Все путешествия в полярные моря доказывают, что встречаемые мореходами препятствия ото льдов бывают в разные годы весьма различны. Сверх множества примеров, представляемых нам путешественниками к северу и северо-западу, найдем мы несколько таковых и в нашем обозрении путешествий к Новой Земле. Голландцы в 1594 году нашли как Югорский Шар, так и Карское море ото льдов свободными, а в следующем году со всевозможными усилиями и величайшими опасностями едва дошли до Мясного острова. Баренц в 1596 году дошел до северо-восточного конца Новой Земли, где, однако же, от множества льда потерпел кораблекрушение. Через 16 лет после него Фан-Горн встретил у берега Новой Земли непроходимую стену льда. В 1664 году Фламинг нашел как у мыса Желания, так и к северу и к востоку от него совершенно чистое море, а Вуд 12 лет спустя не мог проникнуть за параллель 76°. Лейтенант Муравьев в 1734 году плавал по Карскому морю, не встречая никаких препятствий, а во все последующие годы как он, так и преемники его встречали множество льда.

Доводы эти сохранили свою силу, невзирая на неуспешное плавание лейтенанта Лазарева, которое тем менее могло их опровергнуть, что особенные обстоятельства вынудили его прежде времени оставить свое предприятие; и потому правительство, решась возобновить эти попытки, предписало выстроить у города Архангельска бриг, который в июне 1820 года уже был спущен на воду. Снаряжение предположенной экспедиции отложено было по неизвестным причинам до следующего года, когда по рекомендации капитана Головнина, с которым я незадолго перед тем возвратился из путешествия вокруг света, морской министр назначил меня ее начальником и по этому предмету снабдил следующим предписанием:

«Цель поручения, вам делаемого, не есть подробное описание Новой Земли, но единственно обозрение на первый раз берегов оной и познание величины сего острова по определению географического положения главных его мысов и длины пролива, именуемого Маточкиным Шаром, если тому не воспрепятствуют льды или другие какие важные помешательства.

В сем предположении надлежит вам отправиться из Архангельска не прежде, как в половине будущего июля, ибо по всем вероятностям в это время года море около Новой Земли бывает ото льдов свободнее. Прежние опыты свидетельствуют, что ранее сего времени плавание в упомянутом море затруднительно из-за льдов и туманов.

Вам следует направить ваш путь прямо к середине Новой Земли, если ветры и льды позволят; если же нет, то старайтесь увидеть ту часть оного, которую будет удобнее. Употребите все средства, от вас зависящие, чтоб вернее определить широту и долготу приметных мест сей земли. Если найдете возможным, не подвергаясь опасности быть стесненным ото льдов, съехать на берег, то не упустите сего и старайтесь описать и сделать ваши о нем замечания, сколько сие от вас будет зависеть, но больше всего старайтесь проверить по возможности длину пролива, именуемого Маточкиным Шаром. Если в одном месте льды воспрепятствуют вам приблизиться к берегу, то попробуйте в другом и третьем, располагая курсами вашими, смотря по приметам, где меньше препятствий для сего покушения.

 

 

Судя по состоянию судна и здоровью экипажа, можете пробыть у Новой Земли, пока позволит время, а потом возвратиться в Архангельск. Впрочем, в сем отношении не отнимается у вас воля поступать по собственному вашему усмотрению; но ни в каком, однако, случае не следует вам оставаться там на зимовку. Если же, паче чаяния, необходимость к тому вынудит вас, то главнейшее попечение приложите о сохранении здоровья экипажа и о целости брига, чтобы на следующее лето возвратиться. На такой случай предоставлено от меня главному командиру Архангельского порта отпустить на ваше судно избу в срубе и кирпич или же верх (крышу для всего судна) с двумя каминами и двумя чугунными печками. От вашего усмотрения зависит взять то или другое, так как и оставить избу для прибежища кому-нибудь из промышленников в таком месте, которое признаете за благо.

По возвращении вашем в Архангельск рапорт и замечания ваши, также и шканечный журнал, имеете отправить в Санкт-Петербург на имя морского министра, а по сдаче брига дозволяется и лично прибыть сюда».

Получив от Государственного Адмиралтейского департамента потребные мне карты, книги, хронометры и некоторые другие инструменты, я отправился из Санкт-Петербурга по последнему санному пути и в первых числах апреля прибыл в Архангельск.

Знаменитый в истории российского флота и российской торговли город Архангельск, именуемый также Городом, по преимуществу лежит на правом берегу реки Северной Двины, в 40 верстах от ее устья на широте 64°34'10' ́N и долготе 40°34' O от Гринвича. Вытекающая в этом месте из Двины река Кузнечиха разделяет Архангельск на две части: 1) Город, собственно так называемый, лежащий по южную сторону Кузнечихи, и 2) Соломбальское селение, или просто Соломбала, лежащая по северную сторону.

Крутой, высотой от трех до четырех сажен, мыс, образуемый правыми берегами Двины и Кузнечихи, на котором стоит ныне город, именовался в старину Пур-Наволоком. До XVI столетия находился на этом урочище один только мужской монастырь Архангела Михаила, но в 1584 году тут был основан посад с острогом, названный Новохолмогорским, к которому три года спустя перевели производившуюся дотоле на Никольском или Пудожемском устье торговлю с англичанами, основанную в 1553 году капитаном Ченслером, открывшим случайно путь к реке Двине. Новохолмогорский город, названный в начале XVII столетия по монастырю Архангельским, населен был стрельцами, составлявшими гарнизон острога, и разным народом из окольных двинских деревень и посадов. Сначала зависел он от воевод Холмогорских, но в 1702 году сделан областным, а потом и губернским.

Тупая, выдающаяся к западу оконечность Пур-Наволока составляет почти середину города, который от нее простирается к юго-востоку по берегу Двины и к северо-востоку по берегу Кузнечихи, протяжением всего верст на шесть и шириной около версты. На этой оконечности около 1670 года построено огромное четырехугольное каменное здание, имевшее в окружности более версты, с башнями, которое служило вместе и крепостью, и гостиным двором. Ныне в южной части этого приходящего в упадок здания находятся биржа, таможня, пакгаузы и прочее; в северной был прежде монетный двор.

На южном конце города близ берега Двины стоит каменный монастырь Архангела Михаила, построенный на этом месте (называвшемся в старину Нячеры) после 1637 года, когда прежний деревянный монастырь, находившийся в середине города, сгорел до основания вместе с частью последнего. Кроме монастыря, Архангельск имеет девять каменных церквей (в том числе одну лютеранскую) и две деревянные.

Строения большей частью деревянные, но в середине города есть немало и каменных, как казенных, так и частных. Из первых замечательны: дом генерал-губернатора и присутственные места, также – военно-сиротское отделение, стоящее на берегу Кузнечихи, и семинария, находящаяся близ монастыря. Гостиный двор, состоящий из нескольких каменных домов старинной архитектуры, лежит на берегу Двины, немного ниже старой крепости. Перед ним каждый вторник бывает торжище, на которое собираются жители как всех окрестных деревень, так и городские, со съестными припасами, рукоделиями, словом, со всем, что есть продажного. Тут закупается все нужное для хозяйства на неделю. Многие жители, особенно низших классов, считают такой же обязанностью идти во вторник на Новой (так называется это торжище), как в воскресенье к обедне. Чтобы купить или продать решето или горшок, идут на Новой из отдаленнейших концов города и Соломбалы и из деревень. В этот день с раннего утра до позднего вечера улицы бывают запружены народом, идущим и едущим взад и вперед с Новой и на Новой; по окончании же торга летом карбасы, нагруженные до невозможности, покрывают реку во всех направлениях, зимою, столько же нагруженные, заполняют улицы сани. Эта ярмарка, возобновляющаяся 52 раза в год, может быть сравнена только с воскресными базарами, которые мне случалось видеть на Волыни.

Город расположен довольно правильно. Улицы секутся под прямыми углами; три из них идут вдоль города, остальные поперек. Перед домом генерал-губернатора находится изрядная площадь. Главные улицы довольно широки и вымощены камнем; на всех по краям есть мостки для пешеходов.

С 1820 года разводится также общественный сад, чему, однако, препятствуют болотистые почвы. До сих пор архангельская публика съезжается гулять на Моисеев остров, лежащий между городом и Соломбалой. Он покрыт довольно густой березовой рощей, в которой сделаны просеки и дорожки. Посередине находится большая беседка. 20 июля бывает большой праздник и гулянье на Кег острове, где расположена церковь пророка Ильи. Некоторые семейства выезжают на лето в деревню Уйму, лежащую в 12 верстах выше города, на правом берегу Двины.

В городе находятся все губернские и военно-сухопутные учреждения, епархиальный епископ, а также российское и иностранное купечество. Там же находятся губернские и городские присутственные места, сухопутный и морской госпитали, военно-сиротское отделение, духовная семинария, губернская гимназия, портовая таможня и прочее.

Строение судов у города Архангельска началось еще в прошедшем веке. В 1694 году построен по указу государя Петра Великого первый корабль, который в том же году отправлен на счет его с товарами в Голландию, а в 1700 году в Соломбале начали строить и военные корабли. Дело это производилось с той стремительностью, какой отличались все начинания великого преобразователя России: через два года имел он уже эскадру, состоявшую из 13 судов, с которой выходил в море. Кораблестроение это остановилось около 1720 года. В 1733 году по указу императрицы Анны Иоанновны под распоряжением контр-адмирала Бредаля было основано нынешнее адмиралтейство, где в следующем году заложены, а в 1735 году спущены на воду и отправлены в Кронштадт корабли «Город Архангел» и «Северная Звезда».

С тех пор строение в Соломбале военных судов продолжается беспрерывно. Сначала строились 54-пушечные, потом 66-пушечные и, наконец, 75-пушечные. Ныне строятся 74-пушечные корабли, 44– и 36-пушечные фрегаты и 24-пушечные корветы. В прежние годы производилось это дело с подряда, ныне же казенными людьми.

Все суда, как парусные, так и гребные, строятся здесь из лиственничного леса, который в старину поставлялся вольными подрядчиками. Впоследствии по причине частых невыполнений обязательств со стороны последних поставкой занимались комиссионеры, посылаемые от флота. После учреждения правлений округов корабельных лесов поставляется комиссионерами Северного округа.

В прежние времена лиственничных лесов по рекам Двине и впадающим в нее Пинеге и Вычегде было такое изобилие, что заготовка и доставка их к порту производилась без всякого затруднения. От ежегодных и не весьма хозяйственных вырубок, однако же, становилось их год от году менее, и уже более 20 лет на этих трех главных реках, как и на Выми, впадающей в Вычегду, большемерных лиственничных лесов совсем нет. Теперь находят еще хорошие деревья кое-где в верховьях малых речек, впадающих в Вычегду и Вымь, но вся главная заготовка производится на реке Мезени, в Яренском и Мезенском уездах. Лес поставляется к порту следующим путем: тот, который рубится в верховьях реки Мезени или по речкам, впадающим в нее выше села Кослона, сплавляется вниз (или вверх) по реке до Глотовской слободы, что у устья реки Ирвы; потом вверх по этой реке (около 130 верст) до переволока от шести до семи верст шириной, через который перетаскивается на реку Елву.

По этой реке лес спускается в Вымь, сначала россыпью, а потом плотами; из Выми в Вычегду и, наконец, в Двину. Всего от места заготовки до порта около 2000 верст. Этим путем редко удается доставить лес к порту в одно лето, хотя это и возможно, когда реки вскроются рано и в пути не повстречается никаких остановок. Лес, заготовляемый на Мезени ниже села Кослона, гонится вниз по реке около 300 верст до реки Мезенской Ежуги; потом тянется бичевой вверх по этой реке 50 верст до реки Колодливой, по которой также поднимается около 60 верст до Тайбольского волока. Через этот волок, имеющий ширину от 17 до 24 верст, перетаскивается он в зимнее время на реку Юг, по которой спускается в Пинежскую Ежугу, а из нее в Пинегу и в Двину.

Лиственничные леса и ныне становятся все реже и реже, и, может быть, скоро комиссионеры наши должны будут приняться за Печору и за реки, в нее впадающие. Река Печора в этом отношении еще мало исследована. В начале этого столетия сделан был через одного из флотских комиссионеров опыт к отысканию лиственничных лесов на этой реке, и около 50 большемерных штук были доставлены к Архангельскому порту посредством двух речек Мылв – Печорской и Вычегодской (из которых первая впадает в Печору, а последняя в Вычегду) и через разделяющий их переволок, около пяти верст шириной. Но так как попытка эта впоследствии повторена не была, то надобно думать, что такая доставка найдена была или весьма затруднительной, или слишком невыгодной в то время, когда еще и по ближайшим рекам лесов было довольно.

Опыт этот подает, однако, надежду, что на Печоре корабельные лиственничные леса водятся, но доставка их к городу Архангельску должна быть во всяком случае сопряжена с большими издержками и затруднениями. На реке Ижме, впадающей в Печору, есть весьма хорошие леса, но доставка их затруднительна и медленна. Их вывозят сначала берегом на реку Ухту расстоянием от 20 до 25 верст; потом этой порожистой рекой тянут против воды, до переволока шириной в 25 верст, идущего к вершине реки Коис, которая уже впадает в Вымь. Доставку эту ранее трех лет окончить нельзя. Река Ухта и текущая в нее с правой стороны река Тобыс также изобилуют хорошими лесами, но и с них леса не прежде двух или трех лет могут быть доставлены к порту. Рекой Тобыс тянутся они вверх около 70 верст, зимой перевозятся на речку Чиньяворок через волок в 25 верст с попутной водой до Выми. Около 25 лет тому назад на реках Ижме, Ухте и Тобысе леса для Архангельского порта заготовлялись вольными подрядчиками.

Вообще вся эта система рек, как в отношении растущих по ней лесов, так и сообщений, нам весьма еще малоизвестна. Должно желать, чтоб были посланы в ту сторону искусные форштмейстеры и морские или квартирмейстерские офицеры, которые подробным осмотром решили бы, до какой степени Архангельская военная верфь может быть обеспечена лесами, растущими по Печоре и впадающим в нее рекам. Этот вопрос по возрастающему ежегодно недостатку лесов на ближайших реках заслуживает все внимание нашего правительства, которое, надо надеяться, скоро предпримет это необходимое исследование.

В сосновых лесах до сих пор недостатка нет и по рекам, текущим в Двину, как-то: Вычегде, Сухоне, Югу, Лузе и прочим.

Мачтовые леса доставляются сюда все из-за волоков. Большая их часть рубится на реках Шихре, Кяненге, Маячеге и Выноше, принадлежащих к Волжской системе, с которых перетаскивается людьми от 30 до 70 верст на реку Кундонгу, впадающую в Юг.

Дубовый лес, которого в Архангельске употребляется весьма мало, заготовляется на реке Волге, оттуда везется берегом около 400 верст на реку Юг, по которой уже спускается в Двину.

Адмиралтейство занимает часть Соломбалы, принадлежащую рекам Двине и Кузнечихе, и простирается в длину по берегу первой реки на 550 сажен, а в ширину имеет от 150 до 200 сажен. С юго-западной и юго-восточной стороны омывается оно этими двумя реками, а с северо-восточной и северо-западной обнесено высоким палисадом. Это пространство заключает в себе все портовые присутственные места, все магазины, кроме порохового, сального и смоляного, и все мастерские, кроме канатного завода. Пороховой погреб находится на правом берегу Кузнечихи, ниже города, подле учебной батареи; сальный и смоляной магазины на речке Курье ниже Соломбалы, а канатный завод на Прядильном острове вне адмиралтейства. Все строения в нем деревянные, кроме корпуса, вмещающего в себе главнейшие присутственные места, кузницы, казначейства, и одного магазина, построенных из камня. В северо-западном углу адмиралтейства находится редут с 32 пушками, на котором с открытием навигации поднимается адмиралтейский флаг.

Адмиралтейство, подобно селению Соломбальскому, разделяется теми же протоками, Соломбалкой и Курьей, на три части. Южнейшая из них, находящаяся на Прядильном острове, называется Малым, или Лесным адмиралтейством; средняя, на Никольском острове, называется Большим, а севернейшая – Новым. В первом хранится бо́льшая часть корабельных лесов: которые под сараями, которые и под открытым небом. Там же, на берегу Соломбалки, находятся шлюпочные сараи. В Большом адмиралтействе находится пять эллингов, называемых Старыми, а в Новом четыре эллинга – Новые. До 1806 года строение кораблей производилось на обоих ровно, но наносимый водопольем песок, забрасывая мало-помалу фарватер, уменьшил, наконец, против старых эллингов глубину до такой степени, что сделалось невозможно строить там большие суда. Теперь у новых эллингов глубина 19 футов, а у старых только 12; по середине же фарватера, который здесь не шире 100 сажен, – 26 футов. Главной тому виной есть лежащий выше эллингов, против южного угла адмиралтейства, остров Моисеев, берега которого каждым ледоплавом несколько смываются, и отрываемый от них песок, оседая на фарватере, его заносит. Возможно, что и с новыми эллингами случится, наконец, то же, что и со старыми. Если б остров Моисеев был обнесен сваями, то, может статься, не было бы и вреда, им теперь причиняемого.

Все корабли и фрегаты строятся ныне в Архангельске по одному, утвержденному однажды, плану. В последние годы построено несколько фрегатов по методу Сепинга. Отличные качества судов этих, а особенно кораблей и 44-пушечных фрегатов, общеизвестны. Некоторые из них оказались однако несколько кривобокими – недостаток, который был приписываем положению эллингов с NO на SW. Следовательно, судно во все время построения обращено бывает правым боком к SO, левым к NW; все это время солнце сушит правый борт, не действуя почти нисколько на левый, и от этого судно делается кривобоким. Строение линейного корабля продолжается обыкновенно 10–11 месяцев. Способ спускать их на воду отличается от употребляемого на санкт-петербургских верфях. Там с каждой стороны по четыре копыла с кормы и по три с носу пришиваются к кораблю болтами, отчего после спуска корабля на воду остается еще трудная работа, чтобы отделить от него сани. В Архангельске же копылья к кораблю не пришиваются, а только правые сдраиваются грунтовами с левыми и таким образом прижимаются к кораблю. Когда последний всплывет на воде, то полозья с копыльями от него отваливаются, и он остается совершенно свободным. Новопостроенные суда обыкновенно в тот же год отправляются к Кронштадтскому порту.

 

 

Для подъема мачт и других тяжестей находятся два крана: один повыше старых эллингов, другой пониже новых. Киленбанки адмиралтейство не имеет. Когда ж бывает нужно килевать суда, то устраивают для этого барочное днище.

К Архангельскому адмиралтейству принадлежит завод Ширшемский, лежащий при речке Ширше, или Ширшеме, впадающей в Двину с левой стороны в семи верстах выше города. Завод этот действует водою. Там приготовляются все нужнейшие для адмиралтейства предметы: пилятся доски, точатся шкивы, нагели, отливаются медные и чугунные вещи и прочее. Прежде ковались тут и якоря; ныне же как якоря, так и пушки доставляются из Кронштадта морем. Как из Кронштадта в Архангельск, так и обратно, отправляется ежегодно транспорт в 700 и 800 тонн, который в первом случае грузится якорями, пушками, ворсою, мундирными и другими для порта нужными материалами, а в последнем – смолой густой и жидкой, алебастром, железными осечками и прочим.

Купеческих верфей у города Архангельска четыре: две на правом берегу Двины, в пяти и в восьми верстах выше города, и две на левом берегу реки Маймаксы. Но при теперешнем состоянии торговли строится на них весьма мало судов.

Архангельский порт управлением несколько отличается от других портов. В 1820 году, когда звания главного командира порта и генерал-губернатора архангельского, вологодского и олонецкого соединены были в одном лице, определен был в контору главного командира непременный член, управляющий ее делами, когда генерал-губернатор отлучается для обозрения губерний своих.

Начиная от Соломбалы по берегу Двины еще версты на две продолжается непрерывный ряд строений. Тут находится таможенная контора, где очищаются купеческие суда; магазины и лавки со всякими материалами и вещами, для кораблей потребными; жилища людей, всем этим промышляющих; сараи, где хранятся для отпуска за море доски, которые тут же в разных местах и пилятся, и прочее. Все это пространство называется собственно гаванью, потому что все приходящие к порту купеческие суда тут останавливаются, выгружаются, нагружаются и починяются. Товары доставляются к ним из городских пакгаузов на барках и таким же образом с них снимаются. Прелюбопытное зрелище, как эти барки, более 100 футов длиной и более 40 шириной, буксируются. Под каждую запрягается 6, 8, 10 и более карбасов.

На карбасе бывает по три и четыре гребца, работающих каждый двумя веслами; когда ветер позволяет, ставят они два шпринтовных паруса, и в таком случае буксир от барки привязывают к грот-мачте заднего карбаса. Правильность движений их удивительна: мне не случилось видеть ни разу, чтобы хоть один баркас из десяти вышел из своего порядка, все они, и с огромной баркой, как будто одной машиной управляются. Поднимаясь вверх по реке (для этого избирают всегда время прилива), они имеют более работы, но менее опасности; этот путь сопровождается обыкновенно веселыми их песнями. Напротив того, спускаться легче, но гораздо опаснее: потребен необыкновенный навык и внимательность, чтобы не быть прижатым ни к мели, ни к берегу и не «навалить» ни на одно из множества судов, между которыми нужно пройти; до́лжно для этого знать до малейшей тонкости, где как действует течение.

Иногда гребут они вдоль реки, иногда поперек, иногда к правому берегу, иногда к левому, наконец, с такой же ловкостью, несомые иногда течением со скоростью двух узлов, причаливают к своему кораблю. Гавань, где по открытии навигации рождается живость и вечное движение, замечаемые обыкновенно на пристанях торговых городов, есть место прогулки соломбальских жителей в летние дни. Моряк идет туда подышать приятным ему запахом смолы и каменного угля.

В гавани, повыше всех купеческих судов и в полуверсте от адмиралтейства, становится внутренняя портовая брандвахта.

Гавань служит пристанищем для купеческих судов только в летнюю пору, на зиму оставаться тут нельзя из-за опасности от весеннего льда. Купеческие суда зимуют в реках Маймаксе и Повракулке, но ладьи и тому подобные малые суда остаются на зиму и у городского берега против гостиного двора.

Казенные суда отправляются на зиму в Лапоминскую гавань, также и просто Лапоминкою называемую, устроенную на этот предмет в 1734 году на правом берегу реки в 25 верстах ниже города. В этом месте берег, вдавшись в две версты к северу, образует бухту. Острова, перед ней лежащие, и узкая между ними протока, не допуская льда во время водополья, защищают место это от опасных для судов ледоплавов, которым они бывают подвержены в открытых местах. Они стоят тут, ошвартовясь к палам. На берегу находятся дома для жительства смотрителя, офицеров и служителей, киленбанка, магазины для сохранения вещей, судам принадлежащих, и прочее, а в 150 саженях к северо-востоку от всех строений – дом для карантина на случай прихода судов подозрительных или надлежащим образом не очищенных. Лапоминка окружена болотами, поросшими густым березником. Чрезвычайное множество комаров в первую половину лета делает пребывание в этом месте крайне неприятным. Но стрелок находит там богатую жатву: окрестные острова покрыты бывают весной множеством перелетных птиц. Название гавани происходит от рек Лапы и Минки, впадающих в ее вершину. В Лапоминке зимуют все большие суда, но малые, углубляющиеся по снятии с них груза не более девяти футов, становятся и в речке Соломбалке, против так называемой первой соломбальской деревни.

Река Двина под самым городом Архангельском, разделяясь на премногие рукава, образует обширную дельту, посреди которой лежат до 150 островов разной величины, и в 40 верстах ниже изливается в море четырьмя главными устьями: Березовым, Мурманским, Пудожемским и Никольским.

Первое из этих устьев глубже, шире и прямее прочих, и поэтому есть важнейшее из всех. Им ходят все военные и купеческие корабли как с моря к Архангельскому порту, так и обратно; прочими же только ладьи и тому подобные малые суда. Начавшись у самого города, простирается оно к северо-западу, обтекает Моисеев остров и потом вдоль соломбальского берега течет далее. Мы опишем его ниже с большей подробностью.

Мурманское устье отделяется от Березового с левой стороны, в шести верстах ниже Соломбалы, и течет сначала на WSW 1½ версты, а потом по разным румбам между N и W 30 верст и выходит в море в 20 верстах к SW от Березового бара. По правую его сторону лежат острова Никольский, Самоноск, Лайды и Голец, а по левую – Кумбыш и несколько малых безымянных. Все эти острова окружены песчаными отмелями, суживающими фарватер до трех, двух и даже одного кабельтова; наибольшая его глубина 30 футов, наименьшая – в самом устье – девять футов. Фарватер этот ничем не означен, и так как он лежит в большем расстоянии от обоих матерых берегов и кончается в море банками и почти ровными с водой островами, то уноровить в него судну весьма трудно, а без знающего лоцмана едва ли даже возможно.

Пудожемское устье начинается против юго-восточного конца города и течет на W, уклоняясь к N и к S 18 верст, вдоль левого, материкового берега Двины, имея в правой руке острова Кег, Андреянов, Вагин, Попидгорский прилук и несколько малых; тут уклоняется он от материкового берега, оставив слева начало Никольского устья, простирается между N и W на 25 верст между островами Попидгорским прилуком, Лапоминским и Анфалом, окруженными мелью, с правой стороны, и несколькими безымянными островами, также окруженными мелью, с левой, и кончается на SW в 20 верстах от Мурманского устья и в 14 верстах на N от Никольского. Ширина этого прохода от 2½ до 4½кабельтовов; глубина от 35 до 8½ футов. Вход с моря в это устье столь же затруднителен, как и в Мурманское, и по тем же самым причинам.

Никольское устье, наиболее узкое и мелкое из всех прочих, отделясь от Пудожемского, простирается между материковым берегом с левой стороны и островами Лицким, Барминым, Никольским, Шатуном, Теплым, Чаичьим и Нижними Яграми с правой стороны, по румбам NW, W и SW на 20 верст. Ширина его 75 сажен и менее, глубина – шесть и восемь футов. На левом берегу устья, в четырех верстах от моря, стоит мужской монастырь Св. Николая, славный началом торговли между Россией и Англией. Сыновья Марфы-посадницы новгородской Антон и Филикс, потонувшие в Белом море, выброшены были на Карельский берег и погребены в Никольском монастыре. Мать над телами их построила церковь, которой подарила несколько вотчин своих в Двинской стране.

Следует нам упомянуть еще о некоторых рукавах реки Двины.

Главнейший из них – река Кузнечиха – начинается между городом и Соломбалой у острова Моисеева и, имея справа материковый берег Двины, а слева острова Соломбальские, Повракульские, Реушинский, Лысунов и Чаичий, течет между N и О 13 верст и между N и W 12 верст. Тут уклоняется от материкового берега, оставляет справа острова Чижов и Лапоминский и, протекши между N и W еще 4½ версты, соединяется против Лапоминской гавани с Двиной. Ширина реки этой под городом 230 сажен, далее от 300 до 125 сажен. Глубина в вершине от 6 до 14 футов, далее вниз увеличивается до 30 и 40 футов. Пониже города лежат посередине низменные и окруженные мелью островки Шилов и Казамец. В 13 верстах от города впадает в нее с правой стороны река большая Ладьма, на которой строится много ладей и меньших промышленных судов.

Река Соломбалка течет из Двины в Кузнечиху между островами Банным и Никольским. В западном устье имеет глубину, достаточную для гребных судов, посередине в малые воды пересыхает, а в восточном устье, где зимуют казенные, частью же и купеческие суда, имеет глубину 11, 13, 10, 6 футов. Фарватер от адмиралтейства к этой гавани идет сначала вдоль юго-западного берега Банного острова в расстоянии 50 сажен от южной оконечности этого острова на S к городскому берегу, вокруг мели от этой оконечности, протянувшейся на S и SO; потом вниз к Кузнечихе в параллель городского берега, в 80 саженях от него, до церкви Св. Троицы, от этой церкви поперек реки к дому главного командира на Банном острове; на этом перевале встречается наименьшая глубина – шесть футов; и, наконец, вдоль берега Банного острова, около северо-восточной его оконечности, в гавань.

Река Курья, или Петкурья выходит из Двины между Большим и Новым адмиралтействами, течет между островами большим Соломбальским с левой и Никольским с правой стороны, на NO и N 10 верст и впадает в речку Маймаксу. Ширина ее 20 сажен, глубина три-восемь футов. Сначала соломбальские жители не имели другого проезда из речки Курьи в Двину, как через адмиралтейство. В отвращение этого неудобства прорыт в 1822 году канал из Соломбалки в речку Курью близ первой деревни. С того времени проезд посторонним людям в адмиралтейство запрещается.

Река Маймакса выходит из реки Двины в трех верстах ниже Соломбалы и протекает межу островами Бревенником и Линским прилуком с левой и Соломбальскими и Повракульским с правой стороны, по разным румбам между NO и NW на 13 верст, и впадает в Кузнечиху в 21 версте ниже города. Ширина ее вообще 100–200 сажен, но в одном месте, около середины, суживается она до 40 сажен. Глубина ее от 30 до 18 футов. В 3½ верстах от верхнего устья принимает она в себя с правой стороны речку Курью, в 4½ верстах с той же стороны – Повракулку, а в девяти верстах с левой стороны речку Малый Кривляк, разделяющую острова Бревенник и Линский прилук. Берега Маймаксы везде приглубы и потому для заведения верфей удобны, но так как она подвержена сильным ледоплавам, то зимовать в ней судам не весьма хорошо. У верхнего ее устья, на острове Бревеннике, квартировали при Петре Великом два гарнизонных полка: Русский и Гайдуцкий, которые при нем же переведены на Кузнечиху. Теперь тут находится лесопильный паровой завод купца Классена, имеющий четыре рамы, которые в сутки пилят по 160 бревен. Архангельским лесопильным заводчикам в 1819 году на 12 лет всемилостивейше дарована привилегия покупать из казенных лесных дач по 50 тысяч сосновых дерев в год беспошлинно. Из этого числа 30 тысяч деревьев получает купец Классен. Немного пониже классенского завода находится лесопильное заведение и верфь купца Брандта, а рядом с ним такое же заведение и верфь, принадлежащая ныне титулярной советнице Клоковой. На них производится ручная распиловка лесов.

Речка Повракулка выходит из Кузнечихи с левой стороны в семи верстах ниже города; течет, имея слева Никольский, а справа Повракульский остров, между N и W пять верст и впадает в Маймаксу. Ширина ее около 50 сажен, глубина в западном устье – 21, 19, 15 и 11 футов. Тут зимуют обыкновенно купеческие суда. Отсюда глубина постепенно уменьшается и в верхнем или восточном устье достигает только полутора футов, а иногда тут и совсем нет воды. По этой причине течение в Повракулке слабое, а лед весной расходится весьма тихо и не беспокоит зимующие в ней суда.

Прочие протоки между многочисленными двинскими островами весьма узки и мелки. Ни один из них не имеет более четырех футов воды (в малую воду на мелких местах), а некоторые и совсем высыхают.

 

 

По прибытии моем к городу Архангельску стояла там еще совершенная зима. На другой же день ездил я в Лапоминскую гавань для осмотра новопостроенного для нашей экспедиции брига. Он находился, естественно, в наилучшем состоянии, но требовал в устроении своем некоторых перемен, которые могли быть сделаны не прежде, чем по приведении его к адмиралтейству. В ожидании этого времени занялся я формированием команды, которая по малочисленности своей требовала тем более внимания при выборе людей, истребованием и приемом от порта разных для кампаний вещей, астрономическими наблюдениями и прочим. Между тем все свободное от этих занятий время посвятил я на такой предмет, который с самого начала занимал меня более всего другого: на осведомление о состоянии Новоземельского края.

Новоземельская промышленность действительно находилась в упадке, однако ж не от увеличившегося холода и накопившихся льдов, как полагал Лазарев. Причиной тому было понижение цен на произведения этой промышленности. В начале этого столетия, мука ржаная стоила 52 копейки пуд, сало ворванное продавалось по 4 рубля 50 копеек за пуд, в 1805 году цена первой возвысилась до 80 копеек, а последнего упала до 4 рублей. В 1810 году пуд муки стоил 1 рубль 15 копеек, а сало 5 рублей. Это произошло оттого, что в эти годы китовые промыслы, производимые другими народами на Шпицбергене, были особенно изобильны, отчего и количество отпускаемого от города Архангельска за море сала от 40–70 тысяч пудов уменьшилось до 10–20 тысяч пудов. К этому присоединились случайные обстоятельства, так что некоторые из лучших кормщиков, в короткое время один после другого померли. Несколько судов, порученных менее искусным людям, возвратились без успеха. Несколько других судов, не готовившихся к зимовке, затерты были льдами в севернейших частях Новой Земли и погибли там со всеми людьми. Обстоятельства эти ввели архангельских судохозяев в большие убытки и были причиной, что несколько лет сряду ни один из них не посылал своих судов на Новую Землю. Но из других мест, как, например, из Мезени, продолжаются отправления и до сих пор, и в этом году еще одно мезенское судно ушло туда зимовать.

Упадок цен на сало точно в той же мере повредил и шпицбергенской (грумантской) промышленности: вместо 15 или 20 судов, как бывало прежде, отпускаются ныне по одному или по два в год. Следовательно, промыслы шпицбергенские не возвышались на счет новоземельских. Напротив того, те и другие упали вместе, но первые поддерживаются ловлей песцов (псецов – по архангельскому наречию), которые на Груманте и изобильнее, и лучшей доброты, чем на Новой Земле. Там из 10 песцов ловится восемь голубых и два белых; здесь же, напротив, – восемь белых и два голубых; последние же в семь и восемь крат дороже первых.

Апрель. Убедившись таким образом, что предприятию нашему не предстоит никаких необыкновенных затруднений, стали мы еще с большей надеждой готовиться к нашему делу и тем нетерпеливее ожидали времени, когда приступим к приготовлению нашего судна. Наконец 30 апреля тронулся лед на реке Двине, которая, однако же, совершенно очистилась только через пять дней после того. Лед несколько раз в устьях останавливался, не производя, впрочем, большого разлива. Наибольший подъем воды был 9 футов 3 дюйма.

Времени вскрытия реки Двины архангельские, или, лучше сказать, соломбальские жители ожидают с таким же нетерпением и беспокойством, хотя и совершенно по другим причинам, как египтяне разлития Нила. Разливы рек бывают иногда весьма велики. Когда тепло наступит внезапно, и лед, тронувшись, сопрется в устьях, то вода поднимается даже до 20 футов выше обыкновенного, затопляет все низменные места и причиняет большие опустошения, как-то случилось в 1811 году. Соломбала лежит весьма низко, а от того подвержена этим наводнениям в большей степени. Чтобы можно было заблаговременно принимать против них меры, обыкновенно на это время учреждается телеграф в городе и на церкви Успения Пресвятой Богородицы (называемой Боровскою), стоящей на самом берегу, с которой все устья видны весьма хорошо.

Когда лед тронется выше города, то поднимается красный флаг, когда в Никольском устье – то белый, а когда в Березовом – то синий. Впрочем, соломбальские жители имеют и свои приметы: перед вскрытием реки вода обыкновенно начинает мутиться, «идет мутница». Они замечают (всегда ли справедливо, за то не ручаюсь), что мутница начинается ровно за девять дней до вскрытия. Вода, наконец, делается так мутна, что ее невозможно пить, почему во всех домах запасают заблаговременно достаточное ее количество в бочках. Служащим раздаются на этот предмет казенные бочки от порта. Хозяева домов начинают тогда готовиться к ледоплаву: переносят пожитки в верхние жилья и на чердаки и ждут день и ночь воды, большей частью напрасно. Когда вода выступит на улицы и дворы, то и сами хозяева убираются на верх.

Для спасения домашнего скота большая часть дворов в Соломбале покрыта тесовыми крышами, куда заводят скот во время наводнения. Крыши эти защищают, правда, от воды, но точно в той же мере увеличивают опасность от огня. День разлива, впрочем, не всегда бывает днем печали: когда разлив не через меру велик и случится в хорошую погоду и в особенности если в праздничный день, то соломбальцы садятся на свои карбасы и ездят с веселыми песнями по речкам и по улицам вокруг затопленных своих жилищ. Город лежит высоко и потому наводнениям не подвержен.

Май. Наводнения и ледоплавы эти, кроме временного вреда, причиняют и постоянный, смывая берега и занося фарватеры. Архангельские старожилы помнят, когда с Кег острова, лежащего к W от города, можно было слышать голоса в этом последнем. Ныне расстояние между ними полторы версты. В соломбальской гавани в полутора верстах от адмиралтейства было прежде кладбище с церковью Св. Лаврентия. Церковь существовала до 1809 года, когда по ветхости была разобрана. Ныне все это место под водой, и часто, идя вдоль берега, случается видеть торчащие из воды концы гробов и надгробных камней. Полагают, что в течение 15 лет подмыло этот берег по крайней мере на полверсты; но, невзирая на то, и это весьма замечательно, берег остался точно так же приглуб, как был и прежде, так, что суда могут стоять вплоть к нему.

Против Новодвинской крепости лежал остров Марков, на котором при государе Петре Великом построены были светлицы для публичных обедов, которые давались всегда в Петров день. В 1809 году могла еще быть построена на нем батарея в 12 орудий. Подмываемый с тех пор ежегодно понемножку, выказывался он в 1819 году только малой частичкой сверх воды; следующим водопольем снесло его вовсе, так что в 1820 году было на нем уже шесть футов глубины. Остров Большой Сяйский, в 4½ верстах выше крепости лежащий, был столь велик, что батальон солдат стаивал на нем лагерем; ныне имеет он в окружности едва ли 30 сажен. Все эти смытые острова и частицы островов, оседая на фарватерах, должны были бы, казалось, со временем вовсе забросать устье Двины, но мы имеем довольно верную поруку, что этого никогда не случится, поскольку мы знаем, что близ трех веков назад, а может статься, и гораздо ранее, Березовый бар был только полуфутом глубже нынешнего. Уменьшившаяся глубина в одном месте, увеличивая стремление воды в другом, будет там всегда увеличивать и глубину, и потому образовавшиеся вновь банки могут только менять фарватер, но никогда его не уничтожат.

Средний срок вскрытия Двины – 1 мая. Мы уверимся в этом следующим образом: разделив промежуток 90 лет на меньшие, например, 10-летние промежутки, и взяв в каждом из этих промежутков среднее как из всех чисел, в которые река вскрывалась, так и из раннейшего и позднейшего вскрытия, увидим, что как все средние, так и среднее число из раннейшего и позднейшего вскрытия во все 90 лет заключается между 30 апреля и 2 мая. Утешительная мысль, что в природе все, даже и это явление, кажущееся с первого взгляда совершенно случайным, подчинено непостижимым, вечным законам равновесия и вознаграждений (compensations), во всех великих ее явлениях замечаемым. Становится река в последней половине октября. Бывали, однако, годы, когда 5 октября уже ходили по льду; бывали и такие, когда река до исхода ноября не становилась.

11 мая мог я, наконец, отправиться за своим судном, которое между тем вооружено было отряженным для этого мичманом Литке 2-м, моим братом. Мы в тот же день вытянулись из Лапоминской гавани и дошли до Новодвинской крепости, где за противным ветром должны были два дня простоять на якоре. 13 числа пришли к порту, а на другой день подтянулись к Адмиралтейской пристани, где опять совершенно разоружились и выгрузились.

Май. Бриг наш, названный по прежнему примеру «Новая Земля», имел в длину 80 футов, в ширину 25 футов, глубину посадки 9 футов. Достопочтенный строитель его (корабельный мастер 5-го класса Андрей Михайлович Курочкин) не упустил ничего, чтобы доставить ему всю возможную прочность и все добрые качества. Набор судна сделан сплошной, промежутки между шпангоутами проконопачены, внешняя обшивка положена толще, чем обыкновенно, подводная часть скреплена и обшита медью. Судно надлежало, однако, устроить сообразно предстоявшему нам роду службы – многое переменить, многое прибавить. Между прочим, надо было сделать на все судно крышу в замену изб, с тем чтобы в случае зимовки остаться нам на судне по примеру капитана Парри.

Мне казался способ этот гораздо преимущественнее изб. Последние должны были чрезвычайно загромоздить судно. Лазарев пишет, что избы на палубе препятствовали ему даже доставать воду из трюма. Крыша, занимающая место почти впятеро менее изб, предотвращала это неудобство. При том же избы, сложенные из 5-дюймовых досок, не могли доставить столь надежного от холода укрытия, как судно с проконопаченными двумя обшивками и набором. Оставаясь на судне зиму, гораздо удобнее сберечь как само судно, так и все к нему принадлежащее: не нужно перетаскивать на берег провизии и множества других вещей. Намерением моим было сделать обыкновенную дощатую крышу, но по совету корабельного мастера Курочкина решился я взять парусиновую, смоленую, разделенную поперек на три полотна, которая занимала и меньше места и лучше защищала от снега и сырости. Равным образом в рангоуте и в оснастке надлежало сделать многие перемены: приспособить их не только к малочисленности нашей команды, но и к климату, в котором мы должны были плавать.

По этим причинам вооружение брига продолжалось довольно долго, тем более что порт не мог нам выделять достаточного числа работников, будучи обязан поспешать с приготовлением 74-пушечного корабля «Св. Андрей», 36-пушечного фрегата «Крейсер» и корвета «Помощный», спущенных на воду 18 мая.

Июнь. Не прежде 25 июня могли мы перебраться на судно и оттянуться от адмиралтейства. В первых числах июля мы были совершенно готовы к отплытию, но так как нам предписано было идти в море не ранее половины июля, то до того времени занимались мы произведением разных астрономических и физических наблюдений.

Я начал в это время делать наблюдения над отклонением магнитной стрелки на нашем бриге, но оставил их по неисправности компасов, которые до такой степени застаивались, что ни на один вывод нельзя было положиться. Средство, употребленное мной, было то же самое, которое, как я после увидел, употреблял капитан Парри. При каждом курсе судна замечался азимут солнца и время по хронометру, по которому вычислялся потом истинный азимут; разность между двумя азимутами давала отклонение стрелки. Средство это требует вычислений, но зато оно проще всех известных до сих пор.

Намерением моим было отправиться в море около 10 числа, но противный ветер не допустил исполнить этого до 14 июля. В этот день рано поутру появился весьма тихий ветер от О. Мы поспешили сняться с якоря, но едва отошли с полторы версты, как встретили опять противный ветер и должны были остановиться.

В 4 часа утра 15 июля подул восточный ветер поровнее. Мы снялись и легли на курс к реке Маймаксе. Фарватер до этого места от адмиралтейства идет на север, между Соломбальским берегом справа и маленькими островками слева. Первый приглуб, но последние окружены мелью на 300 сажен. От истока Маймаксы легли мы на NW к юго-восточной оконечности острова Никольского, до которой было 3¼ версты. Слева оставалось у нас продолжение малых островков, а справа остров Бревенник, покрытый частым березовым и еловым кустарником. Берег его, вышиной около четырех футов, обрывист и столь приглуб, что можно в него упереться, не будучи на мели. При приближении к острову Никольскому открылось нам слева Мурманское устье. Миновав его, продолжали мы идти на NWtN вдоль берега Никольского острова, и в 2¾ верстах от юго-восточной его оконечности оставили по правой руке остров Большой Сяйский, лежащий от Никольского в 150 саженях.

Отсюда легли на N и N½W к Новодвинской крепости, до которой расстояние 4½ версты. В полутора верстах от Большого Сяйского острова оставили справа остров Малый Сяйский, который, вопреки своему названию, ныне более первого. Не доходя полторы версты до крепости, стали придерживаться более к правой стороне, ибо от Никольского острова простирается отмель. Против Новодвинской крепости по самой середине фарватера лежит обозначенная красным бакеном 6-футовая банка, оставшаяся после смытого водой острова Маркова; ее оставляют обыкновенно к W, хотя и по западную сторону открылся с 1811 года проход глубиной 17 и 18 футов. К берегу Новодвинской крепости можно подходить почти вплотную. Мы прошли ее в семь часов, салютовали ей семью выстрелами и получили равный ответ.

Крепость эта находится на острове Линском прилуке, на восточной стороне Березового фарватера, в 15 верстах от адмиралтейства. Она построена по фрейтаговому улучшенному методу, имеет вид правильного четырехугольника с четырьмя бастионами, простым равелином со стороны моря, фосбреем и водяным рвом. С трех сторон она окружена гласисом, а с четвертой прикрывается Двиной. Вал, фосбрей, эскарп и контр-эскарп одеты тесаным известковым камнем, а мощеная дорога снабжена палисадом. В стороне внешнего полигона 140 сажен, а вся крепость с гласисом в окружности занимает 860 сажен. Крепость эта основана государем Петром Великим в 1701-м и окончена в 1705 году. На месте ее прежде были простые шанцы, которых, однако, было достаточно, чтобы отразить в 1701 году шедших на город Архангельск шведов. Крепость состоит под управлением коменданта, зависящего от архангельского военного губернатора. Прежде была у Новодвинской крепости таможенная застава, осматривавшая шедшие в Архангельск купеческие суда, но теперь они следуют прямо к порту.

 

 

Новодвинская крепость достаточна для отражения неприятеля, который бы покусился идти к Архангельску Береговым фарватером, но так как дойти туда же можно и другими устьями, то при разрывах с мореходными державами ставятся обыкновенно в разных местах батареи. В шведскую войну, в 1790 году, построены были редуты, у Лапоминки и на острове Нижние Ягры по два, на южной оконечности Мудьюжского острова, в Соломбале и на островах Кумбыше, Самоноске и Лясоминском по одному, всего девять редутов, на которых было 76 пушек. Вокруг Соломбалы обведен был ретраншемент. Временные укрепления эти скоро разрушились, и потому в 1809 году при последовавшем с Англией разрыве построено было девять новых: на Соломбальском берегу два, в Лапоминке, на острове Маркове, в адмиралтействе, на Повракульском острове, при стечении Маймаксы и Кузнечихи, в Мурманском устье на Никольском острове, в Пудожемском устье на Визняжьем острове и на городской стороне против Пудожемского устья – по одному. На всех батареях этих, от которых ныне и следов не видно, было 122 орудия. Тогда же были установлены по морскому берегу, от Зимних гор к устью Двины и по островам, в устье лежащим, до самого Архангельска, сигнальные посты, которые должны были подавать немедленную весть о приближении неприятеля.

От крепости фарватер обозначается с обеих сторон вехами, которые делаются здесь из елок. Те, которые надлежит оставлять к западу, отличаются от других ветвями, присоединенными к ним горизонтально у воды.

Мы взяли курс N, отклонявшийся понемногу то к западу, то к востоку, оставляя слева несколько малых островков и обширную мель, простирающуюся к W до самого моря, а справа, во-первых, 14-футовую банку, обозначенную черным бакеном и лежащую от крепости на север в 400 саженях, а потом островок Нетесов и к северу от него мель, западная оконечность которой обозначается черным же бакеном, лежащим от крепости в пяти верстах. Миновав этот бакен, легли мы на NNO и NtO к Поворотной вехе, стоящей на северной оконечности Нетесовской мели, в двух верстах от бакена, и прошли ее в восемь часов.

Поворотная веха называется так потому, что от нее поворачивается путь вправо, в Лапоминскую гавань. Она отличается от других вех тем, что сделана из двух елок наподобие перевернутой буквы «Л». Фарватер в Лапоминку идет от нее на OSO 600 сажен, потом до палов на NOtO 350 сажен. Палы простираются на 350 сажен на NO и на 150 сажен на OtN.

От Поворотной вехи легли мы на NW, имея слева ту же большую мель, а справа острова Муравой и Лебединый. Последний называется так потому, что весной садятся на нем большими стадами перелетные лебеди. Тут кончаются вехи; далее к NW обозначается фарватер бакенами, из которых красные остаются к N, а черные к О. Лоцман едва не посадил нас тут на мель: ветер дул тихий и непостоянный из NC четверти; он придержался в запас весьма близко к надветренной стороне фарватера; внезапно наступил штиль, и нас понесло течением прямо на мель. Бросили якорь и задержались, но осохшие пески были у нас за кормой не далее как в 15 саженях. Приготовили уже завоз, чтобы оттягиваться, как вдруг подул свежий ветер от SO, с которым мы, опять под парусами, около 11 часов вошли в бакены.

Первый с верху реки, с моря же седьмой, красный бакен кладется у северо-восточного угла вышеупомянутой большой мели, от западной оконечности Лебединого острова на WSW в пяти кабельтовах, а от Поворотной вехи в 5 верстах. У этого бакена мель заворачивается к западу и образует с другой, лежащей к северу от нее (второй с моря), так называемый Старый бар, фарватер, по которому прежде водили военные корабли, но впоследствии обмелевший. Этот фарватер простирается по разным румбам между WSW и WNW на шесть верст и кончается в восьми верстах на SSW от нынешнего бара. Меньшая глубина в нем ныне 11 футов. Течение в нем сильное, и потому когда проходят его с отливом, то придерживаются к восточной стороне, когда же с приливом, – то к западной. От седьмого бакена продолжали мы идти на NW. В 1½ верстах миновали по правой руке четвертый с моря черный бакен, лежащий на отмели, из Сухого моря простирающийся; в 2½ верстах шестой красный бакен, обозначающий юго-восточную оконечность; второй с моря банки, которая образует северную сторону Старого бара, а в четырех верстах поравнялись с южной оконечностью Мудьюжского острова.

Остров этот, простирающийся от StO¼° к NtW¼W на 13¾ версты, низмен, песчанист и покрыт высоким сосновым лесом. С материковым берегом он образует залив, называемый Сухим морем, одно название которого обозначает уже несудоходность. Устье его между островами Лебединым и Мудьюжским шириной в четыре версты. Против южной оконечности последнего острова, на котором стоит дом таможенных досмотрщиков, фарватер расширяется почти до двух верст, поэтому тут очень удобно становиться на якорь. Это постоянное место дальней брандвахты, которая при начале и при конце навигации становится иногда у Поворотной вехи, но когда на баре есть военные суда, то должна выходить туда же. От этого места легли мы на NNW и через 400 сажен прошли пятый красный бакен, через 1¾ версты – третий черный, лежащий на Мудьюжской отмели, а через 3¼ версты четвертый красный, называемый Стреличным, потому что кладется на юго-восточной оконечности первой с моря банки, имеющей вид стрелк. Между первой и второй банками простирается к NW так называемый Новый фарватер, который лет 30 назад стал делаться глубже, но, дойдя до 12 футов, на том и остановился.

Здесь до́лжно заметить, что от самого адмиралтейства до этого места глубина по фарватеру 25–40 футов, ширина его 300 и 400 сажен. От Стреличного бакена становится он постепенно мельче и уже и принимает название бара. Место это в старину называлось ямой. От Стреличного бакена курс наш был NtW½W, и через версту прошли мы второй черный бакен, против которого глубина 17 футов, а через две версты – третий красный бакен, называемый Поворотным, потому что от него поворачивают влево к самому мелкому месту, или собственно на бар. Лоцманы замечают тут две сосенки на Мудьюжском острове, выше прочих и имеющие вершинки особенного вида. «Когда сосенки эти, створясь, разойдутся опять примерно на сажень» (выражение лоцманов) – делается поворот на бар. Против Поворотного бакена глубина 14 футов, ширина фарватера 250 сажен. Мы легли от него по румбу NNW½W и, пройдя 300 сажен, были на самом баре, где глубина 12½ футов; несколько далее миновали Боровской, или второй красный бакен, лежащий на северо-восточной оконечности первой банки, против которого глубина 14 футов.

Через версту от Поворотного прошли первый черный бакен, где глубина 15 футов, а в полуверсте далее глубина была уже 20 футов. Тут бар кончается, и далее банок уже нет. Место это обозначено Приемным, или первым красным бакеном, который гораздо более всех прочих имеет на себе жестяной флюгер. Он ставится на створе двух стеньг, на Медьюжском острове поставленных. Глубина на баре иногда подвержена бывает изменениям. Весной 1823 года образовалась по самой середине его 10-футовая банка длиной 100 сажен, шириной 200 сажен, по обе стороны которой глубина была 12½ футов. Банка эта обозначена была красным бакеном. Водопольем 1824 года ее снесло, бар сделался ровный, но мельче прежнего: он имел не более 11 футов 8 дюймов. В этом (1825) году, по словам архангельского лоцкапитана, глубина на баре опять 12 футов 4 дюйма, но в длину он несколько прибавился.

Грунт по всей реке илистый, кроме самого бара, где грунт – мелкий, весьма твердый песок. Все глубины указаны выше в малую воду. В среднем вода поднимается в прилив на три фута, но при NW и NO ветрах бывает футом и двумя более. Напротив того, при верховых ветрах подъем воды не превышает полутора-двух футов. Прикладной час на баре – 6 часов; в Архангельске полная вода бывает двумя часами позже. В устьях реки Двины и от них в море, с одной стороны до Зимних гор, а с другой до Унской губы, периодические течения представляют достопримечательное явление. Часа через три после начала прилива вода останавливается и падает на полтора или на два дюйма, а иногда даже и течение обращается вниз. Этот перерыв в приливе, называемый «манихою», продолжается от 30 до 45 минут. Потом прилив возобновляется, идет «большица», и через два или два с половиной часа, а от начала прилива ровно через шесть часов приносит настоящую полную воду. Отлив же безостановочно продолжается шесть часов.

Явление это до сих пор еще не объяснено удовлетворительно. Вот что говорит о нем П. Я. Гамалея: «Явление… которое в самом узком месте этого моря, верст на 30 в обе стороны от мыса Кацнеса сказывается. Прилив, идущий из океана, встречаясь в этом месте с отливом, текущим из Кандалакшской и Онежской губ, и притом удерживаемый берегами, останавливается на некоторое время, отчего и кажется, как будто вода уже достигла наибольшей высоты, и это называется «маниха», вероятно, от слова «манит». Но вскоре прилив превозмогает, и спустя около четверти часа после этого явления настоящую полную воду приносит». Заметим, во-первых, что это описание «манихи» не совсем справедливо: она замечается не только в 30 верстах от Кацнеса, но и на Двине до Поворотной вехи и выше. Вода в продолжение не «манихи» не только останавливается, но падает и течет вниз. Наконец, полная вода приходит за ней позже, чем через четверть часа. Равным образом и его объяснение едва ли совершенно справедливо.

Полные воды по всему Белому морю, от Святого Носа даже до Двины-реки, опаздывают довольно правильно и под обоими берегами одинаково, так что у Зимних гор и в реке Пялице бывают почти в одно время. Следовательно, общей встрече вод нигде произойти нельзя. Но если предположить, что это действительно случается, то рождается новый вопрос: почему ничего подобного не бывает при отливе? Замечают здесь также, что вода у берегов начинает падать и подниматься обыкновенно за полчаса или за час до перемены течения и посреди реки. Когда около конца прилива начнет поверх воды отличаться закраина сырого песка, то говорят: «вода запала»; в конце же отлива, когда заметят, что вода начинает подниматься, то говорят: «вода зажила в берегах».

На реке Двине до половины лета, покуда вода после водополья не пришла еще к обыкновенному своему уровню (который здесь называется меженью, меженной водой), течение стремится всегда вниз, укрощаясь во время прилива. Но после того времени вода течет в обе стороны. Поднятие распространяется вверх по реке до города Холмогоры.

Рейд за Березовым баром от W до NtW открыт совершенно, но невзирая на это в летние месяцы он безопасен, потому что в это время жестоких штормов почти никогда не бывает. При обыкновенных же сильных ветрах отстаиваться на якорях нетрудно. Но без этого условия невозможно было бы у города Архангельска строить большого ранга суда, которые почти пустыми должны выводить в море, где они при бурных ветрах подвергались бы большой опасности. Якорные места по всему рейду весьма хорошие: глубина от 6 до 10 сажен, грунт илистый, в некоторых местах с песком. Военные и транспортные суда для догрузки и отгрузки останавливаются приблизительно в шести итальянских милях к WNW от Приемного бакена, купеческие суда обыкновенно ближе.

Те и другие для перехода через бар грузятся до посадки в 14 футов 5 дюймов, но купеческие суда переводятся иногда лоцманом и на 15 футах, и даже с несколькими дюймами, смотря по обстоятельствам. Купцы архангельские, отправляющие или ожидающие с моря кораблей с посадкой более 15 футов, имеют обыкновенно в готовности несколько судов для снятия с них груза или сопровождения их с этим грузом за бар. У города Архангельска есть несколько десятков судов, промышляющих одной догрузкой. Они называются там лихтерами. От этой необходимости перегружаться теряется иногда весьма много времени, например, когда судно из-за противного ветра не может выйти за бар, или лихтеры не могут выйти к пришедшему с моря судну. Этому особенно бывают подвержены наши корабли и фрегаты, которые через бар не могут идти иначе, как с надежным благополучным ветром. Во избежание такого неудобства построен в этом году пароход, который будет переводить суда через бар во время штилей или противных ветров.

 

 

Лежащий по восточную сторону бара Мудьюжский остров простирается от него в море еще на семь верст. Северная его оконечность отделяется проливом в 175 сажен шириной от южной оконечности длинной, узкой, низменной песчаной косы, называемой Никольской, протянувшейся от материкового берега к югу. Пролив этот образует северное устье Сухого моря и называется Железными Воротами. Настоящее происхождение этого названия достоверно неизвестно. Некоторые полагают, что оно происходит от сильных течений, бывающих в проливе, другие – что от многих в нем мелей. На Никольской косе, в 2½ верстах от оконечности ее, стоит (с 1818 года) белая деревянная башня высотой от основания 84 фута, открывающаяся со шканец судна в ясную погоду в 15–16 итальянских милях. Прежде подобная же башня стояла на Мудьюжском острове. Суда, идущие с моря в реку Двину, должны править на эту башню, не удаляясь от берега, к которому без опасности можно подходить на расстояние 1½ и 2 итальянские мили, а при восточных ветрах и ближе. Рифов нигде нет, а глубина к берегу уменьшается постепенно. В этом месте глубина 7—10 сажен, грунт илистый.

Против Никольской башни суда встречаются дежурными лоцманами, которые всегда должны находиться в избе, нарочно для того у башни построенной, и сопровождаются ими через бар и далее до самого порта. Но так как иногда, и даже часто, случается, что их тут нет (они имеют еще и другое пристанище на Мудьюжском острове), то судно, находясь от башни к западу в 1½ или 2 итальянских милях, должно лечь между S и W, смотря по расстоянию от берега, и идти этим курсом, пока башня придет на NOtN, а приемный бакен, который его величине и флюгеру всегда можно отличить, на SO. Тут лоцманы непременно явятся; в противном же случае должно для ожидания их стать на якорь, к чему место это весьма удобно: глубина шесть сажен, грунт илистый. Расстояние от ближайшего берега – пять верст, от бакенов – шесть верст.

Случается иногда, что крепкими морскими ветрами приемный бакен сносит. В таком случае заменить его могут две стеньги на Мудьюжском острове, на створе которых он поставлен. Эти знаки надобно привести на SO 62°. Надлежит замечать также расстояние до берега. Через бар идти без лоцмана ни в коем случае решаться не до́лжно. Конечно, можно быть к этому вынужденным необходимостью, например, если крепким северо-западным ветром, от которого рейд открыт, сорвет судно с якорей и понесет к мелям. Но в этом-то именно случае из-за волнения и большого хода судна предприятие это чрезвычайно опасно. Мы имеем пример этому в ужасном происшествии, случившемся 24 сентября 1798 года. Капитан фон дер Флиш, командовавший транспортным судном «Св. Николай», не надеясь удержаться на якорях при жестоком шторме от NW, решился идти через бар, хотя и не имел лоцмана, и попал на банку; от немногих ударов судно распалось на части, все на нем, до последней души (36 человек), были поглощены волнами.

Итак, если, идя с моря к бару, получишь крепкий NW ветер, при котором лоцманы не в состоянии бывают выезжать, то лучше лечь в дрейф и выждать перемены. Но если этот ветер застал уже у бара и не допустил лоцманов выехать, а судно не надеялось бы отстояться на якорях или же было бы сорвано с них, то в такой крайности одно спасение – идти через бар самому. Для этого до́лжно, подойдя к Приемному бакену на кабельтов, лечь от него на OSO½O к первому черному бакену. Увидев последний и оставив его саженях в 70 к О, лечь на StО½О. Этот курс проведет мимо Боровского, Поворотного и второго черного бакенов, а Стреличный будет перед носом несколько правее. Минуя этот последний, саженях в 70 лечь SSO, а поровнявшись с таможенным домом на юго-восточной оконечности Мудьюжского острова, класть якорь. Глубина здесь пять сажен, грунт илистый, и с моря место это закрыто банками. Но если нет ни одного якоря, то можно еще спасти судно, поставив его на Мудьюжский берег. Следует с особым вниманием смотреть бакены, так как может случиться, что от уклонений судна приблизишься более, чем надобно, к какой-нибудь стороне.

Архангельские лоцманы весьма искусны в своем деле, смелы и решительны. Многие из них, встречаясь с малолетства с английскими и немецкими шкиперами, очень хорошо говорят по-немецки и по-английски. Деревня Хвосты, где они живут только зимой, лежит на острове того ж имени в шести верстах ниже Соломбалы, по левую сторону Березового фарватера. Штатное число их 40, кроме 20 учеников. Летом разделяются они на четыре или пять карбасов, которые понедельно дежурят на баре. Они подчинены тогда командирам внутренней и дальней брандвахты, постоянным же над собой начальником имеют лоцкапитана. За проводку купеческих судов они получают: с судов под русским флагом, с моря к порту – 20 рублей, от порта в море – 30 рублей; с иностранных с моря – 25 рублей, в море – 50 рублей. Из этих денег платят все подати, равняющиеся крестьянским, против которых имеют только то преимущество, что за рекрут вносят вдвое меньшую сумму.

Мы перешли бар ровно в полдень и были встречены, по обыкновению, лоцманами, снявшими от нас их товарища, нас провожавшего. Отправив с ними рапорты и письма, легли мы под всеми парусами на курс вдоль Зимнего берега к NW с довольно свежим SO ветром, позволявшим нам идти по шести узлов. Однако же ветер, стихая постепенно, превратился к третьему часу в штиль, и так как течение было нам противное, то и вынуждены мы были положить стоп-анкер на глубине девять сажен от Никольской башни на WSW в шести итальянских милях.

От башни этой к NNW в пяти милях находится деревня Kyя, расположенная в довольно живописном месте при устье речки того ж имени. Обитатели ее промышляют рыбой, которую выменивают на муку по берегу Лапландии и продают в Архангельске. Около деревни ecть, однако же, несколько пашен. За рекой Куя выдается к юго-западу крутой, но не высокий мыс Куйский, красноватого цвета. С NW мыс этот весьма приметен по круглому своему виду и редкому лесу, покрывающему хребет его. Далее к NW берег постепенно возвышается и делается лесистее.

Пятница 15 июля – суббота 16 июля. Совершенный штиль с прекраснейшей погодой продолжался до самой ночи. Вскоре после захода солнца установился ровный ветер от О. Мы тотчас снялись и пошли прежним курсом. Всю ночь плаванье наше было успешно, но поутру, едва только миновали мы Зимние горы (по старинным картам Кацнес, или Канцес), как подул NO, совершенно противный нам ветер.

Возвышенный мыс, известный под названием Зимних гор, составляет северо-восточное плечо Двинской губы. От него берег нечувствительно загибается к северо-востоку и юго-востоку, не образуя ни одного приметно выдававшегося мыса. Зимние горы отличаются четырьмя или пятью отрубами, между которыми в лесистых разлогах протекает столько же ручьев. Один из этих последних, называемый Каменным, был в числе пунктов, определенных астрономическими наблюдениями при последней всеобщей описи Белого моря. Указанные отрубы в отдалении и в особенности, когда горизонт не совершенно чист, кажутся синеватого цвета. По этой причине, вероятно, называют англичане это место Blue Point.

Весь день при ясной погоде продолжал дуть свежий и постоянный NO ветер. Надветренный горизонт покрыт был густым черным туманом, связывавшим оба берега так, что невозможно было приметить, где кончался берег и начинался туман. Обманчивость была так велика, что мы могли бы принять этот туман за землю, если б не были уверены, что в той стороне открытое море. В этой туманной полосе шла одним с нами курсом ладья, которая рефракцией изображена была на некоторой высоте в перевернутом положении, т. е. парусами вниз; по временам между ними появлялось еще изображение, и все три ладьи дружно бежали одна над другой к северу. Странное явление это продолжалось несколько часов сряду. Мы лежали правым галсом к северному (Терскому) берегу до пятого часа пополудни и, находясь от него тогда в восьми милях, повернули. По счислению и обсервациям находились мы около пяти миль западнее реки Пялицы, но не видели ни этой реки, ни другого приметного места. Насколько хватало зрения, берег был везде ровный, невысокий, оканчивающийся к морю песчаными отрубами. Единообразие его уверило нас в пользе башен, которые, по представлению капитан-лейтенанта Дзюрковского, нужно поставить по разным местам западного берега и из которых две, на мысы Пулонгский и Орлов, отправлены были из Архангельска еще до нашего отплытия. В девятом часу повернули мы опять на правый галс.

 

 

Хотя до этого времени увеличили мы широту и немного, но перемена в температуре воздуха была весьма чувствительна: вчера термометр в тени показывал +18°, сегодня же только +8°. Впрочем, погода была ясная и сухая. Служителям розданы были суконные рубашки со строгим, однако же, приказанием надевать их не иначе как на вахту.

Воскресенье 17 июля. Подойдя в 6 часов утра опять к северному берегу, были мы по-прежнему в недоумении и повернули, не зная, против какой его части находились. Во многих местах видели избы тюленьих промышленников (весновальские). Одна из них была более прочих, возле нее стояли шест и столб. В море виднелось нечто похожее на пристань, по которой видели идущего человека. Справа стояла на якоре ладья, которая по удалении нашем к SO скрылась за песчаным мысом. В полдень подошли к южному берегу, столь же единообразному, как и северный. Везде видны одинаковые, довольно высокие песчаные отрубы с плоскими вершинами. Мы были против речки Инцы. Под берегом лежала ладья, которая рефракцией странным образом была искажена: она скоро представилась нам в виде какого-то большого, черного четырехугольника и потом совсем скрылась в дымке. К W виден был перевернутый (рефракцией) бриг. Погода была сухая и ясная.

В 5 часов пополудни подошли мы к острову Сосновцу, под Терским берегом лежащему. Низменный и ровный остров этот совершенно сливается с берегом и вовсе бывает невидим, если смотреть на него не с юго-запада или северо-востока. На юго-западной его оконечности стоит несколько крестов, по которым он и называется иностранцами Крестовым (Crus Eilant, Cross Island). Они служат ему хорошей приметой, но только на близком расстоянии. Прилежащий ему материковый берег полог, в немногих местах покрыт зеленью и пересечен оврагами и речками; будучи совершенно безлесен, отличается он от простирающегося далее к S берега желтейшим своим цветом.

Понедельник 18 июля. В девятом часу вечера подул достаточно сильный ветер от OSO, но в полночь на высоте реки Поноя заштилело. Не раньше трех часов пополудни подул опять тихий ветер от О. Mы могли бы лечь полным ветром на N, чтобы выйти в Северный океан обыкновенным путем, которым следуют все суда, из Архангельска или в Архангельск плывущие, т. е. западнее всех банок, лежащих у Терского берега, но я решился избрать, следуя примеру и совету моего предшественника лейтенанта Лазарева, восточнейший путь, как потому, что он ближайший, так и для того, чтобы сделать наблюдения, если oбстоятельства это позволят, у острова Моржовца и у Канина Носа. Вследствие этого легли мы бейдевинд на NNO, а в седьмом часу, когда ветер вдруг зашел к ONO, повернули на SO. В то же почти время показался прямо под носом довольно высокий берег. Общее наше мнение было, что это туман, так как, считая себя на Орловской банке, полагали невозможным видеть остров Моржовец, лежавший от нас в указанном направлении, но весьма далеко.

Этот берег, или туман, вскоре исчез, закрытый другим туманом, и мы во мнении нашем утвердились. Глубина здесь была 13–15 сажен. Мы ожидали, что она вскоре станет увеличиваться, но, к удивлению, уменьшилась она в 8 часов до 8 сажен; тогда же прежде виденный нами берег был ясно виден опять: отрубы, хорошо окраенные; разлоги на берегу и в них снег, а вскоре потом и прибой у берега, ясно были видны. Не оставалось никакого сомнения в том, что это остров Моржовец. Но нам непонятно было, как мы очутились тут, считая себя еще в большом расстоянии к NW. Надлежало предполагать сильное течение к SO, что подтверждала и необыкновенная скорость, с какой мы приближались к острову. В половине десятого были мы уже в 4 милях на NtW от северо-западной его оконечности, где на глубине 6½ сажен грунт песок, и повернули на правый галс. Глубина вскоре увеличилась до 7, 10 и 11 сажен, а с полуночи на 15 саженях лот уже проносило. Ложиться же в дрейф мне не хотелось, чтобы не терять понапрасну времени.

Вторник 19 июля. На пути к северу мы должны были пройти несколько банок, существование которых было нам известно, но которые на разных картах показывались весьма различно. На бриге нашем были две карты Белого моря: одна меркаторская, печатная, сочинения генерал-лейтенанта Голенищева-Кутузова; другая – плоская, рукописная, составленная в Архангельске по приказанию адмирала Фондезина штурманом Ядровцовым по тем картам, какие служили основанием и первой. На печатной карте показана была двухсаженная банка почти на параллели Орлова Носа, в 19 от него милях, на второй – длинная полуторасаженная банка на параллели Конушина Носа, в 20 милях от берега. Мы наметили курс так, чтобы пройти посредине между обеими банками: двухсаженную оставляли по первой карте справа в 12 милях.

Рассчитывали, что течение, как бы оно сильно ни было, не успеет прижать нас ни к одной из этих банок, если мы только воспользуемся, по возможности, дувшим от OtN свежим ветром. Мы на каждом шагу встречали жестокие сулои, показывавшие сильные спорные течения. Судно, попадая в эти струи, не слушалось руля и бросалось в стороны по два и по три румба. В 2 часа пополуночи находились мы по счислению против северного конца длинной банки, начинали проходить двухсаженную и скоро надеялись быть вне всяких опасностей, но ветер после небольшого шквала от SO почти совершенно утих. Мы весьма досадовали на этот случай, забыв, что провидение все ко благу человека устраивает: если б прежний ветер, как мы по слепоте своей того желали, продолжился, то через четверть часа не имели бы мы, наверное, ни одной мачты, а может статься, и бриг распался бы на части.

Отдав нужное приказание вахтенному офицеру, сошел я вниз, чтобы отдохнуть, но не успел еще сомкнуть глаз, как прибежали сказать мне, что бриг на мели. Обмерив, нашли мы следующие глубины: на правой стороне за кормой 13 футов, у шкафута 12 футов, перед носом 11 футов, на левой стороне, за кормой 14 футов, у шкафута 11½ футов, у носа 10 футов, следственно, бриг носом приткнулся к мели. Руль был еще свободен. Мы немедленно завезли на ялике небольшой верп с перлинем к SSW, чтобы только задержаться с кормы на случай, если вода идет на прибыль, так как-тогда были бы мы скоро опять на воле. Однако же этого было слишком недостаточно: вода, как мы между тем заметили, падала быстро, стремясь к WNW по четыре узла. Надлежало подумать о том, чтобы бриг в малую воду не опрокинуло.

Опасения мои на этот счет весьма увеличились, когда поднявшимся на нашу беду пресвежим от NO ветром стало его валить на левую сторону. Весь верхний рангоут был тотчас спущен, и под бриг устроены подставы из брам-стеньг и лисель-спиртов. Но все эти деревья ломало одно за другим в щепы, и наконец судно наклонилось настолько, что я каждую минуту ожидал, что оно вовсе опрокинется. Вдруг оно поднялось с некоторым треском и стало совершенно прямо. Мы недоумевали, чему приписать столь странный случай. После, когда бриг совершенно обсох, увидели мы, что киль его находится в канале или желобе, по обеим сторонам которого были сугробы, на которых пузо его лежало весьма спокойно. Я и сейчас не знаю, сам ли бриг тяжестью своей сделал себе такое место, образовалось ли оно от набиваемого волнением песку, или мы, по счастью, попали уже на готовое.

 

 

Когда мы стали на мель, не видно было около нас ничего, похожего на бурун. Но скоро к NW стали показываться всплески, потом тут же обозначилась песчаная отмель, которая, распространяясь по мере убыли воды, образовала, наконец, в обе стороны от нас большое песчаное дно, простиравшееся в длину с востока на запад почти на версту и в ширину около полуверсты. В то же время показались всплески в небольшом расстоянии к N и NW. С нетерпением ожидаемый конец отлива начался в восьмом часу утра и показал нам, что мы стали на мель почти в самый момент полноводия. В малую воду оставалась за кормой глубина не более 1½ футов. От грот-русленей вперед все было сухо. Бриг был в полном вооружении, стоя на песчаном острове, окруженном бурунами, посреди моря, которому во все стороны не видно пределов. Около брига люди в разных положениях: иные, вися на беседках, осматривают подводную часть судна, другие делают астрономические наблюдения или прохаживаются беспечно по песчаной площадке, собирая на память ракушки и каменья, – все это вместе составляло необыкновенную картину.

Мы стояли там спокойно, как в доке, и если б действительно имели надобность осмотреть какое-нибудь в бриге повреждение, то нигде не могли бы сделать этого успешнее, как здесь. Но по сути дела положение наше было далеко от безопасного. Мы стали на мель в полную воду; NO ветер развел в море великое волнение, от которого сначала нас защищал риф, но которое скоро должно было достигнуть и нас. Бриг мог быть разбит или, по крайней мере, весьма поврежден прежде, нежели бы прибыло достаточно воды. Чтобы его поднять, надлежало бы его облегчить, а это означало потерю таких вещей, без которых бы нам невозможно было продолжать плавание. Все эти рассуждения тревожили меня не менее, как и гибель, которой мы, очевидно, подвержены были бы, если б ветер подул от юга. Меня успокаивало отчасти то, что бриг попал на мель при самом малом ходе и, сверх того, стоял на песке, которым не могло его замыть; поэтому я надеялся стянуть его прежде полной воды. Стоп-анкер с кабельтовом были уже приготовлены, и только что течение укротилось, завезли их в помощь прежнему завозу и на тот же румб и в ожидании воды натянули оба туго. Команде между тем выдана была порция водки и дан отдых на два часа.

В четверть девятого начался прилив. Только что вода окружила бриг, как уже стал он получать легкие толчки. По мере того, как защищавший нас от ветра риф покрывался водой, и волнение около нас становилось сильнее. Ветер, между тем, все крепчал. Около 11 часов, когда воды за кормой было уже 11 футов, получал бриг по временам столь сильные удары, что я счел нужным попытаться его сдвинуть, поскольку в малом расстоянии за нами была уже достаточная глубина. Нам и действительно удалось тронуть его с места, но с ужасным потрясением всего корпуса и рангоута, а потому мы и оставили на время эту попытку. Но и на месте было не лучше. Риф покрылся водой совершенно, и зыбь шла прямо на нас. Ветер не смягчался, бриг жестоко било. До полной воды оставалось еще более двух часов, в которые могло произойти много плохого; положение наше становилось час от часу опаснее, и поэтому за четверть часа до полудня, только что вода за кормой поднялась до 12¼ футов, решился я его сдвинуть во что бы то ни стало, хотя середина и нос были еще по футу на мели.

Налегли всеми силами на завозы, бриг двинулся и после двух или трех жестоких ударов был на вольной воде. Тотчас смерили в интрюме воду и, к нашему утешению, не нашли ее ни на полдюйма больше, чем было прежде. Мне хотелось поднять на ходу стоп-анкер и, выпустив тонкий перлинь, отойти на глубину, но крепкий ветер от NO, откинув нас в сторону, заставил описать около стоп-анкера полукруг более 50 сажен в радиусе. Не благоразумно было бы тянуться для подъема его против сильного ветра и волнения на глубину 20 футов и на расстояние не больше полукабельтова от рифа, а потому, выпустив и кабельтов, и перлинь, отошли мы под стакселями к StO на расстояние одной мили от рифа, где на глубине 23 сажен песчаный грунт с хрящом, и бросили якорь. Весьма уставшим людям дан был отдых на два часа.

Перед нами теперь стоял вопрос: на которой из известных банок мы стояли, или была она новая, нигде еще не показанная? Мы выше упоминали о двух банках, находившихся вблизи нас, но ни одна из них не соответствовала нашей. Банка, показанная на карте штурмана Ядровцова, простирается с NNW½W на SSO½O на 20 миль с лишком, имеет на себе глубину 1½ сажени, между тем как та, на которой мы стояли, занимает пространства во все стороны не более трех миль и в малую воду возвышается над водой до семи футов. Последним обстоятельством отличается она совершенно и от двухсаженной банки, показанной на другой карте. Итак, нам естественно было заключить, что банка эта при прежних промерах Белого моря не была найдена, и есть открытие, сделанное нами. Но по нашему возвращению в Архангельск мы были выведены из этого заблуждения, найдя там карту Белого моря, составленную в 1778 году капитаном Григорковьм и Домжировым, на которой почти в том самом месте обозначены две небольшие банки, высыхающие при малой воде.

Нашли мы и одну английскую карту, где банки эти были также обозначены. Из этого следовало, что наша банка давно уже известна, но только не помещена на новейших картах. Широта ее по точному наблюдению полуденной высоты солнца – 67°11'15'́, долгота по хронометру, обсервованная во время стояния брига на мели, – 2°10'30'́ О от Архангельска. Расстояние от башни на Орловом Носе – 31¼ мили к NO 86° по правому компасу. Прикладной час – 48', подъем воды от 12 до 13 футов. Так как это случилось только через двое суток после новолуния, то подъем этот и можно принять за сизигийный. Простояв на якоре от одной полной воды до другой, нашли мы, что прилив идет первые три часа к OSO по 3½ узла, а последний к SSO по четыре узла; отлив же обратно: сначала к WNW, потом к NNW с той же скоростью. Банка эта тем опаснее, что глубина не обозначает приближения к ней. Мы стояли в одной миле от нее к югу у на 23 сажени, а в полную воду, хотя и твердо знали, где она лежит, и ветер дул весьма сильно, едва в трубу находили на ней буруны.

Четверо больных, получивших при работе ушибы, и потеря двух верпов – цена, которую мы заплатили, чтобы сняться с мели. Последнее обстоятельство делало положение наше довольно затруднительным, поскольку у нас оставался только один верп малой руки. Я намерен был послать для подъема стоп-анкера бот, если б только возможно было сделать это без очевидной опасности и с какой-нибудь надеждой на успех. Но, с одной стороны, можно было почти наверное сказать, что при столь сильном течении и верп, и кабельтов очень скоро замыло бы песком, так что и найти их было бы невозможно, а с другой – послать гребное судно не позволял крепкий ветер с волнением. Выжидать же перемены на якоре в открытом море и в одной только миле от рифа было слишком опасно. Продолжать плавание в неизвестных местах с одним верпом было, конечно, неудобно, но, рассчитывая, что в случае нужды может нам вместо стоп-анкера служить меньший из запасных наших якорей, решился я, с помощью Божьей, продолжать путь с тем, что у нас осталось.

Среда 20 июля. К 12 часам ночи были мы уже готовы к походу. Снятие с якоря по причине великого волнения было не только затруднительно, но и сопряжено с немалой опасностью. Ветер сделался крепкий, с туманом и мелким дождем; однако все кончилось благополучно, и мы в 2½ часа ночи шли под лиселями на SW, с тем чтобы обойти все банки с юга и продолжать путь уже вдоль Терского берега. Курс этот вел нас гораздо левее надлежащего, но так как мы снялись почти в самый момент полной воды, то и рассчитывали, что отлив, который, как мы уже знали, действует сильно с SO к NW, приблизит нас, сколько нужно, к берегу. Мы в этом и не ошиблись. В пятом часу вахтенный офицер встревожился, найдя, что глубина вдруг уменьшилась до 8 сажен. Я этого и ожидал, поскольку мы пересекли тогда курс наш к острову Моржовцу, где имели ту же глубину, и потому не убавлял парусов, не воображая опасности, в какой мы тогда находились.

Мы прошли весьма близко, может статься, в нескольких только кабельтовых от банки, открытой через два года после того капитан-лейтенантом Домогацким. Глубина вскоре опять увеличилась. В половине восьмого, пройдя по счислению южный конец Орловской банки, привели мы на правый галс в бейдевинд. Густой туман скрывал от нас берег, находившийся уже недалеко. В исходе девятого часа туман рассеялся, весь берег открылся нам ясно, и мы пеленговали устье реки Поноя на SW 48°. Ветер был совершенно нам противный. Только к вечеру долавировали мы до Орлова Носа, на котором уже стояла башня, не совсем еще достроенная.

Четверг 21 июля. На следующее утро, находясь от башни этой прямо на север, наблюдали мы часовые углы, по которым долгота ее от Архангельска определена 0°53' О. С этой стороны башня очень приметна, так как стоит на самом хребте понижающегося к морю берега и открывается в большом расстоянии, но при подходе с юга бывает она долго заслонена выдающимися мысами. Если смотреть с востока – сливается она с берегом, на котором стоит.

Вечером ветер, сделавшись от ONO, позволил нам, наконец, лечь прямым курсом на Северный океан. В десятом часу взяли мы время отхода от мыса Городецкого, который по крюйс-пеленгу лежал от нас на SW в 60° в 7 милях.

Пятница 22 июля. Весь день дул крепкий противный ветер. Сначала погода была ясная, так что нам удалось сделать точное наблюдение лунных расстояний, но едва кончили это дело, как были окружены туманом с мелким дождем. Людям роздали теплые колпаки.

Суббота 23 июля. Тот же ветер с туманом и мелким дождем продолжался и 23 числа. В полдень на счислимой широте 69°34' повернули мы на левый галс, поставив себе правилом не переходить за параллели 70° прежде приближения к берегу Новой Земли. В этом следовал я совету опытных и знавших Новоземельский край людей, уверявших меня, что, встретив льды в удалении от берегов, гораздо труднее к ним приближаться и что одно средство добиться успеха в нашем предприятии – подойти к южной оконечности Новой Земли, очищающейся ото льда прежде прочих мест, и от нее уже продолжать путь вдоль берега к северу.

Воскресенье 24 июля. На другой день дул ветер еще крепче с великим волнением и вынудил нас остаться под одними нижними парусами и спустить брам-стеньги в ростры.

Понедельник 25 июля. Было несколько тише, но мы подавались худо вперед по причине большой противной зыби.

Вторник 26 июля. Утро обещало хороший день: солнце взошло ясно, но едва мы успели обсервовать высоту его, как окружила нас прежняя пасмурность.

Следующие два дня были для нас ничем не благоприятнее первых. Сильная противная зыбь не позволяла нам почти ничего выигрывать, так что в полдень 28 числа мы были только на широте 69°16' и долготе 1°49' О от Архангельска.

Пятница 29 июля. После полуночи перешел, наконец, ветер в SO четверть и позволил нам править на NO.

Поутру 30 июля, за восемь дней в первый раз прочистился туман на несколько часов, так что мы могли просушить чемоданы и койки. Невзирая на столь упорное и продолжительное ненастье, было у нас только два или три человека больных легкими простудами. В полдень широта по двум высотам 70°52', долгота 6°11' О. Расстояние до ближайшего берега Новой Земли по карте лейтенанта Лазарева 95 миль. С полудня встречали часто куски дерева, тростника и морской травы. Мы продолжали идти довольно скоро к NO, тем смелее, что горизонт был довольно чист. В продолжение дня бросали несколько раз лот, который на 60 саженях проносило.

Воскресенье 31 июля. В полночь достали первую глубину на 45 саженях; грунт – мелкий серый песок. В 4 часа утра уведомили меня, что термометр в самое короткое время упал до +1½° и что на горизонте показалось судно. Нетрудно было догадаться, какого рода это судно: прежде нежели я успел выйти на верх, был виден уже целый флот – это были льды, близость которых ознаменовалась уже быстрым понижением термометра. Немного спустя открылась непрерывная цепь от NO до NW. Впереди курса виден был один только отделенный островок, почему я не надеялся пройти мимо всей этой цепи к берегу, но вскоре стало показываться продолжение ее более и более на ветер, так что обогнуть ее этим галсом было невозможно. К тому же и туман, прочистившийся как будто для того только, чтобы открыть нам нашу опасность, окружил нас опять. Продолжать идти во льды было опасно и бесполезно, а потому, следуя предпринятому нами плану искать пути к берегу по возможности в меньшей широте, повернули мы левый галс к югу, и вскоре не стало видно около нас ничего, кроме густого тумана. Намерение мое было продвинуться к югу миль на 30 или 40, потом повернуть к берегу и, если встречу опять льды, отойти еще к югу; и так до тех пор, пока найду чистую дорогу к берегу.

Август. В полночь 1 числа повернули на правый галс. Туман и дождь продолжались без перерыва. Лот весь день проносило на 60 и 80 саженях. Наконец в 7 часов вечера достали глубину 70 сажен, грунт – мелкий серый песок. Через два часа туман несколько поднялся, и мы увидели впереди лед в разных местах. Термометр, стоявший до того времени на +4°, упал вдруг до +3/4°. Подойдя ближе ко льду, увидели мы, что он образует непрерывное сплошное поле, простирающееся с N на SO так далеко, как достигало зрение. Надлежало опять повернуть, чтобы искать проход южнее. При повороте глубины 35 сажен грунт прежний. Судя по малой глубине и по скорому ее уменьшению, берег не мог отстоять от нас далеко. По карте расстояние до него было 35 миль, по моему же мнению, и еще меньше. Как прискорбно было мне видеть невозможность подойти к нему, находясь в столь незначащем от него расстоянии. Наступил уже август месяц, хотя и лучший для плавания в этих местах, но вместе и последний, а настоящее дело наше еще и не начиналось. С благоприятными ветрами и погодами могли бы мы, конечно, и в это короткое время успеть много сделать, но здесь на это ни в какое время года полагаться нельзя, и потому задержки заставляли меня очень тревожиться за успех нашей экспедиции.

Вторник 2 августа. В полдень, отойдя 30 миль почти прямо на юг, повернули мы на NO. Ветер вскоре совершенно утих, море было весьма покойно, горизонт очистился, и в первый раз после шести или семи дней увидели мы сквозь облака чистое небо. Глубина была 95 сажен, грунт – жидкий ил. Цвет волн прекрасный синий.

Тишина продолжалась до 4 числа, при густом морском тумане, который изредка на короткое время прочищался. Во все это время подались мы по счислению к востоку не более как на 30 миль. Глубина была от 92 до 97 сажен, грунт – жидкий ил. В 4 часа пополудни поднялся легкий ветер от N, и мы легли бейдевинд левым галсом. По счислению берег был недалеко, но так как мы уже шесть дней не имели обсервации, то и не знали, в каком именно расстоянии.

Пятница 5 августа. Судя, однако же, по большой глубине, которая 5 числа поутру, когда по счислению до него оставалось только 18 миль, была 80 сажен, находились мы от него далее, чем показывало счисление. Но тем не менее надлежало быть осторожным всякий раз, когда окружал нас туман, убавляли мы паруса, чтобы при нечаянной встрече льда или берега удобнее было маневрировать; когда же он прочищался, то ставили все. В девятом часу установилась, наконец, такая погода, какой мы в Северном океане еще не имели. Весьма хорошие наблюдения показали, что мы находимся на 65 миль западнее против счисления. В полдень широта – 70°56', долгота – 9°59'.

Когда горизонт начал прочищаться, то внимание всех устремилось к востоку в надежде увидеть берег. Во многих местах туман и облака принимали вид его, и одно время мы были уверены, что к NNO видим землю. Но обманчивость продолжалась недолго, предмет, которого мы искали, исчез, и вместо него появился такой, которого мы вовсе не желали видеть, т. е. лед. Пользуясь ясной погодой и ровным ветром от NNO, подошли мы в шестом часу вечера к нему вплоть. Он простирался от NO до SW бухтой, вдававшейся к SO; у краев состоял из плавающих льдин, разделенных довольно большими полыньями; далее к востоку становился чаще и плотнее и, наконец, ограничивал горизонт высокими, одна на другую взгроможденными ледяными горами, за которыми не видно уже было ничего в трубы и с саленга.

Не видя возможности пробраться в этом месте к берегу, спустились мы к S и потом параллельно изгибам льда к SW, с тем чтобы, обогнув видимую на тот румб оконечность этого ледяного поля, править опять прямо к берегу. Пробираясь между отделившимися от поля льдинами, должны мы были ежеминутно менять курс, но со всем тем не избежали нескольких порядочных толчков. В полночь поравнялись с описанной оконечностью и, не видя более льдов к SO, привели опять в бейдевинд на левый галс. После прекрасного тихого вечера, когда мы в первый раз видели на горизонте заходящее солнце, настала пренеприятная ночь. Ветер, зашедший опять к О, усилился настолько, что мы с трудом могли нести двухрифленые марсели, и окутал нас густым мокрым туманом.

Лед, пройденный нами сегодня, был, по всей вероятности, продолжением виденных нами 31 июля и 1 августа. Во многих местах покрыт он был сором и грязью и какими-то черными кусками, похожими на обгорелые пни. Поэтому все эти льды следует считать прибрежными, только что от Новой Земли отделяющимися. Берега ее освобождаются иногда ото льдов и позже этого времени. Наш артиллерийский унтер-офицер Смиренников, который, будучи еще крестьянином, два раза зимовал на Новой Земле, сказывал, что в последний раз вынесло льды из губы, где они зимовали, не ранее как накануне 14 августа, когда они уже опасались, что вынуждены будут там оставаться на другую зиму. Как он, так и другие бывалые там люди уверяли меня также, что лед, отнесенный однажды от берега, никогда уже к нему не возвращается, что неестественно, поскольку господствует у Новой Земли восточный ветер, а течение более стремится с востока к западу. Основываясь на этом, утвердился я еще более в прежнем моем плане – обходить с юга все неудобопроходимые льды, которые будут нам встречаться, поскольку, оставив их раз к северу, мы уже не должны были иметь препятствия к свободному достижению берега. Мы имели некоторую надежду, что предприятие это нам уже удалось, так как, миновав последний лед, увидели к SO и О совершенно чистое море. Но надежда эта недолго нас утешала.

 

 

Суббота 6 августа. В пятом часу утра несколько встретившихся льдин и термометр, понизившийся в самое короткое время до +1/4°, возвестили нам о неприятном соседстве. Ветер дул крепкий, нас окружал густой туман, льдины становились видны в нескольких только саженях. Убрав все паруса, кроме зарифленных марселей, и держа крутой бейдевинд, ожидали мы с некоторым беспокойством развязки. Наконец туман стал несколько прочищаться, и к югу открылось ледяное поле, которое, по мере того как прочищался туман, распространялось все более и более влево и, наконец, оказалось покрывающим весь горизонт с WtS через SO до N. В последнем направлении соединялось оно, по всей вероятности, со льдом, пройденным нами накануне. Лед этот был плотнее всех доселе нами виденных; под ветром его плавало множество отделенными льдинами разной величины. Мы спустились вдоль него, и в 8 часов, миновав западную его оконечность, привели по-прежнему в бейдевинд. Проходя через этот лед, испытали мы примечательную способность волнения повышать температуру воды. Возле самого льда теплота ее была 3½, между тем как на воздухе термометр стоял только на +1/4°.

Целый день шли мы редко рассеянными льдами. Одна льдина на горизонте совершенно походила на судно под парусами, и обманчивость продолжалась до тех пор, пока с марса в трубу не рассмотрели ее основание.

Воскресенье 7 августа. В 8 часов утра, удалившись уже по расчету нашему довольно к югу, повернули мы на правый галс. Ветер дул весьма свежий от О с сильным снегопадом. Точные наблюдения показали широту 60°53', долготу 10°21'. В десятом часу встревожились мы, увидав под ветром каменный риф, на котором волнение страшным образом разбивалось. Глубина по лоту оказалась 40 сажен, грунт – ил. Находясь на тракте судов промышленников и почти посреди курсов лейтенанта Лазарева, считал я совершенно невозможным сделать какое-нибудь новое открытие. Однако же на всякий случай стал спускаться в ту сторону, как увидел, что риф поднимается и опускается вместе с волнением: это была ледяная гряда, покрытая всякой нечистотой. Немного спустя очутились мы среди множества мелких льдин, которых издали нельзя было отличить от пены волн. Увидев, сверх того, и впереди гряду льда, которую этим курсом обогнуть было нельзя, повернули мы на левый галс, чтобы быть в безопасности ночью, которая становилась уже довольно темна.

Понедельник 8 августа. В 2 часа пополуночи повернули опять к северу, а в 4 часа увидели к западу обойденный уже нами сплошной лед. Мы надеялись, что кончились, наконец, препятствия, и рассчитывали уже, когда увидим берег, но вместо него показался нам протягивающийся к NO такой же плотный лед. В 10 часов, подойдя к нему вплоть, повернули к S, а в 4 часа опять к NO. Между тем ветер стал опять крепчать. Стремительное падение барометра предвещало бурю, и для того чтобы быть в безопасности ото льда, опять появившегося под ветром, в случае, если б нас выбило из парусов, повернули мы назад к югу.

День этот замечателен для нас по двум обстоятельствам, которые можно считать равно необыкновенными в этих местах: первое, что у нас не было ни одного больного, и второе, что нам удалось сделать точные лунные наблюдения.

Вторник 9 августа. Ветер действительно дул крепкий, но не такой, как мы того ожидали, а с полуночи стал еще тише. В четвертом часу повернули к NO. He видя до полудня льда, думали мы уже, что нам маневр наш удался, но в первом часу узнали о своем заблуждении: появился опять весьма густой лед, простиравшийся с SO, через О, N до NW. Подойдя к нему на расстояние одной мили и не усмотрев в нем ни малейшего разделения, ниже за ним – чистого моря, повернули мы к югу, а в полночь опять к северу.

Среда 10 августа. Поутру ветер сделался почти ундер-зейль, а вскоре показался впереди курса опять сплошной лед, заставивший нас снова повернуть к S. Этой скучной и утомительной лавировкой при крепких ветрах и великом волнении не выигрывали мы почти ничего, а имели только в виду удержаться на месте до тех пор, пока льды очистят нам дорогу к берегу, или ветер, переменившись, позволит нам обогнуть с юга все протяжение их.

В полдень широта по меридиональной высоте, к удивлению моему, оказалась 71°8', между тем как счислимая была только 70°14'. Столь великая разность, в одни сутки происшедшая, казалась совершенно невероятной, и если б я наблюдал один, то, конечно, приписал бы ее тому, что при счете делений на дуге секстанта обсчитался градусом, но так как кроме меня обсервовали еще лейтенант Лавров и штурман Федоров, и наибольшая между всеми разность не превосходила одной минуты, то и не оставалось сомнений в том, что мы испытали сильное течение, которое, сверх 54 миль к N, снесло нас еще к W на 20 миль, т. е. всего 58 миль на NW 21° в одни сутки.

Мы были в совершенном недоумении, чему приписать такое внезапное движение вод, которому, однако же, должна была быть какая-нибудь причина. Может статься, пролив, отделяющий Новую Землю от острова Вайгач, был доселе затерт льдами, отчего воды в Карском море, гонимые туда как общим от востока к западу течением, так и беспрерывными северо-восточными и восточными ветрами, должны были подняться гораздо выше обыкновенного своего состояния и, наконец, прорвав эту плотину, потекли с быстротой в Северный океан и, следуя направлению берегов, создали в том месте, где мы находились, сильное северо-западное течение, удивившее нас тем более, что между промышленниками море около Новой Земли слывет пределом тихой воды.

Неожиданный случай этот поставил нас почти в ту самую точку, где мы находились 5 августа и таким образом вдруг уничтожил пятидневные усилия наши приблизиться по возможности к южной оконечности Новой Земли, что я не переставал считать единственным средством успеть в обозрении всего берега. Однако, находясь уже восточнее того места, где мы пять дней назад встретили непроходимый лед, и не видя его теперь вовсе, повернули мы к NO с тем, чтобы разведать в этом направлении, и если встретим опять препятствие, то по-прежнему повернуть к S. В шестом часу показался впереди лед, но уже не сплошной, а носившийся отрывками, иногда весьма великими. Уклоняясь от них то в ту, то в другую сторону, продолжали мы путь к NO с пресвежим ветром от OSO и вскоре потом были обрадованы известием, что с саленга виден берег.

В 7 часов открылся он и снизу на NOtN. В это время на траверсе нашем слева находилась гряда сплошного льда, простиравшаяся от N до W, но, по-видимому, не соединявшаяся с берегом. Последний в этой стороне оканчивался кругловершинным холмом, отсюда к югу понижался постепенно и, наконец, сливался с горизонтом низменностью, от которой простирался сплошной лед кругом даже до юга, так что мы были окружены им со всех сторон, кроме SW четверти. Не видя, однако же, до самого берега иного льда, кроме носящегося, продолжали плыть к нему под одними марселями, чтобы, если возможно, обойтись ночью без поворота. Но в десятом часу, встретив весьма густой лед, которого по причине довольно уже темной ночи издали рассматривать было нельзя, и заметив, сверх того, что нас прижимает к северной гряде, повернули мы до рассвета к S, а потом опять к О с несомненной почти надеждой, что теперь нам ничто уже не препятствует подойти к берегу и следовать вдоль него к северу. Но на этот раз, как и прежде, мы обманулись, так как, подойдя ближе, увидели, что лед, находящийся к северу, примыкает к берегу, а потом что и весь берег окружен плотным неподвижным льдом на расстоянии от пяти до шести миль. В 8 часов, находясь вплотную к краю льда, должны были опять отвернуть прочь и следовать к югу.

Эта первая попытка подойти к берегу, сделанная в виду его, кроме того, что была совершена неуспешна, доказала нам еще, что вообще это не так легко исполнить, как мы сначала думали. Она весьма ослабила надежду, которой мы до сих пор питались: так как если и в половине августа и после продолжавшихся почти целый месяц крепких восточных ветров берег еще совершенно был окружен льдом, то когда же и надолго ли может от него освободиться? И когда уже в широте 71° препятствия столь велики, то чего же можно было ожидать далее к северу?

Судя по карте, виденный нами берег был остров Мошарский (Междушарский), образующий с берегом Новой Земли пролив, именуемый Костиным Шаром. Мы, однако же, не могли рассмотреть никакого пролива. От вышеупомянутого кругловершинного холма простиралась к N низменность, терявшаяся за горизонтом, подобно как и южная оконечность берега. Недалеко от этой последней находилась весьма приметная гора, прежде прочих мест нам открывшаяся. При повороте лежала от нас последняя на NO 67° в 8¼ милях; широта ее определена 71°28', долгота 11°01'.

Возвращаясь к S, встретили мы множество льда там, где за четыре часа видели не больше одной льдины. Почти целый час пробирались мы сквозь него с трудом и, невзирая на все осторожности, получили несколько сильных толчков, из которых одним выбило стойку из-под запасного якоря. В полдень, по точным наблюдениям, широта 71°8', долгота 90°9'. Счисление было около шести миль севернее. Эта невеликая разность, сверх того, в противную сторону направленная, делала для нас тем непонятнее сильное течение, испытанное в прошедшие сутки. Целый день шли бейдевинд к SSO ввиду непрерывной цепи льда, от SO до N простиравшейся.

Пятница 12 августа. Поутру ветер отошел более к N и позволил нам идти строго к востоку. Погода была прекрасная, но холодная; термометр стоял на точке замерзания. Сплошной лед на горизонте с NO до NW. В восьмом часу встретили довольно плотную гряду льда, простирающуюся от N к S на несколько миль. Она была разделена, как нарочно, в том месте, где пересекал ее наш курс, так что мы ее миновали, не имев надобности менять курса. Отсюда сопровождали нас беспрерывно ледяные острова, из которых некоторые были более всех нами прежде виденных. Но так как они были рассеяны довольно редко, то и продолжали мы пробираться между ними к О тем с большей надеждой достигнуть этим курсом беспрепятственно до берега, что сплошной лед и с саленга виден был не далее NO. Но это было только до 6 часов вечера; тогда стал он распространяться вправо, и в 6 часов, когда мы находились вплоть к нему, оконечность его видна была уже на SSO. Спустившись, шли мы вдоль льда до 10 часов. В это время ветер стал стихать и грозить переменой. Ночь сделалась уже темна, почему, отойдя мили две к WSW, легли мы в дрейф до рассвета.

Итак, куда мы доселе ни обращались, везде встречали непреодолимые нашим намерениям препятствия. Это было для нас тем прискорбнее, что мы должны были пропустить без малейшей пользы несколько дней прекрасной погоды, которой в этих местах так надобно дорожить. Впрочем, в этом отношении скоро имели мы причину утешиться.

Суббота 13 августа. Утро началось густым мокрым туманом. Не решаясь в такую погоду идти во льды, оставались мы в дрейфе в ожидании перемены. Время было неприятное и холодное; термометр показывал +1/4°. В восьмом часу горизонт несколько прочистился, и мы легли к востоку. К удивлению нашему, не видели мы теперь и следов той сплошной гряды льда, которой были вчера остановлены, и повстречали только сначала несколько носящихся гряд, которые, однако же, меняя курсы, миновали благополучно и продолжали беспрепятственно путь к NO. Но препятствия были от нас только скрыты пасмурностью. В первом часу увидели мы опять сплошные льды от N через О до SSO, простиравшиеся во всех направлениях так далеко, как-только достигало зрение. Если бы мы, следуя прежнему нашему плану, спустились вдоль этой гряды к S, то удалились бы мы слишком много и без пользы от берегов Новой Земли, поскольку и теперь находились уже, судя по карте, на параллели середины острова Вайгач; это заставило меня несколько отступить от первоначального плана. Я решился искать прохода где-нибудь в середине льдов и поэтому, подойдя к ним вплоть, в 3 часа пополудни повернул на правый галс. В самое почти мгновение поворота ветер переменился, так что мы легли на NW и вскоре потом на NNW.

Курсом этим имели мы некоторую надежду достигнуть наконец берега Новой Земли. Видимое сплошное поле оканчивалось на севере и, по мере того как мы подвигались вперед, оставалось справа, не продолжаясь больше к северу. Впереди и слева видны были только рассеянные льды. Пробираясь между ними к N до самых сумерек, не видели мы ничего, что бы могло нас остановить. Не желая терять напрасно времени и попутного ветра, решился я не ложиться в дрейф на ночь, тем более что мне казалось неудобным оставить без управления судно, окруженное со всех сторон льдами. Поэтому, оставив одни марсели, продолжали мы идти к северу. Вскоре увидели, однако же, сколь предприятие наше опасно. Часа два прежде и после полуночи было так темно, что низменные льды можно было усматривать только в самом близком расстоянии, на горизонте же не видно было ничего. Итак, кроме того, что мы подвергались опасности набежать на какую-нибудь сплошную гряду льда или зайти в ледяную губу, даже и между носящимся льдом пробираться было затруднительно и опасно. Пока дул хотя бы малый ветер и судно хорошо управлялось, можно еще было от них уклониться но около полуночи совершенно заштилело, бриг нанесло и прижало к находившемуся с левой стороны полю, так что не было никакого средства оттолкнуться от него шестами. Между тем с правой стороны сближало с нами множество других льдин, из которых некоторые были огромные. К счастию, подул легкий ветерок от О. Поставив все паруса, протерлись мы по краю льда и таким образом освободились из опасного нашего положения.

Воскресенье 14 августа. На рассвете положение наше было точно такое же, как и накануне. Кругом носящийся довольно редкий лед, к W почти чистое море. Вскоре окутал нас густой мокрый туман, мы, однако же, продолжали безостановочно свой путь, надеясь, что, сплетясь к W, можно нам будет во всяком случае выйти на простор. К счастью, в 4 часа туман прочистился, нам открылась непрерывная, сплошная цепь льда по всему горизонту от SW, через W, N до NO, в этом последнем направлении виден был с марса берег в расстоянии около 15 миль, казавшийся островом, от которого вплоть до нас простирался неподвижный лед. Повернув на левый галс, легли мы к О прямо на середину пролива между Новой Землей и островом Вайгач. Видя в этом направлении чистое море, надеялись мы хоть с этой стороны в чем-нибудь успеть, но, проплыв туда не более часа, встретили крупный и частый лед, за которым находилась сплошная его гряда, слева соединявшаяся с берегом, а справа продолжавшаяся даже до SS. Таким образом, увидели мы себя внезапно в конце ледяного залива, открытого только на шесть румбов, а именно – от SSO до SW, но и по этому пространству усеянного множеством ледяных островков. Если бы в это время поднялся ветер с юга, то положение наше сделалось бы весьма затруднительным! Нас могло бы тут совершенно затереть. К счастью, ветер весьма нам благоприятствовал, позволяя для уклонения ото льдов брать все нужные курсы.

Оконечности виданного нами берега лежали от нас почти NO и ONO. Пеленги эти совершенно соответствовали островкам, положенным на карте под названием Бриттен. Они лежат приблизительно на широте 71°51' и долготе 13°38'. Впрочем, удаление наше от берега не позволяет сказать положительно, точно ли мы эти островки или какую другую часть берега видели. По сути дела мы видели часть берега, заключенную между губами Строгановской и Широчихой. Островки Бритвины (а не Бриттен) лежат на 50 миль далее к востоку. Данные нами этому пункту приблизительно широта и долгота оказались впоследствии довольно близкими к истине.

 

 

Спустившись на фордевинд на SSW со свежим ветром, плыли мы три часа вдоль западной сплошной гряды; потом, поднявшись на W, стали пробираться сквозь множество льда, довольно густо по всем направлениям рассеянного, и, наконец, в пятом часу вечера совершенно его миновали.

Вторая наша попытка подойти к берегам Новой Земли была еще менее удачна, чем первая. И вообще единственным доселе плодом всех наших трудов и усилий было сведение, что от широты 70° к северу до берега Новой Земли и потом вдоль этого берега до широты почти 72° простирается сплошная цепь льдов, делающая этот берег совершено недоступным. Эта неприятная уверенность заставила меня отступить от первоначального моего плана. Если б, покрейсировав около этих мест еще несколько дней, и дождались мы, наконец, очищения южного берега ото льда, то за краткостью оставшегося времени (плавание наше могло продолжаться еще не более двух недель) успех наш все равно не мог быть весьма велик. Притом же протяженность берега, к которому мы еще не пытались подойти, была вдвое больше того, около которого мы доселе бились; следственно, для обозрения его или чтобы увериться, что он, подобно первому, неприступен, требовалось более и времени. По этим причинам решился я, не мешкая более у южного берега, поспешить к лежащему далее к северу, хотя и казалось противным вероятности и естественному порядку вещей, чтобы он был свободнее первого ото льдов.

На льдах, которыми сегодня проходили, видели мы множество моржей. Они лежали стадами от 10 до 15 вместе. По одному из этих стад сделали мы несколько выстрелов ядрами. После первого выстрела моржи вскочили, но, осмотревшись кругом, улеглись опять; после второго они только подняли головы, а на следующие уже и не обращали внимания.

Моржи очень скоро остреливаются; это свойство их много способствует промышленникам в их делах. Льды эти усеяны также были множеством черных чаек, называемых здесь разбойниками (Larus parasiticus).

Понедельник 15 августа. Лавировали к N при крепком ветре между NNO и NNW, держась всегда вплоть к краю льда, который по-прежнему облегал берег. Мы не могли не заметить с прискорбием особенную неудачу, преследовавшую нас во всем. Сначала, когда нам нужно было идти к О и S, стояли ветры наиболее О и SO; теперь же, когда мы обратились к N, задул и ветер от N. Вечером видели с марса берег, к которому мы подходили 11 числа. Возле самого борта нашего судна проплыл белый медведь, хотя расстояние до берега и было более 20 миль. Засыпая на льдах, иногда эти животные бывают относимы на большое от берегов расстояние.

Вторник 16 августа. Лавировали по-прежнему при крепком NW ветре и великом волнении, окруженные со всех сторон льдами. Многие льдины, с которых смыло покрывавший их снег, были совершенно ровны с водой и нисколько не отличались от пены волн. Эти особенно нас беспокоили, так как при большом волнении, которое мы испытывали, удар такой льдины легко может проломить судно. Встретив ночью гряду подобных льдин, можно быть в самом опасном положении. В полдень широта наша 71°37'.

Среда 17 августа. С полуночи ветер стал стихать, а к полудню совсем заштилело. Поутру шел снег, льда в виду не было. В третьем часу с поднявшимся от SO ветром легли мы на NO. В четвертом часу появилась небольшая гряда льда, за которой было опять чистое поле. Лед этот превосходил высотой все доселе нами виденные; одна льдина в особенности была преогромная и престранного вида. Мы сожалели, что с нами не было живописца. Миновав эту отделенную гряду, увидели мы и сплошную, простиравшуюся от S через О, N до NW, вдоль которой мы спустились в NW. Проплыв в эту сторону до сумерек и не достигнув еще окончания льда, привели мы на ночь в бейдевинд к S. Предосторожность эта оказалась совсем не лишней, так как ветер скоро сделался прекрепкий от SO с большим волнением, туманом и слякотью.

Четверг 18 августа. К утру стихло, и мы спустились к N. Этим курсом надеялся я миновать виденный накануне лед. В седьмом часу несколько льдин и шум, похожий на буруны, к NO, возвестили нам о новых льдах в этом направлении, хотя за густым туманом их было и не видно. Приведя к ветру, увидели мы сквозь туман, приподнявшийся на несколько минут, густую цепь льдов не далее полуверсты от нас. В 9 часов, когда немного прояснилось, спустились мы вдоль нее в NW, но скоро зашли в губу, из которой могли только выйти, обогнув видимую к юго-западу оконечность льда. Штиль не допустил нас исполнить это прежде вечера. В седьмом часу подул ветерок от NNO, с которым мы, миновав эту оконечность, легли в бейдевинд к северо-западу.

Мы встречали, конечно, весьма много препон в нашем предприятии, но неблагодарно было бы с нашей стороны не признаться, что столь же удачно избавлялись мы вообще от угрожавших нам опасностей. Так случилось с нами и ныне: едва только высвободились мы из льдов, как подул сильный шторм от N с туманом и мокрым снегом. Ветер этот доставил нам случай узнать хорошие морские качества нашего брига, который под зарифленным грот-марселем, бизанью и фок-стакселем был так покоен, невзирая на великое волнение, что мы могли даже обедать, по обыкновению, за столом.

Невзирая на ненастное время, удалось нам определить довольно верно наше место: широта в полдень была 71°53', долгота – 4°56'. В первой не было значительной разности со счислением, но последняя была западнее счислимой на 4°20' – разность, происшедшая в семь дней.

Суббота 20 августа. С полуночи буря стала смягчаться, а в 4 часа можно уже было поставить фор-марсель. Взяв курс NO, встретили мы в десятом часу опять густые льды, покрывающие весь горизонт от OSO через N до NW. Встреча эта, сколь неприятная, столь и неожиданная, поскольку мы находились в 50 милях от берега, утвердила меня в прежнем мнении, что всякая попытка подойти к берегам Новой Земли должна начинаться с юга, и лишила в то же время всей надежды иметь ныне какой-либо успех. Но так как экипаж и судно, мне вверенное, находились в наилучшем состоянии, то, чтобы соответствовать по возможности ожиданиям начальства, решился я пробыть здесь еще с неделю и потом уже, если не будет успеха, идти обратно в Архангельск.

Проплыв до 5 часов вечера к OSO и О, для того чтобы миновать виденный нами и опять в тумане скрывшийся лед, привели мы на NO.

Воскресенье 21 августа. Продолжая идти этим курсом, находились мы по счислению в 8 часов утра уже на берегу. Густой туман ограничивал горизонт только несколькими саженями. Ветер поднялся прекрепкий от N и потом от SW, т. е. прямо на берег, с жестоким волнением. Мы держались на правом галсе, надеясь, что течением в последние двое суток отнесло нас значительно к W, чтобы быть в безопасности от подветренного берега.

Понедельник 22 августа. С полуночи ветер отошел к югу. Проплыв до рассвета под малыми парусами на левом галсе, спустились мы на NtO и потом на NO, полагая, наверное, весьма скоро увидеть если не берег, то по крайней мере лед. Однако же, к удивлению своему, проплыв до полудня 46 миль, не видели еще ни того, ни другого, почему и привели к ONO. Мы находились тогда, по наблюдениям, на широте 72°24' и долготе 10°01', по генеральной же нашей карте, точно на параллели мыса Бритвина, в 15 милях от берега.

Продолжая таким образом путь, усмотрели мы вскоре после полудня берег, весьма единообразного вида, простирающийся от SSW к NNO. На северном только конце его видна была превысокая весьма приметная гора (в следующем году названная Первоусмотренной, а теперь обозначенная буквой А). Куполообразная вершина ее покрыта была снегом, юго-восточный скат горы был отлог, северо-западный довольно крут, юго-западный же бок опускался вертикальным отрубом до берега, служившего, как казалось, основанием горе. К S от нее простирался берег невысокими, но крутыми холмами, во многих местах покрытыми снегом. Льда, к удивлению, не было около нас ни одного куска, вероятно, последними крепкими ветрами его разбило и течением отнесло в море.

 

 

Мы были в недоумении о том, которую именно из известных частей Новой Земли имеем перед собой? Карта Государственного Адмиралтейского департамента не могла нам в этом случае дать нужного объяснения. Мы тщетно искали далеко к западу выдающегося мыса Бритвина, от которого берег загибается к NO и SO, хотя, судя по этой карте, находились и на параллели его. У меня была еще карта, употребляемая нашими промышленниками. По той приходились мы против северного устья Костина Шара. Это совсем уже никакого доверия не заслуживало, поскольку пролив этот, как мы знали приближенно, лежит около двух градусов южнее этого места. Как к последнему способу, прибегли мы к вышеупомянутому унтер-офицеру Смиренникову, посещавшему два раза Новую Землю. Но его показания уверили нас только, что в подобном случае на показания человека неморского совсем полагаться нельзя: Смиренников говорил, что видимый берег вовсе ему не известен, хотя он и доходил на карбасах до Маточкина Шара, и что, следственно, мы находимся уже в низах – так называют промышленники берега, простирающиеся к N от этого пролива. После всего этого оставалось нам только следовать так близко к берегу, как позволит ветер, до Маточкина Шара, и по этому месту уже вычислить, когда и что мы видели.

Вторник 23 августа. Пролежав ночь в дрейфе, взяли мы поутру курс вдоль берега к северу. К несчастью, не могли мы подойти к нему так близко, как бы желали, по причине крепкого ветра. Из-за гор находили жестокие шквалы, заставлявшие нас иногда убирать все паруса. В 4 часа утра пеленговали виденную накануне гору на NO 47°. От этой горы берег внезапно принимает совершенно иной вид и вместо ровных низменных холмов состоит из высоких, крупных, островерхих гор, от подошвы которых к морю простирается неширокая низменность. Повсюду виден один только голый камень, покрытый снегом, за исключением крутизн и выдавшихся мест, где он держаться не может. Далее внутрь, везде, где только не было облаков, открывались вершины хребтов, совершенно покрытые снегом. Все вместе представляло картину неописанной дикости и уныния.

В полдень широта, определенная по двум высотам, была 73°07', на 24 мили больше счислимой, долгота – 12°40'. По карте штурмана Розмыслова находились мы против самого устья Бритвиной губы, но видимый нами берег не имел никакого сходства с положением его на той карте. Расстояние наше от него, правда, более 15 миль, но столь примечательный пункт, как его мыс Бритвин, казалось бы, немудрено узнать и в таком удалении. Впрочем, как он сам говорит, положение этого берега нанесено на его карту только с виду, а не по аккуратной описи; поэтому, не удивляясь неточности ее, продолжали мы плыть к северу и искать Маточкин Шар, который должен был решить все. В продолжение пути миновали мы несколько губ, в которых, по тщательному их обозрению в трубы с саленга, оказалось непрерывное продолжение берега.

В сумерки, не дойдя несколькими милями до параллели Маточкина Шара, мы легли в дрейф, чтобы не пройти этого важного для нас места, что по причине темных уже ночей весьма легко могло бы случиться. А на рассвете продолжали курс вдоль берега с углубленным вниманием. Мы особенно старались замечать вид гор, которые там, где вытекают значительные реки и особенно большие проливы, представляют обыкновенно приметные разрывы. Но, к удивлению нашему, как горы продолжались одним непрерывным хребтом, так и в береге находились только небольшие углубления, ничем не похожие на устье искомого нами пролива. Почитая, однако же, возможным, что в широте его, определенной Розмысловым, есть какая-нибудь ошибка, не переставали мы надеяться найти его еще впереди, тем более что берег, которым мы проходили, был ровный, несколько удаленный от высоких гор, который как будто соответствовал описанному Розмысловым на пути от Бритвина залива к Маточкину Шару.

Но еще более обнадеживали нас два, по-видимому, большие отверстия в береге, скрывавшиеся за низменными мысами. Против южнейшего из них находились мы в седьмом часу утра. Оно оказалось небольшим заливом, вдавшимся в берег на SO. Южная оконечность этой губы отличается возвышающейся на ней чрезвычайно приметной горой, на вершине которой стоит нечто похожее на башню или на огромный столб, представляющийся со всех сторон в одинаковом виде. Этот примечательный мыс я назвал, по имени старшего нашего лейтенанта, мысом Лаврова. Другое отверстие, с которым мы поровнялись в полдень, оказалось подобным первому. Оно отличается также южным своим мысом, где расположен огромный утес, хребет которого составляет несколько уступов, весьма приметных с южной стороны. На SO 43° от этого мыса лежит превысокая конической фигуры гора, составляющая южный конец новой цепи высоких островершинных гор, которые, простираясь к N, подходят к самому морю.

Гора эта, имеющая вид подобный вулканическим горам, названа сопкой Сарычева в честь гидрографа Российской империи вице-адмирала Сарычева. По северную сторону последней губы примечается также высокий утес, лежащий по румбу N и S, западный бок которого, имеющий вид параллелограмма, опускается вертикально в море. По самой середине острой, горизонтальной его вершины, казавшейся высеченной зубцами, возвышался столб, как бы руками человеческими воздвигнутый, – все вообще представляло странную игру природы. Здесь берег выдается несколько к W, низменностью, издали похожей на остров.

Облачное небо не позволило сделать нам никаких наблюдений, по счислению же находились мы в широте 73°54', или на 16 миль севернее Маточкина Шара. Отсюда надлежало бы нам возвратиться и искать его опять по тому пространству, которое мы уже прошли. Но чтобы не оставить повода к предположению, что мы не дошли еще до его параллели, или от неверности наблюдения Розмыслова, или от течения, которое могло нас снести в эти сутки к югу, решился я проплыть еще несколько часов к северу, тем более что в этом направлении показывались в береге еще какие-то две впадины.

Продолжая плыть вдоль берега, достигли мы в половине шестого широты по счислению 74°10'. В упомянутых двух местах оказались небольшие губы. Далее к N продолжался берег на некоторое расстояние к NNO до одной весьма приметной пирамидообразной горы, которую в ознаменование благодарности моей к флота капитану Головнину, под начальством которого провел я два полезнейших года моей службы, назвал я горой Головнина. Отсюда берег загибался к NW ровной невысокой землей и оканчивался крупным мысом (Т), лежавшим от нас на NtO½O, в расстоянии по меньшей мере в 25 миль и поэтому находившимся на широте не меньше 74½°. По всему этому пространству не заметно было в береге более ни одного углубления. Уверясь таким образом, что тут Маточкина Шара нет, повернули мы к югу, чтобы искать его в этом направлении, полагая, что на пути нашем к W избег он внимания нашего оттого, что ветер не позволял нам подойти к берегу ближе, как на 15 миль, хотя, впрочем, казалось непонятно, как и в этом расстоянии можно было его не узнать.

До сумерек успели мы только дойти до вышеупомянутой, кажущейся островом, низменности, под которой и легли в дрейф. Идя не более как в трех или четырех милях от берега, заметили мы, что, при всех тех же прочих обстоятельствах, меняли мы место гораздо медленнее, нежели тогда, когда следовали к N. Это заставило думать, что против нас есть течение, и довольно сильное.

Четверг 25 августа. Заключение это подтвердилось на другой день, когда обсервованная наша широта в полдень была 74°23', на 55 миль бо́льшая счислимой. Течение это было еще сильнее того, которое мы испытали с 22 на 23 число. Исправив этим счисление, найдем, что мы повернули к югу от широты 74°45' (вместо 74°10'), и что виденная нами к N земля лежала далее широты 75°.

Течение это и тихий ветер были причиной того, что мы в первую половину 25 числа худо подавались вперед и в полдень находились только против мыса. Губу, находящуюся по северную его сторону, обозрели мы вторично весьма хорошо и уверились, что она со всех сторон окружена берегом, подобно как и другая губа, лежащая по северную сторону мыса Лаврова. Миновав этот последний мыс, легли мы на ночь в дрейф.

Пятница 26 августа. На рассвете нашли мы себя на том самом месте, где были вечером; это доказало, что течение здесь не всегда с одинаковой силой стремится к северу. Когда совершенно рассвело, продолжали мы наше плавание к S и вскоре увидели выдающуюся от берега к W низменность, образовавшую небольшой открытый к N залив. От видимой к W оконечности ее, отличавшейся надводным каменным рифом, выдававшимся к NW, продолжалась она к SW на 5–6 миль и, завернувшись к О и NO, образовала небольшой заливец, вдавшийся к NO, перед которым лежал островок. От этого низменного полуострова простирается к северу тот ровный берег, вдоль которого мы плыли 24 числа утром и который кончается у сопки Сарычева. К югу же от него идут высокие и крупные горы, южный конец которых составляет усмотренная нами в самый первый день гора. Идя к N, мы не заметили этого полуострова за дальностью; теперь же плыли от него не более как в двух милях. В шестом часу увидели близ берега небольшую избу, около которой разбросано было множество какого-то белого вещества. Несколько южнее ее, на возвышенном кругловидном холме, стояла сложенная в виде столба куча каменьев. Изба была, как казалось, уже близка к разрушению; но мы, проходя мимо нее, выпалили из пушки на всякий случай, зная, что в этом году одно мезенское судно ушло зимовать на Новую Землю; следственно, могло случиться, что полуразвалившаяся изба служила убежищем партии земляков наших. Однако же на выстрелы никто не показывался.

Этот полуостров показался мне имеющим большое сходство с Митюшевским наволоком, указанным на Розмысловой карте к NW в 20 милях от Маточкина Шара. Широта, на которой мы себя считали, также не противоречила этому заключению.

По этой причине устремили мы тем большее внимание на берег, к югу от этого места простиравшийся, но, подобно как и прежде, не видели ни одного пункта, который бы по чему-нибудь могли принять за устье Маточкина Шара. Мы не заметили ни одной большой губы, никакого разделения в хребте гор, которое бы означало большой пролив, ни одного из островков, расположенных перед его устьем. В полдень обсервовали широту 73°17', следственно, находились уже на 21 милю южнее Маточкина Шара, по определению Розмыслова. Не имея причины предполагать в определении этом погрешности в 20', должны мы были принять, что искомое нами место пройдено и не узнано вторично. Мы не могли не видеть его, так как ни одна даже незначащая впадина в береге не избегла внимания нашего, и потому должны были заключить, что Маточкин Шар положен на картах или со слишком большой погрешностью в широте, или вовсе в несходном с истиной виде: что устье его или гораздо уже, или обращено не в ту сторону, и прочее.

Недоумение наше усугублял еще Смиренников, который при всяком случае повторял, что мы находимся в низах. Неудивительно было неморскому человеку не узнать берега с первого вида, но мы никак не могли думать, что, побывав в Маточкином Шаре хотя бы раз в жизни, можно было бы в нем ошибиться. Как бы то ни было, для разрешения сомнения нашего мы имели только одно средство: посылать гребные суда в каждый из заливов, мимо которых проходили. Но этого средства употребить не позволяла нам ни краткость оставшегося времени, ни краткость дней, так как всякая ничего не значащая заводь могла бы нам в таком случае стоить целого дня. Итак, мы увидели себя в необходимости оставить под сомнением и самое положение Маточкина Шара, и немногие дни, которые мы могли еще пробыть у Новой Земли, употребить на обозрение сколь возможно большего пространства к югу.