В древних китайских сторожевых башнях были находимы среди манускриптов словари и биографии знаменитых женщин. На далеких границах были такие устремления.

Когда уже знаете красоты Азии, уже знаете всю насыщенность красок ее, и все-таки они опять поражают, опять возносят чувства. И самое недосягаемое становится возможным.

Мухи, москиты, блохи, уховертки. Всякие дары Кашмира. Уход наш был не без крови. В Тангмарге банда провокаторов напала на наш караван и начала железными палками избивать наших людей. Семерых повредили. Пришлось с револьверами и маузерами оберегать порядок. За выход из Кашмира можно и заплатить. Заплатили и вышли. В Хунде конюхи накормили коней ядовитой травою – кони начали дрожать и легли. Всю ночь их выхаживали. Особенно пострадали мой Мастан и Сабза Юрия. Погонщики развели костры вокруг ящика с патронами. В палатку под постель Юрия заползла дикая кошка. Много мух, москитов, блох, уховерток и «шайтанов» в Кашмире.

Пришел Саттар Хан (караванщик), привел пять оборванцев: «Это особая стража от деревни. Поблизости ходят африди (из Афгана [Афганистана]). Могут грабить». Оборванцы спали около палаток. Никто грабить не пришел.

Мокрый, ненастный Балтал. Не успели раскинуть мокрые палатки, как является новая провокация. Приходит полицейский с рапортом о том, что наши люди только что уничтожили санитарный пост и тяжко оскорбили врача. По счастью, сторож почтовой станции не подтвердил эту злую выдумку. Повторяем нашим людям: не отвечать ни на какие оскорбления. Караванщики заставили лишний день простоять в Балтале из-за боязни обвалов на Соджи. Толковали, ходили на гору и с трудом решились тронуться. Никаких обвалов не было, хотя, как всегда на горных карнизах, могли быть отдельные падающие камни. На перевале, как всегда, ледяной ветер. Шуба делается легче газа.

Балтистанец заболел животом. По неосторожности ему дали коньяку. Немедленно «заболели» еще трое, а когда им дали очистительного, они стали требовать того же лекарства, как и первому.

Около Драса в поле работали замечательно красивые женщины. Арабский тип. Одеты в черные рубахи. На головах черная повязка. Думали, что это дарды, но, говорят, это африди, пришедшие на летние пастбища из Афгана. Те самые, которых боятся.

Рассказы, как уничтожаются караваны: один тибетский караван был захвачен сининским амбанем. Другой был уничтожен полностью монгольским Джеламой, который, начав национальным деятелем, кончил феодальным бандитом. Его хошуны до сих пор грабят в Цайдаме.

Рассказы о высоких процентах, взимаемых китайцами. Чиновники и офицеры – все дают деньги в рост, беря до 20 процентов месячных. Ужасно.

Идут встречные караваны. Всякие народы – дарды, балтистанцы, ладакхцы, астарцы, яркендцы. Языки совершенно различны. Точно переселение народов.

Древние готы не сравнивали ли Тироль с Кашмиром? Или с Рейном? Ажурна, непрочна красота Кашмира. Трудно представить себя в мощной Азии. Дальше, дальше, туда, к скалам и янтарным пескам.

Показалась береза – белая сестра. Встречный старик говорит об обвале на Соджи. Будто идти нельзя. Пошлем шикари разведать. Из-за оползней просидели день в Балтале. Много ядовитых трав в Балтале, и все эти травы принимают благонамеренный вид. Опасно для коней. На Соджи выпал снег – очень рано для половины августа.

После Соджи все изменилось. Позади остался Кашмир со всеми его ядовитыми травами, холерой и насекомыми. Пройдя ледяные мосты над гремящею рекою, пришли как бы в иную страну. И народ честнее, и ручьи здоровые, и травы целебные, и камни многоцветные. И в самом воздухе бодрость. Утром – крепкие заморозки. В полдень – ясный сухой жар. Скалы пурпурные и зеленоватые. Травы золотятся, как богатые ковры. И недра гор, и приречный ил, и целебные ароматные злаки. Все готово принести дары. Здесь возможны большие решения.

 

 

После Драса встретили первую буддистскую весть. Около дороги две каменные стелы, изображающие Майтрейю. Около них – камень с изображением всадника. Не на белом ли коне этот всадник? Не вестник ли нового мира? Значительно, что первым буддистским знаменем является именно облик Майтрейи.

В Маульбеке побывали в настоящем тибетском доме старого уклада. Взошли по приставной лестнице, как по подъемному мосту. Домашняя моленная. Запах курений. Степенная вдова – хозяйка. С балконов прекрасный вид, со всеми горами и фантастикой песчаных изваяний. Тихие горницы. На полу, около двери, девушка выжимает растительное масло для лампад. За спиной у нее шкура яка. На голове тяжелый убор из бирюзы.

В Драсе лишь первый знак Майтрейи. Но в древнем Маульбеке гигантское изображение Грядущего стоит властно при пути. Каждый путник должен пройти мимо этой скалы. Две руки к небу, как зов дальних миров. Две руки вниз, как благословение земле. Знают – Майтрейя идет. Не об этом ли гигантском изображении писал Фа Сянь в своих дневниках? Похоже!

Монастырь Маульбек с двумя храмами и бесчисленными развалинами венчает скалы необычно героическим аккордом. Как драгоценный бронзовый слиток! И спит страна забытого геройства. Забыта легенда Геродота о муравьях, приносящих золото с берегов Инда. Но кто-то помнит об этом золоте. И Гэсэр-хан в срок обещает открыть золотые поля людям, которые сумеют достойно встретить грядущее время Майтрейи. Век общего блага, век мировой общины, завещанный самим Буддою.

Ладакхские погонщики-буддисты перед каждой едой моют руки, голову и полощут рот. И поют звонко и радостно. И мой черный конюх начинает пляс по дороге. Идем весело. Замечаем краски и профили скал.

Те, кто строил Ламаюру и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники на турмалиновых лесках. Где вы найдете такую декорацию, как замок «Тигровая вышка», или бесчисленные развалины замков около тибетской Карну, увенчавшие все утесы? Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою.

Поразительно! В Ламаюру, в этой твердыне не только красной секты и даже бон, в ряду прочих изображений стоит большое изображение Майтрейи. Поставлено около 200 лет назад. Даже сюда проникло это знание. Только Майтрейя прочно связывает махаяну с хинаяной. В этом почитании соединились желтая и красная секты. Есть величие в этом почитании будущего.

Встречные караваны приветствуют друг друга. Всегда спросят: «Откуда?» Никогда не спросят: «Кто вы?» Личность уже тонет в движении. Над караваном несутся возгласы: «шабаш», т. е. «хороший конец [пути]», или «каварда», т. е. «опасность, внимание». И правда, по крутым откосам желто-гремящего Инда всегда могут быть жестокие потоки щебня, могущие срезать коня в кипень потока.

Саспул – открытое, веселое место. Кругом много монастырей. При самой дороге – маленький монастырь, а в нем – гигантское изображение сидящего Майтрейи. По бокам тоже гиганты – Манджушри и Авалокитешвара. В переднем храме древняя каменная стела с теми же изображениями (век X или ранее). Лама при храме сознательно говорит о Майтрейе. Храм этот мало отмечен описаниями. Майтрейя стоит, как символ будущего. Но видели и знаки прошлого. На скалах – изображения оленей, круторогих горных козлов и коней.

Где мы видели такие же изображения? На камнях Северной Америки, на сибирских скалах. Та же техника, та же стилизация и то же уважение к животным. Людских изображений мало. Видели лишь одного стрелка из лука и какую-то вереницу людей, может быть, ритуальную. Через эти изображения Америка и Азия протягивают руку друг другу. На стене полугрота, где мы остановились на отдых, рука неведомых путников также оставила изображение животных.

Басго – старинный монастырь на острых скалах. Такую причудливую линию без всякой мелочности редко встретишь.

В деревнях ладакхских не пахнет гадко. Наоборот, часто слышны запахи курения, дикая мята, шалфей, яблоки и абрикосы.

Прошли Калацзе. Там на мосту была прибита рука «разбойника» Сукамира, пытавшегося завоевать Ладакх для Кашмира. Кошка съела кровожадную руку, и пришлось позаимствовать руку у умершего ламы, чтобы символ не пострадал. В Калацзе уже миссионеры.

Станы от Сринагара до Леха: Гандербал, Канган, Хунд, Сонамарг, Балтал (Соджи), Матайян, Драс, Карбу, Каргил, Маульбек, Тибетское Карну, Ламаюру, Нурла, Саспул (Басгу), Ниму. Последний можно сократить, если ночлег в Лехе заготовлен.

Пшеница не боится 12 000 футов высоты, а ячмень – освоился с 15 000. Лошадей вместо овса кормят ячменем. Какой-то ветеринар доказывал, что ячмень очень вреден коням, но весь Тибет на деле доказал обратное.

За время войны и революции усилилась торговля [Китайский] Туркестан – Индия. В Лехе назначен особый торговый агент, бывший политический инспектор Гилгита.

Ягнятники бородатые, орланы и пустельги коричневым золотом висят на сапфирах и турмалинах гор.

На Новый год тибетцы приносят Будде свежепроцветшую зелень. Ведь на тибетский Новый год, в начале февраля, в Лхасе уже готовятся к полевым работам. Что же лучше и свежее и устремленнее поднести Будде, нежели свежую рассаду? Эту первую весть проснувшейся жизни.

Или брать так, как есть, в полной действительности, или предаться личному суеверию. Конечно, драгоценна действительность. Но тогда нужно взять истинные жизненные факты. Эти факты принесут и трогательную зелень Будде. Принесут и мечты о единении народов. Принесут построение новых союзов. А другие факты покажут, как мелочно благополучие бухгалтера и как лицемерны поцелуи Лиги наций. А проверить эти факты можно лишь в пустыне, вне пределов досягаемости. Вне сферы влияния, где нет ни клеветников, ни лжецов. Где думается все заново, где решения не зависят ни от каких изжитых постановлений.

Смотрим на неисчерпаемо богатые формы скал. Замечаем, где и как рождались образцы изображений символов. Природа безвыходно диктовала эпос и все его богатые атрибуты. Нужно показать, как вливаются формы изображений в горную обстановку. Именно эти формы, нарочитые на Западе, здесь начинают жить и делаются убедительными. То вы ждете появления Гуаньинь, то готова разрушительная стихия для Лхамо, то яик Махакала может выдвинуться из массива утеса. И сколько очарованных каменных витязей ожидают освобождения. Сколько заповедных шлемов и мечей притаилось в ущельях.

Это не неправдоподобный Дюрандаль из Рокамадуры, это подлинная трагедия и подвиг жизни. И Бругума Гэсэр-хана сродни Брунгильде Зигфрида. Изворотливый Локи бежит по огненным скалам. А под огромным баньяновым деревом сидит в оранжевом плаще саньясин, тот самый и так же точно, как во времена Гаутамы Будды.

По горам звучит «Ковка меча», и «Клич валькирий», и «Заклятие огня», и «Рычание Фафнира». Помню, как-то Стравинский собрался уничтожить Вагнера. Нет, Игорь, этот героический реализм, эти созвучия подвига не уничтожить. И музыка Вагнера тоже настоящая, и в горах она звучит необычайно. Ректаймы, фокстроты Вагнера не поглотят. На утесах Тироля и на пизанской вилле Вагнер исполнился настоящего энтузиазма, и его [размах] годится для высот Азии. А человечество все-таки живет красотою.

Необыкновенный огонь в местечке Ниму. Я был разбужен криком Е[лены] И[вановны]: «Огонь, огонь!» Просыпаюсь, вижу силуэт Е. И. на фоне колеблющегося синеватого пламени. Постепенно огонь прекратился. Оказывается, когда Е. И. подошла к постели и прикоснулась к одеялу, вспыхнуло синеватое пламя – теплое, без запаха. Е. И. пробовала тушить руками, но пламя разгоралось все сильней, и тогда она крикнула мне. Огонь прекратился так же, как и начался, без малейшего следа на вещах. Незабываемо это перебегающее пламя, неопаляющее и яркое. Палатка была вся освещена. Как всегда при феноменах, лишь после мы могли обсудить необычайные подробности этого огня.

Доктор Франке приводит рассказ его тибетского спутника в верховьях Инда при виде некоторых высот: «За ними лежит Баюль, страна высоких существ. Только высокоразвитые люди могут нечто узнать о жизни в этом Баюле. Но если простой человек приближается к снеговым границам, он иногда слышит только непонятные ему голоса».

Ладакхская песнь

Географические странности песни, очевидно, происходят от разноплеменных наслоений.

Вот другая красивая ладакхская песнь:

Кто удостоен мудростью, а кто – лишь приходом сюда.

Некоторые вообще ничего не могут, потому нужно испытать себя здесь.

Если кто уже приходит с мудростью, в том – особое благо.

Нуждается высокий в мудрости девятизначной?

И нуждается ли в том же посредственный?

Приходите ли вы как друзья высокого рода

или вам нужен лишь кошелек?

Пришли вы без угрозы?

Хотите ли договор дружбы?

Есть три рода врагов.

Есть три рода друзей.

Хотите ли их перечесть?

Есть три врага:

Враг, который посылает болезнь,

Враг, ненавидящий дух,

Враг, мстящий кроваво.

Мы не врагами пришли,

Мы вам друзья.

Трех друзей называем:

Освободитель наш Будда,

Союз дружной семьи,

Любви и крови союз. Вот три рода друзей.

Именно так.

Вспоминаем прекрасную книжечку Клода Брэгдона «Эпизоды из незаписанной истории». Могли бы доставить ему еще несколько эпизодов. Всегда приятно встретиться с Брэгдоном. Все, что он делает, так искренно и так тонко.

Обратите внимание на сочетание Гуаньинь. Арья-Бало – Авалокитешвара. Гэсэр настаивает на постройке храма Арья-Бало. Имя Гэсэра дошло до Волги (Астрахань). Гэсэра объединяют с Ассуром. Храм Гэсэр-хана был выстроен на месте явления Авалокитешвары.

Ордосцы ставят перед домом знамена пятицветные – в цвета радуги, ожидая прихода великого существа «Тенгирас Очиртая».

Настоятель монастыря Утайшаня в книге «Красный путь в Шамбалу» описывает многие подробности пути в это заповеданное место. В конце характерна подробность, что путник видел на самой границе охраненного места караван монголов с солью, причем они не подозревали близости жилья.

Бурятский лама сообщает, что когда он шел в Шамбалу, то его вели подземным ходом. Ход иногда так сужался, что с трудом могли протолкнуть племенного барана, которого вели в заповеданное место.

Монгольские ламы указывают несколько «охраненных» мест в пределах Хангая и Гоби. Туда приходили спешные посланцы из Гималаев.

Около Калацзе указывают многие места, посвященные имени Гэсэр-хана:

1. Гаруда Гэсэр-хана.

2. Седло Гэсэра.

3. Бубен Бругумы – жены Гэсэра.

4. Прялка Бругумы.

5. Замок Гэсэр-хана – высокая скала, белое пятно является знаком двери.

У Сумура на скале – изображение увенчанного льва. Этот лев – на тибетских военных знаменах.

Монголы говорят о скором приходе «Меру».

Весною в Ладакхе бывает праздник Гэсэра с пеньем и стрельбою из лука. Из названий песен сплетается целый венок Гэсэра. (Запомним названия: «Гэсэр-победитель», «Гэсэр и клад великанов», «Мудрость Бругумы», «Отец и мать всемогущие», «Возвращение Гэсэра и Бругумы», «Голоса неба», «Заклятие стрелы», «Четыре победы Гэсэра», «Молитва Гэсэра на вершине Шрар», «Гэсэр – владыка молнии», «Победная песнь Гэсэра», «Хвала Гэсэру».)

Одни названия являют путь народного сознания, народного достоинства и мечту о герое свободы.

И ладакхцы, и монголы ждут борцов и строителей жизни. Наделяют их не только львиным мужеством, но и змеиною хитростью и неутомимостью оленя. Как чудесно наблюдать рост сознания и чеканку его в героических символах.

Изображения на скалах можно отнести к трем периодам: неолиту, древней веры бон-по и суеверий более позднего времени. В самой технике изображений можно отличить твердую, сочную стилизацию древности и более сухую, резкую линию поздних рисунков.

 

 

Имя Ориона часто связывается с повествованиями о Гэсэр-хане. На Алтае гору Белуху называют Уч-Сюре. Уч-Орион. Сюре – жилище богов, соответствует монгольской Сумер и индийской Сумеру. На гору Уч-Сюре восходят по белому хадаку. Небесная птица на горе Уч-Сюре победила дракона. Цаган-убугун – «белый старик» – всегда близок Большой Медведице.

Говорят в караванах, что монгольские солдаты-цирики носят особые знамена и поют сложенный ими гимн о наступлении времени Шамбалы. Из края в край, из уст в уста.

Не хочется давать здешним изображениям этнографический или географический характер. Пусть они идут как символы «святыни и твердыни». Пусть своим общим тоном героизма и подвига они скажут об этом крае.

Могуществен монастырь Спитуг. Первый – из учения Дзонкапы. Не развалины, но живая и работающая община. Настоятель монастыря и его сотрудники знающи и поражающе понятливы. Вы еще не кончили мысль, а они уже готовы продолжить ее правильно. В Спитуге изображение Майтрейи и знание пророчеств. В отделении Спитуга в Леха, в особом помещении стоит большое изображение Дуккар – Матери Мира с бесчисленными глазами всеведения и со стрелою справедливости. По правую ее руку – Майтрейя Грядущий. По левую руку – многорукое изображение Авалокитешвары, этого коллектива братства великой общины. Запомните такое сочетание этих трех символов. Это сочетание не было отмечено и объяснено.

Хороша стенопись в обоих Спитугах – крепкие тона и чутье пропорций. Обещали достать нам того же художника, который писал эти звучные стены.

К нашей стоянке подъехал миссионер из Яркенда. Только что на яках перешел Кардонг. Утерял дни и числа. Часы у него остановились. Повторял: «Потрясающий, трудный путь». Говорил, что особенно труден Кардонг и Сасир. Каракорум хотя и выше, но легче. Хвалил народ Китайского Туркестана. Сообщил, что амбань уже ждет нас и считает своими гостями.

Прекрасно расположен монастырь Шех в семи милях от Леха. Огромная, в два этажа фигура Будды. Лучшая стенопись из всего виденного.

В Трикше тоже большие изображения Будды, Майтрейи и Манджушри. Живопись несколько проще. Хороших лам не видели. Один монгольский старый лама, но, видимо, не вполне нормален, судя по страшному смеху.

Нужно видеть и обратную сторону буддизма – поезжайте в Хеми. Подъезжая, уже чуете атмосферу мрачности и подавленности. Ступы с какими-то страшными ликами – рожами. Темные знамена. Черные вороны. Черные псы гложут кости. И ущелье тесно смыкается. Конечно, и храмы, и дома – все скучено. И в темных углах навалены предметы служения, точно награбленная добыча. Ламы полуграмотны. Наш охотник (проводник) смеется: «Хеми – имя большое, а монастырь маленький». Конечно, маленький не размерами, но внутренним содержанием. Вот оно – суеверие и корысть! Лучшее было, что на близкие острые скалы утром выходили олени и долго стояли, поводя головой навстречу солнцу.

Монастырь старый. Основан большим ламою, оставившим книгу о Шамбале. И лежат эти манускрипты под спудом, может быть, кормят собою мышей.

О манускриптах об Иисусе сперва полное отрицание. Конечно, отрицание прежде всего идет из миссионерских кругов. Потом понемногу ползут отрывочные боязливые сведения, очень трудно добываемые. Наконец, выясняется, что о манускриптах слыхали и знают старые люди в Ладакхе.

Такие документы, как манускрипты о Христе и книга о Шамбале, лежат в самом «темном» месте. И фигура ламы – составителя книги о Шамбале – стоит, как идол, в каком-то фантастическом уборе. И сколько еще других реликвий погибает по пыльным углам. И тантрикам-ламам нет до них дела. Надо было видеть и обратную сторону буддизма.

И как легко убрать эту грязь и пыль изуверства. Как легко привести в порядок звучную стенопись. Как легко очистить тонко сделанные статуи. Нетрудно вернуть организациям монастырей смысл трудящихся общин, по завету великого Льва (Сингха) Будды.

«Я – Ладакхский король», – пришел худощавый, стройный человек в тибетском костюме. Это бывший король Ладакха, завоеванного кашмирцами. Тонкое, интеллигентное лицо. Сейчас имеет очень ограниченные средства. И вот мы сидим за чаем, говорим о том, как нам нравится его страна и как мы полюбили его народ, отмеченный спокойностью и честностью. Говорим об учении. Гость тонко замечает о том, что желтая и красная секты во многих отношениях теперь почти одно и то же. Говорим о старинных вещах, о тонкости работы. Король приглашает осмотреть его дворец, высоко поднявшийся на скале над Лехом.

Ходим по крутым обсыпающимся лестницам. Минуем темные переходы. Застываем от радости на террасах и балконах, где раскинулся вид на все горы и песчаные взгорья. Сгибаемся в низких дверках, ведущих в домашний храм. Храм посвящен Дуккар – светлой Матери Мира. В середине – ее изображение. По правую руку – Будда.

Хотя король сейчас живет в Стоге в летнем помещении, но перед изображениями стоят свежие цветы. По стенам висит много очень тонких колоритных тханок. Общий уровень живописи здесь выше, чем в Сиккиме. Большое влияние Ташилунпо.

Около дворца в отдельном храме помещается гигантское изображение Майтрейи. Стенопись там очень величественна. Часто стенопись Италии или русских церквей бывала или мелка, или обща по пятнам; но здесь бросилось в глаза необычное сочетание широты понимания общих пятен с богатыми деталями. Изображение Майтрейи – в двух этажах. До пояса – в нижнем. Лик – в верхнем. Может быть, это разделение статуи сделано позднейшими соображениями, но идейно оно очень знаменательно. Приходящему человеку как бы не охватить сразу все величие символа. Надо подняться в следующий этаж, чтобы достичь лика – как бы высшего мира. Нижний этаж тонет в сумраке, а вверху через узкие окна (без стекол) вливаются лучи яркого, всепроникающего солнца. Опять около вас многообразие ступ, сверкающий песок и причудливые переходы ворот.

Приходит монгольский лама и с ним новая волна вестей. В Лхасе ждут наш приезд. В монастырях толкуют о пророчествах. Отличный лама уже побывал от Урги до Цейлона. Как глубоко проникающа эта организация лам!

Толкуем с ламой про бывшее. Научно-метафизически объясняет лама наш случай, бывший около Дарджилинга. Надо записать его. Ехали в моторе около монастыря Хум. Навстречу показался в портшезе, несомом четырьмя слугами в белых одеяниях, лама в чудесном, прекрасном облачении с короной на голове. Светлое, приветливое лицо с небольшой черной бородой. Мотор должен был задержаться, и лама улыбался и радостно кивал нам головою. Мы думали, что это важный настоятель большого монастыря. После узнали, что в портшезе лам не носят. Корону в пути ламы не надевают. И в таких прекрасных одеяниях ламы в Сиккиме вообще не появляются.

 

 

Никто о таком ламе не слыхал, и подобного лица мы нигде не нашли. Шофер задержал машину, объезжая ламу, что позволило четко заметить лицо его.

Последнее бегство таши-ламы носило героический характер. Триста вооруженных лам сопровождали идейного беглеца. Каждый из них и сам таши-лама вел в поводу запасную лошадь, ибо бегство было спешным и отовсюду грозила погоня. Вовремя получилась весть о пятистах лхасских всадниках, спешивших перерезать путь из Лхасы на перевал Нагчу. Успели свернуть в сторону и пробраться ущельем. Поднялась снежная буря, и погоня была отрезана.

Так, в полном вооружении, среди непрестанной скачки, совершился исторический выезд – исполнение древних пророчеств, таких значительных для будущего. По свидетельству очевидца – монаха-живописца, гелонга Чампа Таши, таши-лама взял с собою из Ташилунпо только картины Шамбалы. Из них две он дал по пути известным хутухтам. И в Ладакхе, и здесь был Ринпоче из Чумби, который говорил, что теперь единственный кратчайший путь – через Шамбалу. Во многих монастырях воздвигаются и возобновляются изображения Майтрейи.

По рукам местных жителей ходят пророчества и новые указы. И они готовятся и ждут, ждут, ждут…

Кто-то приходит вечером и шепчет о новой рукописи о Шамбале. Просим его принести ее.

Нужно побывать здесь, чтобы понять происходящее. Нужно заглянуть в глаза этих приходящих, чтобы понять, как насущно для них значение Шамбалы. И сроки событий для них не любопытная странность, но связаны с построением будущего. Если даже иногда эти построения запылены и извращены, но сущность их свежа и движет умы. Следя за развитием мысли, вы познаете мечты и надежды. Из этих фрагментов сложился реальный отъезд таши-ламы, многозначительный, полный возможностей. Новая пряжа мира.

За три года до отъезда таши-лама указал расписать стены его внутренних помещений. В этой росписи в ясных символах изображены странствования таши-ламы в некоторых странах.

По всему Ладакху рассеяны камни с изображением креста, вероятно, друидическим или несторианским. Эта древнейшая и теперь заброшенная страна хранит знаки друидов и всевозможные позднейшие символы. Недалеко от места Будды имеются древнейшие могилы. Их называют древнедардскими могилами. Время их, конечно, значительно старее тысячелетия.

В один день три сведения о рукописи об Иисусе. Индиец говорит: «Я слыхал от одного из ладакхских официальных лиц со слов бывшего настоятеля монастыря Хеми, что в Лехе было дерево и маленький пруд, около которого Иисус учил». (Какая-то новая версия о дереве и пруде, ранее не слышанная.)

Миссионер говорит: «Нелепая выдумка, сочиненная поляком, сидевшим в Хеми несколько месяцев». (Спрашивается, зачем сочиненная? Почему совпадает с другими версиями и доводами?)

Еще один говорит: «Этот манускрипт, не есть ли это несторианское предание? Среди них были очень древние и подлинные. Но миссионеры об этом ничего не знают».

Так обсуждается манускрипт. Так медленно выплывают сведения. Главное же – необычайная глубина текста и прекрасное отношение к нему со стороны лам по всему Востоку!

Хороший и чуткий индиец значительно говорит о манускрипте, жизни Иссы: Почему всегда направляют Иссу на время (его) отсутствия из Палестины в Египет? Его молодые годы, конечно, прошли в изучении. Следы [буддистского] учения, конечно, сказались на последующих проповедях. К каким же истокам ведут эти проповеди? Что в них египетского? И неужели не видны следы буддизма, Индии? Не понятно, почему так яростно отрицается хождение Иссы караванным путем в Индию и в область, занимаемую ныне Тибетом».

Учения Индии славились далеко; вспомним хотя бы жизнеописание Аполлония Тианского и его посещения индийских мудрецов.

Другой собеседник напоминает, что в Сирии найдена плита с вырезанным эдиктом правительства о преследовании Иисуса как врага правительства. Эта археологическая находка любопытна для тех, кто отрицает историчность Иисуса-Общинника. Не то ли самое подтверждают маленькие особые монетки – знаки, употреблявшиеся первыми христианами в катакомбах. А древнейшие катакомбы еще существуют до сих пор.

Есть такие любители нагло отрицать, если что-нибудь трудно принимается их сознанием. Но ведь тогда и знание обращается в семинарскую схоластику, а природная потребность клеветы достигает высокой техники. Каким образом недавняя подделка могла проникнуть в сознание всего Востока? И где тот ученый, который написал длинное изложение на пали и по-тибетски? Такого не знаем.

Лама каждый день удивляет и радует. Столько он видел, столько он знает и так определенно разбирается в людях. Только что принес сведение, что одно, очень близкое нам имя упоминается в старых пророчествах. Нет в ламе ни чуточки ханжества, и для защиты основ он готов и оружие взять.

Шепнет: «Не говорите этому человеку: все разболтает» или: «А теперь я лучше уйду». И ничего личного не чувствуется за его побуждениями. И как легок он на передвижение.

Лех – место замечательное. Здесь предание соединило пути Будды и Христа. Будда шел через Лех на север. Исса беседовал здесь с народом по пути из Тибета. Тайно и тщательно хранимые предания. Трудно нащупать их, ибо ламы умеют молчать лучше всех людей. Только найдя общий язык – не только физический, но и внутреннее понимание, – можно приблизиться к их многозначительным тайнам. Как пришлось убедиться, каждый образованный гелонг (монах) знает очень много. Даже по глазам не догадаетесь, когда он согласен с вами или внутренне смеется, зная более, чем вы. Сколько у этих молчальников есть рассказов о проезжих «ученых», попадавших в самые смешные положения. И сколько ошибок незнания вынесла печатная бумага Европы. Пришла пора просветления Азии.

Прекрасные голоса у ладакхцев. Наряды странно напоминают русско-византийские уборы. Часто вместо шкуры за плечами – расшитая узорами матерчатая накидка, дающая впечатление древнего корзно (византийская накидка-мантия). Высокие расшитые шапки, точно боярские. За поясом – металлическое хранилище для пера и пара свирелей, наполняющих вечернее время зовущими мелодиями. Во время полевых работ на головах венки из ячменя и цветов. И песни – такие звонкие, радостные, как природа Ладакха.

Опять приехал король Ладакха. В результате поживем в его замке. С этого места поучений Иссы, с террас высоких, надо написать серию всего, что видно оттуда. На высоких, очищенных ветрами местах были следы великого общения. Конечно, места изменились: разрушение и созидание сменяли друг друга. Завоеватели наносили новые нагромождения, но основной силуэт остался невредимым. Горное обрамление, так же как и прежде, венчает землю. Те же сверкающие звезды и волны песков, как застывшее море. И оглушающий, отрывающий от земли ветер…

Вот и место Будды. Оно изглажено временем. Предание говорит об «очень большом и древнем строении», но теперь устои утесов и щебень напоминают лишь о разрушении. Старые тесаные камни пошли на постройку позднейших ступ, которые, в свою очередь, успели рассыпаться. Одно лишь обстоятельство несомненно – вы стоите на месте древнего строения. Невдалеке старинная деревня и остроконечная груда развалин – остатки древнего укрепления, слившегося, как монолит.

Дни заняты нашим водворением в Ладакхском дворце. Приходят толпы народа, послы из Лхасы, тибетские торговцы, старшина-аксакал, тахсильдар (кашмирский уездный начальник) и опять – король Ладакха.

Пришел сам старый король-лама. Несмотря на бедность, он привел с собой до десяти провожатых – лам и родственников. В беседе выяснилось, что семья короля знает рукописи об Иссе. Они же сказали, что многие мусульмане хотели бы завладеть этим документом. Затем беседовали о пророчествах, связанных с Шамбалою, о сроках, о многом, что напоминает действительность красотою. Уходит король-лама, и толпа в белых кафтанах почтительно склоняется перед ним. Просто и красиво.

Так же просто вчера на улице женщина, возвращаясь от жнивья, подошла и протянула руку в рукопожатии привета. Теперь они жнут золотой ячмень. Вереницы людей с венками цветов на головах несут за спиною связки золотых колосьев и поют звонко и радостно, поют золотыми полноголосными гирляндами.

Живем в Ладакхском дворце. Развалины исполинских замков бледнеют перед этим живописным нагромождением, вознесшимся среди чаши разноцветных гор. Где мы встречали такие высокие террасы крыш? Где мы ходили по таким разрушенным закоулкам? Это было на картине «Мехески – лунный народ». Да, это те самые башни. Только здесь живут не мехески, а потомки Гэсэр-хана. Короли Ладакха ведут свое происхождение от героического Гэсэр-хана.

Как прекрасно, что Юрий знает все нужные тибетские наречия! Только без переводчика люди здесь будут говорить о серьезных вещах. Сейчас нужно брать в полном знании, в ясном, реальном подходе. Любопытство неуместно. Только настойчивая любознательность!

Восьмого сентября письма из Америки. Многие вести нас уже не застанут. Письма шли шесть недель – удачно попали на пароход.

В комнате, избранной как столовая, на стенах писаны вазы с разноцветными растениями. В спальне, по стенам, – всё символы чинтамани, камня сокровища мира. И черные от времени резные колонны держат потемневший потолок на больших берендеевских балясинах. Низкие дверки на высоких порогах. И узкие окна без стекол. И вихрь предвечерний довольно гуляет по переходам. Пол покрыт яркендскими цветными кошмами. На нижней террасе лает черный пес Тумбал и белый Амдонг, наши новые спутники. Ночью свистит ветер и качаются старые стены.

Пишу в верхней палате, имеющей выход на все крыши. Двери с широкими резными наличниками. Колонны с тяжелыми расписными капителями. Приступочки, ступеньки и патинированный временем темный потолок. Где же я уже видел эту палату? Где же уже играли те же пестрые краски? Конечно, в «Снегурочке» – в чикагской постановке. Входят мои и говорят: «Вот уж подлинный Берендей в своей собственной палате».

Кончилась «Берендеевка» раньше, чем думали. Осень не ждет. Надо пройти Каракорум до осеннего, северо-восточного ветра. Путь на Шайок хорош, но длиннее на неделю. Кроме того, жители разобрали мосты на топливо, а вода в человеческий рост. Остается путь через Кардонг и Сасир перевалами. Много разных повелительных соображений заставляет ускорить срок пути. При большом караване делаешься подневольным.

И с конями, и с мулами, и с яками, и с баранами, и со псами мы идем по старому пути, но со знаками новых возможностей пойдем в горы. А там – вниз, к пустыням. Неужели сойти с гор? Но стихия песков тоже зовуща, а пустынные ночи и восходы тоже сверкающи. И в этом сверкании красоты – весь смысл и надежда.

Каракорум – «черный трон». За ним Китай – опять старая вотчина Будды.

На красном коне, с красным знаменем неудержно несется защищенный доспехами красный всадник и трубит в священную раковину. От него несутся брызги алого пламени, и впереди летят красные птицы. За ним горы Белухи; снега, и Белая Тара шлет благословение. Над ним ликует собрание великих лам. Под ним – охранители и стада домашних животных как символы места.

Эта замечательная старинная тибетская картина принесена нам в последний день жизни в Ладакхе.

Кончают грузить яков. Сейчас идем! День сверкающий.