Выстрел. Пуля пробила окно. Хорошо, что Юрий как раз в эту минуту отошел от окна. Кто стрелял? Намеренно? Или озорство?

Предупреждают: «А вам не уехать». Отвечаю: «Уедем, как всегда, не отложим и на один день». Приезжают наши американцы, с ними Борис. Присоединяется доктор. После долгой переписки нашелся П. К. [Портнягин], Людмила и Рая поедут с нами. Первая тринадцатилетняя путешественница в Тибет.

Приходит тибетский донир (консул), приносит тибетский паспорт и письмо к далай-ламе. Донир выдает подобные паспорта паломникам. Наше знание буддизма дает нам право пользоваться тем же вниманием. Посмотрим, где донир искренен и в чем его ложь.

Приходят четыре бурятских ламы, просят взять их с собою. Шьют знамя миссии – изображение Майтрейи с акдордже наверху. Все служащие надели маленькие знаки акдордже на шапки и такими ополченцами ходят по Улан-Батору. Юрий учит их ружейным приемам. Прикупили еще восемь карабинов-маузеров. Забавляет всех стоящий в столовой «Льюис» – механическое ружье. Пусть знают, что у нас оружия достаточно.

Случай во время маневров. Монгольский полк брал штурмом укрепления. А с другой стороны наш конвой выполнял ту же задачу. Можете себе представить остолбенение обеих сторон, когда они неожиданно столкнулись с винтовками наперевес.

«Владыка Шамбалы». Совпадение картины с пророчеством ламы. «И показался «Великий Всадник», а головы всех людей были повернуты на Запад. Но рука Всадника повернула все народы к Востоку».

Приходит уполномоченный от Монгольского правительства и просит дать рисунок храма – хранилища, где будет поставлена картина «Владыка Шамбалы» с другими почитаемыми предметами.

Кончается печатание «Основ буддизма» и «Общее благо». Трудно дать книге облик в маленькой типографии. Прежний лама, а теперь литограф, с любовью переписывает для книги «Будду Побеждающего» с огненным мечом. Опять посланец правительства. Просят разрешение перевести на монгольский «Основы буддизма».

 

 

Много смятения и ожидания. Но все-таки не отложим отъезда. Е. И. напряженно стоит у притолоки и говорит: «Жду, как разрешит все тот, кто все разрешает». А тут и телеграмма! Хлопочет Ж., он многое знает. Именно с ним можно иногда побеседовать о самых сокровенных преданиях. Это он также рассказал монгольскую версию о поездке Учителя Будды в Монголию. Странно услышать начало повести в Индии, а конец – в Монголии. Так связывается вся молчащая пустыня одною напряженною мыслью.

Не знаем, как встретит нас Тибет. Если прекрасен Ладакх, называемый Малым Тибетом, то Великий Тибет должен быть необыкновенно величественен. Впрочем, часто человечество ошибается названиями: «малое» оказывается «великим». Без предрассудков и суеверий увидим действительность.

Затем всякие трудности. И опять неожиданные друзья. Из них – эсперантист в Улан-Баторе. Желание помочь выехать. И заботливое провожанье. И, как башни, высоко груженные моторы.

На реке Иро родился странный ребенок. Скоро после рождения он произнес пророчество, а затем стал как бы обычным мальчиком. Но пророчество оказалось тем самым – о будущем Монголии, которое передано нам в Сиккиме ламою. Монголы очень запомнили это.

В Монголии необычайно развиты волевые действия. Нам передавали несколько случаев воздействий на далеких расстояниях. Недавно молодой монгольский лама написал книгу о пути в Шамбалу. Известны книги, написанные об этом пути таши-ламою, настоятелем Утайшаня, бурятским ламою.

Теперь туда же направляется и мышление монголов. Да и многие соседние народы понимают всю реальность значения Шамбалы. Некоторые монгольские ламы многое знают. Мы им задавали вопросы, и все отвеченное ими было очень основательно. Но не так легко заслужить их доверие. По этим вопросам из ближайших к Улан-Батор-Хото монастырей хорошей славою пользуется Манджушри Хит, откуда был похищен покойный богдо-гэгэн. Все значительно легендами в Монголии.

На стоянках, среди юрт и стад, по холмам Гоби разносится песнь наших монголов. Поют песнь Шамбалы, недавно сложенную монгольским героем Сухэ Батором: «Мы идем в священную войну Шамбалы. Пусть мы перевоплотимся в священной стране…» Так бодро и звонко посылают монголы в пространство свои чаяния. Так и в новой Монголии знают действительность Шамбалы. Место Дуканга Шамбалы уже огорожено в Улан-Баторе.

Знают монголы о приездах «Владыки Шамбалы» в Эрдени-Цзу и в Нарабанчи. Знают о «Держателях». Знают о великих временах. Знают о чаше Будды, которая после Пешавара хранилась в Карашаре и временно исчезла. Знают о приходе благословенного Будды на Алтай. Знают о значении Алтая. Знают о Белой горе. Знают о священных знаках над древним субургаиом около Хотана. Знают и вести из Китая. Знают вести из Индии. Через все молчаливые пространства Азии несется голос о будущем. Время Майтрейи пришло.

На моторах через мелкие реки по весеннему бездорожью. Десять поломок в день. Если пройти 70 миль, то уже день счастливый, а то и двенадцати миль не сделать. Много керексуров. Курганы – следы великого переселения. Замечательная «каменная баба» – здесь, говорят, жил знаменитый разбойник, а теперь он превратился в хранителя пути. Путники мажут жиром губы изваяния, чтобы испросить милость. Наш Кончок требует у изваяния хорошего пути для нас. На пути черепа и кости. Трупик ребенка, обернутый овчиной. Турпаны, дикие гуси, всякие утки летят к северу. Стада куланов.

Ясно, что на моторах далеко не уехать. Дорога не установлена. Местные проводники сами путаются направлением. А главное – машины совсем плохи. Лишь бы добраться до границы, до монастыря Юм-бейсе. Там придется взять верблюдов.

Слышим легенды. То, что говорилось о посещении «Владыкою Шамбалы» монастырей Нарабанчи и Эрдени-Цзу, подтверждается в разных местах. Юм-бейсе – неприятное, ветреное место. Сам монастырь неуютен, и ламы неприветливы. Над монастырем, на горе, воздвигнут огромный фаллос…

Бесконечные переговоры о найме каравана. До Шибочана (за Аньси) предположено идти три недели. Конец апреля для верблюдов уже нехорош. Уже жарко и шерсть падает, а с нею уходит и верблюжья сила. Находится проводник – старый лама-контрабандист. Предлагает вести короткой дорогой через дикие места. Обычно там не ходят, боясь безводья, но лама ходил там не менее двадцати раз и знает, что и там есть и колодцы, и речки, и родники.

Но и на обычной дороге весною могут пересохнуть колодцы, и потому лучше идти по краткой тропе. Единственная опасность этого нового направления – шайки знаменитого Джеламы. Но сам он уже убит, а его «сотрудники» рассеялись. Хотя этот район все-таки признается опасным, лама-проводник уверяет, что теперь можно пройти эти места безопасно. И мы предполагаем, что наш проводник не был ли сам доверенным лицом Джеламы. Слишком много он знает о нем и очень уверен, что с ним мы пройдем. Знает, как Джелама заставлял пленников строить укрепленный город, мимо которого мы пройдем. Решили идти новым путем.

 

 

Бесконечная Центральная Го-би. И белая, и розовая, и синяя, и графитно-черная. Вихри устилают пологие скаты потоком камней. Не попадитесь в этот каменный вихрь. Гроза Гоби – высохшие колодцы. Иногда отверстие забито павшими животными. Можно миновать безводье обходным путем на Восток, но там китайские шайки.

Ночь. Костры. Дозорные. В этом ущелье недавно ограблен караван. И вдруг тишина нарушается крепким винтовочным выстрелом. Затоптаны огни. Залегла цепь с карабинами. Кто стрелял по лагерю? Где-то лают собаки… Вызывается доброволец на разведку. Условлено: если запоет, то благополучно. Настороженная тишина, и наконец из темноты веселая песня. Стрелял китаец – хозяин каравана. Очень испугался, увидев наши костры. Думал, разбойники…

Нирва, вожак каравана, насвистывает ветер среди зноя полудня. Как продавец ветра в приморье Древней Греции, монгол протяжно, минорно свистит – точно ветер шевелит головки пустынного ковыля. Ветерок начинается. Монгол кивает нам, чтобы обратили внимание. Продавцы ветров. Какой сюжет для оперы или симфонии!

Из белой гальки по лону Гоби выложены фигуры рукой неизвестного странника. Есть священные надписи, но есть и эротические изображения, отвратительные среди величия пустыни.

Опять нужны предосторожности. Опять нужно надеть монгольские кафтаны. Подходим к городу знаменитого разбойника Джеламы, или Тушегун-ламы. На ночь станем где-то близко. В густых сумерках что-то темнеет за холмами. Лает собака… Хотя сам Джелама недавно убит монголами, но банды его еще не рассеялись. Огни на ночь не разводим. Удваиваем дозоры. На утро изумленные восклицания: «Вот и город над нами!» На холме высятся башни и стены – подлинный город. Внушительный и живописный. Юрий и П. К. [Портнягин] с карабинами на руке идут исследовать, а монголы провожают их советами осторожности. Следим в бинокли. Но вот наши показались на стене – значит, разбойники покинули замок.

Не простой разбойник-грабитель был Джелама. Он получил университетское образование в Петрограде. Обладал большими оккультными сведениями. Разве ночной грабитель будет ставить на высоком месте издали зримый город? Какие думы и мечтания тревожили седую голову Джеламы, которую долго возили на копье по базарам Монголии?.. По Центральной Гоби будет долго жить легенда о Джеламе, заманчивый сценарий для синема.

К каравану подъезжают какие-то странные верховые и спрашивают монголов о количестве нашего оружия. Монголы что-то шепчут им и размахивают руками, показывая что-то большое, а потом сообщают нам: «Люди Джеламы. Они нас не тронут».

Подходим к Аньси. Неясные слухи о каких-то китайских войсках. Встретиться с ними хуже, чем с людьми Джеламы. Обойдем Аньси ночью. Но Нирва теряет дорогу. Рассвет застает нас перед стенами Аньси. Поворачиваем верблюдов и спешим перейти широкий, быстрый арык. К вечеру уже выйдем за пределы Ганьсу и вступим в область Кукунора. На горах развалины крепостей – памятники бывших восстаний дунган.

Быстрые речки. Впереди снежная цепь Наньшаня.

Кончилась Центральная Гоби. Кончилась безлюдная Внутренняя Монголия с источенными временем золотоносными хребтами; величественное дно ушедших стремнин, где притаились всякие останки древних гигантов. Первое июня. Уже десять дней стоим на серебристых берегах Шибочена. Горит при восходе Наньшань. Журчит горный поток. Белеют стада коз и баранов. Мелькают всадники – какие-то вести? Ползут слухи. Когда же пойдем дальше? Пугают, что не раньше сентября.

Причин много. Еще и трава должна вырасти. И верблюды должны утучнеть и обрасти шерстью. И цайдамские опасные топи должны обсохнуть. И голубая река Янцзы должна улечься на осень. Ждем вести из Сучжоу и Чанмара, а пока хитрый Ма-Чен, ученик китайцев, обсчитывает нас. Старый хитрец называет меня «американским королем» и много раз в день скачет от своей ставки до нашего стана.

После удачных лечений монголы просят нас вызвать дождь ввиду неслыханной засухи. Предлагают по пяти долларов от каждой юрты.

Несмотря на все «козни» Ма-Чена, перебрались на Шарагол, под хребет имени Гумбольдта [Улан-Даван]. Вовремя перешли мутный, зыбучий Шарагол со всеми его бесчисленными рукавами. Кончок едва не утопил своего серого китайского коня. Стоим у горного ключа на взгорье перед Улан-Даваном (16 000 футов) по дороге на Тибет.

Тибетцы толкуют, что во время бегства далай-ламы в 1904 году при проходе через Чантанг и люди, и кони почувствовали «сильное трясение». Далай-лама пояснил, что они находятся в заповедной черте Шамбалы. Много ли знает далай-лама о Шамбале? Таши-лама знает больше.

Пятое июля.

Справили праздник Майтрейи. В палатке Шамбалы происходит долгое служение. Проходит толпа соседних монгол, и их голоса сливаются с пением наших лам.

Монгольские «дворяне» драпируются широкими складками средневековых кафтанов. Надели серые войлочные шапочки, с картин Гоццоли, и навесили на шею священные киоты и ладанки. Вихрь и песочный буран. В два часа дня пришлось наглухо зашиться в палатках и зажечь свечи.

Делаю проект субургана на месте Шамбалы, где останавливался на ночлег Великий Держатель. Одиннадцатого июля Нирва из Кумбума повез пророчества и молитву таши-ламы Шамбале.

П. К. [Портнягин] уже третий день скачет в Ма-хой за верблюдами.

Составляются три новые книги. Забелели снегом вершины, свеж воздух, и тишина напоминает наши гималайские высоты, куда стремится дух наш. Монголы заглядываются на виды Нью-Йорка. Для них Америка – страна обетованная. Они шепчут: «Это достижение Шамбалы». Не проходит и дня без толков о сказочной Америке.

Четырнадцатого июля годовой праздник монголов. Сооружают новое обо, скачки, пированье! Молодежь нашего стана отпросилась на праздник.

С утра беседовали о необходимости паназиатского языка, который хотя примитивно примирил бы триста наречий Азии. Вечером наши ламы читали молитвы Майтрейе и Шамбале. Если бы на Западе понимали, что значит в Азии слово Шамбала или Гэсэр-хан!

Начался дождь и ветер. Половина июля похожа на осень. Ночью в горах шумит ливень.

Среди дождей и грозы долетают самые неожиданные вести. Такое насыщение пространства поражает. Даже имеются вести о проезде здесь Учителя сорок лет тому назад. Опять настоящий буран и ливень. Холодно.

Двадцатого июля получены указания чрезвычайного значения. Трудновыполнимые, но приближающиеся следствия. Никто в караване еще не подозревает о ближайшей программе.

На следующий день опять важные вести, и опять спутники не знают о них. Сверяйте эти числа с вашими событиями. Принесли золото от Улан-Давана. Опять вихрь. Рая вообще не слыхала о Христе, ей уже тринадцать лет. Так быстро уходят из жизни даже краеугольные понятия.

Азара первоначально значило «халдейский жрец».

24 июля.

Не только наш день, но и день окончания нашего субургана. Монголы помогают сооружению, привозят сокровище – норбуримпоче – камешки и зерна для вложения в чашу субургана. Туда же заложено и Акдордже, и Майтрейя, и Сингха.

Лал – на хинди означает «красный».

 

 

Конец июля.

«Иду радостно в бой». Lapis exilis – «блуждающий камень». Вчера буряты пророчествовали что-то сумрачное. Именно: «Посылают лучшие токи для счастливого решения дел». Предполагаем выступить через Цайдам к Тибету девятнадцатого августа. Отважимся пересечь Цайдам по новому пути.

К вечеру двадцать восьмого прискакал Ч. с мечом и с кольцом. Не успели выслушать его, как по ущелью вместо мирного ручья хлынул губительный поток [селя]. Вот следствие странного ночного шума в горах. Снесло кухню, столовую палатку, шатер Юрия. Мы ходим по пояс в воде. Погибло множество незаменимых вещей. Погибло много монгольских юрт. Ч. рассказал, что за день до его отъезда от непонятной причины у Я. сгорели тханки, присланные нами. Знаменательно. Сопоставляйте.

Кончаем субурган. Старший лама Цайдама приедет освятить его. Князь Курлык-бейсе прислал посланцев, предлагает свой караван. Знаменательно, ибо этот князь обычно вредил проезжим.

Пятого августа.

Нечто очень замечательное. В десять с половиной утра над станом при чисто синем небе пролетел ярко-белый, сверкающий на солнце шаровидный аппарат. Семеро из лагеря наблюдали это необычайное явление. Направление с северо-востока на юг. Замечательно.

Седьмого августа освящен субурган. Приехал Цайдамский геген. Наехало до тридцати гостей-монголов. Служение у субургана. Обещали нам хранить субурган Шамбалы. Лишь бы дунгане не разрушили. Бунт среди бурят. Они пошли к китайцам с ложным на нас доносом. Вместо бунтоватых бурят взяли трех торгоутов. Хорошие стрелки.

После бурятского доноса приехали китайские солдаты с чиновником сининского амбаня. Осмотрели паспорта. Конечно, опять вымогательство. Заплатили китайцам. Монголы возмущены этим вымогательством.

Неожиданные гости прилетают из пустыни. Под вечер прискакал таинственный незнакомец в золотосшитом монгольском наряде. Кто он? Спешно прошел в шатер. Не называя себя, сказал, что он друг наш и должен предупредить о готовящемся на нас нападении на тибетской границе. Предупредил о необходимости усиленных караулов и разведочных разъездов. Сказал и ускакал. Кто он? Наши ламы говорят: «Или вор, или разбойник, или сборщик на монастырь». Всем не понравился роскошный наряд незнакомца. Но он был друг. Он хотел помочь. Опять сюжет для оперы.

Девятнадцатого августа мы выступили через Цайдам на Тибет. Памятна ночь в Цайдаме, когда пересекали соляные топи. Остановиться нельзя. Нужно идти сто двадцать миль без отдыха. Во тьме ночи еле заметна тропа. Проходим самой опасной дорогой, не сознавая этого. По сторонам узкой тропы бездонные ямы. Неверный шаг, и вернуться нельзя. Трудно, но зато Цайдам пересечен в новом, кратчайшем направлении. Много неточностей в картах.

Когда мы проходили Цайдам, он оказался совсем не такой, каким он показан на картах; невольно смот– релось на Запад. Там розовели безбрежные пески. Вспоминалось, что от Цайдама до Куньлуня на кар– тах показано сплошное пустынное пространство. Конечно, все это мес– то не исследовано. Между тем там в складках нагорий может быть много замечательного. Из области Хотана и Черчена могли в этом направлении распространяться древние буддистские монастыри. Могли быть интересные отшельничества и памятники-пещеры. Но даже сами монголы мало говорят об этих местах. Толкуют о пропавших в песках караванах, о занесенных городах, но все это в пределах сказаний.

Замечателен жест приветствия у цайдамских монголов. Они поднимают руки так, как будто молятся солнцу. Это так ритмично, красиво, напоминает о прекрасном жесте индийских брахманов, которых я видел в Бенаресе во время утренней молитвы. И в то же время напоминает жест мусульман, совершающих молитву перед древним мазаром.

Толкуют о каких-то иностранцах, бывших в Тейджинере и скупавших старинные вещи. Опять говорят, что иностранцы увезли «бурханов» из Дуньхуана. Очевидно, со знаменитыми пещерными храмами что-то произошло. Уж очень упорно и в разных областях об этом рассказывается. Мало ли вещей похищалось для музеев Европы, но об этих «бурханах» от Кашгара, от Урумчи до границ Тибета толкуют.

Полуобглоданные трупы людей и коней у дороги. Следы недавнего боя монголов с голоками. Монголы снимают юрты и спешат под защиту князя Курлык-бейсе. Скоро перевал Нейчжи, место, о котором предупреждал наш неведомый доброжелатель. Все будто спокойно, но около стоянки найден свежий костер и оброненная длинная трубка. Здесь были люди недавно.

Утром идем, как всегда. Впереди Юрий и П. К. [Портнягин] в разъезде. Затем все верховые – мы и ламы. За нами на некотором расстоянии – торгоуты с мулами. А дальше отстал караван с верблюдами под охраной Голубина, Кончока и Церина. Впереди нас – ущелье между двумя холмами. Елена Ивановна, всегда чуткая, слышит далекий лай собак… Вдруг через ущелье между холмами начинают проскакивать вооруженные всадники, скрываясь за холмом. Санген-лама кричит: «Аранган» (т. е. «разбойники»). Даю приказ повернуть назад, чтобы занять вершину холма и соединиться с торгоутами.

На вершине вместо атакованных мы оказались атаковывающими и командующими положением. Отряд панагов остановился, очевидно не ожидав нашего маневра. К ним поскакали полковник, торгоут Очир и бурят Бухаев с грозным предупреждением. Остальные, готовые к бою, наблюдали. Панаги, неожиданно застигнутые, спешились и в знак покорности положили винтовки. Один из них держал длинное копье: знак объявленной войны. Мы хотели купить это копье, но они сказали: «Мы не можем продать, это друг наш».

Главное, всегда действуйте смело.

На другой день готовилось еще нападение, но сильная снежная метель с громом расстроила суеверных тибетцев. И так перешли Нейчжи. Любовались огромными стадами диких яков. Одного из них убили торгоуты. Впереди нас снежный хребет Ангар-Дакчин [Бокалыктаг], т. е. Марко Поло. Смешно давать европейские имена местностям, которые издавна имели свои наименования. К ночи умер от кровотечения монгольский лама. Жаль.

За Ангар-Дакчином – Кокушили, те самые Кокуши, о которых знают староверы на Алтае, искатели Беловодья. Тут уже недалеко заповедные границы. Счастливо минуем реки. Ни весною, ни летом их не перейти верхом. Но сейчас, осенью, вода не выше стремян, и только две лошади завязли. Даже Голубая река [Янцзы] с ее быстрым течением не легла препятствием.

Ждем тибетские посты. Почему их нет? Что-то забелело вдали… Снег? Но нигде кругом снега нет… Шатер? Но это нечто слишком большое. Оказалось, гигантский гейзер глауберовой соли. Белоснежная, сверкающая на солнце глыба; уже заповедная граница.