[Переход через Атлантический океан]

В среду, в двадцать пятый день сентября 1493 года, перед восходом солнца, адмирал приказал поднять паруса, и все 17 кораблей вышли из Кадисской бухты.

Адмирал приказал направить корабли на юго-запад, к Канарским островам. В следующую среду, т. е. 2 октября, он бросил якорь у Гран-Канарии, главном из всех семи островов Канарского архипелага. Но он не пожелал остаться здесь, и поэтому в полночь велел снова поднять паруса, и в субботу, 5 октября, пришел к острову Гомере, где пробыл два дня. Эти дни он использовал для того, чтобы возможно быстрее добыть для флотилии скот, который закупали люди, посланные на берег, и сам адмирал. Приобретали же они телят, коз и овец.

И люди его, кроме того, купили восемь свиней по цене в 70 мараведи за каждую… и это были те семена, которые дали начало всем кастильским культурам, что здесь ныне имеются, а также и огурцам, дыням, лимонам, апельсинам и прочим видам овощей и фруктов. На Гомере запаслись водой, дровами и свежей провизией для всей флотилии. Здесь же адмирал вручил всем пилотам запечатанные инструкции, в которых указаны были маршруты плаванья к земле короля Гуаканагари, где в крепости, заложенной адмиралом, осталось 38 христиан.

Адмирал приказал пилотам ни при каких обстоятельствах не распечатывать инструкцию. Только в том случае, если из-за дурной погоды их корабли отстали бы от флотилии, пилоты получали право распечатать инструкцию, чтобы узнать, каким путем следует им плыть дальше. Но при любых других обстоятельствах подобное не дозволялось, потому что адмирал не желал, чтобы кто-нибудь узнал об этом пути, опасаясь, как бы не проведал о том португальский король.

В понедельник, 6 октября, адмирал приказал всей флотилии поднять паруса. Он прошел мимо острова Иерро, который расположен близ Гомеры и является самым западным среди Канарских островов. Направившись оттуда своим путем, он отклонился к югу больше, чем во время первого путешествия, когда шел открывать [новые земли]. До 24 числа того же месяца адмирал, по его предположению, прошел 450 лиг.

Однажды на корабль залетел жаворонок (golondrina), и немного спустя [небо] стало покрываться тучами и начались ливни. Адмирал предположил, что подобное изменение [погоды] могло произойти только потому, что где-то вблизи есть земля. И поэтому он приказал убрать некоторые паруса, а всем, отбывающим вахту, быть в ночную пору особенно бдительными.

 

[Открытие малых Антильских островов и Пуэрто-Рико]

В воскресенье, 3 ноября, когда рассвело, вся флотилия увидела землю. И так велика была всеобщая радость, как будто перед моряками разверзлись небеса; земля эта была островом, который адмирал назвал Доминикой, потому что открыл он его в воскресный день.

Затем справа от Доминики замечен был еще один остров, и показались во множестве и другие острова. Все возблагодарили бога и пропели «Salve Regina», затем… стал доноситься с берега аромат цветов, которым все восхищались. Люди на кораблях видели бесчисленное множество зеленых попугаев, которые летали стаями, как дрозды, в определенное время года и, как обычно, попугаи оглашали воздух громкими криками.

Полагали, что от Гомеры до Доминики за 21 день пройдено было 750 лиг или лишь немногим больше.

Казалось, что на восточном берегу Доминики не было удобной гавани, и поэтому адмирал направился к другому острову, второму по счету, которому он дал имя «Маригаланте», потому что так назывался корабль, на котором он плыл.

Адмирал высадился на берег и от имени королей Леона и Кастилии принял эти земли в формальное владение, скрепив акт подписью нотариуса.

Адмирал отправился оттуда на следующий день, в понедельник, и увидел другой большой остров, которому дал имя Гвадалупе. Корабли подошли к его берегам, и после того как была найдена удобная гавань, стали в ней на якорь.

Затем адмирал приказал отправить несколько лодок к берегу, чтобы осмотреть селеньице, которое виднелось неподалеку. Но моряки не нашли в нем никого, потому что все его обитатели бежали в лес, заметив корабли. Здесь впервые были встречены большие, словно петухи, попугаи, которые зовутся «гуакамайя».

Они многоцветные (de muchos colores), но большей частью красные, реже голубые и белые. В одном из домов нашли доску с корабля, и все дивились ей и не могли представить себе, как она попала сюда. Ее занесли на этот остров течения с Канарских островов или с того берега Эспаньолы, у которого адмирал потерял свой корабль в первом плавании.

Во вторник, в пятый день ноября, адмирал приказал направить к берегу две лодки, чтобы попытаться захватить на острове местных жителей и выведать от них, что возможно об этой земле и о людях, ее населяющих, и о том, как далеко она находится от Эспаньолы.

Адмиралу привели двух юношей, и они дали ему знаками понять, что живут не на этом острове, а на другом, который называется Борикен (Boriquе́n). Всеми способами, какие только возможны (руками, глазами и жестами, выражающими душевную горечь), они убеждали адмирала, что этот остров населен карибами (caribes), которые взяли их в плен и привезли с Борикена, чтобы, по своему обычаю, их съесть.

Вернулись другие лодки, и на них доставлены были шесть женщин, бежавших от карибов. Адмирал не поверил рассказам о жестокости карибов и, чтобы не отвращать от себя местных жителей, велел отвезти на берег четки, погремушки, зеркальца и другие вещи, предназначенные для менового торга, и вернуть увезенных жещин. Карибы набросились на них и отобрали на глазах у моряков, отчаливших от берега, все подарки, которые этим женщинам вручил адмирал.

К лодкам, которые позже были посланы за водой, эти же женщины прибежали снова, захватив с собой двух мальчиков и одного юношу, и все они умоляли христиан, чтобы их доставили на корабли. Юноша сказал, что к югу от этого острова есть много других островов и большая земля, и каждый из этих островов назвал по имени.

Адмирал спросил их, объясняясь знаками, где лежит остров Эспаньола… Они указали в ту сторону, где заходит солнце, и хотя адмирал знал по карте своего первого открытия, как пройти к Эспаньоле прямым путем, он с удовольствием выслушал их, желая знать, где находится их родная сторона.

Он хотел уже было поднять паруса, но ему сообщили, что веедор [инспектор] Диего Маркес, который был капитаном одного из кораблей флотилии, без разрешения высадился с восемью людьми, причем вел он себя весьма вызывающе. И, отправившись на берег перед рассветом, эти люди до сих пор не вернулись еще на корабли. Адмирал разгневался, и не без причины, и отправил отряд людей на поиски Диего Маркеса.

Однако, пробродив целый день, люди, высланные на поиски, никого не обнаружили в густой чаще лесов.

Адмирал решил обождать отставших в течение всего дня, опасаясь, что они могут заблудиться. Кроме того, если бы он и оставил им каравеллу, люди эти все равно не смогли бы добраться до Эспаньолы.

Адмирал снова направил на берег несколько отрядов с барабанами, надеясь, что их бой услышат люди Диего Маркеса, и приказал стрелять из эспингард. Но, затратив на поиски весь день и не обнаружив заблудившихся, они возвратились на корабли.

Для адмирала каждый час был годом, и поэтому он хотя и с великой печалью, все же готов был оставить этих людей. Но так поступить он не пожелал, чтобы не покинуть их беззащитными, опасаясь, что всех их могут убить индейцы или на них обрушится какая-нибудь другая беда. Кроме того, он не хотел подвергать риску корабль, который должен был поджидать их в том случае, если бы люди эти остались здесь.

Адмирал приказал, чтобы все корабли пополнили запасы воды и дров, и разрешил морякам, которые желали прогуляться на берегу или постирать платье, отправиться на остров. Он решил направить Алонсо де Охеду, капитана одного из кораблей, с отрядом в 40 человек, на поиски и велел Охеде по пути примечать все, что только имеется на этой земле.

 

 

Охеда сообщил адмиралу, что он нашел благовонную смолу, камедь, ладан, воск, алоэ, сандаловое дерево и другие ароматические травы и деревья. Спутники Охеды говорили, что они видели соколов, а ястребов, голубей, гусей, соловьев, цапель и галок было много повсеместно. Встретили они также куропаток и заверяли, что им пришлось, пройдя всего лишь шесть лиг, пересечь 26 рек, и во многих вода доходила до пояса… В конце концов и Охеде не удалось найти Диего Маркеса и его людей.

А вернулись люди Диего Маркеса в пятницу, 8 ноября, и поднялись на корабль. Они сказали, что заблудились в больших и густых лесах и зарослях и не смогли найти дорогу к бухте. Адмирал приказал заключить Диего Маркеса под стражу и наказать его спутников.

Адмирал высадился на берег, желая осмотреть расположенные неподалеку дома, в которых найдено было много хлопковой пряжи и сырца и прялки нового вида.

В домах были подвешены человеческие головы и корзинки с людскими костями, а сами постройки были лучше, чем те, которые он видел во время первого путешествия. В домах было больше необходимой утвари и пищи.

В воскресенье, в десятый день ноября, адмирал приказал поднять якори и поставить паруса, и вдоль берега острова Гвадалупе отправился на северо-запад на поиски Эспаньолы. И он дошел до очень высокого острова, который назван был им Монтсеррат, так как очертания его были похожи на контуры утесов этой горной цепи.

И с берегов Монтсеррата он увидел красивый остров с обрывистыми берегами, и так круто они спускались к морю, что казалось, будто подняться на них можно лишь с помощью лестниц или веревок, заброшенных сверху. Он назвал этот остров «Санта-Мария-ла-Редонда» (Св. Мария Круглая), а другому острову близ него дал он имя «Санта-Мария-Антигуа» (Св. Мария Древняя), и берега этого острова в длину тянулись на 15 или 20 лиг.

Оттуда можно было разглядеть на севере много других островов, очень высоких и поросших густым лесом. Близ берегов одного из них, названного «Сан Мартин», адмирал бросил якорь. Когда же якорь поднимали, на одной из его лап нашли, как показалось морякам, куски кораллов.

В четверг, 14 ноября, адмирал бросил якорь у другого острова, которому он дал имя «Санта-Крус» (Святой Крест). Он приказал своим людям высадиться на берег и попытаться захватить языка из числа местных жителей.

Взяты были четыре женщины и два ребенка, а на обратном пути лодка встретилась с каноэ, в котором сидели четверо индейцев и одна индианка. Видя, что убежать им не удастся, они стали сопротивляться, причем индианка дралась наравне с мужчинами. Они стреляли из луков и ранили двух христиан, и женщина с такой силой пустила свою стрелу, что она насквозь пробила щит.

Тогда христиане стремительно кинулись к каноэ, опрокинули его и схватили индейцев; один из них, плавая и не выпуская из рук лука, метал из него стрелы почти с такой же силой, как если бы он находился на земле. У одного из них был отрублен детородный орган (instrumento generativо), и христиане решили, что это сделали карибы, желая раскормить его, как каплуна, и потом съесть.

Следуя от этого острова к Эспаньоле, адмирал встретил бесконечное множество островов, расположенных на близком расстоянии друг к другу. Наибольший из них он назвал «Санта-Урсула», а всем им вместе дал имя «Одиннадцать тысяч дев». Оттуда он пришел к другому большому острову, который был назван им «Сан-Хуан-Баптиста». Выше мы говорили, что индейцы называют один остров «Борикен», и именно этот остров получил имя «Сан-Хуан Баптиста».

В одной из бухт на его западном берегу, где вся флотилия занималась рыбной ловлей и где было выловлено много разных сельдей-бешенок (sаbalos) и большое количество бычков (lizas), группа христиан высадилась и направилась к домам, сооруженным с большим искусством, хотя все они были из соломы и дерева. Эти дома выходили на площадь, откуда к морю шла гладкая дорога, которая содержалась в хорошем состоянии и была подобна улице.

Вдоль нее тянулись тростниковые плетни, сверху украшенные зеленью, как это делается в лимонных и апельсиновых садах Валенсии и Барселоны. У самого моря стоял прочный высокий и крепкий помост, на котором могло поместиться 10–12 человек. Это, должно быть, было место игрищ сеньора всего острова или данной части его.

Адмирал же говорит, что ему не удалось повидать здесь местных жителей. Вероятно, все они сбежали, как только увидели корабли.

 

[События на Эспаньоле]

В пятницу, 22 ноября, адмирал дошел до первой земли острова Эспаньолы, расположенной в северной стороне на расстоянии 15 лиг от острова Сан-Хуан. Оттуда он послал одного индейца [из числа тех, которых вез с собой из Кастилии], поручив ему внушить всем индейцам страны (а страна эта была провинция Самана) чувство приязни к христианам и поведать им о величии королей Кастилии и знатных диковинках кастильских королевств.

Индеец этот вызвался исполнить поручение адмирала с большой охотой. Но затем никаких вестей о нем адмирал не имел. Видимо, этот посланец погиб.

Адмирал проследовал дальше своим путем, и когда он дошел до мыса, которому в первом путешествии дал имя «мыс Ангела», навстречу кораблям вышли индейцы на каноэ с съестными припасами и другими вещами, желая вступить в меновый торг с христианами.

Направившись к горе Христа, адмирал послал к берегу лодку, имея в виду осмотреть устье реки, замеченной с кораблей. Здесь найдено было два мертвых тела. То были, как показалось людям адмирала, трупы старца и юноши. У старика горло было стянуто веревкой кастильской выделки, а руки и ноги были привязаны к бревну, имевшему форму креста. Но нельзя было установить, были ли мертвецы христиане или индейцы. У адмирала явилось подозрение, что все 38 христиан, или часть их, были убиты здесь.

Во вторник, 26 ноября, адмирал отправил в разные стороны гонцов, чтобы получить сведения о людях, оставленных в крепости [Навидад]. Приходили во множестве индейцы. Они вступали с христианами в беседы и держали себя свободно и без опаски, не проявляя ни малейшего страха. Приобретая куртки или рубахи, они называли эти предметы по-кастильски, давая понять, что им известно, как зовутся эти вещи на языке христиан. И эти слова и поведение индейцев несколько успокоили адмирала, и он пришел к заключению, что оставленные в крепости люди не были убиты индейцами.

В среду 27 ноября он вошел в бухту Навидад и бросил в ней якорь.

Около полуночи прибыло одно каноэ, переполненное индейцами. Каноэ подплыло к адмиральскому кораблю, и люди, которые сидели в нем, вызвали адмирала, громко повторяя по-кастильски его титул. Индейцев пригласили подняться на берег корабля, но все они оставались в каноэ до тех пор, пока сам адмирал не вышел на палубу. Тогда двое из них вступили на корабль и с великими церемониями передали адмиралу от имени короля Гуаканагари несколько золотых масок.

Адмирал спросил их о христианах, так как страдал, не зная ничего о судьбе оставленных здесь людей; и индейцы ответили ему, что некоторые из христиан умерли от болезней, другие же отправились со своими женами (и при этом со многими женами) в глубь страны.

 

 

Адмирал понял, и понял ясно, что все христиане были перебиты, но на этот раз скрыл свои опасения и отпустил индейцев, дав им бронзовые чашки (их было у него всегда много в запасе) и другие безделушки, желая задобрить Гуаканагари. Этим же индейцам в ту же ночь он вручил и иные вещи, и полученные подарки чрезвычайно обрадовали их.

В четверг, 28 ноября, вечером, адмирал со всем своим флотом вошел внутрь бухты Навидад и обнаружил, что селение целиком сожжено. Вблизи в течение всего дня индейцы не появлялись.

На следующий день утром адмирал вышел на берег и был весьма опечален и удручен, видя, что крепость сожжена и нет здесь тех, которых он оставил в этом месте. Найдены были некоторые вещи, принадлежавшие христианам, – обломки разбитых сундуков, куски материи и покрывал, которые зовутся «арамбель» и которыми крестьяне застилают столы.

Не приметив ни одного человека, у которого можно было бы расспросить что-либо о христианах, адмирал взял несколько лодок и направился вверх по течению реки, впадавшей в море поблизости. Он распорядился очистить колодец, расположенный близ крепости, желая узнать, не спрятали ли в нем христиане золото. Но в колодце этом ничего не было найдено.

На берегах реки адмирал также не встретил никого, кто мог бы ему сообщить о судьбе оставленных в крепости людей. Однако обнаружены были здесь следы – лоскутья одежды христиан.

Неподалеку от крепости найдено было семь или восемь зарытых в землю тел, и тут же поблизости обнаружено было еще три трупа. Судя по тому, что мертвецы были одеты, следовало признать их христианами. Погибли же они, видимо, с месяц назад или немногим больше.

Следуя далее в поисках следов и примет, которые дали бы возможность узнать о том, что произошло здесь, адмирал встретил брата короля Гуаканагари, которого сопровождало несколько индейцев; индейцы эти немного понимали наш язык и по именам называли всех оставленных в крепости христиан. С помощью индейцев, привезенных из Кастилии, они рассказали адмиралу о бедах, которые постигли этих христиан.

Они сообщили, что, как только адмирал покинул крепость, среди христиан начались раздоры, которые привели к дракам и поножовщине. Каждый из них стремился захватить как можно больше жен и приобрести побольше золота, и отделялись они друга от друга.

Перо Гутьерес и Эсковедо убили некоего Хакоме, а затем с другими десятью христианами, взяв с собой жен, ушли в земли одного сеньора, имя которого было Каонабо. Сеньор же этот владел золотыми рудниками. Каонабо убил всех этих людей, а было их 10 или 14.

Далее, сказали индейцы, спустя много дней, явился Каонабо в крепость в сопровождении большого войска. В то время оставались в Навидаде только Диего де Арана, капитан, и пятеро христиан, которые не желали с ним вместе охранять крепость. Все же остальные рассеялись по острову, Каонабо напал на крепость ночью, поджег ее стены и дома, где жили христиане. К счастью, последних в ту пору не было в крепости. Но, убегая от индейцев, все они погибли. Король Гуаканагари, желая защитить христиан, вышел на бой с Каонабо и был тяжело ранен. От раны он не излечился до сих пор.

Рассказ этот совпал с сообщениями, которые принесли другие христиане, посланные адмиралом в иные места, чтобы дознаться о судьбе 39 оставленных в крепости людей. Эти христиане дошли до главного селения Гуаканагари и там узнали, что король болен и страдает от ран, нанесенных ему в битве с Каонабо. По этой причине Гуаканагари отказался встретиться с адмиралом и дать ему отчет во всем, что произошло после того, как адмирал отправился в Кастилию.

Гуаканагари сообщил, что христиане погибли потому, что как только адмирал покинул их, они стали ссориться между собой. У них возникли нелады, и эти люди принялись отбирать жен у их мужей, и каждый из них отправлялся добывать золото сам и только для себя. Группа бискайцев соединилась против всех остальных христиан, а затем все они рассеялись по стране и там за свои провинности и дурные поступки были убиты.

Гуаканагари через посетивших его христиан просил адмирала прийти к нему. Он заявил, что не может выйти из своего дома из-за уже упомянутого недуга.

Адмирал отправился к Гуаканагари. Последний с печальной миной рассказал адмиралу все, о чем уже сообщалось выше, показывая при этом свои раны и раны его людей, полученные при защите крепости. И было несомненно, что эти раны нанесены им были индейским оружием, камнями, кидаемыми из пращей, и дротиками с наконечниками из рыбьих костей.

По окончании беседы Гуаканагари подарил адмиралу четки из 800 мелких камней, высоко ценимых индейцами (они называют эти камни «сиба») и другие, золотые, четки, в которых было 100 бусинок, золотой венец и три тыквины, называемые здесь «ибуера», наполненные золотыми зернами. Золота же в этих тыквинках было более чем на 4 марки, т. е. на 200 золотых кастельяно или песо.

Адмирал дал Гуаканагари много всевозможных кастильских изделий: стеклянные четки, ножи, ножницы, иглы, погремушки, булавки, зеркальца. Все эти подарки стоили не более четырех-пяти реалов, но Гуаканагари казалось, что он стал теперь очень богатым.

Гуаканагари пожелал сопровождать адмирала до того места, где был разбит у христиан лагерь. В честь Гуаканагари устроено было большое празднество. Король восхищен был при виде лошадей, и его привело в изумление искусство верховой езды.

Адмирал узнал, что один из 38 оставленных в крепости людей поносил в присутствии индейцев и самого Гуаканагари святую веру.

Адмирал считал необходимым наставить в вере Гуаканагари; он заставил Гуаканагари надеть на шею серебряный образок богоматери, каковой тот раньше не желал принимать.

Далее адмирал говорит, что отец Буйль и все прочие желали захватить Гуаканагари в полон. Но адмирал не хотел поступать таким образом, считая, что, поскольку христиане, оставленные в крепости, уже мертвы, захват короля Гуаканагари все равно не позволит ни воскресить покойников, ни препроводить их в рай, если только они не попали туда прежде.

И, кроме того, адмирал полагал, что Гуаканагари, как это ведется и в христианских странах, связан родственными узами с другими индейскими королями, которые будут оскорблены пленением своего родича. А между тем короли Кастилии немало понесли издержек, направив сюда людей для заселения земель, а война, в случае если она разразится, помешает основать в этой стране город.

А главное, захват Гуаканагари чрезвычайно воспрепятствовал бы распространению христианской веры и обращению в нее индейцев, – тогда как именно в этом заключалась суть предприятия, ради которого короли послали сюда людей.

Если же все то, что говорил Гуаканагари оказалось бы правдой, взятие его в плен явилось бы величайшей несправедливостью и внушило бы индейцам чувство ненависти и злобы к христианам, а сам адмирал слыл бы тогда в глазах местных жителей неблагодарным человеком, отплатившим злом за радушный прием, который Гуаканагари оказал ему в первом путешествии, и за выступление этого короля в защиту христиан, предпринятое им с риском для жизни, как о том свидетельствовали его раны.

И, наконец, необходимо было, по мнению адмирала, сперва заселить землю, только тогда, когда это свершилось бы и сооружение крепости было бы закончено, явилась бы возможность наказать виновных, в случае если правда откроется.

Адмирал видя, что в провинции Марьен земли низкие и нет в ней строительного камня и других материалов для возведения зданий, решил отправиться в поисках места, подходящего для основания поселения, далее вдоль берега на восток, хотя в этой округе воды были хороши и гавани удобны.

Приняв это решение, он вышел в путь со всем своим флотом в субботу, 7 декабря, из бухты Навидад и в тот же вечер стал на якорь у группы островков, расположенных близ горы Христа.

На следующий день, в воскресенье, адмирал поднялся на гору и с ее высоты обозревал земли, желая выбрать место для основания поселения. Но он намеревался отправиться отсюда к Серебряной горе, так как полагал, что эта область находится неподалеку от провинции Сибао. А судя по тому, что он узнал во время первого путешествия, в тех местах расположены были богатые золотые рудники, а самую провинцию Сибао он считал страной Сипанго.

Ветры с тех пор, как он вышел из бухты Горы Христа, были противные, и в течение многих дней пришлось трудиться в поте лица, причем вся флотилия ввергнута была в печаль и смуту. Люди и лошади устали чрезвычайно. По этой причине адмирал не мог выйти из бухты Благодати. При этом он находился всего лишь в пяти или шести лигах от Серебряной бухты (сам адмирал полагал, что находится от нее на расстоянии 11 лиг).

Бухта эта, по словам адмирала, исключительная (singularissima), и он поселился бы на ее берегах, если бы знал, что в нее впадает достаточно значительная река или что на берегах ее имеются источники и есть хорошие земли. В конце концов адмирал вынужден был возвратиться назад – туда, где на расстоянии трех лиг от этой бухты в море впадала большая река и имелась хорошая, хотя и открытая северо-западным ветрам, бухта. Там, у одного индейского селения, решил он высадиться на берег.

Он обнаружил выше по течению реки прелестнейшую долину и нашел, что воды этой реки легко можно отвести в оросительные каналы, которые в будущем могли быть проведены на территории поселения, и использовать для водяной мельницы и для различных приспособлений, необходимых при строительстве зданий.

Взвесив все это, адмирал решил «во имя святой Троицы» основать здесь поселение. И приказал он тотчас же высадиться на берег всем людям, а они были очень утомлены и измучены (точно так же, как и лошади), и выгрузить снаряжение и все прочие вещи.

Все выгруженное на берег он распорядился перенести на площадку, которая находилась близ скалы, вполне пригодной для постройки на ее склонах крепости. На этом месте он приступил к постройке селения или поселка (pueblo о́ villa), первого на землях Индии; и пожелал он, чтобы это селение названо было Изабеллой, в честь королевы доньи Изабеллы, а ее адмирал особенно чтил и желал угодить ей и служить, как никому в целом свете.

После того как заложен был городок, адмирал премного возблагодарил бога за удобное для поселения место, которое нашел в этой округе.

Все постройки возводились с величайшей быстротой, и прежде всего адмирал приложил немало стараний, чтобы соорудить склад для снаряжения и различных припасов флотилии, церковь и госпиталь, а также укрепленный дом для него самого.

И было сделано все, что только оказалось возможным. Адмирал, распределяя участки для постройки (solares), наметил места улиц и площади и отвел места для заселения именитым особам, распорядившись, чтобы каждый строил дома так, как лучше ему покажется. Общественные здания строились из камня, прочие же из дерева и соломы и из иных материалов, сообразно возможностям.

Подобно многим своим спутникам, адмирал не избежал недуга, свалившего его в постель.

В то время как адмирал вел работы по постройке города Изабеллы (при этом он старался не терять времени и не расходовать впустую материалы), он получил некоторые новые сведения о землях острова и, в частности, о своем вожделенном Сипанго (Сибао). Эти сведения принесли ему индейцы, что жили неподалеку от Изабеллы. Они утверждали, что Сибао находится поблизости от этих мест. И адмирал решил отправить туда разведчиков (descubridores), которые дознались бы, где имеется то, к чему так настойчиво стремились все, т. е. золотые рудники, и для этой цели он выбрал Алонсо де Охеду.

Пока Охеда выполнял это поручение, адмирал намеревался отправить, не теряя времени, корабли в Кастилию. Для отправки намечены были 12 кораблей; 5 кораблей – два крупных судна и три каравеллы – решено было оставить. Эти корабли адмирал выбрал из всей флотилии в 17 судов для различных нужд, которые могли бы иметь место в будущем, а также для совершения новых открытий, о чем ниже будет сказано.

Спустя немного дней Алонсо де Охеда возвратился и представил адмиралу отчет. Охеда отмечал, что в течение первых двух дней пути он испытал немало трудностей, продвигаясь через безлюдную местность. Но, спустившись к берегам одной бухты, он нашел там много селений, которые встречались ему на каждом шагу.

Сеньоры этих селений и местные жители встречали [пришельцев] как ангелов; индейцы выходили им навстречу, предоставляли помещения и угощали так, словно пришельцы были их братьями. Охеда продолжал свой путь и через пять-шесть дней прибыл в провинцию Сибао. Местные жители, которые встречались на берегах окрестных бухт, и индейцы, которых Охеда использовал в качестве проводников, в присутствии Охеды и христиан отобрали многочисленные пробы золота, достаточные, чтобы удостовериться и убедиться в том, что здесь есть много этого металла.

Новость эта обрадовала всех, но особое удовольствие она доставила адмиралу. Он решил после отправки кораблей в Кастилию выйти в поход на осмотр упомянутой провинции Сибао, чтобы все люди увидели своими глазами [золото]. В этом случае они могли бы, подобно святому Фоме, уверовать и воочию убедиться во всем.

Составив подробный отчет для католических королей о стране и о том состоянии, в котором она находилась, и о месте, избранном для поселения, приготовив для отправки в Кастилию пробы золота, данные Гуаканагари и Охедой, и поставив королей в известность обо всем, что он считал необходимым, адмирал отправил 12 кораблей. Капитаном флотилии он назначил Антонио де Торреса, брата кормилицы (ауа) принца дона Хуана, и ему он вручил золото и депеши (despachos). Корабли пустились в обратный путь 2 февраля 1494 года.

Некоторые утверждали, будто адмирал отправил в Кастилию с этой флотилией одного капитана по имени Горвалан. Но это неверно, и все изложенное в таком виде, как о том выше говорилось, соответствует тексту письма, отправленного адмиралом королям: письмо это, писанное его рукой, я видел, и оно находится в моем распоряжении.

Когда корабли отплыли в Испанию, адмирал решил отправиться на осмотр страны; состояние здоровья его к тому времени улучшилось. Особенно желал он посетить провинцию Сибао.

В те дни, когда он был болен, некоторые недовольные люди, занятые на работах [в Изабелле], задумали похитить или захватить силой пять оставшихся кораблей или часть из них, желая возвратиться в Испанию. Говорят, что подстрекал их Берналь де Писа, альгвасил королевского двора, которому короли оказали милость, назначив его контадором острова [Эспаньолы].

Ввиду этого адмирал, стремясь к тому, чтобы мятеж не разразился, арестовал Берналя де Пису и приказал заключить его на одном из кораблей, чтобы затем отправить в Кастилию на суд. Всех прочих [мятежников] он велел наказать. В связи с этим он приказал с четырех кораблей перенести все снаряжение, артиллерию (artilleria) и необходимые для мореплавания приспособления на флагманский (nao capitana) корабль, и на нем оставил людей, заслуживающих доверия. У Берналя де Писы нашли в толстой палке донос на адмирала.

Адмирал оставил надежную охрану на флагманском корабле и поручил управление [поселением] своему брату, дону Диего, и особам, которые должны были оказывать ему помощь и давать советы. Для себя же адмирал отобрал наиболее сильных и здоровых людей, пеших и конных, а также строителей, каменщиков и плотников и иных мастеров со всем инструментом и орудиями, необходимыми как при добыче золота, так и при постройке укрепленных мест, где бы христиане могли быть в безопасности в случае, если бы у индейцев явились дурные намерения, и вышел в путь из городка Изабеллы. С ним были христиане и индейцы из селения, расположенного неподалеку от Изабеллы. Совершилось же это 12 марта 1494 года.

Адмирал, желая повергнуть в страх страну и показать индейцам, что христиане достаточно могущественны, чтобы защитить себя и принести ущерб тем, кто на них нападет, распорядился выйти в путь в боевом порядке, с распущенными знаменами, под звуки труб и дать салют из эспингард. Все это привело в величайшее изумление индейцев. И это адмирал повторял при входе и при выходе из селений, встречавшихся ему на пути.

За первый день прошли три лиги и остановились на ночлег на одном довольно унылом перевале. Местность там была пустынная. А так как индейские дороги не шире наших вьючных троп (ведь у местных жителей нет ни ездовых животных, ни экипажей и узость дорог не препятствует поэтому движению по ним), он отдал распоряжение группе людей, в которой были идальго и трудовой народ, следовать на два добрых выстрела из бальесты вперед вверх по склону хребта и лопатами и заступами расширять путь, срубая и выкорчевывая деревья. По этой причине он назвал перевал Идальгос.

 

 

На следующий день, в четверг 13 марта, поднявшись на перевал Идальгос, увидели обширную долину, длиной в 80 лиг и шириной от одного до другого края в 20 или 30 лиг. Была эта долина так зелена, светла, ярка и прекрасна, что тому, кто видел ее, казалось, что перед ним один из уголков рая; и все преисполнились несказанным восторгом и великой радостью.

Адмирал, восхвалив бога, назвал эту долину «Вега-Реаль (Vega Real) – королевской плодородной долиной, а затем весь отряд стал спускаться с горы, и спуск занял гораздо больше времени, чем подъем, хотя при этом люди радовались от всей души. Вступив в долину, прошли чудеснейшими полями пять лиг: такова была ширина этой долины в этом месте. Миновали много селений, и жители встречали христиан как пришельцев с неба.

А затем дошли до большой и прелестной реки, которая была не менее полноводна, чем Эбро в Тортосе или Гвадалквивир в Кантильяне. Реке этой, которую, индейцы называли Яки, адмирал дал имя Тростниковой (Rio de Cañas). На берегах ее, радостные и довольные, путники переночевали. Они с наслаждением купались в ее водах и с удовольствием любовались этой счастливой и прелестной землей, где воздух так нежен, особенно в это время года, т. е. в марте.

Когда отряд проходил через селения, индейцы, взятые в Изабелле, входили в дома и брали все, что им нравилось, и это радовало хозяев; так что казалось, будто все было здесь достоянием всех. А жители селений, куда входили христиане, брали у них все, что им приходилось по вкусу, полагая, что такой обычай свойственен нам, кастильцам.

На следующий день, 14 марта, отряд перешел реку Яки. На каноэ и плотах перевезены были люди и имущество, лошади же переправились через реку вброд, хотя и было там глубоко, но не настолько, чтобы им приходилось переправляться вплавь (лишь при выходе из воды у самого берега были глубокие места). В полутора лигах от переправы отряд встретил другую большую реку, которую адмирал назвал Золотой (Rio del Оrо), так как в ней было найдено при переправе несколько зерен золота.

После того как с немалыми трудностями переправились через реку, вступили в большое селение, из которого большинство жителей бежало в окрестные горы, как о том узнали христиане. Часть жителей осталась в селении. Индейцы, задержавшиеся в селении, укрылись в домах и по простоте душевной загородили двери тростником, полагая, что эти заграждения столь же надежны, как запоры крепостных стен.

Они думали, что, увидев эти тростниковые заграждения, христиане решат, что хозяева не желают, чтобы в дома их входили посторонние лица, и не захотят поэтому войти в жилища. Адмирал приказал, чтобы никто не смел заходить в дома индейцев, и успокоил, насколько это возможно, оставшихся в селении жителей, потерявших голову от страха.

Мало-помалу они стали выходить из домов, чтобы поглядеть на христиан.

Адмирал вышел из этого селения и достиг берегов другой прекрасной реки, столь зеленых, что эту реку он назвал «Зеленой» (Rio Verde).

В русле реки и на ее берегах попадались округлые, или почти округлые, камни, подобные булыжнику, которые ярко блестели. Здесь отряд расположился на ночлег.

На следующий день, в субботу 15 марта, адмирал вступил в большое селение, и там все местные жители, за исключением отсутствующих, заперлись в домах, приперев палками двери, чтобы никто не вошел к ним, как это уже имело место в тех селениях, что встречались на пути раньше.

Вечером отряд достиг перевала, названного адмиралом «Проходом Сибао» (Puerto de Cibao), так как по ту сторону его начиналась провинция Сибао. Тут пришлось заночевать, потому что все люди очень устали. Место это было расположено в 11 лигах от спуска с высот перевала, который адмирал назвал в память трудного подъема перевалом Идальгос.

Прежде чем начать подъем этим перевалом, адмирал отправил людей прокладывать дорогу, распорядившись подготовить ее наилучшим образом с тем, чтобы могли пройти лошади. Отсюда он отправил часть вьючных животных в Изабеллу за провиантом. Людей нельзя было прокормить в пути за счет местных припасов, поэтому израсходовано было много хлеба и вина, т. е. главных видов довольствия, и явилась необходимость в пополнении взятых на дорогу запасов.

В воскресенье, 16 марта, вступили в страну Сибао, где земли тощие и гористые. Горы здесь были бесплодные, усеянные большими и малыми камнями. На холмах, не покрывая их сплошь, росла низкая трава.

В некоторых местах, правда, травы были более густые. Везде в этой провинции были бесчисленные реки и ручьи, и повсюду в них найдено было золото. Адмирал говорит, что провинция эта была величиной с Португалию. В каждом ручье, который попадался на пути, находили мелкие зерна золота.

Так как прошло немного времени с тех пор, как здесь побывал Алонсо де Охеда, посланный в эти места адмиралом, индейцы были уже подготовлены к приходу христиан и знали, что к ним явится сам «гуамикина» христиан (гуамикина на их языке означает большой сеньор).

Поэтому во всех селениях, которые проходил отряд, жители с большой радостью выходили навстречу адмиралу и христианам и приносили в дар пищу и все, что только у них имелось, в частности, золото в зернах; оно было собрано уже после того, как они получили сведения о том, что именно этот металл был причиной прихода христиан. В этот день адмирал находился на расстоянии 18 лиг от Изабеллы. Он нашел здесь, как о том он пишет в письме к королям, много золотых рудников, медь, ляпис-лазурь, янтарь (àmbar) и некоторые виды пряностей.

Так как по мере продвижения в глубь Сибао земли становятся все более и более труднопроходимыми, особенно для лошадей, решено было… построить в том месте, где находился адмирал, укрепление с тем, чтобы христиане могли получить здесь убежище и управлять этой страной золота. Адмирал выбрал отраднейшее место и велел соорудить из дерева и глины добрую крепость, которой он дал имя твердыни Св. Фомы.

Адмирала и его спутников чрезвычайно удивила одна находка; когда отрывали яму для фундамента (а грунт был твердый и местами приходилось дробить камень), люди обнаружили на глубине одного эстадо несколько сплетенных из соломы гнезд; и казалось, что заложены они совсем недавно. В гнездах этих найдены были три или четыре камня, круглых, словно апельсины, как бы специально обработанные наподобие ядер от ломбард.

В качестве капитана и альгвасила этой крепости адмирал оставил арагонского рыцаря дона Педро Маргарита – особу, всеми уважаемую. Ему он дал 52 человека. Впоследствии адмирал послал ему новые партии воинов и мастеров, так что гарнизон крепости доведен был до 300 человек с тем, чтобы ее можно было быстрее достроить и успешно защищать.

Оставив [Маргариту] инструкцию и отдав необходимые распоряжения, адмирал отправился в обратный путь, в Изабеллу, намереваясь возможно скорее выйти в путь для свершения дальнейших открытий.

И 21 марта, в пятницу, он отправился в дорогу и по пути встретил караван с продовольствием и разными припасами, который шел из Изабеллы; адмирал направил его в крепость.

Так как река разлилась из-за обильных дождей в горах, адмирал вынужден был задерживаться в индейских селениях дольше, чем он того желал, и его люди стали питаться «касаби», или хлебом из ахе, и другими местными припасами, которые индейцы весьма охотно приносили христианам. Адмирал велел давать индейцам взамен четки и другие малоценные безделушки, которые он взял с собой, отправляясь в Сибао.

В субботу 29 марта адмирал прибыл в Изабеллу, где застал людей в состоянии сильного утомления. Многие умерли, немало людей хворало, а те, которые были здоровы, ослабели от недоедания и опасались, что их постигнет еще более тяжкая участь. Тягостно и плачевно было их состояние; и скорбь и сострадание являлись при виде крайней нужды и мук, которые испытывало большинство жителей Изабеллы.

Увеличивалось число больных и умерших по мере того, как все более и более сокращались рационы и пища становилась скуднее. А запасы провианта уменьшались с каждым днем. К тому же еще при высадке было обнаружено, что много съестных припасов испорчено и сгнило.

Адмирал считал, что виновны в этом были капитаны кораблей, и в их небрежности видел главную причину зла. Те же продукты, которые остались, сохранились в целости, не теряя влаги, благодаря тому, что на Эспаньоле жара была меньше, чем в Кастилии.

 

 

Так как сухари кончились, муки не было и оставалось только одно зерно, адмирал велел построить плотину на большой реке Изабелле, с тем чтобы поставить на ней водяную мельницу, но на добрую лигу в окружности нельзя было найти подходящего для этой цели места.

Большая часть рабочих людей и мастеров была больна, голодна и истомлена, и они мало что могли сделать, не имея сил. Поэтому было необходимо, чтобы этим людям оказали помощь идальго и дворцовые слуги (hidalgos у gente del palacio о́ de capa prieta).

Впрочем, и они страдали от голода и лишений. И для тех, и для других труды при отсутствии пищи равносильны были смерти, и адмиралу пришлось применять власть и тяжко наказывать за ослушание и простых и благородных людей, чтобы могли осуществляться всевозможные общественные работы…

Из крепости Св. Фомы прибыл гонец, посланный капитаном Педро Маргаритой. Он сообщил адмиралу, что все местные индейцы бежали, покинув свои селения, и что сеньор некоей провинции, которого звали Каонабо, готовится к походу на крепость и намерен истребить засевших в ней христиан.

Получив эти вести, адмирал решил отправить в крепость Св. Фомы 60 наиболее здоровых людей и караван со снаряжением и оружием. 25 человек из числа отправляемых он предназначал для охраны каравана, остальные же люди должны были пополнить гарнизон крепости и по пути привести в порядок дорогу для каравана, – очень уж трудна она была, в особенности вначале.

С этим отрядом адмирал решил отправить также всех людей, не страдающих от болезней и могущих ходить, причем в путь должны были выйти даже те, которые были и не вполне здоровы. В Изабелле он задержал только мастеров-ремесленников.

Во главе этой партии адмирал поставил Алонсо де Охеду, поручив ему доставить всех людей в крепость Св. Фомы и передать их упомянутому Педро Маргариту. Последнему же он приказал выйти в поход с новым подкреплением в глубь страны и опустошить все земли, чтобы показать индейцам, как сильны христиане, внушить им страх и положить начало их обучению искусству повиновения.

Этот поход надлежало главным образом совершить в Вега Реаль, где, по словам адмирала, жило неисчислимое множество людей и имелось немало королей и сеньоров. Кроме того, на пути следования христиане питались бы местными припасами. Все доставленное из Кастилии было уже съедено. Алькальдом крепости Св. Фомы должен был оставаться Охеда.

В среду 9 апреля 1494 года Алонсо де Охеда с отрядом, численность которого превосходила 400 человек, вышел в поход и, переправившись на другой берег реки, которой адмирал дал имя Золотой, захватил касика и сеньора селения, что лежало в этих местах, а также брата и племянника этого касика. Как пленников, в цепях и оковах, отослал их Охеда в Изабеллу адмиралу. Более того, Охеда приказал схватить одного вассала упомянутого касика и отрубить ему уши, причем все это было проделано посреди селения.

Адмирал говорит, что подобное [наказание] совершено было вот почему: когда трое христиан отправились в путь из крепости к Изабелле, касик, о котором идет речь, дал им пять индейцев. Эти индейцы должны были перенести вброд одежду христиан, но посреди реки они покинули их и возвратились с платьем в свое селение. Касик же не покарал этих индейцев и забрал себе одежды христиан.

Было на том же берегу реки другое селение. И местный касик и сеньор, узнав, что сосед его взят в плен и отправлен в Изабеллу со своими родичами – братом и племянником, пожелал отправиться с ними к адмиралу, чтобы упросить его не делать пленникам зла и заверить, что люди эти совершили немало добрых дел, когда их впервые посетил Охеда, и в то время, когда пребывал в этой местности адмирал. Он надеялся, что адмирал внемлет его просьбам.

Когда пленники, а с ними и этот касик, прибыли в Изабеллу, адмирал велел отвести пленных на площадь селения, с тем, чтобы им после оглашения приговора отрубили головы. Касик, который явился просить за своих земляков, видя, что ведут на смерть сеньора, его соседа, который, быть может, был его отцом, братом или родственником, обливаясь слезами, стал умолять адмирала не учинять казни, знаками заверяя (насколько можно было то понять), что никогда больше осужденные не будут совершать проступков во вред христианам.

Уступая его мольбам, адмирал сохранил пленникам жизнь.

В то время, когда все это происходило, прискакал из крепости Св. Фомы всадник и сообщил, что, когда пятеро христиан проходили через селение пленного касика, они были внезапно окружены его вассалами, которые намеревались убить всех пятерых пришельцев. Но всадник этот рассеял индейцев, обратил в бегство толпу, в которой насчитывалось более 400 человек и, преследуя беглецов, убил нескольких.

Адмирал, желая навести порядок в управлении Эспаньолой и в делах, касающихся индейцев, чтобы покорить их, учредил совет, в который вошли наиболее, по его мнению, разумные и авторитетные лица. Председателем этого совета он назначил своего брата Диего, а членами были уже упомянутый отец Буйль, который, как говорят, имел полномочия от папы и был его легатом, главный альгвасил Перо Эрнандес Коронель, рехидор города Баэсы Алонсо Санчес де Карвахаль и мадридский рыцарь, клиент королевского двора Хуан де Лухан. Этим пяти особам адмирал вручил управление Эспаньолой, а Педро Маргариту велел он со всем его отрядом в 400 человек выйти в поход и покорить весь остров. При этом и членам совета, и Педро Маргариту он вручил свои инструкции. Инструкции же эти, как о том говорит адмирал, составил он, имея в виду служение богу и интересы их высочеств.

Сам адмирал с одним большим кораблем и двумя каравеллами (все эти суда были хорошо снаряжены) отплыл в четверг 24 апреля того же 1494 года в послеобеденный час на запад, оставив в бухте селения Изабеллы два корабля для местных нужд. Вечером он прибыл в бухту у горы Христа и стал на якорь.

На следующий день адмирал вошел в бухту Навидад, где оставил когда-то на земле короля Гуаканагари 38 христиан. Гуаканагари, опасаясь, что адмирал явился сюда, желая наказать его за умерщвление христиан (в чем, как это говорилось уже выше, он не был повинен), скрылся. При этом индейцы, прибывшие на своих каноэ к кораблям, в ответ на расспросы адмирала, утаивая истину, заявили, будто Гуаканагари отправился в какой-то поход и скоро вернется обратно.

В конце концов адмирал, не желая больше ждать, приказал поднять паруса и в субботу отправился к острову Тортуга. Он прошел 6 лиг при затишье и сильном волнении на море, шедшем с востока. Течения же, напротив, шли с запада. Поэтому всю ночь адмирал провел в тяжких трудах.

В воскресенье при противном ветре, вероятно, северо-западном, и течениях, что шли от носа, следуя с запада (que venian рог la proa del ocсidente), адмирал вынужден был стать на якорь за рекой, названной им в первом путешествии Гвадалквивиром.

 

[Открытие Ямайки и Южной Кубы]

Адмирал пересек залив между Кубой и Эспаньолой, шириной как раз 18 лиг от мыса до мыса и от края до края, и поплыл вдоль южного берега острова Кубы. Он обнаружил обширный залив, который назвал Большой гаванью (Puerto Grande). Вход в него был очень глубок, а ширина доходила до 150 шагов.

Здесь он стал на якорь, и сюда прибыли на своих каноэ индейцы, которые привезли много рыбы и кроликов из той породы, что мы называем «гуаминикинахе».

1 мая, в воскресенье, адмирал поднял паруса и отправился дальше, следуя вдоль берега. Ежечасно открывались перед ним чудеснейшие бухты и высокие горы и реки, впадающие в море. А так как шел он совсем близко от берега, приходили к кораблям на каноэ индейцы без числа.

Они думали, что явились пришельцы с неба, и приносили им свой хлеб – «касаби», воду, рыбу и все, чем они располагали. Все это индейцы предлагали христианам с великим радушием, ничего не требуя от них взамен, как будто полагали, что каждая принесенная в дар вещь спасет их душу. Но адмирал велел за все это платить, давая индейцам стеклянные четки, погремушки и другие безделушки. Они же оставались в полнейшем восторге, получая все это и думая, что уносят с собой небесные дары.

Так как индейцы, которых вез с собой адмирал, все время обращали его внимание на то, что неподалеку лежит остров Ямайка, где есть много золота, и указывали, в каком направлении находится этот остров, он решил отклониться к юго-востоку, чтобы затем пройти на юг.

В субботу, 3 мая, и на следующий день, в воскресенье, адмирал увидел берега Ямайки, а в понедельник подошел к острову и бросил якорь, но не в бухте, а в открытом море. Он говорит, что с того момента, как увидел этот остров, он показался ему самой прекрасной и благодатной землей из всех, что до сих пор были открыты. К кораблям приходило несчетное число больших и малых каноэ.

В понедельник адмирал принялся за поиски надежной гавани. Для этого он отправил в устья рек лодки, чтобы промерить дно.

Навстречу лодкам вышло множество каноэ с вооруженными людьми, готовыми защищать свою землю. Моряки, бывшие в лодках, видя, что индейцы бросаются из каноэ и плывут в их сторону, желая воспрепятствовать высадке, решили вернуться на корабли.

Затем адмирал подошел к гавани, названной им «Хорошей» (Puerto Bueno). Там индейцы также попытались помешать лодкам войти в бухту. Понимая, что если христиане проявят страх перед индейцами, последние станут еще более дерзкими, адмирал решил дать им урок и приказал выстрелить из бальест.

После того как шесть или семь индейцев было ранено, они сочли за благо прекратить сопротивление, и к кораблям из ближней округи явилось огромное число каноэ с индейцами, причем на этот раз они были покорны и тихи. Индейцы привезли съестные припасы и все прочее, чем они владели, и охотно давали привезенное с собой христианам за любую вещь, какая им только ни предлагалась.

В этой гавани адмирал устранил течь, открывшуюся в килевой части одного из кораблей. Бухта, в которой он бросил якорь, имела форму подковы. Острову [Ямайке] адмирал дал имя Сантьяго.

В пятницу, 9 мая, он вышел из бухты и отправился вдоль берега Ямайки далее на запад. Шел он так близко от берега, что многие каноэ следовали рядом с кораблями, и индейцы мирно и радостно вели с христианами меновой торг.

И так как дули противные ветры, адмирал не мог продвигаться вдоль берега острова и решил возвратиться к Кубе.

13 мая, во вторник, он направился к Кубе, намереваясь пройти вдоль берега 500 или 600 лиг, чтобы убедиться, была ли это страна материком или островом.

В день отплытия явился один юноша-индеец на корабль и знаками объяснил, что он желает отправиться с христианами. Вслед за ним пришли его многочисленные родичи и братья, умоляя его не уходить с христианами. Но им не удалось убедить юношу, хотя эти люди пролили немало слез, уговаривая его остаться. Он же, чтобы не видели его слез, удалился в укромное место и в конце концов остался на корабле. Его родственники покинули корабль опечаленные и безутешные.

Итак, покинув со всеми кораблями Ямайку, адмирал достиг на острове Кубе одного мыса, который он назвал мысом Креста (Cabo de Cruz), в среду, 14 мая. В то время как он шел вдоль берега, лил сильный дождь с громом и молнией. Море было мелкое, и на каждом шагу кораблям грозила опасность нарваться на мель.

Ливень, а также мели – опасности, обрушившиеся на адмирала одновременно, ставили его в тяжелое положение, и в трудах и заботах боролся он с ними. Ведь средства, применяемые для борьбы с каждым этим злом, взаимно исключают друг друга, и поэтому, когда они одновременно одолевают корабль, спасти его можно только чудом. Происходит же так потому, что при столь неудержимых ливнях, какие бывают в этой стороне, следует для устранения опасности убавлять паруса, тогда как для того, чтобы не посадить корабль на мель, необходимо поступать как раз наоборот.

Чем дальше шел адмирал, тем гуще становились бесчисленные мелкие и низкие островки. Одни из них были подобны песчаным отмелям, другие поросли кустарником, третьи настолько низко сидели в воде, что совсем не выдавались над ней. Чем ближе находились эти островки от берега Кубы, тем приветливее и зеленее казались они. Рассеяны они были в море на расстоянии одной, двух, трех или четырех лиг один от другого.

В среду, 14 мая, адмирал видел множество островов, а на следующий день появились они еще в большем количестве и среди них попадались очень большие острова. Так как они были неисчислимы, и каждому из них нельзя было дать свое особое название, адмирал назвал все эти острова «Садом королевы» (Jardin de la reina). В этот день насчитали более 150 островов, расположенных и на севере, и на северо-западе, и на юго-западе. Между ними имелись проходы, через которые могли проследовать корабли, и глубина достигала там трех и более локтей.

На некоторых островах встречалась красная птица, подобная журавлю, и множество очень крупных черепах, величиной с большое колесо и лишь немного уступавших по размерам адарге (кожаному щиту). Видели также журавлей, похожих на кастильских, ворон и других птиц, которые сладкозвучно пели, а с островов доносился нежнейший аромат, которым все наслаждались.

Близ одного из островов замечено было каноэ. Находящиеся в нем индейцы ловили рыбу. Увидев христиан, приближающихся к ним на лодке, они продолжали спокойно заниматься своим делом, как будто думали, что к ним едут их братья, и знаками просили людей, которые были в лодке, задержаться на некоторое время на месте. Христиане так и поступили и не подходили к индейцам до тех пор, пока они не прекратили ловли.

Индейцы выловили рыб, которые называются «ревесо» (reveso); рыбы эти чуть побольше наших сардин. На брюхе у них твердое утолщение, которым они могут присасываться к разным предметам и, раз присосавшись к нему, не отрываются, даже будучи истерзанными на куски. Индейцы привязывают им к хвосту тонкую нить и, прибыв в места, где водятся в воде черепахи, бросают этих рыб в море так, чтобы они присосались к панцирю черепахи. Затем они тянут к себе нить и вытаскивают вместе с рыбой и черепаху, которая порой весит 4–5 арроб. Точно также ловят индейцы акул – свирепых тварей, охочих до мяса и пожирающих людей.

Индейцы, закончив рыбную ловлю, подошли к лодке. Христиане знаками предложили им следовать к кораблям, и они весьма охотно направились туда. Адмирал велел дать им разные безделушки и узнал от них о лежащих далее островках. Все, что было у них, эти индейцы щедро отдавали христианам, и покинули они корабли довольные и радостные.

Адмирал продолжал путь, следуя на запад, среди бесчисленных островов. Каждый вечер, вплоть до восхода луны, бушевала буря, и шел ливень с грозой. Опасности, о которых упоминалось уже прежде, подстерегали адмирала на каждом шагу, и ему пришлось испытать так много лишений и затратить столько труда, что об этом нелегко рассказать. Сам он и люди его бдительно дежурили день и ночь и особые наблюдатели сидели на дозорных площадках, укрепленных на мачтах. Не раз днище корабля, на котором шел адмирал, не только касалось дна, но и скребло его, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы сдвинуть судно с мели, то направляя его назад, то двигаясь вперед.

Адмирал достиг одного острова, более крупного, чем все прочие, и назвал его Санта-Марией. На этом острове было селение. Но ни один индеец из страха перед христианами не решился показаться на берегу. Тут обнаружено было много рыбы и встретились собаки, которые не умели лаять. Над всеми островами видели многочисленные стаи яркокрасных журавлей, попугаев и прочих птиц.

Так как на кораблях испытывался недостаток воды, адмирал решил идти дальше не через проходы между островками, а вдоль самого берега Кубы, и подошел к нему 3 июня. В этом месте росли очень густые леса.

Один матрос, вооруженный луком, вышел на берег на охоту за птицами и наткнулся на группу индейцев человек в 30. Они были вооружены копьями и дротиками. Дротики эти напоминали по форме мечи, причем от острия к рукоятке они расширялись, а концы их были не острые, а притупленные. Делались они из пальмового дерева. Здешние пальмы, в отличие от наших, не имеют бугров, древесина у них гладкая, тяжелая и твердая, как кость.

Кажется, что даже сталь не может быть тверже ее. Эти дротики называют здесь «макана». Моряк рассказал, что он видел в группе этих индейцев человека в белой тунике, такой длинной, что она скрывала его ноги. Моряк поднял крик, призывая своих спутников, а индейцы, как только увидели, что кто-то бродит поблизости, обратились в бегство с такой стремительностью, как будто за ними гнались тысячи людей.

На другой день адмирал направил на берег несколько христиан, но им удалось проникнуть в глубь страны всего лишь на пол-лиги. Дальше продвигаться нельзя было из-за густых лесов и болот. Полоса болот, шириной, вероятно, почти в две лиги, тянулась до подножья горной цепи.

Адмирал проследовал далее и, пройдя со своими кораблями 10 лиг, увидел на берегу дома. В этом месте вышло навстречу флотилии много каноэ с индейцами. Индейцы привезли съестные припасы и немало тыквин, наполненных водой. За все это адмирал велел расплатиться с ними. Он задержал одного индейца и сказал ему, что отпустит его лишь, когда тот укажет путь и даст ответ на некоторые вопросы. Индеец заверил адмирала, что Куба земля, со всех сторон окруженная морем, и что король этого острова проживает далее к западу на том же берегу.

Продолжая путь, корабли вступили в полосу мелей. Глубина моря не превышала одного локтя, а песчаная банка, что встретилась здесь, в ширину была не меньше, чем в два корабельных корпуса. Пришлось затратить немало труда, чтобы провести корабли через глубокий канал, пересекающий эту отмель.

Видели несчетное число очень крупных черепах – казалось, что море кишело ими. Пролетела такая огромная стая морских ворон, что затмила она солнце. Вороны летели со стороны моря к берегу Кубы. Замечены были также голуби и чайки и много иных птиц. На следующий день над кораблями появились тучи бабочек, и казалось, будто от них густеет воздух. Бабочки пролетали до самого вечера. Ливень, разразившийся к ночи, рассеял их скопища.

Адмирал узнал от упомянутого выше индейца, что у берега Кубы тянется полоса бесчисленных островов и что плавание близ них связано с большим риском и чревато всевозможными опасностями, которые могут встретиться на каждом шагу. Поэтому он решил возвратиться на Эспаньолу, в Изабеллу, поселение, которое он оставил в начале стройки. Это поселение было еще не закончено и требовало поэтому неусыпных забот с его стороны.

Чтобы запастись водой и съестными припасами, он отправился к острову, который имел в окружности не менее 30 лиг и назван был им островом Евангелиста (Isla del Evangelista). Адмирал указывает, что этот остров находился на расстоянии 700 лиг от Доминики.

Я думаю, что остров Евангелиста – это как раз тот остров, который затем прозвали и ныне называют островом Сосен (Isla de Pinos). Расположен он как раз напротив Гаваны и в длину имеет 20 лиг. Полагаю, что мнение мое справедливо, ибо нигде у берегов Кубы нет столь значительного острова. Таким образом, немного оставалось проплыть адмиралу, чтобы открыть [западную] оконечность Кубы, – всего лишь каких-нибудь 35 или 36 лиг.

Это соображение подтверждается тем местом в посланном королям отчете адмирала об открытии Кубы, где говорится, что проплыл он и открыл вдоль ее берега 333 лиги и измерял дистанции пройденного пути по правилам астрономии. Он добавляет, что от оконечности Кубы, которая видна с Эспаньолы и носит два названия – «Предел Востока» (Fin de Oriente) и «мыс Альфы и Омеги», – он плыл вдоль южного берега на запад до тех пор, пока не миновал пояса девятого часа земной сферы, так что он был в местах, где солнце заходит лишь на два часа позже того времени, когда оно восходит в Кадисе.

И далее адмирал говорит, что в расчетах его не может быть ошибок, потому что 14 сентября (того же года) он делал ясной ночью наблюдения во время лунного затмения и точно определил [долготу] своими инструментами. Таковы подлинные слова адмирала.

В пятницу, 13 июня, адмирал отклонился к югу, чтобы выйти из полосы островов. Войдя в один из проходов между островами, который показался ему глубоким и лишенным мелей, адмирал медленно плыл его водами в течение всего дня.

Но затем выяснилось, что проход этот замкнут, и корабли оказались окруженными со всех сторон сушей, как будто они попали внутрь сплошной изгороди. Все люди, ощущая столь большую опасность и зная, что продовольствия на кораблях мало, пали духом и утратили силы. Адмирал постарался успокоить их и вселить в их души надежду.

С немалым трудом вышли из прохода в том месте, где вступили в него накануне, и направились к острову Евангелиста, у берегов которого корабли стали на якорь, чтобы запастись водой.

В среду, 25 июня, адмирал от этого острова направился на северо-запад, желая осмотреть островки, которые виднелись на расстоянии 5 лиг от места стоянки. Немного спустя, вошли в воды моря, которое было покрыто белыми и зелеными пятнами, и поэтому мнилось всем, будто в этих местах должны быть мели. Но глубина тут превышала два локтя. А пройдя семь лиг, вступили в другие воды, совершенно белые, подобные молочной сыворотке.

Затем еще через семь лиг пошла черная, как чернила, вода, а глубина была здесь 5 локтей. Этим морем адмирал шел до тех пор, пока не приблизился к Кубе. Все эти изменения в цвете воды повергали моряков в ужас – ничего подобного не приходилось им ранее видеть и испытывать, и поэтому каждый из них чувствовал страх, опасаясь гибели.

От берегов Кубы адмирал при слабом ветре отплыл в восточном направлении и шел проходами, где были рассеяны многочисленные мели, описывая, как это он обычно всегда делал, все случившееся в плавании. 30 июня он посадил свой корабль на мель и не мог снять его с этой мели при помощи якорей, заброшенных с кормы. Только закинув якори со стороны носа, он вывел корабль в море, причем от ударов о песчаное дно судно получило значительные повреждения.

Затем адмирал шел, не придерживаясь строго установленного маршрута (помехой служили ему мели, да и ветер не давал возможности плыть в избранном направлении), водами белого моря, испытывая ежедневно различные неприятности. При этом особенно досаждали ему ливни, которые обрушивались на корабли каждый вечер. Адмирал был всем этим огорчен и опечален.

Когда приблизились к тем берегам Кубы, от которых отплыли корабли, следуя на восток, донесся с суши нежнейший аромат.

 

 

7 июля адмирал высадился на берег, желая отслужить мессу. Услышав мессу, явился в то место, где находился адмирал, один касик, или престарелый сеньор. Он, казалось, был повелителем всей этой страны, или провинции. Он наблюдал за всеми действиями и церемониями, которые совершал священнослужитель, и видел, как христиане выражали во время молитвы чувства восторга, смирения и умиления. Судя по тому, как проявил он свои мирные намерения и с каким почтением относились к нему люди, служившие ему, адмирал решил, что этот касик – лицо, которому все прочие индейцы подчиняются.

Касик вручил адмиралу тыквину той породы, которая на этих островах носит имя «ибуэра» (такие тыквины служат здесь как чаши). Она была наполнена различными местными плодами. Затем касик сел на корточки рядом с адмиралом (таким образом индейцы сидят в тех случаях, когда у них нет маленьких скамеечек, которые носят название «дуго») и обратился к нему со следующей речью:

«Ты явился, облеченный большой властью, в эти земли, никогда раньше тобой не виданные, и с твоим приходом повергнуты были все селения и жители этих стран в великий страх. Знай же, что сообразно тому, как мы верим, есть в иной жизни два места, куда устремляются души, покинувшие тело: одно дурное и пребывающее во мраке, предназначенное для тех, кто причиняет зло и терзает род людской; другое – радостное и светлое, куда следуют души людей, уважающих в этой жизни мир и покой.

И поэтому, если ты чувствуешь, что приближаешься к смерти и желаешь получить в той жизни награду, не должен ты причинять ни зла, ни ущерба тем, кто тебе не причиняет того же самого.

А то, что ты совершал здесь, дело доброе, потому что мне кажется, что поступки твои угодны богу».

Все это адмирал уразумел со слов индейцев, которых он вез с собой, и особенно из объяснений Диего Колона – индейца, крещенного в свое время в Кастилии и ныне сопровождающего адмирала. Удивленный столь мудрой речью старого индейца, пораженный тем, что произнесена она была язычником, не верующим ни во что и вместе с тем сведущим в философской науке, адмирал ответил ему, что издревле хорошо известно людям все то, о чем говорил касик; ведомо, что душа живет вечно и что злым людям уготовано дурное место, именуемое адом, а добрые, напротив, попадают в прекрасную обитель, которую христиане называют раем. Далее адмирал сказал, что он обрадован, убедившись, сколь хорошо известно это людям, населяющим эти земли.

Адмирал заявил, что он послан великими, богатыми и могущественными королями, его повелителями – владыками кастильских королевств – на поиски этих земель и для ознакомления с ними. При этом он отправлен сюда лишь с единственной целью – узнать, есть ли здесь люди, причиняющие зло другим, ибо он слышал, что имеются в этих морях некие люди, именуемые «канибами» или «карибами», которые причиняют зло соседям, и прибыл он сюда, чтобы в этом им воспрепятствовать, и защитить и оказать покровительство добрым людям. Он сказал, что стремится к тому, чтобы все жили в мире, не причиняя друг другу вреда.

Мудрый старец выслушал эти слова, весь в слезах, и душа его была полна восторга; и он сказал, что если бы не было у него жены и детей, он отправился бы с адмиралом в Кастилию. Принимая от адмирала в дар безделушки, он преклонил колена, знаками выражая свое восхищение, и многократно вопрошал, на земле или на небе рождаются люди, подобные христианам.

Все это я извлек из писаний Фернандо Колумба, сына первого адмирала, и из «Декад» Педро Мартира. Последний сообщает об этой встрече подробнее, нежели дон Фернандо, ибо в то время дон Фернандо был еще ребенком, а Педро Мартир мог обо всем получить сведения от самого адмирала. Этот автор знал хорошо то, о чем писал, потому что жил при дворе и был в фаворе у королей.

Казалось, что после того как адмирал покинул те места, где держал перед ним речь старый индеец, ветры и воды сговорились между собой, желая извести адмирала и нагромоздить беды на беды, несчастья на несчастья, муки на муки, ибо не оставалось ни единого часа для отдыха. В довершение всего ужасный ливень внезапно застиг адмирала, и он вынужден был так поставить корабль, что тот бортом своим стал погружаться в воду.

Лишь с огромным трудом – и видел он в том десницу божью – смог адмирал, убавив паруса и одновременно закинув наиболее тяжелые якори, стать на якорь. Большое количество воды проникло в трюм, что еще пуще усугубляло опасность. Моряки едва смогли справиться с водой с помощью насосов, потому что все они были истомлены непрерывными трудами и недоеданием. Только и получали они, что фунт прелых сухарей да глоток вина, и лишь иногда попадалась им при удачной ловле рыба.

Велики были лишения, которые испытывали они все, и особенно адмирал, несший тяготы и за себя и за других.

Сам адмирал в своем описании этого плавания, предназначенном для королей, говорит: «Я разделял участь всех. Я молил бога, чтобы все совершалось так, как то ему было бы угодно. Что же касается меня, то нельзя было испытывать больших лишений и подвергаться большим опасностям, чем те, что выпали на мою долю, ибо не было такого дня, когда бы мы все не находились на краю гибели».

В борьбе с этими опасностями и беспрерывными бедствиями адмирал дошел 18 июля до мыса, который был назван им раньше мысом Христа.

Индейцы встретили его очень приветливо и тотчас же принесли хлеб – «касаби», – рыбу и плоды, причем давали они все это с большой радостью и удовольствием. Здесь отдыхали два или три дня.

Во вторник, 22 июля, адмирал, вынужденный к тому непрерывными ветрами, которые не давали ему возможности итти прямо к Эспаньоле, направился к острову Ямайке. Он следовал вдоль ее берега в западном направлении, вознося хвалу господу при виде этой зеленой, прекрасной и счастливой земли. Везде на берегу видны были селения, и на каждом шагу встречались бухты, одна другой лучше.

За кораблями следовали бесчисленные каноэ, и индейцы служили христианам, давая им еду, словно пришельцы были их родными отцами. Адмирал говорит, что его люди отмечали, будто никогда еще не доводилось им видеть лучших припасов, чем те, что приносили им эти индейцы. Однако каждый вечер бури и ливни донимали команды кораблей.

Адмирал видел причину, вызывающую ливни, в обилии лесов, и в том не может быть сомнения. Он говорит, что некогда большие дожди случались на Канарских островах, Мадере и Азорских островах, но затем, по мере того как леса сводились и высыхала влага земная, уменьшались и становились реже дожди.

Адмирал пылко восхвалял красоту и изобилие острова, плоды и все прочие местные яства, приносимые индейцами, а также обилие селений на Ямайке. Он говорит, что сравниться с Ямайкой не может ни одна земля, из числа ранее ему встречавшихся…

Он желал еще многое открыть и узреть, ибо прекрасным казалось все на этом острове, но адмирал не мог отважиться на подобное из-за недостатка провианта; кроме того, в корпусах всех кораблей открылась течь.

Установилась хорошая погода, и адмирал 19 августа направился к востоку, к острову Эспаньоле. Последний клочок земли, что видел он на острове Ямайке, он назвал Фонарным мысом (Cabo de Farol).

 

[Покорение Эспаньолы]

В среду, 20 августа, адмирал увидел западную оконечность острова Эспаньолы, которой он дал имя «мыс Св. Михаила». От восточной оконечности Ямайки мыс этот находился на расстоянии 25 или 30 лиг.

В субботу, 23 августа, прибыл к кораблям сеньор, или касик, этой земли и вызвал адмирала, по-кастильски повторяя его титул и другие слова, по которым адмирал пришел к заключению, что земля эта, названная им мысом Св. Михаила, была частью острова Эспаньолы. Раньше адмирал этого не знал.

В конце августа флотилия стала на якорь у одного высокого острова, который с моря казался подобным парусу. Адмирал поэтому назвал его островом Высокого Паруса (Isla de Alto Velo). От островка, у берега которого корабли стали на якорь (адмирал назвал его Беатой), остров Высокого Паруса был расположен на расстоянии 12 лиг.

 

 

Адмирал велел нескольким морякам подняться на вершину горы, ибо он желал высмотреть в море два остальных корабля, которые накануне потерял из вида. Возвращаясь к лодкам, моряки убили 8 морских волков, беззаботно дремавших на песке, и много птиц. Птицы не улетали от людей, так как земля эта была незаселенная, и словно ждали, пока их схватят или убьют.

Адмирал поджидал здесь два отставших корабля, которые прибыли спустя шесть дней. Все три корабля направились к островку Беате, а затем, следуя вдоль Эспаньолы, дошли до великолепной долины, настолько густо усеянной селениями, что казалось, будто все они составляют одно целое.

К кораблям прибыли на своих каноэ индейцы. Они сообщили, что посланы сюда христианами из города Изабеллы, и заверили, что все жители этого селения здоровы. Весть эта обрадовала и утешила адмирала.

Дойдя до округи реки Айны, адмирал отправил 9 человек в Изабеллу, находившуюся на этом берегу, желая известить, что он и его спутники вернулись благополучно из плавания.

Оттуда адмирал направился дальше, следуя все в том же направлении, т. е. на восток. На берегу он заметил большое селение, к которому направил лодки, желая запастись в этих местах водой, но навстречу вышли против христиан на своих каноэ индейцы, вооруженные луками и стрелами, отравленными ядовитой травой.

У них были с собой веревки, и жестами они давали понять, что желают ими связать христиан. Но когда лодки достигли берега, индейцы бросили свое оружие, а затем мирно явились к месту высадки с водой и хлебом, расспрашивая, прибыл ли сюда адмирал. И когда узнали, что адмирал находится здесь со своими людьми, они стали выказывать знаки дружбы и мира.

Адмирал отправился дальше, следуя на восток. Встретилась на пути, как о том он говорит, чудесная рыба, размером с кита средней величины. На шее был у нее отросток, подобный панцирю черепахи, а как уже известно, черепахи здесь по величине чуть поменьше адарги. Голова у этой рыбы была безобразна и размером лишь немногим уступала винной бочке.

По бокам у нее были два больших плавника, хвост же она имела длинный и похожий на тунцовый. Приняв во внимание появление этой рыбы и разные небесные знамения, адмирал решил, что погода должна скоро измениться. Поэтому он приложил старания в поисках хорошей гавани, где корабли могли бы укрыться и стать на якорь, в случае если разразится буря.

И угодно было богу, чтобы адмирал бросил якорь у одного островка, который индейцы называли Адаманой. Случилось это 15 сентября, и застала его там сильная буря. Два других корабля не смогли войти в бухту и поэтому испытали немало бед. В эту ночь адмирал наблюдал затмение луны. Он утверждает, что разница во времени между этим местом и Кадисом составляет 5 часов 23 минуты. В этой гавани пробыл он семь или восемь дней, по истечении которых в нее вступили два других корабля.

24 сентября все корабли вышли из бухты и дошли до мыса на острове Эспаньоле, который ныне носит название «мыс Обмана» (Cabo de Engaсo). Оттуда направились к островку, что лежал на расстоянии десяти лиг от мыса и в восьми лигах от острова Сан-Хуан, который индейцы, как я полагаю, называют Мона.

Адмирал в одном письме, адресованном королям, говорит, что имел намерение посетить острова Каннибалов с тем, чтобы разорить их. Но велики были беспрерывные труды и лишения и устали люди, ни на один час не имевшие отдыха и вынужденные бодрствовать днем и ночью, на пути, совершенном при открытии Кубы и Ямайки и во время плавания у берегов Эспаньолы, вплоть до прибытия на островок Мона. Особенно большие трудности испытывали люди, когда корабли шли между многочисленными островами и мелями, рассеянными у берегов Кубы, тех самых, что адмирал назвал «Садом Королевы». В тех местах он шел 32 дня без сна и без отдыха.

Когда адмирал вышел в дальнейший путь, покинув островок Мона, и подошел к острову Сан-Хуан, он внезапно заболел злокачественной лихорадкой, которая полностью лишила его способности что бы то ни было чувствовать. Силы покинули его, и был он близок к смерти. Никто не думал, что сможет он прожить хотя бы один день. По этой причине моряки, проявив должное рвение и рачительность, отклонились от пути, которым шел и которым желал итти в дальнейшем адмирал. Все три корабля направились в Изабеллу, куда и прибыли 29 сентября того же 1494 года.

Адмирал по прибытии в Изабеллу прохворал пять месяцев. Два происшествия, вести о которых дошли до него, вызвали в душе его различные отклики: во-первых, он узнал, что на Эспаньолу прибыл его брат дон Бартоломе Колумб, которого он принял с большой радостью; во-вторых, ему стало известно, что вся страна находилась в состоянии брожения и смуты и царили в ней ужас и ненависть.

Индейцы вооружились против христиан, вынужденные к тому притеснениями, насилием и грабежами, которые чинили им [христиане] в течение всего времени, что прошло с момента отплытия адмирала к берегам Кубы и Ямайки. Таким образом, весть об этой смуте в значительной степени умалила радость, которую испытал адмирал, принимая у себя возлюбленного брата Бартоломе.

За время отсутствия адмирала случилось следующее: адмирал, как о том уже говорилось выше, назначил для управления островом совет, сделал Педро Маргарита капитан-генералом отряда в 400 человек, поручив ему отправиться в поход и подчинить обитателей острова и войти в Вега-Реаль, местность, расположенную на расстоянии двух малых дневных переходов от Изабеллы, или, иными словами, в 10 лигах от нее.

Вега-Реаль населена была бесчисленным множеством людей, и была здесь тьма селений и великих сеньоров. Земля же эта была изобильна и благодатна, люди, жившие на ней, оружия не имели и нравом были покорны и мягки. Вели они образ жизни, свойственный праздным людям, и все было у них в изобилии, искушениям же, что сулят плотские радости, они сопротивления не оказывали…

Педро Маргарит с самого начала проявил гонор и вступил в борьбу с советом, назначенным адмиралом, то ли не желая считать себя лицом подчиненным, то ли опасаясь, что совет будет попрекать его за все, учиненное им против индейцев, то ли потому, что, вопреки данной ему адмиралом инструкции, он не выступал в поход для овладения островом.

И так как он поносил в своих письмах членов совета, управляющих островом, он воспользовался прибытием из Кастилии кораблей, чтобы не дождаться прибытия адмирала, и, покинув своих людей, – а было их 400, – отправился в Изабеллу, чтобы сесть на корабль. С ним решил уехать отец Буйль и многие другие, в том числе некоторые духовные лица.

Оставшись без капитана, люди Педро Маргарита рассеялись по всей земле группами по два-три человека и стали притеснять, обижать и оскорблять индейцев. Так же относились они к индейцам в то время, когда еще не разъединились.

Индейцы, видя, что множатся причиняемые им обиды и несправедливые поступки и нарастает наносимый христианами ущерб и, понимая, что нет у них средства, которое позволило бы им устранить все это зло, начали мстить христианам. Короли и касики, каждый в своей округе, стали творить суд и расправу над обидчиками…

Один касик, по имени Гуатигуана, приказал убить десять христиан, которых удалось ему захватить, и дал своим людям тайный наказ поджечь соломенный дом, где находилось несколько больных христиан.

В других частях острова по приказу касиков убито было шесть или семь христиан, которые уничтожены были, ибо они учиняли грабежи и насилия.

Вести о излишествах, допущенных [христианами] вопреки естественному и человеческому праву, распространились по всем королевствам, провинциям, поселкам (lugares) и округам острова. Эти ужасные, наводящие страх вести о суровости, черствости, жестокости, беспокойном нраве и несправедливости вновь прибывших людей, именуемых христианами, повергали в трепет всех без исключения простых людей. Еще не видя христиан, они относились к ним с омерзением, и не желали индейцы видеть и слышать пришельцев. Особенно желали изгнать христиан из страны и мертвыми вышвырнуть их из этого мира четыре короля – Гуарионех, Каонабо, Веечио и Игуанама, которым подчинялось великое множество меньших королей и сеньоров.

 

 

Только Гуаканагари, король Марьена, той округи, у берегов которой погиб адмиральский корабль в первом плаваньи и где адмирал оставил крепость-поселение, названное им Навидад, не причинил христианам никакого зла; напротив, все время он содержал на своей земле сто христиан и заботился о них, словно люди эти были его сыновьями, а сам он их отцом.

Когда адмирал оправился от тяжкой болезни и премного утешился прибытием своего брата дона Бартоломе Колумба, он решил как вице-король (и казалось ему, что он на это имеет право) сделать дона Бартоломе аделантадо [наместником] Индий и ввести его в эту должность и облечь связанным с ней достоинством.

Во время болезни адмирала, спустя немного дней после того как он вернулся из плавания к Кубе и Ямайке, явился к нему в гости король Марьена Гуаканагари. Он выразил адмиралу сочувствие в связи с его болезнью и перенесенными лишениями и, оправдывая себя, утверждал, что он не виновен ни в гибели 38 христиан, умерщвленных другими королями и сеньорами, ни в сборищах индейцев, что имели место в Вега-Реаль и в других местах, ни в открывшихся военных действиях.

Он заявил, что доказательством его доброго расположения и любви к адмиралу и христианам может служить его обращение с пришельцами, живущими в Марьене, и добрые услуги, которые оказывают сотне христиан все его вассалы. Христиане, которые находятся в Марьене, обеспечены всем необходимым, и индейцы относятся к ним, как к своим собственным сыновьям. И именно поэтому он так ненавистен всем королям, сеньорам и обитателям этого острова, и они считают своим врагом и его самого и вассалов, ему подчиненных, и как врагов преследуют всех его подданных.

А в связи с тем причинен ему был большой ущерб.

Касаясь же судьбы 38 христиан, оставленных в крепости, когда адмирал с вестями о своих открытиях отправился в Кастилию, Гуаканагари стал оплакивать их так, будто все эти люди были его сыновьями, снимая с себя вину за их гибель. Он винил себя лишь в том, что, к несчастью своему, не мог оказать христианам помощь, пока они были живы. Адмирал принял его объяснения и по отношению к нему поступил так, как казалось лучше всего следовало поступить, и не сомневался в том, что все или по крайней мере главное из того, что было сказано Гуаканагари, – сущая правда.

И так как адмирал решил выступить в поход с большею частью боеспособных христиан, чтобы разгромить сплотившихся [против пришельцев] людей и покорить всю страну, Гуаканагари заявил, что он отправится в этот поход совместно с адмиралом и возьмет с собой в помощь христианам всех людей, которых только окажется возможным взять. Это обещание он исполнил.

Адмирал… всеми мерами стремился ускорить выступление в поход, чтобы разгромить индейцев и силой оружия покорить всех обитателей острова, как о том мы уже говорили. Для этой цели он отобрал до 200 наиболее здоровых пеших воинов-испанцев (потому что многие были больны и слабы) и двадцать всадников и дал им много бальест, эспингард, копий, мечей и другое, еще более сильное и устрашающее оружие, которое внушало индейцам почти такой же ужас, как лошади, – то были 20 собак…

Когда все необходимые приготовления к войне были закончены и люди снаряжены надлежащим образом, адмирал 24 марта 1495 г. выступил из Изабеллы в поход, взяв с собой своего брата Бартоломе Колумба и короля Гуаканагари. Совершив два коротких дневных перехода, он вступил в Вегу, где скопилось множество индейцев (как говорят, было их тут свыше ста тысяч).

Вступили в бой люди, которых вел брат адмирала – аделантадо [Бартоломе Колумб], и устремились они на индейцев с двух сторон. Стреляя из бальест и эскопет, натравливая на индейцев бравых псов, с неудержимой силой набросилась на них копьеносная конница и пехота, вооруженная шпагами. И индейцы были разбиты и рассеяны, как стая птиц, и понесли они не меньший ущерб, чем стадо овец, застигнутое врасплох в своем загоне.

Адмирал прошел большую часть острова, ведя в течение 9 или 10 месяцев жестокую войну со всеми королями и народами, которые не желали ему подчиниться, как о том он сам сообщает в различных письмах, адресованных королям и другим особам.

За это время произошли чудовищные избиения индейцев, и целые области совершенно обезлюдели, особенно в королевстве Каонабо, потому что [сам Каонабо] и братья его были отважны [и оказывали сопротивление христианам].

Так произошло потому, что индейцы прилагали все свои силы, чтобы попытаться выбросить из своей страны таких жестоких и свирепых людей. Они видели, что без малейшего на то повода, без всякого вызова с их стороны их лишают родины, земли, свободы, жен и детей и самой жизни и ежедневно истребляют жестоко и бесчеловечно. При этом христиане легко достигали своей цели, ибо бросались на индейцев на лошадях, разили их копьями, рубили мечами, рассекая людей надвое, травили их собаками, которые терзали и пожирали индейцев, сжигали их живьем и подвергали на разный манер иным немилосердным и безбожным пыткам.

И жители многих провинций, особенно обитатели Вега-Реаль, где правили Гаурионех и Магуаны, где царил Каонабо, решили терпеть свою несчастную долю и отдались в руки своих врагов, которые делали с ними все, что хотели. Но овладеть всеми индейцами христианам не удалось, ибо множество людей из разных провинций и округов острова бежало в горы; да, кроме того, остались еще места, куда христиане не имели времени еще дойти, чтобы покорить местных обитателей.

Таким образом, как о том пишет сам адмирал королям, усмирено было население острова, по его словам, неисчислимое, и силой и хитростью от имени их высочеств приведены были к покорности все народы. Адмирал же, как их вице-король, обязал каждого касика или короля платить подати за землю, которой они владели, продуктами этой земли и стал эту подать собирать с 1496 года. Таковы собственные слова адмирала.

Адмирал велел всем жителям провинции Сибао и Вега-Реаль и всем, живущим поблизости от золотых копей индейцам, которым было более 14 лет, каждые три месяца приносить полный фландрский каскавель (бубенчик) золота. Только один король Маникаотех должен был давать ежемесячно полтыквины золота, весом в три марки, что соответствует 150 золотым песо, или кастельяно. Все же остальные люди, не живущие вблизи копей, обязаны были приносить по одной арробе хлопка.

Затем адмирал приказал сделать из меди или бронзы бирки, на которых выбивался особый знак. Эти бирки выдавались каждому индейцу при взносе подати, с тем чтобы плательщики податей носили их на шее и можно было бы таким образом узнать, кто уплатил подать и кто не внес ее. А те, кто не платил ее, должны были подвергаться наказанию, хотя адмирал и говорит, что наказание за неуплату податей было умеренное. Не удалось, однако, обязать всех индейцев носить эти бирки; смуты и мятежи охватили всю страну.

Из-за побоищ, учиненных в войнах, из-за голода, болезней, лишений и гнета, что пришлось затем испытать индейцам, из-за нищеты и особенно из-за неутешной скорби, печалей и тоски, ставших уделом обитателей этого острова, из всего населения, каким было оно в 1494 г., осталась в 1496 г., как полагали, только одна треть.