Почти весь ноябрь (1910 г.) капитан Скотт провел в Новой Зеландии в окончательных приготовлениях к экспедиции. Надо было разгрузить судно, подвергнуть его основательному осмотру и ремонту и перегрузить по-новому. В то же время на берегу кипела другая работа. Перебирались, сортировались, помечались все привезенные запасы и новые, отчасти купленные, отчасти пожертвованные в Новой Зеландии: масло, сыр, окорока, сало, копченые языки, разные консервы. Когда же судно вышло из дока, началась погрузка и укладка, пошла плотничная работа на палубе: постройка рубок и стойл для лошадей и пр.; затем – устройство камбуза и лабораторий, научные и другие приспособления. Всяких запасов и материалов – отчасти весьма грузных, как-то: разные инструменты, машины, нумерованный лес для разборных домов, – оказалось такая масса, что пришлось урезать пространство, обыкновенно оставляемое для людей, и Скотт с благодарностью вспоминает выраженную ими полную готовность довольствоваться тесным и неудобным помещением.

Дневник начинается с субботы, 26 ноября, когда «Терра Нова» ушла в Порт-Чалмерс, куда капитан Скотт приехал 28-го по железной дороге с провожавшими его друзьями. 29-го он вышел в море.

Четверг, 1 декабря.

Месяц начинается довольно хорошо. В течение ночи ветер усилился; мы ускорили ход до 8, 9 и 9 1/3 узлов. Свежий ветер с NW и неспокойное море. Проснулся от сильного волнения.

Судно при этих условиях представляет любопытный, но не особенно приятный вид.

Внизу все так плотно заставлено и упаковано, как только способен ухитриться человек. А на палубе! Под баком стоят пятнадцать лошадей бок о бок, лицом к лицу, семь с одной стороны, восемь с другой, а в проходе между ними – конюх; и все это качается, качается непрерывно, повинуясь неправильному, ныряющему движению судна.

 

 

Если заглянуть в отверстие, оставленное в переборке, видишь ряд голов с грустными, терпеливыми глазами, наклоняющихся вперед со стороны правого борта, тогда как противоположный ряд откидывается назад; затем наклоняется левый ряд голов, а правый откидывается. Должно быть пыткой для бедных животных выносить это день за днем по целым неделям; в самом деле, хотя они продолжают исправно есть, но от постоянного напряжения теряют вес и вообще хиреют. Все же об их ощущениях нельзя судить по нашей мерке. Есть лошади, которые никогда не ложатся, и все лошади могут спать стоя; у них в каждой ноге есть связка, которая поддерживает их вес, не напрягая чрезмерно их силы.

Даже наши бедные животные ухитряются отдыхать и спать, невзирая на ужасную качку. Им полагается 4–5 тонн корма, и наш бдительный Антон убирает с бака остаток. Он сильно страдает от морской болезни, но прошлой ночью курил. Затянулся, а затем вынужден был прерваться из-за приступа рвоты, но все-таки вернулся к своей сигаре и, поглаживая живот, заметил Оутсу: «Нехорошо». Каков молодец!

Помещающиеся у переднего люка четыре лошади защищены брезентами, и им вообще, пожалуй, лучше, чем их товарищам. Как раз за холодильником, по обе стороны главного люка, в двух громадных ящиках стоят моторные сани; ящики эти поставлены на несколько дюймов выше палубы и занимают ужасно много места. Третьи сани стоят поперек судна перед самой кормой. Все эти ящики покрыты грубым брезентом и прикреплены толстыми цепями и веревками, так что неподвижность их вполне обеспечена.

Керосин для этих саней хранится в жестянках и баках, поставленных в крепкие ящики, установленные в ряд, поперек палубы перед самым ютом и рядом с моторными санями. Вокруг этих ящиков, от камбуза до руля, палуба завалена мешками с углем, составляющими палубный запас – быстро, впрочем, убывающий.

На этих мешках, на санях, и в пространствах между ними, и на холодильнике размещаются собаки – всего тридцать три. Их поневоле приходится держать на цепи; они пользуются прикрытием, насколько возможно, на палубе, но положение их незавидное. Волны беспрестанно разбиваются о борт и рассыпаются тяжелым дождем брызг. Собаки сидят, повернувшись хвостами к этим душам, и вода бежит с них струями. Жаль смотреть, как они ежатся от холода, и вся их поза выражает страдание; иной раз та или другая бедняжка жалобно взвизгнет. Вся группа их представляет печальную, унылую картину; поистине, тяжелая жизнь.

Мы кое-как ухитряемся все усесться за столом в кают-компании, хотя нас всего 24 офицера. Два или три обыкновенно бывают на вахте, а все же тесно. Стол у нас очень простой; замечательно, как наши два буфетчика, Хупер и Нилд, умудряются за всем поспевать: посуду вымоют, каюты вычистят, всегда и везде готовы услужить и при этом неизменно веселы и приветливы.

При таком большом составе команды, дающем по девять матросов на каждую вахту, управлять судном легко. У Мирза и Оутса свои помощники для ухода за собаками и лошадьми; но в такую ночь, как прошедшая, целая компания волонтеров не спит и проявляет трогательное усердие. Одни готовы помочь с уходом за лошадьми и собаками в случае каких-либо осложнений; другие вызываются ставить или уменьшать паруса или наполнять ящики углем из палубного запаса.

Всех больше от морской болезни страдает, кажется, Пристли [Priestly, геолог]. Другие, которым немногим лучше, имеют уже некоторый опыт; им не впервые. Понтинг [фотограф] видеть не может пищи, но работы не прерывает. Мне рассказывали, что на пути в Порт-Чалмерс он ставил несколько групп перед кинематографическим аппаратом, хотя неоднократно должен был отходить к борту. Вчера он проявлял пластинки, держа ванночку для них в одной руке и таз в другой!

Пятница, 2 декабря.

Бедственный день. С четырех часов вечера ветер стал быстро свежеть. Он дул все сильнее, и море сразу забушевало. Скоро судно глубоко заныряло, забирая много воды через подветренный борт. Оутс и Аткинсон [младший врач], с помощью нескольких добровольцев, работали при лошадях, удерживая их на ногах. Ящики с керосином, фуражом и пр. стали срываться с верхней палубы. Всего больше бед наделали свободно лежавшие мешки с углем; волны буквально срывали их и швыряли на прикрепленные ящики; они действовали как тараны, и ничто не могло вынести их напора, как бы тщательно все ни было привязано и прикреплено.

Ветер всю ночь усиливался, и море все свирепело; судно безумно ныряло. Мы убавили парусов и остались при одних грот-марселе и стакселе; наконец, остановили машины и легли в дрейф, но это мало помогло. Спереди, где Оутс и Аткинсон проработали всю ночь напролет, часто доносили, что падали лошади. Предстояла беда хуже этого, много хуже: из машинного отделения донесли, что насосы засорились и вода поднялась выше люков.

 

 

С этой минуты машинное отделение сделалось центром внимания. Вода поднималась, несмотря на все усилия, и Лэшли [Lashly, старший кочегар], стоя по шею в бурлящей воде, упорно работал, стараясь прочистить насосы. Одно время, с помощью трюмного насоса и паровой донки, казалось, как будто удастся осилить воду, но эта надежда оказалась скоротечной.

Дело принимало плохой оборот. Количество забираемой воды, при столь сильной качке, делало положение крайне опасным. Мы знали, что при нормальных условиях воды пропускалось немного, но мы знали и то, что значительная часть воды, заливавшей верхнюю палубу, должна стекать вниз; она струями протекала через палубы. Судно, тяжело нагруженное, сидело глубоко; еще немного, и оно могло погрузиться сверх меры, а в таком положении все могло случиться. Ручной насос давал какие-то капли, и не добраться было до его всасывающей трубы. Вода, по мере того как поднималась, приходила в соприкосновение с котлом и нагревалась, до того, наконец, что нельзя было работать над починкой насоса. Уильямс [старший механик] должен был признать себя побежденным и был вынужден потушить огни в топках. Волнение, казалось, еще усиливалось; массы зеленой воды обрушивались на корму; судно под этим напором переваливалось с боку на бок; большой кусок фальшборта был унесен… Мне самому случилось стоять по пояс в воде.

Палуба представляет собой ужасное зрелище, а в машинном отделении вода, хотя ее и не много, залила весь пол и выглядит устрашающе. Квартирмейстер Эванс из ютовых матросов устроил две смены с ведрами. Всю ночь и весь следующий день они вычерпывали воду, и их работа, сверх ожидания, оказалась не совсем бесплодной. Вода, по крайней мере, не прибывала; как будто даже слегка убывала. Мы далеко не миновали опасности, но у нас загорелась надежда. Да и как могу я не надеяться, видя такое удивительное усердие всей команды? Офицеры и люди пели за своей тяжелой работой; ни один не утратил бодрости духа.

Ночью утонула одна собака, одна лошадь околела, и еще двум очень худо; вероятно, лишимся и их. Волной иногда уносит собаку, и ее спасает только цепь. Мирз с помощниками беспрестанно спасает то одну, то другую от грозящего им удушения и старается получше укрыть их – задача почти безнадежная. Одну бедняжку так и нашли задушенной, другую унесло с такой силой, что цепь порвалась, и она исчезла за бортом; но следующая волна каким-то чудом принесла ее обратно, и она теперь совершенно здорова. Шторм взял с нас тяжелую дань, но я чувствую, что все кончится хорошо, если только мы справимся с водой. Ветер, слава Богу, слабеет. Волны все еще высятся горами, но судно уже не так бросает. Молюсь, чтобы нам до утра пойти опять под парусами.

Суббота, 3 декабря.

Широта 61°22′, 179°56′ в. д. Хорошо идем S 25 Е 150.

Вчера ветер к вечеру постепенно упал. Палубу не так заливало, поэтому меньше воды уходило вниз, и скоро оказалось, что вычерпывание понемногу освобождает от нее машинное отделение. Работа шла непрерывно, в две смены. Лейтенанту Эвансу, наконец, удалось прочистить насосы, и, к общей радости, вода впервые хлынула здоровой струей. С этой минуты стало ясно, что мы справимся, и, хотя насос несколько раз опять засорялся, вода быстро убывала в машинном отделении. Уже до полудня развели огонь в топках; ручной насос был приведен в полный порядок и почти досуха выкачал трюмную воду, так что можно было вынуть большое количество угля и золы.

Теперь все опять хорошо, и мы плывем в южном направлении под парами и парусами. Кэмпбелл и Боуэрс на верхней палубе проверяют все и вся. Днем выбросили в море через люк на баке двух мертвых лошадей. Это оказалось нелегкой задачей, потому что отверстие люка слишком мало и лошадиные трупы едва пролезли в него. Осмотрели холодильник – он в полном порядке.

Хотя мы еще не совсем вне опасности, так как новый шторм мог бы оказать гибельные последствия, однако удивительно, как изменилось к лучшему наше положение за последние сутки. Остальные сознались, что вчера еще были согласны со мной относительно серьезности положения, но сегодня все мы снова полны надежд.

Насколько можно подсчитать, мы, кроме повреждения бортов, потеряли двух лошадей, одну собаку, 10 тонн угля, 65 галлонов керосина и ящик спирта для научных препаратов; потеря серьезная, но гораздо меньшая, нежели я ожидал. Мы сравнительно легко отделались; все же нехорошо было нарваться на шторм в такое время. Третья лошадь, которая в шторм была на время подвешена на повязке, стоит опять на ногах, хотя еще не твердо, и может поправиться, если не будет нового шторма. Осман, наша лучшая упряжная собака, сегодня утром был очень плох, но весь день пролежал в сене, в тепле, и теперь ему гораздо лучше. «Еще несколько собак сильно хворали и требовали ухода, чтобы поправиться. Ветер и волнение как будто опять усиливаются, и с юга идут крупные волны; но барометр стоит высоко; нового шторма не должно быть, пока он не упадет.

Понедельник, 5 декабря.

Ю. ш. 56°40′.

С субботы барометр практически не двигается. Западный ветер то усиливается, то ослабевает. Мы снова легли на курс, и все, по-видимому, благополучно. Кроме лошадей. До сегодняшнего утра, несмотря на довольно спокойный ветер и море, судно сильно качало волной юго-западного направления. Животные очень страдали, особенно те, которые размещены на баке. Сомневаюсь, в состоянии ли они перенести еще бурную погоду, не отдохнув некоторое время. Молюсь, чтобы не было больше штормов. Декабрь должен быть хорошим месяцем в море Росса; всегда был хорошим, и в настоящее время все указания благоприятны. Но надо быть на все готовым, и я сильно беспокоюсь за наших животных.

 

 

Собаки совсем поправились и благодаря прекрасной погоде снова в хорошей форме. Груз частично уберется с палуб; а весь уголь уже снят с верхней палубы, керосин хранится теперь лучше, так что в этом отношении мы можем не бояться нового урагана. Кэмпбелл и Боуэрс работали не покладая рук.

Снова выдвигается вопрос, не устроить ли нам станцию на мысе Крозье. Это представило бы много выгод: легкость дойти туда в короткое время; то, что не будут отрезаны ни осенние, ни летние партии, что Главного ледяного Барьера можно достигнуть, не переходя через трещины, что путь к полюсу сразу идет прямо к югу; затем, мягкие условия и отсутствие буранов у островков, куда слетаются пингвины для кладки яиц; удобство для наблюдения высиживания императорского пингвина и для нового изучения геологии горы [вулкана Террор], не говоря о разных мелких удобствах, как-то: для добычи льда, камня для сооружения убежищ и пр. Неудобства состоят главным образом в возможной трудности выгрузки припасов – так как прибой крупных валов очень затруднил бы дело и мог бы даже помешать высадке лошадей и моторов. Затем, несомненная необходимость перейти значительное расстояние по голым скалам прежде, нежели добраться до ровного снежного покрова, от которого, быть может, отделяет крутая гряда, высотой в 300–400 футов. И, опять-таки, может оказаться затруднительным управлять судном во время выгрузки, благодаря течениям, айсбергам и плавучим льдам. Надо посмотреть; но в общем, несомненно, заманчиво. В худшем случае можно бы высадить лошадей в проливе Мак-Мёрдо и отправить их в обход пешком. Солнце сегодня ярко сияет, все сохнет, и волнение, кажется, улегается.

Вторник, 6 декабря.

Ш. 59°7′. 177°51′ в. д. Хороший ход S 17 Е 153.

Волнение продолжает утихать; ход ровный и спокойный. Я очень рад, главным образом за лошадей. Они сильно похудели, и у некоторых отеки ног; однако повеселели все и едят хорошо. Барометр опускается, но не быстро и стоит все еще выше нормального. Днем затуманило. Еще один день, и мы должны выйти из района западных сильных ветров.

Мы продолжаем обсуждать проект высадки у мыса Крозье, и все больше увлекаемся им по мере того, как рассматриваем его. Например: с какой базы мы должны составить себе верное представление о движении Барьера и об относительном движении среди выдвигаемых давлением ледяных гряд? Сомнения нет, что было бы величайшим счастьем благополучно высадиться там со всеми нашими припасами и громоздкой кладью.

Все очень веселы. Весь день слышны смех и песни. Любо плавать с такой веселой командой. Сегодня неделя, как ушли из Новой Зеландии.

Среда, 7 декабря.

Ш. 61°22′. 179°56′. Хорошо идем S 25 Е 150.

Множество птиц около нас. Впервые увидели «бурных птиц» и большого поморника. Продолжают появляться альбатросы и буревестники. От холода мы все голодны, и страх берет смотреть, как быстро все съедобное уничтожается нашими молодыми, здоровыми аппетитами.

Вчера обсуждалась работа западной геологической партии, и я объяснил Понтингу, как желательно было бы, чтобы он к ней присоединился. Я даже думал поставить его во главе ее, как старейшего и опытнейшего путешественника, и говорил об этом ему, потом, [геологу] Гриффитсу Тэйлору. Последний, видимо, глубоко огорчился. Мы втроем переговорили, и Понтинг сразу же отказался и объявил свое полное согласие подчиниться Тэйлору. Получилось удовлетворительное решение, показавшее Понтинга в самом выгодном свете. Он, несомненно, славный малый.

Приведу здесь, кстати, образчик того, каким духом воодушевлены наши люди. После шторма, в той части верхней палубы под баком, где помещаются лошади, открылась сильная течь, и грязь из стойл протекала вниз на койки и постели. Но никто об этом не заикнулся. Люди, как могли лучше, завешивались клеенками и парусинами, но ни разу не пожаловались. Надо признаться, что людская столовая донельзя неудобна. Все разбросано; вода всюду нашла себе дорогу; света нет; воздух получается только через небольшой люк; освещение лампами крайне неудовлетворительно. Люди неоднократно на палубе мокли до костей, без возможности переменить одежду. Если все это принять в воображение, надо дивиться их безропотной выносливости.

Первый лед. Сегодня за обедом пронесся слух, что показался лед. Оказалось, что далеко к западу, когда солнце выглянет из-за облаков, виднеется айсберг.

Четверг, 8 декабря.

Ш. 63°20′. 177°22′ з. д. S 31 Е 138.

Вчера вечером в первую вахту ветер значительно посвежел и понемногу усиливался всю ночь. Судно слегка отклонилось от курса – не более чем на два румба. Пришлось убрать брамсель и грот-мачту, а позднее ночью ветер постепенно повернул и сделался встречным.

В 6 часов утра пришлось убрать все паруса, и сегодня весь день судно ныряет при крепком ветре и умеренном волнении… Барометр в течение суток поднимался, но теперь как будто собирается повернуть назад. Было светло всю ночь, что всегда приятно; но этот противный ветер сильно испытывает терпение, тем более что угля у нас выходит больше, чем я рассчитывал. Мы умудрялись держать 62–63 оборота машины на девяти тоннах угля, но каждые три дня приходилось опреснять воду, на что уходило еще полтонны. Кроме того, полтонны в неделю расходует повар. Пробивать путь к Южному полюсу, бесспорно, не так легко!

Ночью меня очень беспокоила качка. Судно ныряло и кидалось короткими, резкими движениями при беспорядочном волнении, и при каждом нырке мысли мои обращались к нашим бедным лошадям. Они сегодня чувствуют себя как будто недурно; но понятно, что они со временем должны терять силы. Так и хочется дать им отдохнуть хорошенько на ровном киле. Бедные, терпеливые создания! Невольно спрашиваешь себя, долго ли они сохраняют память о претерпеваемых страданиях. Животные ведь так долго помнят места и условия, в которых они терпели неприятности или повреждения. Помнят ли они только такие обстоятельства, которые производят на них глубокое впечатление страха или внезапной боли, и сглаживается ли воспоминание о длительных тяжелых переживаниях? Кто скажет? Было бы великим благодеянием природы, если бы у них изгладилась память об этих неделях медленной, но неизбежной пытки.

Собаки чувствуют себя прекрасно. Для них самое неприятное – быть постоянно мокрыми. Именно вследствие этого состояния, длившегося во все время шторма, мы едва не лишились нашего чудного Османа. Утром его нашли в крайнем истощении, только слабо вздрагивающим. Его зарыли в сено, и так он пролежал сутки, отказываясь от пищи; но он проявил изумительную выносливость своей породы тем, что уже через сутки он ожил, как ни в чем не бывало.

Около нас кружились антарктические глупыши (Petrels). Одного поймали.

Позже, около 7 часов пополудни, Эванс увидел две айсберги далеко слева; их можно было видеть только с салинга. Много раз уже видели китов, Balaenoptera Sibbaldi, – говорят, громаднейшее изо всех млекопитающих.

Пятница, 9 декабря.

Ш. 65°8′. 177°41′ з. д. Хороший ход S 4 W 109.

В 6 часов утра увидели впереди айсберги и паковые льды. Сначала мы думали, что это осколки от гор, но, проникнув дальше, мы нашли небольшие, сильно потертые льдины, толщиной не более двух-трех футов. Я было надеялся, что такого льда мы не встретим до 65° или, по меньшей мере, 66° широты. Мы порешили идти к югу и западу, насколько дозволит открытая вода, и нам это отчасти удалось.

В 4 часа дня (когда я пишу эти строки) мы все еще находимся на открытой воде и по-прежнему идем, почти не отклоняясь от курса. Прошли сквозь пять или шесть полос тонкого льда. Ни одна из них не превышала 300 ярдов в поперечнике. Миновали несколько очень красивых айсбергов, по большей части столообразной формы, высотой от 60 до 80 футов, но мне начинает казаться, что в этой части Антарктики найдется немного айсбергов большей высоты.

Два айсберга заслуживают более подробного описания. Один, к которому мы подошли очень близко с левой стороны, чтобы снять его для кинематографа, был высотой футов в 80, с плоским верхом, и как будто оторвался сравнительно недавно. Верхняя и нижняя части описываемой горы были, по-видимому, разного происхождения, как будто бывший на земле ледник был покрыт постепенным напластанием ежегодно нараставшего снега. То что я назвал «проникающими слоями голубого льда», является замечательной чертой; можно подумать, что эти слои представляют поверхности, оттаявшие под влиянием жаркого солнца и ветра и потом опять замерзшие.

Это требует исследования.

Вторая гора отличалась бесчисленными вертикальными трещинами. Они, по-видимому, шли зигзагами, ослабляя структуру горы, так что различные расселины были образованы ими под различными углами и различного вида, вследствие чего поверхность горы была очень неправильна и прорезана огромными вертикальными щелями. Можно предположить, что такая гора пришла из страны ледяных переворотов, например, из Земли Короля Эдуарда.

Мы застали плавучие льды дальше к северу, чем ожидали, и не знаем, чем это объяснить. Надеемся, что не встретим слишком плотного льда, но без большого к тому основания.

10 часов вечера. Прошли немного за весь день; но ледяные полосы встречаются все чаще, и ледяные массы по обеим сторонам появляются уже полями значительного объема. Попадается множество гор; около половины их плосковерхие; остальные – потертые и прихотливых форм.

Небо сегодня удивительное. Облака всевозможных форм, при всевозможных условиях света и тени. Солнце беспрестанно выглядывало из-за облаков, временами ярко освещая то ледяное поле, то вздымающуюся отвесной ледяной стеной гору, то клочок морской лазури. Солнечное сияние и тень весь день сменяли друг друга. Вечером очень мало зыби, и судно идет на ровном киле, спокойно; изредка только получается толчок, когда оно натолкнется на подводный лед.

Из частной переписки Р. Скотта:

«Мы весьма тщательно рассматривали все пережитое нами в прежние плавания, чтобы выбрать лучший меридиан, по которому идти к югу, и я думал, и до сих пор думаю, что все указывает на 178° западной долготы. Мы вошли в плавучие льды, приблизительно следуя этому меридиану, и в награду за нашу предусмотрительность попали в такие плохие условия, каких доселе не встречало ни одно судно, – хуже, чем я себе представлял возможным на любом другом меридиане.

Для того чтобы понять затруднительность нашего положения, нужно составить себе понятие о том, что такое плавучие льды и как мало известно об их движении.

Льды в этой части света состоят: 1) из льда, прошлой зимой образовавшегося на море у края Антарктического океана; 2) из очень громоздких старых льдин, прошлым летом вырвавшихся из бухт и проливов, но не успевших уйти на север до наступления зимы; 3) из сравнительно толстого льда, образовавшегося над морем Росса ранней прошлой зимой, и 4) из сравнительно тонкого льда, образовавшегося над некоторыми частями моря Росса в середине или к концу прошлой зимы.

Все эти ледяные покровы во все продолжение зимы, несомненно, движутся и извиваются, разрываются, напирают друг на друга, своим давлением выдвигая гряды, и тысячи ледяных гор быстро несутся через эти льды, поднимая бугры и гряды и вообще производя всякие беспорядки; тогда на таких скважинах вода зимой, конечно, замерзает опять и образует новый, более тонкий покров.

С наступлением лета северный край покрова обветривается и мякнет, и тяжелая океанская зыбь врывается в него, разбивая лед на более и более мелкие куски. Тогда вся масса движется к северу, и прибой с моря Росса накидывается на южный край ее.

Этим объясняется, почему у северных и южных пределов плавучих льдов льдины и обломки бывают сравнительно невелики, тогда как в середине бывают ледяные поля в две и три мили поперек; объясняется и то, почему они могут состоять из разного рода ледяных масс, перемешанных в хаотическом беспорядке.

Далее станет понятно, почему ледяная полоса с течением лета становится более узкой, а отдельные льдины тоньше и меньше.

Мы знаем, что там, где в начале января можно найти плотные массы, в феврале можно встретить открытое море, и вообще можно сказать, что чем позже, тем больше вероятия пройти.

Прокладывая себе путь, судно должно или ломиться через льды, расталкивать их, или обходить их, имея в виду, что нельзя толкать льдины, имеющие больше 200 или 300 ярдов в поперечнике.

Может судно пройти или нет, зависит от толщины и свойства льда, величины отдельных льдин и их плотности – столько же, сколько и от силы судна.

Положение главных составных частей льдов и плотность отдельных льдин зависят почти всецело от преобладающих ветров. Нельзя знать, какие преобладали ветры до прихода данного судна, поэтому нельзя много знать о положении и плотности льдов.

Плотность, в известных пределах, меняется день ото дня и даже час от часа; такие изменения тоже обусловливаются ветром, но не всегда непременно местным ветром, так что они являются иной раз прямо загадочными. Видишь, как льдины в данное время напирают одна на другую, а час или два спустя между ними оказывается трещина шириной в фут или больше.

Когда льдины плотно припирают друг к другу, трудно, а иногда невозможно пробить себе дорогу через них; но когда давление слабеет, множество узких трещин позволяет протиснуться зигзагом».

Трудно передать чувство облегчения при таком спокойном ходе после недавних бурных дней. Облегчение, ощущаемое лошадьми, можно только вообразить; собаки же видимо повеселели и порезвели, так же, как и люди. Плавание обещает сойти благополучно, невзирая на грозящие задержки.

 

 

Если лед погустеет, я непременно потушу топки и выжду, чтобы он раскрылся. Не думаю, чтобы он долго остался закрытым на этом меридиане. Этой ночью мы должны перейти 66-ю параллель.

Суббота, 10 декабря.

66°38′ ю. ш., 178°47′ з. д. Хорошо идем S 17 W 94.

Оставались на палубе до полуночи. Солнце только что погрузилось за южный горизонт. Зрелище было несравненное. Северное небо, роскошного розового цвета, отражалось в морской глади между льдами, горевшими огнями от цвета полированной меди до нежного розоватого; к северу и горы, и льды отливали бледно-зеленоватыми тонами, переливавшимися в темно-фиолетовые тени, а небо переходило от бледно-зеленых тонов в шафранные. Мы долго засматривались на эти чудные световые эффекты. Судно в течение ночи прорезало себе каналы, и утро застало нас почти у края открытого моря. Мы остановились, чтобы запастись водой с чистенькой торосистой льдины, и достали около 8 тонн. Ренник бросил лот; глубина 1960 морских саженей. Трубка принесла два маленьких кусочка вулканической лавы с примесью обыкновенного морского глобигеринового ила.

Уилсон [старший зоолог и глава научного персонала] застрелил нескольких глупышей. Нельсон [биолог] вертикальным неводом изловил нескольких скорлупников, добыл образчик воды, и измерил температуру на глубине 400 метров; на этой глубине вода теплее.

Около полутора часов мы шли сперва через довольно слабый паковый лед, а затем сквозь тяжелые старые льды, собравшиеся около большого айсберга. Пошли в обход. Стало легче. Хотя, по мере продвижения к югу, льдины уже не такие огромные, но толщина их увеличилась. Я заметил большие пласты сравнительно тонкого льда, очень рыхлого и хрупкого. Они похожи на те, которые встречались нам во время плавания на «Дискавери», хотя и толще.

В 3 часа мы остановились и убили четырех тюленей-крабоедов. Вечером на обед у нас была очень вкусная печенка.

Сегодня вечером попали в очень плотный лед и сомневались, стоит ли через него пробиваться. Но ясный небосвод на юге заставляет меня считать, что в этом направлении должна находиться более свободная ото льдов вода. Может быть, расстояние до нее совсем небольшое… Когда я, в 11 часов вечера, отправился вниз спать, Брюс пробивался вперед, но время от времени вынужден был останавливать судно. Я заметил, что лед теперь глаже и тоньше. Местами видны признаки сжатия, и там лед был очень тонкий.