Книга: Собрание произведений в пяти томах. Том 2. Семидесятые
Назад: После вчерашнего
Дальше: Сороковые
Клянемся!
Нас обливает презрением категория специальных женщин.
Администраторы, дежурные, телефонисты, официанты, няни, врачи, кассиры, не старые, не тупые, не темные. Среднего возраста и образования, безглазый верх, сиплый голос, пропитый выдох, прокуренные пальцы! Что-то вроде парика. О фигуре речи нет – хотя есть тело, низко сидящее на кривых кавалерийских ногах, втиснутых в каблуки. Запах дорогих духов перебивается табаком, вином, сапогами.
По примеру древних греков лисистратов я обращаюсь к вам, мужички! Клянемся! Взявшись за шею, наклонившись в круг – в древнем греческом танце сиртаки, – клянемся!
Даже после дальнего плавания или службы на Севере, даже если очень нужен номер в гостинице или даже билет на поезд к мамане отбыть, даже если вы глубоко и затаенно страдаете от неказистой внешности, прикрытой кишиневским плащом, и жизнь своей мозолистой рукой вот-вот разыщет ваше горло, – и в этом невыносимом кульминационном виде не подходите вы к ним вплотную, не устраивайте им удовольствия, мужички, мужчины, парни боевые, рвущие узду, – стой!
Что может быть хуже презирающего конторского хама-холуя? Только женщина из этого подвида. А наличие чудовищной груди и пожарной помады ничего не обещает, ибо никакая темнота не скроет убожества духа, а вспышка света оскорбит твое зрение презрительным лицом с желтыми зубами. Встреча с ней подсудна, как любовь пожарного со студентом.
Матросы! К вам, одуревшим от качки и хорошего питания, обращаюсь я! Клянемся! Общаться с ними только на непреодолимом расстоянии вашей вытянутой руки.
Офицер-лейтенант-гардемарин, не торопись! Иди погуляй, постой у Пушкина, покрутись у вокзала. Твое счастье бегает повсюду, а несчастье сидит там, за прилавком, и сипло дышит, колыхая тремя банкетками.
Пусть нас ищут, мужички, какие мы ни есть, а если захотим и договоримся, то нас тоже будет очень не хватать, и, чтоб выманить нас на свидание и соблазнить, суровая дама будет впадать в огромные расходы. Женщина мужского типа противна природе, как лающая корова. Пусть так и бегают в поисках нас. А мы у своих, у маленьких и беззащитных, у женственных и благородных.
И пока эти круто не развернутся лицом к людям, пока в глазах не сверкнет доброта и в тексте слов не появится обещающий оттенок, – клянемся, как древние греки, с трудом живущие сейчас, что ни одна женщина указанного вида не коснется нас любым своим пальцем. И музыка любви для них не заиграет. И мужеподобие, поднимаясь вверх, пробьется бородой и лысиной, которая не мешает настоящему мужчине, но окончательно гробит бывшую женщину.
Пусть мы без джинсов, но у своих, пусть без пива, но на свободе.
А у нее в кладовке бара грохочет червь, похожий на фарш, трижды пропущенный через мясорубку. Это ее муж. Пусть он и занимается этим черным неблагодарным делом!
О чем я хотел спросить вас?..Так... На это вы все равно не ответите...От этого вы страдаете так же, как я...Это вас не интересует, как и меня...Тут вы мне не добавите... Собственно, у вас те же источники...На это вы все равно не ответите...Об этом и слова не скажешь...Об этом вы тоже ничего не знаете...Ну а это мы знаем все...И все-таки спасибо за разговор.Коммуникабельность через герметичность.Я квартиру не убираю, я ее просто меняю.
Любимая женщина обросла ладошками, как деревцо.И в жестких, и нежных, от детских до взрослых.И стоит, шепча ветру: «Дуй сильнее! Пусть старые облетят!»Мадам, мы с вами прекрасно дополняем друг друга. Я умный, веселый, добрый, сообразительный, незлопамятный, терпеливый, интеллигентный, верный, надежный, талантливый...Ну хоть пять минут в сутки подумайте о себе плохо. Когда о тебе плохо думают – это одно. Но сам о себе пять минут в день... Это как тридцать минут бега.В этой любовной спешке он содрал с себя белье раньше пиджака.
Он мне рассказывал,как однажды на пустынном берегу под Керчью,в страшную штормовую ночь,когда ревело море, метались тучии проблеск маяка почти не виден,ровно в три часаего дико потянуло в АмерикуПродолжалось это примерно пятнадцать минут.Затем море успокоилось,тучи пропали,и он остался, в чем был.Летал я лет пять назад на этом самолете. Так хорошо сидел. Смотрю, бегает какой-то юноша по салону.– Как вам, удобно, неудобно?– Удобно, – говорю, – очень.Он взял и укоротил промежутки между сиденьями. Теперь неудобно. Каждый свой ответ надо обдумывать!
Назад: После вчерашнего
Дальше: Сороковые
