых к башням, поставленным по западному берегу Белого моря. Вы воспользуетесь этим, чтоб определить географическое положение всех трех башен, подверженное доселе некоторому сомнению. Для определения долготы Пулонгской башни, к которой вы можете прибыть мало дней спустя по отбытии из Архангельска, достаточно одного исправного на берегу наблюдения. Но у острова Сосновец надлежит вам определить не только состояние, но и ход хронометров и то же самое повторить и по прибытии к Трем островам. Излишне было бы упоминать, что хотя и поставлены вам на вид эти три пункта, но чем многочисленнее будут наблюдения, тем лучше.
§ 11. По причине сильных течений, царствующих в Белом море, все важнейшие пункты описей и промеров ваших должны быть основаны на астрономических наблюдениях, когда нельзя будет употребить для этого пеленгов. На этот случай надлежит вам хронометр ваш, не обещающий слишком правильного хода, проверять в продолжение кампании несколько раз. Я полагаю, что если каждые три недели вы будете находить снова ход его в каком-либо одном пункте, то на выводы его положиться будет можно. Три острова, кажется, удобнейшее для этого место, поскольку лежат почти на середине того пространства, где вы будете действовать.
§ 12. По берегам Белого моря весьма мало находится мест, где бы мореходные суда могли укрываться от ветров, но и о тех не имеем почти никаких сведений. Весьма желательно, чтобы вы постарались восполнить этот недостаток, сколько позволит главный предмет вашего назначения; причем могут вам быть полезны нанятые для вашего брига за лоцманов мещане, которым известны все отстойные места. Не излишним считаю обратить внимание ваше на остров Сосновец, некоторую реку, около Трех островов в море впадающую, где зимовали большие купеческие суда, две гавани за островом Лумбовским и прочее. Тех мест, которые вам случится осмотреть, надлежит составить не только подробные и точные планы, но и обстоятельные лоции.
§ 13. Другим несовершенством наших карт есть недостаток видов, в премногих случаях очень необходимых. Поэтому надлежит вам везде снимать их, обозначая верно румб и расстояние до берега, состояние погоды в то время и прочее.
§ 14. Стоя на якоре как в море, так и на рейдах, замечайте тщательно все обстоятельства периодических течений, которые в Белом море представляют много достопримечательных явлений. Например, у одной из Северных Кошек нашел я, что прилив идет первые три часа OSO, а последние SSO, а отлив по противным направлениям со скоростью от 3½ до 4 узлов. Капитан Домогацкий в прошлом году заметил у тех же банок, что течение в продолжение 12 часов обходило кругом весь компас. Всем известно явление, называемое манихой, ограничивающееся, однако же, одним Двинским заливом. Множество подобных явлений может существовать, которые доселе никем не были замечаемы, почему и надлежит вам обратить на предмет этот все внимание ваше».
В приложенной к этому наставлению записке изложены были все сведения, какие мы до того времени имели о банках, по Белому морю рассеянных, и которые здесь повторять после сделанного мной обозрения прежних описей и промеров было бы излишне. В заключение этой записки было сказано: «Северные Кошки соединяются, вероятно, с другими банками, севернее их против мысов Орлова и Городецкого лежащими, если и не непрерывной цепью мелей, то по крайней мере местами, меньшую против прочих глубину имеющими. Но весьма сомнительно, чтобы вдоль всего Терского берега до самого Святого Носа простиралась одна непрерывная банка, как показывается на всех почти картах.
Бриг «Новая Земля» в плаваниях своих переходил это пространство по разным направлениям и в разных местах до шести раз и никогда не находил глубины меньшей 25 и 30 сажен. Поэтому можно сомневаться в существовании пятисаженной банки, показанной на Меркаторской карте Белого моря, на параллели Святого Носа, равно как и другой, находимой на некоторых английских картах в 40 итальянских милях на W от Канина Носа под названием Atkinson’s Shoal. Желательно, однако же, чтобы исправными около тех мест промерами обстоятельства эти были выведены из сомнения».
Бриг «Кетти» был снабжен всеми инструментами, какие могли для него быть нужны, и хронометром Арнольда № 2112; вместо прежних гребных судов – двумя архангельскими карбасами, которые легки как в ходу, так и на подъем. Офицеры брига были лейтенант Рейнеке, мичманы Шатилов и Бубнов. В должность лоцманов были наняты для Терского берега сумской крестьянин Ласкин, а для Канинского – Откупщиков, тот самый, который в 1823 году служил на бриге «Новая Земля».
О выступлении брига «Кетти» в море вместе с бригом «Новая Земля» мы уже упоминали. Следует теперь описание плавания первого судна в собственных словах лейтенанта Демидова.
Когда мы прошли мыс Кацнес, ветер, зайдя к NO с пасмурностью, стал крепчать и к полудню заставил взять у марселей по два рифа. При этом первом случае оказались качества брига весьма мало обещающие: беспокойная качка, не более узла хода и до 4 румбов дрейфа.
20 числа к полуночи ветер еще более усилился и вынудил взять у марселей все рифы и убрать грот. Не имея уже возможности взять к Кацнесу ни даже на бар, продолжали мы держаться под Терским берегом.
21-го в шестом часу пополудни, находясь против реки Чаванги и видя невозможность удержаться на месте, чтобы не снесло, спустился я на SSW к мысу Ухтнаволоку, у которого, по словам лоцмана, взятого для западного берега, надеялся найти удобное якорное место за островом Жижгинским. В час пополуночи открылись в пасмурности Летние горы, а вскоре отделился и остров на SWtW милях в 10; тогда, приведя на W и обойдя севернее, стали на якорь по западную сторону, на 8 саженях, грунт – мелкий песок с ракушкой, имея башню на NO 56° от берега в одной миле. Перед положением якоря приехал с острова лоцман для провода в Онегу. Лоцманы содержатся здесь для судов, ходящих за лесом в Онегу, но в случае нужды они могут быть полезны и для провода за остров Соловецкий.
До 23 числа невозможно было спустить шлюпки, а так как в этот день пополудни несколько стихло, то, желая воспользоваться случаем составить план острова и якорного места, послал я на берег штурмана Чуркина. Он возвратился через сутки, описав остров берегом; промер же кругом сделать было нельзя из-за крепости ветра; выдавшиеся рифы определены по пеленгам бурунов; совершенно же скрытых, по уверению лоцманов, не находится, кроме разбросанных в проливе между островом и материковым берегом. Рифы эти хорошо защищают от восточных ветров; между ними хотя и есть проход, но нужно для этого иметь знающих лоцманов, и те берутся водить только с тихими попутными ветрами.
Сильный ветер с частыми порывами, продолжавшийся восемь дней беспрерывно между NO и О, оправдал замечание лоцманов, что таковые неровные северо-восточные ветры бывают продолжительны. Во все это время погоды стояли пасмурные с частыми густыми туманами, мочившими хуже всякого дождя. Термометр не поднимался выше 4½°, а по большей части стоял на 2°.
27 числа с полудня стало гораздо тише, и в 4 часа я мог съехать на берег для обсерваций, по окончании которых немедля возвратился на бриг. В отсутствие свое, чтоб воспользоваться тихой погодой, велел переменить якорь, опасаясь, не повредило ли каната о грунт, и хотя в это время подрейфовало не более мили, но глубина быстро увеличивалась до 28 сажен. Находя опасным оставаться на такой глубине, я снялся с якоря при тихом северо-восточном ветре и попутном течении, с которым надеялся с выгодой лавировать; однако же опыт не оправдал моей надежды, и к следующему полудню едва мог я взять на старое место. На этот раз стал ближе к острову, на 5½ саженях, грунт – мелкий камень с песком.
28 числа ездил на берег для обсервации. На другой день успел взять на берегу меридиональную высоту солнца. По многим наблюдениям найдена широта южной оконечности острова 65°11'41'́N, долгота 3°40'54'́ W от Архангельска. На первом якорном месте замечено, что течение идет на убыль от StO со скоростью до 1½ узлов, на прибыль же от NOtN по 1¼ узла; переходит в обоих случаях через О, и меньшая скорость от OSO и SO по 1/3 узла; на последнем же месте течение вовсе нечувствительно. По замеченной у берега полной воде (23 числа в 11 часов 30 минут утра) найден прикладной час 5h28'. На вершине острова есть озеро с хорошей пресной воды.
Стоять здесь при северо-восточных и восточных ветрах довольно спокойно; только следует становиться от берега не далее 1½ мили, на глубине от 5 до 8 сажен, где и грунт – надежный ил, покрытый камнем и ракушкой; далее же глубина увеличивается вдруг до 25 сажен и более. По уверению лоцманов, по северную сторону острова, кроме выдавшегося рифа, на котором стоит промышленничья изба и несколько банок, обозначенных на составленной карте, нет никаких опасностей, и обходить можно не в дальнем расстоянии.
29 числа в 7 часов пополудни под парусами стали лавировать, держась близ Терского берега, с тихими переменными ветрами из NO и SO четвертей и постоянно пасмурной погодой с густыми туманами, так что хотя случалось подходить близко к берегу, но различить его не было возможности.
2 июля в первом часу пополудни увидели Пулонгскую башню и, определив место пеленгами, нашли себя на 27 миль впереди счисления. Из-за маловетрия и течений могли подойти к башне только в час после полуночи и, послав в деревню Пялицу за сотским, продолжали держаться под парусами. К полудню съехал я на берег для обсерваций, по которым найдены у самой башни широта 66°16'46'́, долгота 0°28'30'́ W; в третьем часу возвратился на бриг.
Переменив часовых и сдав провизию сотскому из Пялицы, продолжали мы путь, и во втором часу пополуночи стали на якорь против южной оконечности острова Сосновца. По наблюдениям за ней найдена широта 66°29'5'́ N, долгота 0°8'57'́ О.
4 числа, окончив обсервации, в седьмом часу вечера снялся с якоря и пошел к Орловской башне, где также должен был переменить караульных и сдать провизию. Мрачность, покрывавшая берега, редко позволяла различать их, но в полдень, находясь на параллели острова Данилова, мог определить широту его 66°44'42'́ N.
5 июля в 7 часов начался сильный шквал от NNW с густым туманом, продолжавшимся до полуночи. В 11 часов утра при тихом северо-восточном ветре подошел я к Трем островам и, послав берегом в деревню Паной за старостой, в ожидании его стал на верп по южную сторону острова.
6 числа после полудня сделаны были наблюдения на юго-западной оконечности острова, но по причине часто находивших облаков не весьма надежные. Имея в предмете промер банок, для привязки которых на берегу нет ни одного места, приметного в дальнем расстоянии, кроме Орловской башни, место которой на картах вовсе не обозначено, и найдя большое несходство Меркаторской карты с подлинным положением Трех островов и Толстого Орлова Носа, я счел необходимым сделать опись этого берега и определить место башни. Это было сделано в один день с описанием острова. Следующее утро обещало ясный день, и потому я послал штурмана Порядина для взятия меридиональной высоты у самой башни; но нашедшие облака ему в том попрепятствовали, и он возвратился, переменив только караульных. Пристать к берегу было весьма затруднительно по причине крутизны и открытого места.
7 июля в половине шестого пополудни, сдав провизию приезжавшему за ней сотскому, поднял верп, но вскоре из-за совершенного штиля и сильного течения от S вынужден был снова его положить. Поутру в исходе пятого часа при тихом ветре от N под парусами пошел к тому же месту, где на карте капитан-лейтенанта Домогацкого указана глубина 1½ сажени (в широте 67°03'45'́, от Трех островов в 20 милях). В половине седьмого по пеленгам находились мы от Трех островов на SO 60° в 5½ милях, и вскоре берега` совсем скрылись в мрачности. В полдень по обсервации были в широте 67°06'54'́; по счислению в расстоянии от Трех островов 26½ миль, по взятым же после полудня высотам в 16 милях; но как счисление, так и обсервации заслуживают весьма мало доверия: первое по совершенной неизвестности течений, которые в этих местах изменяются как в направлении, так и в скорости; в последних же кроме погрешности от горизонта по необходимости принимается счислимая разность широты, малая погрешность которой в этих больших широтах делает значительную разность в вычислении долготы. Можно считать, однако же, довольно верно, что мы находились севернее сказанного места и не в дальнем расстоянии; меньшая же глубина была 13 и 14 сажен, грунт – мелкий песок. Как на Панойской банке, так и во все время не было никаких признаков мелководия. В полдень глубина была 28 сажен, грунт – мелкий камень.
8 числа, хотя горизонт начинал покрываться мрачностью, но я продолжал идти к О, надеясь в случае отыскания мелководья удержаться у него на якоре до благоприятного времени. В 5 часов увидели берег около Конушина Носа в расстоянии миль 25, а в половине шестого, полагая себя гораздо восточнее Обсушной банки, найденной в 1821 году, и считая бесполезным удаляться от нее к О с глубины 19 сажен, грунт – ракушки, повернул на правый галс и лег бейдевинд на W; от полудня до поворота глубина шла 22, 17, 19, 22, 19 сажен, грунт – большей частью крупный камень. В 8 часов ветер стал свежеть и нанес густой туман; в 10 часов глубина с 20 вдруг уменьшилась до 15, почему, повернув, положил марсель на стеньгу и, имея 1½ узла ходу, в продолжение получаса находил глубину 17, 13, 14, 18, 19, 14; грунт – мелкий песок. Испытав столь быстрое изменение глубины, я счел безопаснее, наполнив паруса, лечь на W и приблизиться к Терскому берегу. Поутру ветер несколько стих. В десятом часу до полудня перешли мы через банку, вероятно, ту самую, которую после имели случай промерить. Глубина на ней была от 11 до 17 сажен.
9 июля в шестом часу глубина вдруг уменьшилась до 10 сажен, и мы увидели остров Трехостровский на N в полумиле; повернув от него, держались между берегом и банками при беспрерывном густом тумане.
10 числа в три часа несколько прочистилось; пользуясь этим временем, подошел я к берегу по южную сторону Трех островов и стал на якорь. Вскоре зашел опять туман.
12 июля после полуночи небо и горизонт совершенно очистились, и по весьма хорошим обсервациям на юго-западной оконечности острова найдена широта 67°06'14'́, долгота 0°52'56'́ О от Архангельска. В это же время сделана берегом опись от Трех островов к речке Русинге, по которой найдена широта башни 67°11'03'́, долгота 0°50'.
13 числа по окончании обсерваций и описи в десятом часу пополудни при тихом юго-юго-восточном ветре и ясной погоде снялись мы с якоря. Не имея успеха в отыскании полуторасаженной банки, я пошел несколько севернее к двухсаженной, которая, как показано на карте капитан-лейтенанта Домогацкого, им промерена; намерение мое было искать от нее к N и к О. Во втором часу пополуночи перешел глубину 7 и 3¾ сажени, но, находя ее сходной с Меркаторской и прочими картами, не счел за нужное делать точнейший промер. От этого места пошло 12, 16, 17, 12, 18 сажен. Тогда из-за тумана повернул и лег на WSW. По прочищении его в 9 часов находился от Орловской башни на SO 46° в семи милях и хотел, подойдя к ней, съехать на берег для определения широты, но, заметив, что по тихости ветра сильным северным течением сносит к S, привел в бейдевинд и к полудню был уже у острова Горяинова, куда и послал штурмана Порядина для определения широты, которая найдена на северной оконечности 67°01'54'́.
14 июля по возвращении его при тихом ветре от NtO лег бейдевинд левым галсом; в шестом часу берега стали покрываться мрачностью, по последним пеленгам мы находились от Орловской башни на SO 66° в 10½ милях. Продолжая идти на ONO при ровном северном ветре, увидели к О вплески, и глубина оказалась 6 сажен. В половине седьмого с глубины 5 сажен повернул на правый галс и, придя на 6½ сажен, бросили якорь в ожидании удобной погоды для произведений промера. По повышению и понижению воды от 7 до 4½ сажен кажется, что на этой банке есть глубина менее трех сажен. По счислению же видно, что она есть та же, через которую мы перешли 13 числа. Вскоре после того как бросили якорь, ветер стал крепчать от NNW и развел большое волнение. В 10 часов утра силой ветра и течения сдрейфовало на 16 сажен; тогда я вынужден был вступить под паруса. Продержавшись до 16 числа, чтобы не терять времени, спустился за Сосновец, где мог с большой пользой употребить его на проверку хронометра.
В седьмом часу пополудни стал на якорь у южной оконечности этого острова. После проверки оказалось, что хронометр весьма сильно переменил ход, именно с 12'́05 на 7'́25. Я полагаю, что такое изменение случилось между 3 и 12 числами, ибо с этого времени мы имели весьма чувствительную перемену температуры и начались мокрые и дурные погоды. По замеченной полной воде 22-го в 5 часов 45 минут пополудни найден прикладной час 11h48', подъем воды до 14 футов, течение по направлению пролива NNO и SSW до 2½ узлов и меняется около 2½ часов позже полной и малой воды. На самом острове в ямах или в колодцах есть довольно хорошая пресная вода; впрочем, можно за ней посылать в речку Сосновку к деревне или к Снежницкому мысу, где она течет с камней. Но в малую воду никакое судно не может подойти к этим местам по причине далеко простирающихся каменных рифов. Погода во время стояния здесь хотя и позволяла иногда делать обсервации, но большей частью была пасмурная со свежими ветрами и густыми туманами.
24 числа в 3 часа пополудни снялись мы с якоря при тихом ветре от SSW, который вскоре, отойдя к S, засвежел и нанес густой туман. Во втором часу ночи ветер ослабел и, перейдя к N, совсем утих. В полдень прочистилось; по пеленгу и обсервованной широте 67°06'42'́ находились мы от Орловской башни на SO 78° в 19 милях. По счислению от полуночи, исправленному течением, замеченным в следующий день, прошли мы через то место, где указана по пеленгу башни и широте полуторасаженная банка, имея глубину 13 сажен в малую воду.
25 числа в первом часу после полудня при совершенном штиле перенесло нас течением через струю всплесков, но глубина была 10 сажен. Спустя некоторое время имели 7 сажен, как я полагаю, на промеренной впоследствии банке, поблизости которой в 6 часов за густым туманом остановились на верпе. Течение в этом месте в продолжение 12 часов обходило кругом весь компас, с наибольшей скоростью от NW и SO по 16½ узла, меньшей от NO и SW по 1/4; малая вода при SW течении 14 сажен; наибольший подъем при NO 16½ сажен в 9 часов 30 минут, поэтому прикладной час 12 ч.
В седьмом часу утра открылась ненадолго Орлова башня на NW 73° и в полдень, уверясь по обсервованной широте, что нахожусь южнее банки, на которой стоял 14 числа, снялся с якоря при тихом юго-восточном ветре и течении от SOtS по 1½ узла и стал промеривать разными курсами к N. Вскоре берега очистились от тумана и в третьем часу, перейдя глубину 2¾ сажени, на 9 стал на верп. По пеленгам Орловской башни SW 89°, Толстого Орловского Носа NW 83°, устья Русинги SW 76°, оврага реки Медвежьей NW 59°. Мы находились от башни в 11 милях. Пеленги эти повторены неоднократно в следующие сутки при разных положениях брига. В 6 часов послан был мичман Шатилов на восьмивесельном карбасе для промера. Поставив шпирт-бакан и сделав несколько галсов, он возвратился в одиннадцатом часу.
Поутру в шестом часу посланы: лейтенант Рейнеке для промера и штурманский помощник для наблюдения подъема воды у поставленного на мелководии бакена; при проверке места определялись по пеленгу шлюпки с брига и углам, измеряемым с нее секстантом между бригом и башней или мысами. Течение здесь также обходило в полсутки кругом компаса, от N через О, S и W. Наибольшая скорость его от NW и SO по 1¾ узла, наименьшая от ONO и WSW по 1/4 узла; малая вода у бакена 2 сажени 2½ фута при WSW течении, большая 5 сажен 2½ фута при ONO; в 9 часов 15 минут утра по ней прикладной час 10h56'. Склонение компаса найдено 1°20' О.
27 числа после полудня стали показываться всплески к N от брига, и после промера оказалось, что мелководье простирается и в эту сторону, но глубина тут не менее 4 сажен. Со всех сторон, особенно к NW, банка эта весьма приглуба, так что в кабельтове от брига глубина была 5 сажен, под ним 9, а при поворотах брига увеличивалась до 15½, хотя каната было не более 30 сажен. Грунт на ней везде – мелкий песок, а около нее на 30 саженях и более – песок с ракушкой. В 8 часов ветер стал свежеть от NtW. He имея более нужды держаться у банки, поднял паруса и в 11 часов по южную сторону Трех островов в расстоянии 3/4 мили на 5¾ сажени бросил якорь. С полуночи ветер продолжал крепчать, и туманом скрыло берега`.
28 июля стоял крепкий северный ветер, и все сутки за туманом берега было не видно.
29 июля с полуночи стало стихать, но ненадолго, и по временам открывался берег. В 10 часов утра, при густом тумане, вырвало рым канатного стопора; канат удержали на брашпиле, но якорь потащило, и в двенадцатом часу открылся в пасмурности Горяиновский Кувшин на NW 85° в расстоянии около трех кабельтовых, почему немедленно поднял якорь.
31 июля в четвертом часу пополудни увидел в тумане Терский берег южнее Паноя и, видя невозможность удержать свое место, спустился к Сосновцу, где и положил якорь в 10 часов вечера. Поутру в 11 часов ветер перешел к NNO с той же силой и, вынеся нас из пролива, вынудил поднять якорь и идти за Кацнес. На это я очень скоро решился, потому что надеялся с большей пользой употребить время на промеры от Каменного Ручья к деревням Козлы.
1 августа в шестом часу пополуночи стал на якорь у Керецкого мыса в расстоянии от берега 1/4 мили. Не имея подробной карты этого берега, я почел необходимым составить ее, почему и послал штурмана Порядина на берег для измерения расстояния, которое могло бы служить основанием. Он возвратился в шестом часу пополудни, измерив от Керецкого мыса к мысу Конец горы основание в 900 сажен и сделав промер между бригом и берегом.
2 августа на оконечности мыса Керецкого мной были сделаны наблюдения, по которым найдена широта 65°20'11'́, долгота 0°43'50'́, склонение компаса 0°46' W.
3 числа замечена полная вода в 7 часов 35 минут пополудни, по ней прикладной час 5 ч 10', подъем воды до 4 футов. В продолжение этого времени измерено расстояние от места наблюдения до реки Корец. На бриге замечено течение от N по 1/4 узла и от SSO по 3/4, которое менялось, проходя через О по 1/8 узла. По окончании наблюдений снимался с якоря для промера и в десятом часу из-за темноты стал на якорь от Керецкого мыса на SW 65° в 2¼ милях. Поутру в 6 часов при тихом юго-восточном ветре под парусами намеревался идти опять к банкам, но в 9-м часу из-за густого тумана положил якорь. К полудню прочистилось, и по весьма хорошему наблюдению найдена широта брига 65°25'. В это время пеленговали реку Юргу S 86° в 1⅓ мили и Каменный ручей NO 25° в 3¼ мили, из чего найдена широта первого 65°24'52', последнего 65°27'54'́.
4 августа после полудня при северном ветре снимался с якоря для промера и в десятом часу стал на якорь от Каменного ручья на SW 81° в 2¾ мили с намерением, если северо-восточный ветер продолжится, съехать для наблюдения к ручью; но с полуночи задул свежий ветер от SO и мы, пользуясь им, на рассвете снялись с якоря и пошли опять к Орлову мысу. На переходе сделали промер от Кацнеса до реки Пялицы, от Пулонгской башни до реки Ручьи и от нее к острову Данилову, к которому подошли 7 числа в четвертом часу утра и за темнотой и штилем стали на верп. Когда рассвело, определили место свое пеленгами и продолжали путь далее; берега` были покрыты туманом. В продолжение этого времени погоды были теплые, но пасмурные, с частыми туманами, и ни разу не допустили делать наблюдения.
8 августа туман продолжался все сутки при тихих переменных ветрах. В восьмом часу ненадолго открывался берег милях в восьми; в 9 часов, услышав сильный шум буруна, повернули на глубине 4½ сажен. Ходу было только один узел, и за пять минут глубина 20 сажен. После поворота она опять пошла 7, 11, 19. Таковая приглубость берега показывает, как трудно угадать близость его по лоту.
9 числа с полудня стало прочищаться, и в половине четвертого по пеленгам находились мы от Орловской башни на SO 78° в 5 милях, и так как туман стал исчезать, то, желая воспользоваться этим временем и ровным южным ветром, пошли на NO в намерении промерить то место (севернее Орловской банки), где на Меркаторской карте назначена глубина 2 сажени. В шестом часу перешли мы через северную оконечность промеренной банки. В 7 часов берега` опять покрылись туманом, и так как ветер стал стихать, то, чтобы к ночи удалиться от банок, спустился на N. Тихие переменные ветры при пасмурной и дождливой погоде продолжались почти двое суток, и все это время берега только изредка показывались сквозь туман.
11 августа, считая необходимым проверить хронометр еще раз на Трех островах, стал я за ними на якорь. По прочищении неба от облаков в 5 часов успел взять высоты солнца на берегу. В следующий день также делал обсервации при весьма благоприятной погоде; широта найдена 67°06'15'́, ход хронометра не сделал значительной перемены против прежнего. Склонение компаса 1°23'. Поутру в 9 часов 26 минут среднего времени замечен на берегу момент полной воды и по ней прикладной час 10h17', подъем воды у берега до 22 футов. В этот же день мичманом Шатиловым на шлюпке описан берег от Трех островов до залива Алдыбинского. Прежде было здесь замечено, что течение идет от NNO и SSW со скоростью до двух узлов, меняясь около трех часов до полной и малой воды; ныне же на прибыль шло оно только 5 часов до 2¼ узлов, на убыль 7 часов до 2¾ узлов.
12 числа в 6 часов утра при ровном юго-западном ветре отправились мы опять к банкам. В полдень по пеленгам и обсервации находились от Орловой башни на NO 52° в 14½ милях.
13 числа в третьем часу перешли через струю весьма больших всплесков, но посреди них глубина была 20 и 18 сажен, далее же опять 21 сажень и более. В 4½ и в 5½ часов имели весьма хорошие высоты солнца, по которым долготы по хронометру: 1) 1°41'15'́, 2) 2°0'20'́; поэтому, находясь гораздо восточнее указанного места банки, чтобы к рассвету подойти к берегу для определения места, повернул на WNW. В 5 часов yтpa по пеленгам находился от мыса Городецкого на NO 18° в 9 милях. По курсам от полудня, исправленным течениям и обсервованным долготам оказалось, что мы переходили через места, где глубины указаны 2 и 2½ сажени, но мы имели от 20 до 26 и не менее 18 сажен. Не отвергая существования этих мелей, полагаю, однако же, что они не составляют одной непрерывной банки, а только гряду банок, между которыми есть глубокие проходы, каковыми и мне случилось на этот раз пройти, или что банки лежат гораздо дальше от западного берега.
14 августа в 7 часов утра подул крепкий ветер от NW. Мы спустились к Трем островам, надеясь под укрытием берега удержаться на якоре. Когда мы подошли к берегу, ветер отошел к N и брошенный якорь не задержал; почему, подняв его, стали мы держаться под парусами.
15 числа к вечеру ветер стал стихать, а поутру в 11 часов после штиля сделался от S. Мы тогда находились от Корабельного мыса на NO 88° в 7 милях. По позднему времени и темноте ночей, не надеясь иметь успеха в отыскании банок, пошел я к острову Моржовец в намерении сделать к нему промер и определить его положение.
16 августа в первом часу Терский берег скрылся в тумане, а в 3 часа открылся Моржовец; в 8 часов по пеленгам его оконечностей мы находились от северной на NW 67° в 8 милях. Ночью течением приблизило нас к острову на расстояние миль трех, к рассвету же отнесло на 15 миль далее, чем мы полагали. К полудню успели мы опять подойти к острову, и по меридиальной высоте найдена широта северной его оконечности 66°40'15'́; но так как солнце по причине тумана было весьма худо окрашено, то и полагаться на нее нельзя.
17 августа в первом часу имели мы случай пеленговать оконечности острова Моржовец и возвышенность Воронова мыса, и положение их оказалось весьма близким с показанным на Меркаторской карте. Отсюда я хотел идти к Воронову мысу и промерить по западную его сторону, где, по словам лоцмана, есть банка: «от устья речки Кедовки на W верстах в десяти, на которой в малую воду глубины не более 1½ аршина». Вскоре мрачностью скрыло Моржовец, и тихие южные ветры с дождем продолжались до 7 часов, потом налетел жестокий шквал от N и вынудил нас, взяв все рифы, привести на правый галс. К полуночи ветер постепенно отошел к NW с сильными порывами. Стараясь придерживаться Терского берега, 18 числа в час пополудни находились мы повыше Сосновца; по жестокости ветра и худому грунту не надеялись удержаться на якоре. При всем усилии нашем удержаться под наветренным берегом с рассветом увидели Зимний берег около речки Инцы, милях в восьми. Не имея возможности отлавировать, ибо на оба галса приметно прижало к берегу, я спустился на SW вдоль него.
19 числа, обогнув Кацнес, бросил якорь на баре. В пятом часу утра ветер стал стихать.
Имея провизии не более как на две недели, я не мог долее оставаться в море, где при начавшихся темных ночах и осенних ветрах не надеялся иметь успеха; при крепких же северо-западных ветрах по необходимости должен был бы оставаться на баре, что по испытанной уже слабости брига было бы весьма опасно. Все эти причины побудили меня окончить плавание несколькими днями ранее, чем полагал.
Воспользовавшись утихшим ветром, перешел через бар в 10 часов. 20 августа в седьмом часу пополудни положил якорь на Соломбальском рейде.
Мне было предписано, между прочим, стараться дополнить сведения о местах по берегам Белого моря, где бы мореходные суда могли укрываться от ветров. По всему, что я мог узнать как из опытов, так от лоцманов и прибрежных жителей, таковых мест по Терскому берегу вовсе нет, кроме острова Сосновец, за ним можно быть закрытым при северо-восточных и восточных ветрах, становясь не далее трех кабельтовов от южной оконечности. Но грунт самый ненадежный, именно – мелкий камень; при северо-северо-восточных и южных ветрах (это место) совершенно открыто; при западных же даже опасно из-за близости острова, ибо если подрейфует, что легко может случиться по худому грунту и сильным порывам, каковые обыкновенно бывают с гор, то трудно будет миновать остров. При северных и северо-северо-западных ветрах можно еще стоять, ибо довольно закрыто место это мысом Снежницким и имеет свободный выход в море.
В проливе за Тремя островами якорная стоянка закрыта от всех румбов, грунт – мелкий песок, и выйти можно при всяком ветре; но глубина в малую воду только 9 футов. По южную сторону, где я стоял, место нельзя даже и назвать якорным, ибо оставаться тут можно только в тихую погоду и в совершенной готовности поднять паруса.
Все прочие становища по этому берегу обсушные, куда ладьи заходят с полной водой, в отлив же остаются на мели.
Река Паной самая большая на этом берегу, но и в нее даже малые ладьи входят только с прибылой водой.
О том, чтобы поблизости Трех островов зимовали большие суда, здешние жители не знают, а рассказывают, что когда-то трехмачтовое судно весной, будучи прижато льдами к берегу между Трехостровским и Горяиновым островами, заходило в один из указанных на карте заливов под названием Бакалдовского и Алдыбинского, где оставалось до очищения льдов, в малую воду обсыхая. На это можно решиться только в бедственном положении, ибо заливы эти не что иное, как ущелья, обсыхающие в малую воду, в которых и гребное судно не найдет защиты от зыби.
Крепкие ветры и туманы, нынешним летом почти беспрерывно продолжавшиеся, едва дали мне время отыскать и промерить одну банку, которая по близости своей к берегу и малой глубине, конечно, есть опаснейшая для судов всякого ранга; но, кроме ее, как видно из промера капитан-лейтенанта Домогацкого, есть другие, хотя и далее от берега лежащие, но имеющие меньшую глубину. Между этими банками и обсушной, найденной в 1821 году, вероятно, есть еще и многие другие, простирающиеся к северу. Промерить эти мелководья с точностью или, по крайней мере, ограничить пространство, занимаемое ими, было бы не только полезно, но даже необходимо. Таковое описание не иначе может быть произведено с точностью и успехом, как на нескольких судах, способных к скорому ходу, дабы могли действовать против течений и при случае отойти от опасности, и которые сидели бы при грузе не более 8 или 8½ футов. При таком углублении безопасно могут они подходить к банкам и при крепких ветрах, не удаляясь от своего места, и найдут спокойное убежище за Тремя островами или в Лумбовских. Для большей верности пеленгов необходимо поставить приметные знаки в разных местах по берегам, где найдется нужным.
Из всего вышеописанного явствует, что в Белом море известно существование следующих только банок:
Осыхающие банки, найденные капитаном Григорковым в 1779 году. По всей вероятности, к ним же принадлежит и
Осыхающая банка, найденная мной в 1821 году.
Полуторасаженная банка, найденная Григорковым в 1778 году, которая, вероятно, принадлежит к первым же двум.
Полуторасаженная банка, найденная капитаном Домогацким в 1823 году.
Его же двухсаженная банка, видимо, та же самая, что и
Двухсаженная банка, промеренная Демидовым, и
4½-саженная, найденная Григорковым в 1779 году.
2½-саженная, найденная капитаном Домажировым в 27 милях на NOtN½O от Орлова Носа.
Его же четырехсаженная, лежащая от предыдущей к S в двух милях.
Его же четырехсаженная, лежащая на NO½O в 20 милях от Орлова Носа.
Трехсаженная, виденная Демидовым в 13 милях на OtN½O от Тонкого Орлова Носа.
Из этих банок известно с точностью положение только второй, четвертой и шестой. Положение всех прочих подвержено большему или меньшему сомнению. Капитан Домажиров в 1779 году проходил через свою 2½-саженную банку (восьмая) и имел глубину 24 сажени. Банки 9 и 10 найдены были Домажировым вместе с восьмой, следовательно, и их положение сомнительно.
Двух– и четырехсаженные банки, показываемые на картах к NW от Домажировой 2½-саженной банки, не что более, как остатки длинной Голландской мели. Существование их весьма сомнительно.
Круглая двухсаженная банка, обозначенная в 20 милях от OtN от Орлова Носа, откуда взялась – неизвестно. Может быть, и она есть остаток Голландской банки. Существование или по крайней мере положение ее подвержено сомнению. Капитан Домогацкий принял найденную им двухсаженную банку за эту круглую. Но первые лежат гораздо ближе к берегу. Ошибка эта произошла оттого, что он полагал Орловскую башню, по которой определял свое место, более чем на одну милю ближе к оконечности Тонкого Орлова Носа.
С другой стороны, по всей вероятности, находятся еще многие неизвестные нам доселе банки между параллелями реки Паной и мыса Городецкий. И потому желательно, чтобы это пространство было вновь подробно промерено.