Хотя самая тяжелая работа продолжалась накануне до поздней ночи, мы 22 октября, задолго до рассвета, начали подымать якоря. Благополучный для выхода в океан ветер в это время года такая драгоценность, которой необходимо всемерно пользоваться. «Моллер», успевший еще накануне поднять один якорь, снялся прежде нас и, подойдя к нам под корму, объявил, что будет нас ожидать в море. Последовав через некоторое время за ним, мы его уже более не видали. Прекрепкий NNO ветер ускорил плавание наше так, что мы вечером миновали Портландские маяки – последний пункт берегов Европы, виденный нами, – а на следующее утро были уже в океане, где нашли тот же ветер, но, по причине большого волнения, беспокоивший нас еще более прежнего; шлюп был перегружен, и качка, какую мы претерпевали, превосходит всякое описание, но успешное плавание заставляло нас забывать все беспокойства. Выступление из Канала [Ла-Манша] в позднюю осень является подвигом, к которому мореход готовится всегда с некоторым беспокойством. Узник, освободившийся из неволи, не с большим нетерпением и радостью перебегает расстояние, разделяющее его от рубежа родной земли, чем мы отсчитываем каждый градус уменьшения широты и приветствуем, наконец, тропическое небо, видя себя вне опасности быть отброшенными назад жестокими западными бурями.

Ветер, продолжавшийся между N и NO с уменьшавшеюся постепенно силой, в 5 дней донес нас до параллели мыса Финистерре, где после кратковременной тишины получили мы опять ровный, подобный пассатному, ветер между О и ОNO. Плавание наше было успешно и однообразно. Изредка показывались в разных направлениях суда, слабо утешавшие натуралистов в совершенном отсутствии всех живых существ – нас окружала пустота, на которую они так же жаловались, как в свое время Гумбольдт.

31 октября миновали мы остров Порто-Санто, от которого взяли курс к острову Тенерифе, поскольку мне известно было намерение капитана Станюковича зайти туда, чтобы запастись вином. На рассвете 2 ноября находились мы уже под берегом острова и пошли на Санта-Крусский рейд. Устремив зрительные трубы вперед, тщетно искали мы между несколькими, на якорях лежавшими, судами нашего спутника, а подойдя ближе, увидели на берегу перед самым городом показывавшуюся из воды кормовую часть довольно большого судна с бортами, возле нее несколько палаток из парусов. Признаюсь, что вид этот потряс мою душу. Желая разрешить неприятное сомнение, опросили мы лавировавший нам навстречу английский бриг и успокоились, узнав от него, что обломки эти принадлежат гаванскому судну, выброшенному на берег бурей, несколько дней назад свирепствовавшей здесь. Вскоре встречены мы были портовым лоцманом, имевшим на своей лодке синий флаг с белым якорем, который привел нас на рейд и поставил на якорь в приличном месте, объявив притом, что прежде всякого сообщения с берегом должны мы выждать посещения карантинных чиновников.

Соседство мест, беспрестанно посещаемых чумой и желтой горячкой, и частые с ними сношения, являются причиной великих предосторожностей, принимаемых здесь против приходящих с моря судов. Достаточно прийти из Средиземного моря, чтобы подвергнуться карантину, более или менее продолжительному. Капитан Фрейсине, останавливавшийся на несколько дней в Гибралтаре, совсем не был допущен в город. Мы были счастливее, потому что пришли из мест не подозрительных. Карантинные чиновники, посетившие нас через час по прибытии на рейд, объявили нам свободную практику. Вместе с ними приехал к нам переводчик правительства дон Педро Родригес, агент дома Литтль и K° в Оротаве, к которому мы имели рекомендательные письма из Англии, так что мы тут же могли сделать распоряжения о снабжении нас всем нужным.

Первое известие, нам сообщенное, было об ужасном урагане, свирепствовавшем здесь с 23 по 27 октября, какого не только никто из живущих не помнит, но по преданиям не бывало с самого завоевания Канарских островов. Многие думали, что было землетрясение, ибо были найдены в горах расселины, которых прежде не было, и двери, запертые на замках, сами собой отворялись. Мы застали жителей в полном ужасе от этой физической катастрофы; ни о чем более не говорили, как об урагане. Это напомнило нам бедствие, постигшее Петербург за два года до того.

О спутнике нашем здесь не было никаких известий; это убедило меня, что он прошел прямо в Бразилию. Соединясь с ним впоследствии, узнали мы, что, проходя мимо острова Тенериф при весьма свежем ветре от востока, капитан Станюкович рассудил не идти на Санта-Крусский рейд, который от этого ветра совершенно открыт и в зимнее время вообще весьма опасен. Я, конечно, и сам то же сделал бы, если бы не полагал здесь с ним соединиться. Обманувшись в этом, решился я, дабы не терять времени, пополнив только запасы, в следующий же день идти в море. Со всем тем создало это нам великую разницу во времени, как увидим после.

Настроение мое весьма не нравилось естествоиспытателям, мысли которых летали на снежной вершине Пика и которым одного дня казалось слишком недостаточно для обозрения главнейших естественных достопримечательностей острова; но, покоряясь необходимости, должен я был, к сожалению, отказать им в удовольствии дальнейшего здесь пребывания. Чтобы, по крайней мере, воспользоваться тем, что предоставляли обстоятельства, съехали они в самый день прибытия на берег и, испросив позволение губернатора, генерала Уриарте, тогда же отправились внутрь острова.

Мои занятия ограничились здесь попечением о снабжении шлюпа и подготовкой его к морю. Разменявшись с крепостью салютами, съехал я на берег в сопровождении депутации, присланной ко мне от губернатора с обычными приветствиями и предложениями услуг. Официальные визиты губернатору, портовому и городскому начальникам и несколько других заняли одну часть дня; другую провел я в прогулке по городу и окрестностям, где на каждом шагу встречались следы опустошений, причиненных бурей: взрытые мостовые, заваленные улицы, разрушенные стены и целые дома. К вечеру возвратился я на шлюп, куда между тем доставлено было все нами заказанное, и мы тотчас снялись с якоря.

Ученые творения Бери де Сант Винсента, Гумбольдта, Леопольда фон Буха надолго избавили путешественников от обязанности говорить много об острове Тенериф, особенно же после одновременного пребывания на нем. Все, что можно бы сказать об общей физиономии города, об образе жизни обитателей, о бедности народа и пр., было бы только повторением сказанного там и лучше и основательнее. Но, с другой стороны, вы замечаете с первого взгляда, что с тех пор должна была произойти здесь в отношениях общественных немалая перемена; вы тщетно ищете того множества праздных и не всегда пристойных монахов, которые шатались толпами по всем улицам к стыду и соблазну как туземцев, так и путешественников; все повествования последних выражают неприятные впечатления, которые встречи эти на них производили; теперь встречаете вы только изредка белых, весьма скромной наружности священников. Вот причины тому: во время беспокойств под правлением кортесов с 1820 по 1823 год число их значительно уменьшилось; остальные стали менее показываться в народе.

 

 

Мы нашли все цены с доставкой на судно и со всеми расходами умеренными. Только вино обошлось нам дорого.

Выйдя в море, старались мы как можно скорее удалиться от острова, однако же в следующее утро находились еще в виду его и зато были награждены зрелищем пика де Тейде, показавшегося нам на несколько минут во всем своем величии.

Ветер, донесший нас до острова Тенериф, дул и во все время стоянки нашей так постоянно, что я принял его за настоящий пассат, но сильно ошибся. Выйдя в море, встретили мы SW ветры, частью и безветрия с зыбью, томившие нас более 10 дней. Мы неприятным образом испытали, как в мореплавании важна бывает потеря одного дня. Шлюп «Моллер», не останавливавшийся у Тенерифа и воспользовавшийся дувшим тогда NO ветром, был уже в тропиках и плыл с благоприятными ветрами, между тем как мы бились по нескольку дней почти на одном месте. Удивительная пустота, окружавшая нас, делала положение наше еще неприятнее. Раз или два видели мы бонитов, и однажды только потешила натуралистов летучая рыба, ударившаяся в шляпу рулевого и отпрянувшая на палубу.

15 ноября в широте 21⅓° и долготе 21° получили мы, наконец, пассатный ветер, с которым плавание наше стало несколько успешнее. Острова Зеленого Мыса, которые мне хотелось осмотреть для проверки хронометров, проходили мы при жестоком ветре и проливном дожде; я не воображал, чтобы пассат в Атлантическом океане достигал такой силы. Он сопровождал нас до широты 8° N. Здесь 23 ноября встретили мы штиль, продолжавшийся с весьма малыми перерывами две недели, за которые мы с трудом достигли широты 5°. Полоса, разделяющая пассатные ветры, всегда является местом страданий мореходов, переходящих из одного полушария в другое. Но беспрестанные шквалы с жестокими грозами и ливнями, обычно встречающиеся здесь, беспокоя мореходов, дают в то же время возможность с успехом переменять место. Мы же страдали от другой крайности: от безветрия и знойного неба; всякое на горизонте показавшееся облачко встречалось с радостью как предвестник ветра, но исчезало всегда, не защитив нас от палящих лучей солнца. Постоянная пустота кругом усугубляла скуку нашего положения; только изредка жадная акула и еще реже фрегат или петрель нарушали тишину, около нас царствовавшую.

 

 

6 декабря, в день сугубо для нас торжественный, избавились мы, наконец, от неприятного положения: подул SO пассат, который в первые четыре дня дул тихо и непостоянно, но после установился и помог нам 13 декабря пересечь экватор в долготе 24½ W, после 40-дневного плавания от Канарских островов – самого неудачного из всех мне известных. Из множества [описаний] путешествий, находившихся на шлюпе, продолжительнейшее плавание имел адмирал Д’Антркасто – 36 дней; напротив того, удачнейшее – капитан Головнин на «Камчатке» – 18 дней.

Мы не забыли матросского шутливого обряда, совершаемого обыкновенно при первом переходе через экватор. В наш век просвещения, эгоизма и иронии этот обряд стал выводиться из обыкновения, как остаток времен варварских, даже на английских судах, где прежде обряд этот соблюдался с некоторого рода торжественностью. Едва ли есть чему радоваться! Называют его смешным, глупым, но то же самое более или менее относится ко всякому игрищу. Нептуналии наши – обряд не только совершенно невинный, но и весьма полезный; он развлекает, веселит людей, не привыкших еще к томительному однообразию морской жизни, и всякий пекущийся о своих людях капитан должен поощрять их не только к этому, но и ко всякого рода игрищам и забавам.

День этот замечателен для нас также по необыкновенной оживленности моря, составлявшей разительную противоположность с пустотой, царствовавшей по северную сторону экватора. Бониты и албикоры гонялись за летучими рыбами, акулы за бонитами; летучие рыбы огромными стадами поднимались на воздух, бониты выпрыгивали за ними вслед, производя со всех сторон всплески, как от рикошетных выстрелов в морском сражении. Несколько албикоров достались и нам в добычу.

Отсюда дальнейшее плавание было успешно и весьма однообразно. 26 декабря мы увидели мыс Фрио, а на другой день к вечеру в жестокую грозу и при проливном дожде положили якорь в заливе Рио-де-Жанейро. Полчаса спустя имел я удовольствие увидеть у себя капитана Станюковича, который опередил нас десятью днями.

* * *

Дальнейший отсюда путь капитан Станюкович решился направить около мыса Горн. Тем нужнее было нам спешить, по возможности, с окончанием всех дел, поскольку удобное для этого плавания время подходило уже к концу. С помощью нашего консула Кильхена приняты были без малейшей потери времени все меры к успешнейшему исправлению судна и снабжению его всеми потребностями. Наблюдения – астрономические и физические – также не были забыты; для проведения их переселился я на все время в Прайя-Гранде, на восточной стороне губы, где нашлось весьма удобное для этих работ место. Все мое время посвящено было наблюдениям; я ничего не видел и почти ни с кем не виделся, в городе был только два раза для необходимых дел. По всему этому, конечно, никто не будет ожидать, чтобы я сказал что-нибудь новое о стране, которая с каждым днем становится более и более известной в Европе.

8 января перебрался я обратно на шлюп; следующие за тем три дня прошли в окончательной подготовке судна к морю, составлении выписок из произведенных здесь наблюдений для отсылки в Россию и пр. Наконец 11 числа мог я известить капитана Станюковича о совершенной моей готовности.