События 14 декабря 1825 года

Манифест о событиях 14 декабря 1825 года

Печальное происшествие, омрачившее 14-й день сего месяца, день обнародования манифеста о восшествии Нашем на престол, известно уже в его подробностях из первого публичного о нем объявления.

Тогда, как все государственные сословия, все чины военные и гражданские, народ и войска единодушно приносили нам присягу верности и в храмах Божиих призывали на царствование Наше благословение небесное, горсть непокорных дерзнула противостать общей присяге, закону, власти и убеждениям.

Надлежало употребить силу, чтоб рассеять и образумить сие скопище. В сем кратко состоит все происшествие, маловажное в самом себе, но весьма важное по его началу и последствиям.

Сколь ни прискорбны сии последствия, но провидение показало в них новый опыт тех сокровенных путей, коими, карая зло, из самого сего зла оно производит добро.

По первому обозрению обстоятельств, следствием уже обнаруженных, два рода людей составляли сие скопище: одни – заблудшие, умыслу не причастные, другие – злоумышленные их руководители.

Чего желали заблудшие? Быть верными данной ими присяге. Всеми средствами обольщения они были уверены, что защищают престол, и в сем уверении не могли они внимать никаким другим убеждениям.

Чего желали злоумышленники? Священные имена преданности, присяги, законности, самое имя Цесаревича и великого князя Константина Павловича было только предлогом их вероломства; они желали и искали, пользуясь мгновением, исполнить злобные замыслы, давно уже составленные, давно уже обдуманные, давно во мраке тайны между ими тлевшиеся и отчасти только известные правительству: ниспровергнуть престол и отечественные законы, превратить порядок государственный, ввести безначалие.

Какие средства? Убийство. Первою жертвою злоумышленников был военный генерал-губернатор граф Милорадович; тот, кого судьба войны на бранном поле в пятидесяти сражениях пощадила, пал от руки гнусного убийцы. Другие жертвы принесены были в то же время: убит командир лейб-гвардии Гренадерского полка Стюрлер; тяжко ранены генерал-майор Шеншин, генерал-майор Фридрихс и другие, кровью своею запечатлевшие честь и верность своему долгу.

Ни делом, ни намерением не участвовали в сих злодеяниях заблудившиеся роты нижних чинов, невольно в сию пропасть завлеченные.

Удостоверяясь в сем самым строгим изысканием, Я считаю первым действием правосудия и первым себе утешением объявить их невинными.

Но то же самое правосудие запрещает щадить преступников. Они, быв обличены следствием и судом, восприимут каждый по делам своим заслуженное наказание.

Сей суд и сие наказание, по принятым мерам обнимая зло, давно уже гнездившееся, во всем его пространстве, во всех его видах, истребить, как Я уповаю, самый его корень, очистить Русь святую от сей заразы, извне к нам нанесенной, смоет постыдное и для душ благородных несносное смешение подозрений и истины, проведет навсегда резкую и неизгладимую черту разделения между любовью к Отечеству и страстью к безначалию, желаниями лучшего и бешенством превращений, покажет наконец всему свету, что российский народ, всегда верный своему Государю и законам, в коренном его составе так же неприступен тайному злу безначалия, как недосягаем усилиям врагов явных; покажет и даст пример, как истреблять сие зло, и доказательство, что оно не везде неисцельно.

Всех сил благотворных последствий Мы имеем право ожидать и надеяться от единодушной приверженности к Нам и престолу Нашему всех состояний. В сем самом горестном происшествии Мы с удовольствием и признательностью зрели от обывателей столицы любовь и усердие, от войск готовность и стремление по первому знаку Государя своего карать непокорных, от начальников их преданность непоколебимую, на высоком чувстве чести и любви к Нам утвержденную.

Посреди их отличался граф Милорадович. Храбрый воин, прозорливый полководец, любимый начальник, страшный в войне, кроткий в мире, градоправитель правдивый, ревностный исполнитель царской воли, верный сын Церкви и Отечества, он пал от руки недостойной, не на поле брани, но пал жертвою того же пламенного усердия, коим всегда горел, пал, исполняя свой долг, и память его в летописях Отечества пребудет всегда незабвенна.

Дан в Санкт-Петербурге в 19-й день декабря месяца в 1825-е лето от Рождества Христова, царствования же Нашего в первое.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою тако:

Манифест 20 декабря 1825 года

Божиею милостию МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ, ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем верным Нашим подданным.

В сокрушении сердца, смиряясь пред неисповедимыми судьбами Всевышнего, среди всеобщей горести, Нас, Императорский Наш Дом и любезное Отечество Наше объявшей, в едином Боге Мы ищем твердости и утешения. Кончиною в Бозе почившего Государя Императора Александра Павловича, любезнейшего Брата Нашего, Мы лишилися Отца и Государя, двадцать пять лет России и Нам благотворившего.

Когда известие о сем плачевном событии в 27-й день ноября месяца до Нас достигло, в самый первый час скорби и рыданий Мы, укрепляясь духом для исполнения долга священного и следуя движению сердца, принесли присягу верности старейшему Брату Нашему, Государю Цесаревичу и великому князю Константину Павловичу, яко законному, по праву первородства, Наследнику престола Всероссийского.

По совершении сего священного долга известились Мы от Государственного совета, что в 15-й день октября 1823 года предъявлен оному, за печатию покойного Государя Императора, конверт с таковою на оном собственноручною Его Величества надписью: «Хранить в Государственном совете до Моего востребования, а в случае Моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия в чрезвычайном Собрании»; что сие Высочайшее повеление Государственным советом исполнено и в оном конверте найдено: 1) письмо Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича к покойному Государю Императору от 14 января 1822 года, в коем Его Высочество отрекается от наследия престола, по праву первородства Ему принадлежащего; 2) манифест, в 16-й день августа 1823 года собственноручным Его Императорского Величества подписанием утвержденный, в коем Государь Император, изъявляя Свое согласие на отречение Цесаревна и великого князя Константна Павловича, признает Наследником Нас, яко по Нем старейшего и по коренному закону к наследию ближайшего. Вместе с сим донесено Нам было, что таковые же акты и с тою же надписью хранятся в Правительствующем сенате, Святейшем синоде и в Московском Успенском соборе.

Сведения сии не могли переменить принятой Нами меры. Мы в актах сих видели отречение Его Высочества, при жизни Государя Императора учиненное и согласием Его Величества утвержденное; но не желали и не имели права сие отречение, в свое время всенародно не объявленное и в закон не обращенное, признавать навсегда невозвратным. Сим желали Мы утвердить уважение Наше к первому коренному Отечественному закону: о непоколебимости в порядке наследия престола.

И вследствие того, пребывая верными присяге, Нами данной, Мы настояли, чтобы и все государство последовало Нашему примеру; и сие учинили Мы не в пререкание действительности воли, изъявленной Его Высочеством, и еще менее в послушание воли покойного Государя Императора, общего Нашего отца и благодетеля, воли для Нас всегда священной, но дабы оградить коренной Закон о порядке наследия престола от всякого прикосновения, дабы отклонить самую тень сомнения в чистоте намерений Наших, и дабы предохранить любезное Отечество Наше от малейшей, даже и мгновенной, неизвестности о законном его Государе.

Сие решение, в чистой совести пред Богом Сердцеведцем Нами принятое, удостоено и личного Государыни Императрицы Марии Феодоровны, любезнейшей родительницы Нашей, благословения.

Между тем горестное известие о кончине Государя Императора достигло в Варшаву прямо из Таганрога 25 ноября, двумя днями прежде, нежели сюда. Пребывая непоколебимо в намерении Своем, Государь Цесаревич и великий князь Константин Павлович на другой же день от 26 ноября, признал за благо снова утвердить оное двумя Актами, Любезнейшему Брату Нашему великому князю Михаилу Павловичу для доставления сюда врученными. Акты сии суть следующие: 1) письмо к Государыне Императрице, любезнейшей родительнице Нашей, в коем Его Высочество, возобновляя прежнее Его решение и укрепляя силу оного грамотою покойного Государя Императора, в ответ на письмо Его Высочества, во 2-й день февраля 1822 года состоявшегося, и в списке притом приложенною, снова и торжественно отрекается от наследия престола, присваивая оное в порядке, коренным Законом установленном, уже Нам и потомству Нашему; 2) грамота Его Высочества к Нам; в оной, повторяя те же самые изъявления воли, Его Высочество дает Нам титул императорского величества; Себе же предоставляет прежний Титул Цесаревича и именует Себя вернейшим Нашим подданным.

Сколь ни положительны сии Акты, сколь ни ясно в них представляется отречение Его Высочества непоколебимым и невозвратным, Мы признали, однако же, чувствам Нашим и самому положению дела сходственным, приостановиться возвещением оных, доколе не будет получено окончательное изъявление воли Его Высочества на присягу, Нами и всем Государством принесенную.

Ныне, получив и сие окончательное изъявление непоколебимой и невозвратной Его Высочества воли, возвещаем о том всенародно, прилагая при сем: 1) грамоту Его Императорского Высочества Цесаревича и великого князя Константина Павловича к покойному Государю Императору Александру Первому; 2) ответную грамоту Его Императорского Величества; 3) манифест покойного Государя Императора, отречение Его Высочества утверждающий и Нас Наследником признающий; 4) письмо Его Высочества к Государыне Императрице, любезнейшей родительнице Нашей; 5) грамоту Его Высочества к Нам.

В последствие всех сих Актов и по коренному закону Империи о порядке наследия, с сердцем, исполненным благоговения и покорности к неисповедимым судьбам промысла Нас ведущего, вступая на прародительский Наш престол Всероссийской империи и на нераздельные с ним престолы царства Польского и Великого княжества Финляндского повелеваем: 1) присягу в верности подданства учинить Нам и Наследнику Нашему Его Императорскому Высочеству великому князю Александру Николаевичу, любезнейшему сыну Нашему; 2) Время вступления Нашего на престол считать с 19 ноября 1825 года.

Наконец Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши: жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет царствование Наше только продолжением царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал тот, коего священная намять будет питать в Нас и ревность и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших. Дан в царствующем граде Санкт-Петербурге, в двунадесятый день декабря месяца в 1825-е лето от Рождества Христова, Царствования же Нашего в первое.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою тако:

Высочайшее повеление о цене за могилы

Его сиятельству господину обер-прокурору Святейшего синода князю Петру Сергеевичу Мещерскому.

Милостивый государь мой, князь Петр Сергеевич! Государь Император, усмотрев из представленного гофмаршалом Нарышкиным отчета в употребленных на погребение тела покойной камер-фрейлины Их Императорских Величеств графини Протасовой издержках, что в Александро-Невскую лавру заплачено 8000 рублей по поданному вперед еще от ризничного иеромонаха Рафаила счету, Высочайше отозваться соизволил, что сумму таковую находит чрезмерною и выходящею из всякого приличия; притом Его Величество видит в столь огромном на монастырь сборе за исправление необходимых духовных треб – вовсе не соответствующий лицам священного и монашеского сана поступок, предосудительный для христианства вообще, ибо из сего выходит как бы некоторый торг.

По уважению таковых причин, Его Императорское Величество указать соизволил, чтобы за места для погребения в Александро-Невской лавре принимаемо было в уплату, если в самой церкви, то не более 1000 руб., а вне оной, на кладбище, – не более 200 руб. (ассигн.).

О таковой высокомонаршей воле, к должному оной от кого следует исполнению, сообщая чрез сие вам, милостивый государь мой, с совершенным почтением

Манифест 13 июля 1826 года

Божиею милостию МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ, ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, и прочая, и прочая, и прочая.

Верховный уголовный суд, Манифестом 1 июня сего года составленный для суждения Государственных преступников, совершил вверенное ему дело. Приговоры его, на силе законов основанные, смягчив, сколько долг правосудия и Государственная безопасность дозволяли, обращены Нами к надлежащему исполнению и изданы во всеобщее известие.

Таким образом, дело, которое Мы всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприяли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся.

Обращая последний взор на сии горестные происшествия, обязанностию Себе вменяем: на том самом месте, где в первый раз, тому ровно семь месяцев, среди мгновенного мятежа, явилась пред Нами тайна зла долголетнего, совершить последний долг воспоминания, как жертву очистительную за кровь русскую, за веру, Царя и Отечество, на сем самом месте пролитую, и вместе с тем принести Всевышнему торжественную мольбу благодарения.

Мы зрели благотворную Его десницу, как она расторгла завесу, указала зло, помогла Нам истребить его собственным его оружием – туча мятежа взошла как бы для того, чтобы потушить умыслы бунта.

Не в свойствах, не во нравах русских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и всегда будет неприступно.

Не, посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству. Напротив, Мы видели при сем самом случае новые опыты приверженности; видели, как отцы не щадили преступных детей своих, родственники отвергали и приводили к суду подозреваемых; видели все состояния соединившимися в одной мысли, в одном желании: суда и казни преступникам.

Но усилия злонамеренных, хотя и в тесных пределах заключенные, тем не менее были деятельны. Язва была глубока и по самой сокровенности ее опасна. Мысль, что главным ее предметом, первою целию умыслов была жизнь Александра Благословенного, поражала вместе ужасом, омерзением и прискорбием. Другие соображения тревожили и утомляли внимание: надлежало в самых необходимых изысканиях, по крайней возможности, щадить, не коснуться, не оскорбить напрасным подозрением невинность. Тот же промысел, коему благоугодно было при самом начале царствования Нашего, среди бесчисленных забот и попечений, поставить Нас на сем пути скорбном и многотрудном, дал Нам крепость и силу совершить его.

Следственная комиссия в течение пяти месяцев неусыпных трудов деятельностию, разборчивостию, беспристрастием, мерами кроткого убеждения привела самых ожесточенных к смягчению, возбудила их совесть, обратила к добровольному и чистосердечному признанию. Верховный уголовный суд, объяв дело во всем пространстве государственной его важности, отличив со тщанием все его виды и постепенности, положил оному конец законный.

Так, единодушным соединением всех верных сынов Отечества в течение краткого времени укрощено зло, в других нравах долго неукротимое. Горестные происшествия, смутившие покой России, миновались и, как Мы при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно. В сокровенных путях провидения, из среды зла изводящего добро, самые сии происшествия могут споспешествовать во благое.

Да обратят родители все их внимание на нравственное воспитание детей. Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, – недостатку твердых познаний должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец – погибель.

Тщетны будут все усилия, все пожертвования Правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам.

Дворянство, ограда престола и чести народной, да станет и на сем поприще, как на всех других, примером всем другим состояниям. Всякий его подвиг к усовершенствованию отечественного, природного, нечужеземного воспитания Мы приимем с признательностию и удовольствием. Для него отверсты в Отечестве Нашем все пути чести и заслуг. Правый суд, воинские силы, разные части внутреннего управления – все требует, все зависит от ревностных и знающих исполнителей.

Все состояния да соединятся в доверии к Правительству. В государстве, где любовь к монархам и преданность к престолу основаны на природных свойствах народа; где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона.

В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и, спокойный в настоящем, может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершенствуются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления.

В сем порядке постепенного усовершенствования всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к Нам путем законным, для всех отверстым, всегда будут приняты Нами с благоволением, ибо Мы не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть Отечество Наше на самой высшей степени счастия и славы, провидением ему предопределенной.

Наконец, среди сих общих надежд и желаний, склоняем Мы особенное внимание на положение семейств, от коих преступлением отпали родственные их члены.

Во все продолжение сего дела сострадая искренно прискорбным их чувствам, Мы вменяем Себе долгом удостоверить их, что в глазах Наших союз родства предает потомству славу деяний, предками стяжанную, но не омрачает бесчестием за личные пороки или преступления. Да не дерзнет никто вменять их по родству кому-либо в укоризну: сие запрещает закон гражданский и более еще претит закон Христианский.

На подлинном подписано собственною Его Императорского Величества рукою тако:

Николай Павлович и петербургские старообрядцы

Прошение петербургских старообрядцев

Всемилостивейший Государь!

Слезно просим твоего милосердия к настоящему быту нашему в деле совести нашей и службы Богу.

Теперь мы не имеем священника, и все требы у нас не выполняются. Милосердый Государь! Совесть побуждает нас в сей душевной крайности просить всемилостивейшего позволения твоего иметь нам священника из старообрядческих церквей с Иргиза или из Москвы с Рогожского кладбища, как мы доныне имели оных священников с высочайшего соизволения всепресветлейших, самодержавнейших предшественников твоих, и как сие царское соизволение и тобою подтверждено при священнейшем короновании твоем и паче еще освящено монаршею милостию твоею на просьбу старообрядцев в Москве, которым тебе благоугодно было высочайше повелеть от 19-го числа минувшего ноября сего года, чтобы они имели при себе священников и диаконов по-прежнему.

А как мы, санкт-петербургские старообрядцы, отправляем богослужение по старопечатным книгам одинаково с московскими старообрядцами, то сию изъявленную им монаршую милость обрати и на нас, великий Государь, милосердо, согласно изъявленной уже нам высочайшей милости твоей от 22-го числа минувшего ноября о существовании по-прежнему здесь, в Санкт-Петербурге, моленной, называемой Королевой.

Успокоенная совесть наша сим милосердием твоим к нам запечатлеет в душах наших благоговейное чувство благодарности и вечного моления к Богу о твоем всегдашнем благоденствии и августейшего дома твоего.

Всемилостивейшего Государя Вашего Императорского Величества всеподданнейшие:

Санкт-петербургский купец попечитель Никита Дратвин.

Санкт-петербургский купец попечитель Сергей Григорьев Громов.

Санкт-петербургский купец попечитель Яков Иванов Кошулин.

Санкт-петербургский 1-й гильдии купец Федул Григорьев Громов, а вместо его, за неумением грамоте, подписал сын его Василий Федулов Громов.

Ржевский купец и коммерции советник Яков Филатов.

Романо-борисоглебский 1-й гильдии купец Иона Иванов Трутнев.

С.-петербургский 2-й гильдии купец Константин Королев.

Ржевский 2-й гильдии купец Григорий Немилов.

С.-петербургский купец Алексей Малыгин.

Ржевский купец Иван Малыгин.

Ржевский купец Севастиан Долгополов.

С.-петербургский купец Григорий Дмитриев.

С.-петербургский купец Ерофей Жуков.

Московский 2-й гильдии купеческий сын Иван Гречюхин.

Московский 2-й гильдии купец Емелиан Мотылев.

Московский купец Тимофей Петров Лавров.

С.-петербургский купец Федор Егоров Калмыков.

Московский купец Зиновей Дмитриев Буренков.

Верейский 2-й гильдии купец Василий Мартьянов.

Верейский 2-й гильдии купец Иван Лупачев.

С.-петербургский купец Федор Степанов.

С.-петербургский купец Иван Шариков.

С.-петербургский купец Самойла Вырубов, а вместо его, за неумением грамоте, по его велению подписал сын его Яков Вырубов.

Записка Николая Павловича статс-секретарю Н. Н. Муравьеву

Призовите к себе г. Громова. Внушите ему, что я вовсе не воспрещаю их обществу иметь священника, но порядочного, известного и правительству, хорошей нравственности, а не беглого. Дозволяю устроить и церковь по образцу староверческой; но не могу никак согласиться на прием беглых попов и именье молелен вместо церквей или по крайней мере часовен.

Собственноручная записка императора Николая I 1830 года

Серьезность настоящих обстоятельств, в связи с непосредственными интересами России, заставляет меня уяснить себе самому влияние, ими производимое на меня. Результат этого испытания пред судом моей совести, кажется, определяет мои обязанности.

Географическое положение России настолько счастливо, что оно делает ее почти независимой, в отношении своих собственных интересов, от того, что происходит в Европе; России нет надобности искать союзников, потому что ей нечего бояться; границами своими она довольна, и ей нечего желать в этом отношении, и потому она ни в ком не должна вызывать беспокойства.

Обстоятельства, вызвавшие заключение ныне действующих трактатов, относятся к тому времени, когда Россия, после решительной победы над ненасытным тщеславием Наполеона, пришла, как освободительница, помочь Европе сбросить с себя иго, под которым она томилась.

Но память о благодеяниях скорее теряется, нежели забывают обиду. Уже в Вене вероломству почти удалось нарушить согласие, только что утвердившееся, и нужна была новая общая опасность, чтоб снова открыто соединить державы с тем, который, будучи всегда великодушным, был уже раз их освободителем.

В продолжение последующих затем десяти лет союз между Россией, Австрией и Пруссией казался тесным; однако неоднократно обе эти державы отступали от буквального смысла и основных принципов, на которых были основаны союзные трактаты. Всегда терпение и умеренность покойного Государя снова укрепляли союз и поддерживали вид совершенной интимности.

Когда провидение отняло его у России, мы скоро убедились, что рядом с наилучшими уверениями Австрия питала задние мысли; правда, Пруссия была нам дольше верна, но обнаружилось существенное различие между личными сношениями с королем и сношениями с его министрами. Впрочем, благодаря недостатку поводов, не было явного разногласия до позорной июльской революции.

Мы давно предвидели это страшное событие, и мы исчерпали при Карле X и его министрах все средства убеждения, допускаемые дружбою и хорошими нашими сношениями. Все было тщетно. Тогда мы не затруднились открыто осудить противозаконные мероприятия Карла X.

Но разве могли мы в то же время признать законным Государем Франции другого, а не того, кто имел на то все права? Этого не допускал наш долг, который требовал оставаться верным началам, управлявшим в продолжение 15 лет всеми действиями союзников.

Между тем наши союзники, не условившись с нами насчет такого серьезного и решительного шага, поспешили своим признанием увенчать революцию и узурпацию. Это был шаг роковой, непонятный, и с него начинается целый ряд бедствий, непрерывно обрушивающихся с того времени на Европу.

Мы сопротивлялись, потому что были к тому обязаны; я уступил исключительно для сохранения союза; но легко было предвидеть, что после такого примера трусости ряд событий и мероприятий, естественно, не мог на этом остановиться; и действительно, в Брюсселе последовали скоро примеру Парижа.

Там сама королевская власть была виновата, потому что она дала повод к возмущению; напротив, в Брюсселе ничего подобного не случилось и от Государя исходили только благодеяния. Однако и здесь был принят тот же самый принцип и было объявлено, что «страна больше не признает своего прежнего Государя и потому эта страна независима. Поспешим же признать эту независимость и утвердим ее, дав стране Государя».

Но Государь был еще хозяином в своей прежней земле и, имея в виду только свою честь, неустанно старается поддержать ее, подавая высокий пример, достойный лучшей участи. И как было поступлено относительно Франции, не спросив предварительно согласия своего старого союзника, Австрия и Пруссия поторопились объявить о своем одобрении.

Но мы с самого начала пошли по более благородному пути и, будучи единственными борцами за справедливость, сумели поставить пределы гневу Англии и Франции. Разве мы могли, не обесчестив себя, изменить наш образ действия?

Но оставим в стороне вопрос о чести и поведем речь только об интересах. Разве наши интересы требуют согласия на эту новую несправедливость? Разве значит сохранять старый союз, если мы стараемся общими силами разрушить собственное наше дело?

Разве старый союз еще существует, если существуют два прямо противоположные цели старого союза стремления? Разве этот союз еще существует, если Пруссия дает нам чувствовать, что, даже в случае нападения французов на Австрию, она ограничится лишь заявлением нравственной своей поддержки?

Разве это, Боже мой, великий союз, созданный бессмертным Императором?

Сохраним же неприкосновенным этот священный огонь и не будем его бесчестить молчаливою уступчивостью перед трусливыми и несправедливыми поступками держав, ссылающихся на наш союз только в том случае, когда они нуждаются в нашем сообщничестве при совершении подобных дел; сохраним этот священный огонь для той торжественной минуты, наступление которой предупредить и отсрочить не в состоянии никакая человеческая сила, когда борьба между справедливостью и адским началом должна возникнуть.

Эта минута близка, и пребудем мы тем знаменем, под которым, силою обстоятельств и для собственного их спасения, станут вторично те, которые обуяются страхом в такие минуты.

Мы признали факт независимости Бельгии, потому что его сам король Нидерландов признал, но мы не признаем Леопольда, потому что не имеем никакого права сделать это до тех пор, пока король Нидерландский не признает его. Но в то же время не скроем наше открытое неодобрение двуличного и фальшивого поведения короля и покинем конференцию.

Если Франция и Англия соединятся для нападения на Голландию, мы будем протестовать, потому что большего сделать не можем; по крайней мере, русское имя не будет опозорено соучастием в таком деле. Наш образ действия в отношении Австрии и Пруссии должен быть всегда одинаков; он должен постоянно напоминать им об опасности того пути, по которому они идут, и доказывать им, что они забывают основные начала союза; что мы никогда не совершим такой ошибки, потому что тогда подготовим неизбежную погибель доброго дела.

В минуту опасности нас всегда увидят готовыми прийти на помощь тому из союзников, который возвратится к нашим старым началам, но в противном случае никогда Россия не пожертвует ни своими деньгами, ни драгоценною кровью своих солдат!

Вот моя исповедь; она серьезна… она ставит нас в новое и изолированное положение, но, смею сказать, в положение почетное и нас достойное.

Кто посмеет на нас напасть? Но если кто и осмелится, я уверен в поддержке народа, потому что он оценит свое положение и сумеет, с Божьею помощью, наказать смелость нападателей.

 

Манифест

Божиею Милостию МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ, Император и Самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая.

В самом начале царствования Нашего, признав необходимым привести Отечественные Наши Законы в ясность и твердый порядок, повелели Мы прежде всего собрать и издать их в полном их составе, и потом из сего общего состава, отделив одни действующие ныне в Империи Нашей законы, соединить их в правильный и единообразный Свод, и изложить их в точной их силе, без всякого в существе их изменения, на том самом основании, какое еще в 1700 г. положено было Петром Великим.

Первое из сих предназначений в 1830 году исполнено.

Ныне, при помощи Божией, семилетними непрерывными трудами, под собственным ведением Нашим, совершилось и второе.

Все законы, начиная от Уложения 1649 года по 1 января 1832 года в течение 183 лет изданные, и при разнообразных изменениях времени сохранившие поныне силу их и действие, быв разобраны по родам их и отделены от всего, что силою последующих узаконений отменено, все, исключая постановлений военных и морских и некоторых других, ниже сего поименованных, сведены в единообразный состав, соединены в одно целое, распределены в Книги по главным предметам дел правительственных и судебных.

Все, что после 1 января 1832 года состоялось или что по общему движению Законодательства впредь состоится, будет по порядку тех же Книг и с указанием на их статьи распределяемо в ежегодном Свода продолжении, и таким образом состав законов, единожды устроенный, сохранится всегда в полноте его и единстве.

Сего требовали первые, существенные нужды Государства: правосудие и порядок управления. Сим удостоверяется сила и действие законов в настоящем и полагается твердое основание к постепенному их усовершенствованию в будущем. Сим исполняются желания предков наших, в течение ста двадесяти шести лет почти непрерывно продолжавшиеся.

Препровождая сии Законные Книги в Правительствующий Сенат, Постановляем нижеследующие правила о силе их и действии:

1) Свод имеет восприять Законную свою силу и действие с 1 января 1835 года.

2) Законная сила Свода имеет тогда состоять в приложении и приведении статей его в делах правительственных и судебных; и вследствие того во всех тех случаях, где прилагаются и приводятся законы и где или составляются из них особые выписки, или же указуется только их содержание, вместо того прилагать, приводить и делать указания и ссылки на статьи Свода, делу приличные.

3) Все указы и постановления, после 1 января 1832 года состоявшиеся и в Свод не вошедшие, так как и те, кои впредь состоятся, доколе при ежегодном продолжении Свода не войдут они в состав его, приводить по числам их и означениям непосредственно. Приводить также непосредственно: 1) все местные законы, где они действуют, доколе по принятым для сего мерам не будут они составлены в особые Своды; 2) узаконения, принадлежащие к управлению Народного Просвещения и Государственного Контроля, коих Уставы, по предназначенному в сих частях преобразованию не могли еще быть окончены; 3) узаконения, к Управлению Иностранных Исповеданий принадлежащие.

4) Как Свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их только в единообразие и порядок, то как в случае неясности самого закона в существе его, так и в случае недостатка или неполноты его порядок пояснения и дополнения остается тот же, какой существовал доныне.

Правительствующий Сенат не оставит учинить к исполнению сего все нужные распоряжения.

Дан в Санкт-Петербурге в 31 день января, в лето от Рождества Христова 1833, царствования же Нашего в восьмое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано тако:

Печатано в Санкт-Петербурге при Сенате февраля 2 дня 1833 года.

 

Записка об укреплении западной границы 1843 года (Перевод с фр.)

Я не стану распространяться о географическом положении западных границ империи. Достаточно сказать, что я считаю границу эту как бы разделенной болотами р. Припяти на две зоны. Северная зона лежит против Пруссии; южная – против Австрии, а еще более на юг – против Турции. Обе эти почти равные между собой зоны сходятся в царстве Польском, заканчиваясь течением Вислы. Вот, в немногих словах, мой взгляд на нашу военную позицию с этой стороны наших границ.

Из сего я заключаю:

1) Что наша выдающаяся позиция к стороне Европы находится на Висле.

2) Что базис северной зоны находится на Двине и Днепре, ограничиваясь с юга Припятью.

3) Что базис южной зоны опирается на Днепр, ограничиваясь с севера Припятью.

4) Что точка соединения обеих зон, к стороне запада, есть Брест, который, поэтому самому, из всех пунктов западной границы империи есть самый важный, так как служит первым основанием для нашей выдающейся позиции.

Наша выдающаяся позиция на Висле представляет громадную выгоду как при наступательной войне, так и при войне чисто оборонительной.

На линии этой мы имеем три крепости: Новогеоргиевск – служит опорой для нашего правого крыла, на Нареве, обеспечивая нам вместе с тем переправу через Вислу и Нарев; в центре мы имеем Александровскую цитадель; а на левом крыле нашем стоит Ивангород.

К этому можно еще прибавить Замосць, который хотя и находится вне линии, но может быть полезным для усиления нашего левого крыла.

Позади этой грозной позиции, в виде цитадели, возвышается Брест.

Различные пункты эти соединяются двумя шоссе, а два новых шоссе будут сооружены: одно для соединения Бреста с Бобруйском, через северную зону, между тем как другое соединит Брест с Киевом, через южную зону.

Кроме того, в нынешнем году заканчивается водяное сообщение, соединяющее Днепр с Бугом и Вислой, проходя через Брест.

Эта внушительная позиция, во всяком случае, обеспечивает нам возможность с величайшим удобством соединять наши силы, приготовлять наши магазины, арсеналы, депо и пр. и весьма облегчит нам способы продовольствования.

Определив таким образом преимущества сей позиции, рассмотрим, чего еще недостает нам для того, чтобы сделать ее вполне выгодной.

Северная зона имеет три укрепленных пункта: первый, Рига, имеет только ту стратегическую выгоду, что обеспечивает за нами обладание устьями Двины; из других же двух Динабург представляет мостовое укрепление на Двине и господствует над шоссе, ведущим в Петербург, а Бобруйск, лежащий немного впереди Днепра, обеспечивает нам переправу через Березину и господствует над шоссе, ведущим из Бреста в Москву.

Зато огромное пространство, лежащее от Новогеоргиевска до означенных двух крепостей, равно как интервал между ними обеими, совершенно открыто.

Мне кажется поэтому, что правое крыло наше на Висле не может считаться вполне обеспеченным, пока мы не будем иметь еще по крайней мере двух укрепленных пунктов: один на Немане, около Гродна, на месте, которое еще придется избрать; другой же, мне кажется, должен быть в Минске.

Эти два укрепленных пункта имели бы ту огромную выгоду, что дозволяли бы нам переменить фронт, правым крылом назад, против неприятельского вторжения в северную зону; а это, вероятно, сделало бы подобную попытку невозможной. Из означенных двух пунктов я предпочел бы, впрочем, крепость на Немане как весьма нужное дополнение к нашей выдающейся позиции на Висле.

Отсутствие этих двух укрепленных пунктов делало бы названную позицию несовершенной, если предположить, что европейские армии, по примеру Наполеона, захотели бы проникнуть в Россию. Впрочем, предположение это столь маловероятно, что хотя я считаю сооружение этих двух крепостей делом весьма полезным и желательным, но не признаю его необходимым.

Не то представляет южная зона, и вот почему.

Левое крыло нашей передовой позиции заканчивается Ивангородом на р. Вепрже, или же, самое большое, может быть протянуто до Замосцья; но отсюда до Киева мы не имеем ни одного укрепленного пункта.

Австрийская граница выдается вперед почти в виде прямоугольника и до такой степени оттесняет нашу южную зону к болотам р. Припяти, что неприятельская армия может от границы достигнуть в два перехода до Дубно и Острога, на Бресто-Киевской дороге, и отрезать нас таким образом от единственного нашего базиса – Киева.

Очевидно, значит, что прежде всего следует обезопасить этот пункт и, так сказать, уравновесить его в силах с остальной частью нашей границы. Рассмотрим, как достигнуть этой цели.

Если обойдут нашу передовую позицию на крайнем левом крыле и отрежут сообщения с Киевом, то, полагаю, что нам будет весьма трудно удержать за собой нашу позицию вообще.

Нам надо будет решиться или самим предпринять наступательные действия и перенести войну в Галицию, направляясь от Замосцья; или же – если б неприятельская армия угрожала нашим границам между Каменец-Подольским и Проскуровым – предпринять фланговое движение на Дубно и Острог, дабы не подвергнуть опасности наши сообщения с Киевом.

Из этого я заключаю, что между Дубно и Острогом нужна крепость, которая должна прикрывать наш военный путь из Бреста в Киев и служить для нас опорным пунктом в том случае, если бы нам пришлось маневрировать так, как мною выше указано.

Но и этого было бы недостаточно, потому что весь юг нашей южной зоны, от Бендер и до Киева, совершенно открыт для неприятеля.

Поэтому я думаю, что нам необходимо было бы иметь там крепость, по крайней мере для обеспечения нашего левого крыла по направлению к Днестру. Гор. Брацлав, бесспорно, весьма важен по причине дорог, которые у него в настоящее время сходятся.

Но мне казалось бы предпочтительнее подвинуться еще более вперед, к границе, нежели сразу предоставлять богатые уезды неприятельскому вторжению. Если Каменец-Подольский решительно не может быть обращен в хорошую крепость – в чем позволяю себе сомневаться, не считая этого делом неосуществимым, – то следовало бы, мне кажется, избрать другой близкий к нему пункт, благоприятствующий этому назначению.

Такая крепость на Днестре представляла бы нам еще ту выгоду, что являлась бы на сей реке в качестве тет-де-пона и, в случае войны с Турцией, служила бы для нас военной исходной точкой, близкой к границе.

Я не стану говорить о нижней части южной зоны, потому что это потребовало бы других соображений, о которых мы условимся впоследствии.

По указании того, что я считаю желательным для положения нашей оборонительной системы в обеих зонах, мне остается еще поговорить о средствах, которые необходимо создать для того, чтобы одна зона могла сообщаться с другой удобно и во всякое время года.

Как только выбор между Дубно и Острогом будет решен, надо будет устроить соединительное шоссе между избранным пунктом и шоссе, ведущим из Бреста в Бобруйск. По сему вопросу указывают всегда на Пинск; я не высказываюсь окончательно ни в пользу этого, ни в пользу другого пункта, более благоприятного для устройства дороги; скажу лишь, что направление это кажется мне верным. На пункте сем надо будет устроить двойной тет-де-пон, но без особенно дорогих работ.

Необходимо также иметь еще один пункт, лежащий более позади, как, например, Мозырь. Не высказываюсь относительно его местных преимуществ; однако направление это, кажется, выбрано удачно.

Во всяком случае, придется устроить шоссе на правом берегу Березины, потому что пункт переправы находится уже у Бобруйска; затем шоссе это примкнет к таковому же, ведущему из Бреста в Киев, – вероятно, около Житомира (это надо еще определить рекогносцировками).

Тогда было бы, может быть, желательным устроить там второклассную крепость, но это сооружение было бы самым последним. Тоже и в Мозыре можно бы удовольствоваться двойным тет-де-поном дешевого устройства.

Согласно сему расчету, нам понадобится 6 новых крепостей: 1) около Гродно, 2) около Минска, 3) около Дубно, 4) на Днестре, 5) около Пинска, 6) около Мозыря. Соответственно их важности, 1-я, подлежащая сооружению, есть Дубно, 2-я – Гродно, 3-я – на Днестре, 4-я – Пинск, 5-я – Мозырь, последняя – Минск и, может быть, впоследствии – Житомир.

Шоссе будут построены: 1) от Белостока к новой крепости у Гродно, также на Минск и Бобруйск, 2) от Бреста к Гродно, 3) от Бреста в Киев, 4) от Киева к Днестру, 5) от Пинска в Дубно, 6) от Бобруйска в Мозырь, к Бресто-Киевскому шоссе, 7) от Динабурга к Витебску и Смоленску, на правом берегу Двины, из Смоленска в Оршу.

Еще одно слово о сборных местах для армии. Действующая армия, состоящая из 1, 2, 3 и 4-го пехотных корпусов, с гренадерами и с гвардией в резерве, а также три резервных кавалерийских корпуса соединятся и сосредоточатся между Новогеоргиевском, Варшавой, Ивангородом и Брестом; 6-й корпус, специально назначенный для защиты ее северной зоны, будет иметь сборным местом Вильно, а базисом Динабург; 5-й корпус будет стоять между Дубно и Проскуровом, опираясь на Киев.

Здесь нет речи о Турции; в противном случае надо бы 5-й корпус иметь за Днестром, а 4-му поручить южную зону.

Резервная армия, обязанная поставлять первые укомплектования, будет расположена сводными дивизиями: 1-го корпуса – между Ригой и Динабургом, 2-го корпуса – в Динабурге; 6-го – в Смоленске, 3-го – в Бобруйске; 4-го – в Киеве; 5-го – должна остаться на юге, для охраны крепостей и портов.

Первые резервные эскадроны временно оставались бы при своей пехоте; вторые же формировались бы в поселениях.

Запасная армия соберется в окрестностях Москвы и двинется лишь для замещения резервной армии, если бы последняя должна была последовать за наступлением действующей армии. Тогда определится уже – вся ли армия эта (запасная) должна направиться к одному пункту или же расположиться по дислокации, указанной для резервной армии.

С окончанием сбора резервных войск те губернии, где они находились в отпуску, доставляют контингент рекрутов, потребный для укомплектования кадров батальонов, эскадронов и батарей, с дополнением сверх того еще половины. То же и для войск второго призыва.

Губернии, приписанные к действующим войскам, будут или избавлены от набора ввиду военных повинностей, или же их рекруты будут направлены к резервным войскам 1-го призыва.

Вот все, что я могу сказать о наших военных мерах.

Выбор мест для магазинов, госпиталей, парков и т. п. – все это будет выведено из вышесказанного.

 

Речь императора Николая Павловича римско-католическим епископам в 1844 г.

Я призвал вас в столицу с тем намерением, чтобы вы познакомились с управлением Католической церкви в России и пригляделись к действиям здешней духовной коллегии, которою я вполне доволен. Не полагайте, чтобы я призвал вас сюда с намерением, враждебным вашему вероисповеданию. Знаю, что такое мнение стараются распространить между вами; до единого знаю всех тех, которые рассевают между вами такие нелепости, мог бы их наказать, но это не согласуется с моим императорским царским достоинством.

Да, я ни в чем не желаю вредить католическому исповеданию, потому что я сам католик. Душевно и сердечно привержен к своему исповеданию, и был бы столько же привержен и к римскому, если бы в оном родился; в отношении религии церкви Католической намерения мои чисты.

Достаточно знаю, как далеко простирается моя императорская власть и как далеко может подвинуться, не нарушая вашего исповедания, и потому-то именно требую приверженности и повиновения, и тем более должен этого требовать, что сие повелевает вам Сам Бог, пред Которым я должен буду ответствовать за благополучие вверенного мне народа. Глава вашей церкви подтверждает вам то же.

Да, небезызвестно мне, что святой отец желает, чтобы вы повиновались и были привержены к своему государю. Папа мне друг, но весьма сожалею, что апостольская столица дает к себе доступ ложным и враждебным донесениям относительно состояния католицизма в моем государстве. Последний его отзыв основан на подобных донесениях.

Таким путем папа ничего со мною не выиграет, во всяком случае, надлежало ему обратиться ко мне, а не делать публичной огласки. Не хочу, чтоб отзыв этот был опровергаем публично и официально; это было бы не соответственно моему сану, и потому я не велел отвечать на оный гласно.

Еще раз повторяю вам: повинуйтесь вашему государю, и единственно с этим условием я есть и буду вашим покровителем. Ежели духовенство ваше будет мне искренно повиноваться, то может быть уверено в своем благоденствии.

Давно бы уже церковь ваша пала в моем государстве, если бы я не поддерживал ее верными средствами. Знайте, что она должна опасаться не правительства, но своего собственного духовенства. Между вами есть столько порочных священников, что даже страшно вспоминать о том. Духовенство ваше преисполнено или фанатизма, или равнодушия, но фанатизма не религиозного, а политического, и под религиозными предлогами старается оно скрыть неповиновение и сопротивление правительству.

Сколько с одной стороны я покровитель вашей церкви, столько с другой буду наблюдать за благонравием епископов и всего вашего духовенства и буду строго наказывать преступных, потому что ответствую за их поступки. Мне хорошо известно, чем вы обязаны каноническому, то есть церковному вашему уставу, и потому желаю, чтобы оный был исполняем в точности.

Знаю, что должное направление воспитания духовенства составляет самое лучшее средство к образованию хороших священников, и потому желаю, чтобы воспитание это было католическое, но не менее того утверждено на монархических основаниях; желаю, чтоб образовались подданные верные, послушные и преисполненные христианской любви и приверженности престолу.

Итак, да будет воспитание духовенства католическое, но не иезуитское, как в Галиции или у редемптистов во Франции. Признаюсь откровенно, что я не потерплю иезуитов, и, если бы августейший мой предшественник Александр I не удалил их из государства, я сам бы это сделал.

Крайне сожалею, что вы собрались здесь в весьма печальное время кончины митрополита вашего Павловского. Кончина его составляет невозвратную потерю для церкви и государства.

Но верно известно вам, что перемещение духовной академии из Вильно в С.-Петербург было мною сделано с единственною целью подчинить оною непосредственному надзору покойного митрополита; в прежнем состоянии она никак не могла далее оставаться. Я имел справедливые причины быть недовольным тогдашним ее направлением.

Стремление ее было неблагонамеренно. Кончина митрополита расстроила все мои намерения – я в величайшем беспокойстве и даже в крайнем затруднении, потому что ни в империи, ни в царстве не нахожу никого, кто бы мог достойно занять его место.

Записка императора Николая I о военных действиях на Кавказе (около 1845 г.)

Кавказский корпус временно усилен был 5-м корпусом, с двоякою целью:

1) Исправить несчастия 1843 года.

2) Поразить скопища Шамиля и утвердиться в занятых областях.

Затем все прочее принадлежит обыкновенным обязанностям Кавказского корпуса в собственном его составе.

По ходу происходившего в походе сего года должно сознать, что ни та, ни другая цель вполне не достигнуты; не станем распространяться – отчего? Исполненное же ограничивается покорением Акуши и Цудахара и устройством первого укрепления на передовой Чеченской линии.

Осталось же исполнить все, что не доделано в 1844 году, т. е.:

1) Разбить, буде можно, скопища Шамиля;

2) Проникнуть в центр его владычества;

3) В нем утвердиться.

Вот, по прежним предположениям, что должно сделать еще в течение будущего похода.

Неоспоримо, что укрепить еще один или два пункта на передовой Чеченской линии дело весьма полезное, в виде окончательного покорения Чечни, но ни для другого чего; так и укрепление Гергебиля – первостепенной важности для упрочения наших сообщений в занятом крае и для защиты его. То же должно сказать и про прочное занятие Кара-Койсу и всего Сулака.

Но ни одною из сих мер не достигается та цель, о которой выше упомянуто, – цель, которая единственно изменяет присутствие 5-го корпуса на Кавказе; или, в противном случае, должно бы было согласиться оставить его на неопределенное время там, где ему никак долее года оставаться нельзя.

Обращаюсь к плану действий ген. Нейдгарта.

Главное возражение на оный в том, что предназначается Самурскому отряду действовать в недра гор, для содействия Дагестанскому и удаляя его значительно от настоящего его назначения – прикрытия Нижнего Дагестана.

Находят тоже, что состав Чеченского отряда слишком слаб, чтобы надеяться можно было с достоверностию, что отряд сей не только был в состоянии действовать наступательно, но даже докончить прочно Воздвиженское укрепление, и потому совершенно невозможно полагать, чтоб сей же отряд предпринять мог строить новый форт.

Эти два замечания отчасти могут быть справедливы, но отнюдь не доказывают, чтобы нельзя было обойти эти затруднения. И вот как.

Идя твердо от мысли, что мы должны проникнуть в горы, примерно к Андии, как к главному пункту, – должны и можем, – мне кажется, что содействие Самурского отряда для сего не нужно иначе, как сильною диверсиею к Тилитли или в одно из обществ южнее Аварии.

Главные действия быть должны от Северного Дагестана и от Чечни. Для того нужно, чтоб оба отрада были в достаточной силе.

Полагаю, что Самурский отряд должен быть, кроме гарнизонов, в 8 батальонов.

Дагестанский отряд в 16 батал., кроме гарнизонов.

Наконец, Чеченский в той же силе, 16 батальонов.

Назрановский и прочие, – как предположено.

Поэтому будут в 8 батальонах Самурского отряда 4 батал. князя Варшавского, 1 батал. Мингрельского, 3 батал. Минского.

В составе Дагестанского отряда: 4 батал. Апшеронского, 9 батал. Волынского, Подольского и Житомирского, 3 батал. Куринского (16 батальонов).

В составе Чеченского отряда: 3 батал. Навагинского, 4 батал. князя Чернышева, 12 батал. 15-й дивизии; из них четыре для гарнизона в Воздвиженском, на время отдаления отряда для действий (20 батал.).

За этим расписанием, остаются свободными:

вся 13-я дивизия – 12 бат.

весь Тенгинский п. – 4 «

Куринского п. – 1 бат.

все 5-е бат. 19-й и 20-й дивиз. – 8 «

Грузинская гренад. бригада. – 8 «

Мингрельского полка. – 2 «(кроме находящихся в Сухуме)

Тифлисского п. – 4 бат.

Итого – 39 бат.

Из них: Тенгинский полк и 1-я бригада 13-й дивизии на правом фланге (11 бат.); Литовского полка в центре (1 бат.); в назрановском отряде 2 бат. литовских и Виленский полк (5 бат.); в Куринском укреплении 1 бат. Куринского полка (1 бат.); 5-е батальоны Навагинского, князя Чернышева и Куринского полков – в своих штабах или в резерве (3 бат.); 5-й батальон Апшеронский в своем штабе (1 бат.); 5-е батальоны кн. Варшавского, Мингрельского и Тифлисского в своих штабах (3 бат.); Тифлисского полка 3 бат. в Лезгинском отряде (3 бат.) и один бат. на Военно-Грузинской дороге (1 бат.); Мингрельского п. 2 бат. в Тифлисе и в резерве (2 бат.). Кроме того, все линейные батальоны на своих местах.

При подобном разделении войск могут оба отряда, Дагестанский и Чеченский, двинуться одновременно к Андии искать скопища Шамиля и, буде можно, разбить его, взять Андию и истребить сие гнездо и, ежели найдено будет удобным, сейчас приступить Дагестанскому отряду к устройству укрепления, а Чеченскому возвратиться в Воздвиженское, как для достройки его, так и для доставки в Дагестанский отряд нужных подвозов.

Когда укрепление в Андии будет доведено до желаемой степени, в нем остаются 6 батальонов; 10 же идут обратно в Евгениевское и на пути, на нужных местах, строят укрепленные посты; может быть, придется то же сделать и по дороге к Воздвиженскому.

Между тем, довершив работы в Воздвиженском, Чеченский отряд оставляет в нем 6 батал., а с остальными 14-ю бат. переходить на новое место Чеченской линии и закладывает там второе укрепление.

Полагать должно, что оно успеет быть довершенным до осени.

В это время Самурский отряд, кончив действие в горах, вероятно, обращен быть может к возведению укрепления при Гергебиле.

Подобными действиями достигнется, несомненно, то, чего мы ожидать вправе от данных способов.

Всякое другое действие вовлечет нас в неисчисленные затруднения и продлит дело до бесконечности.

Ежели признано будет необходимым оставить сильнее резерв в Темир-хан-шуре и на левом фланге Сунженской линии, то можно будет из 16 бат. Дагестанского отряда оставить Волынский полк в Темир-хан-шуре, а из Чеченского отряда один полк 15-й дивизии на левом фланге; тогда оба отряда останутся в 13-бат. составе, собственно для действий; хотя бы весьма желательно было, чтоб оба отряда оставались в 16 бат.

Записка о сокращении людей в пехоте. 1845 г.

Уменьшить наличное число пехоты и саперов, увеличив число бессрочноотпускных, можно, но не иначе, как на следующих основаниях.

1) Необходимо, чтоб сколько недостает налицо под ружьем, такое число людей было действительно в отпуску, и потому всегда готово, в тех губерниях, которые собственно приписаны к войскам.

2) Чтоб число людей, остающихся затем, по мирному положению, под ружьем, было бы всегда налично, и для того, чтобы рекрутский набор пополнял не только прошлую или последовавшую убыль в пехоте и саперах, но чтоб, заменив сию убыль, представлял запас на имеющую последовать обыкновенную убыль.

3) Итак, следует уволить уроженцев приписных к войскам губерний; сперва тех, кои выслужили не меньше 10 лет; недостающее затем число добавить тех же губерний женатыми и меньших сроков службы в годовой отпуск.

4) Расчет пополнения рекрутами сделать, приняв в соображение:

a) обычную годовую убыль,

b) сколько уйдет в бессрочный и годовой отпуска,

c) и сверх того в запас столько еще, сколько составляет обычная убыль умершими и неспособными в течение предыдущего года.

 

Записки императора Николая Павловича о прусских делах. 1848 г. (Перевод)

I. С некоторого времени носится слух о военном действии, предпринимающемся против Берлина. Какая его цель – неизвестно, но можно предполагать, что оно будет обращено против черни, делающей почти каждый вечер из Берлина арену всех своих неистовств. Надо надеяться, что цель эта будет легко достигнута помощью многочисленного и верного войска, нетерпеливо желающего отомстить за оскорбления и унижения, так мало им заслуженные.

Но когда этот факт совершится, какое будет дальнейшее действие правительства и что надо будет ему сделать, чтоб возвратить монархии бывшую ее силу и восстановить ее прошедшую власть?

В ответ на этот вопрос, казалось бы сначала необходимым определить: какой именно род правления подходит более к географическому положению Пруссии, к ее прошедшему и к ее настоящему составу?

История свидетельствует, что Пруссия своим величием была обязана мужеству и победам своих властителей и в высшей степени воинственному духу, который преобладал в этой стране, опираясь на воспоминаниях славы и несчастий, из которых Пруссия вышла победительницей при бессмертном ее короле Фридрихе Вильгельме III.

Устройство, данное покойным королем своему войску, было тесно связано с правительственным устройством страны. Все носило на себе отпечаток военного духа, потому что всякий проходил через военную шеренгу, всякий был приучен к военной дисциплине и всякий повиновался по наследственной привычке.

Если, к великому несчастию страны, эта самая дисциплина не была обращена на старинную систему общественного образования, она по крайней мере вменялась в обязанность для каждого лица пройти через военную шеренгу. Поэтому можно сказать, что Пруссия, до кончины короля, была обширною военною колониею, которая, при зове своего короля, составляла один лишь лагерь, один лишь вооруженный народ, с радостью и счастьем следующий за одним лишь голосом своего государя.

Какая же была цель нынешнего короля к разрушению оснований подобного устройства и в желании заменить его – правлением с конституционными формами? Была ли эта страна несчастлива? Была ли она бедна, недовольна? Промышленность, искусства, науки находились ли в бедственном положении?

Не представляло ли королевство вид самый богатый, самый счастливый, какого только можно было встретить? Что же было причиной подобного посягательства на столь блестящее прошедшее?

Рассмотрим теперь эти столь хваленые и столь загадочные конституционные нормы; могли ли они быть применены с некоторым основанием к стране, в высшей степени военной и привыкшей повиноваться одной лишь воле?

Не ясно ли то, что там, где более не повелевают, а позволяют рассуждать вместо повиновения, там дисциплины более не существует; поэтому повиновение, бывшее до тех пор распорядительным началом, переставало быть там обязательным и делалось произвольным.

Отсюда происходит беспорядок во мнениях, противоречие с прошедшим, нерешительность насчет настоящего и совершенное незнание и недоумение насчет неизвестного, непонятного и, скажем правду, невозможного будущего.

Таким образом, установим тот факт, что Пруссия, для того, чтоб остаться той, чем она была: великой и сильной военной державой, – должна возвратиться к старинным своим учреждениям, основанным на опытах и преданиях прошедшего, или же она должна перестать быть военной державой, должна спуститься в разряд государств, правда обширных, но слабых, с очень разнообразными, вовсе не однородными местными интересами и подвергнуться всем превратностям, происходящим от пустословия и страстей 100 или 200 повелителей, заменяющих благотворную волю одного государя, отца своих подданных.

Можно надеяться, что военное действие против Берлина не может и не должно иметь целью восстановить и скрепить то, что было сделано в последнее время и с чего уже получаются горькие плоды, но, напротив, восстановить старинное правительственное здание в таком виде, в каком оно было в годы славы и благосостояния монархии.

Никто не может желать лишить самого себя жизни, потому что взять вторично оружие для того лишь, чтоб укрепить гнусный образ Февральского правления, было бы преступлением, ибо это значило навсегда погубить Пруссию и заменить ее жалким государством, без силы и прочности.

Но мгновенное военное действие во всей монархии, во имя короля, для восстановления или водворения старинного порядка вещей, мне кажется возможным.

Оно должно быть сопровождено провозглашением от самого короля, объявляющего, что во время Мартовских событий король не мог без ужаса видеть проливающуюся кровь своих подданных в этой братоубийственной борьбе; что, желая во что бы то ни стало прекратить эту борьбу, он уступил мольбам, выраженным ему во имя народа, пожаловав стране желаемые ею учреждения; что, впрочем, он заранее был убежден в том, что неодобрения не замедлят выразиться со стороны большинства народа, как вещь, противоречащая духу народных преданий, воспоминаниям о монархии и к тому же в совершенной противоположности с интересами страны.

Что убеждение это овладело теперь всеми благонамеренными сословиями, что почти ежедневные неистовства самой презренной берлинской черни, не знавшей более никаких границ, угрожали и жизням и собственностям.

Что с этой минуты король полагает, что наступило время прекратить такой порядок вещей, нетерпимого и несовместного с честью Пруссии; и что, опираясь на непоколебимую верность своего войска, прошедшего через целую эпоху всевозможных испытаний невредимым и непорочным, он объявляет все случившееся с февраля 1847 года отстраненным и несуществующим, прежние же законы и постановления монархии – вновь установленными во всей своей силе; и лица, противящиеся, им будут сочтены изменниками и вне закона; и что, наконец, везде, где оно только окажется нужным, войско и военная сила будут отвечать за исполнение настоящего постановления.

II. После бедственных Берлинских дней прусский король объявил, что отныне Пруссия сливается с Германией.

Без сомнения, значение этого выражения было понято немногими лишь людьми, но большая часть пруссаков, в особенности войско, оплакивает это решение, не будучи в состоянии свыкнуться с мыслью, что столь исключительно военного характера монархия, имеющая такие исключительные интересы и предания, должна вдруг отказаться от своего прошедшего и впредь признать своим – прошедшее всей остальной Германии, с которой она не имеет ни тесных связей, ни даже каких-либо хорошо доказанных сношений по общим интересам, по крайней мере в большинстве провинций, составляющих королевство.

Неудовольствие существует, это несомненно; честь войска столько же оскорблена, сколько оскорблены и его самые дорогие преданья; сама страна испытывает и, очень вероятно, долго еще будет испытывать лишь неблагоприятные результаты, происходящие как от совершенного переворота, так и от неурядицы мыслей, от совершенного расстройства всего общественного порядка и частных отношений, которые, по несчастию, заменяют прошедшие: благосостояние, безопасность и благоденствие, – бывшие предметами справедливого удивления Европы.

Но если к этим грустным истинам надо еще прибавить, что прошедшее свергнуто и ничто не создано, что могло бы его заменить, что безначалие продолжается, что нахальство увеличивается и затрагивает уже принцип о законности престолонаследия, надо согласиться, что всякий истинный пруссак должен испугаться результата беспорядков двух последних месяцев и он отныне смотрит на гибель своего отечества, как на вещь почти неминуемую.

Естественно, что чувство благородной любви к отечеству заставляет искать средства спасти отечество, вопреки лицам, желающим его погибели, и восстановить старинное прусское знамя для того, чтоб соединить под ним всех тех, которые не желают дать погибнуть монархии.

Берлин, изменнически восставший против своего короля, имеет ли право предписывать законы всему королевству? Подчиниться воле толпы, овладевшей властью, не значит ли это предоставить ей странную силу?

И если правительство настолько слабо, что не может найти средство восторжествовать над нею, следует ли из этого, что вся монархия должна ей подчиниться? Если смелость нескольких подлецов приговорить прусского принца, законного наследника престола, к лишению всех прав его, надо ли из этого вывести, что Пруссия должна признать столь гнусное действие?

Если, по несчастию, подобное действие прошло бы в Берлине безнаказанно и король дал бы на то свое согласие, нельзя предполагать, что король сохранил действие своей свободной воли; подобное согласие было бы у него вынуждено, как у пленника – силой.

В этом несчастном случае я полагаю, что принц Прусский не должен бы подчиняться подобному решению. Ему бы следовало требовать возвращение своих неотъемлемых прав; он должен их требовать посредством вооруженной силы; все войско и большинство всей страны приняли бы его сторону.

Два средства представились бы ему, чтоб снова завладеть своим престолом: первое состояло бы в соединении его с войсками, находящимися в настоящую минуту в Голштинии, преданность которых ему известна; войско это немногочисленно, но испытано и находится ближе других к Берлину.

С ним он мог бы тотчас идти на Берлин, освободить короля, овладеть столицей и подвергнуть справедливому наказанию всех подлецов, которые там преобладают.

Второе средство состояло бы в том, чтобы сначала удостовериться в чувствах графа Дона, командующего 1-м корпусом, и генерала Колломба, командующего войсками в Познани; я же не сомневаюсь в искренности их национального чувства. Принц Прусский мог бы тогда отправиться в Данциг или Пиллау, собрать 1-й корпус на берегах Вислы, присоединить к нему часть или даже все находящееся в Познани войско, которым можно располагать, и всем вместе идти на Берлин.

В обоих случаях успех несомненен. Первый представляет более выгод по скорости своего исполнения; второй имел бы преимуществом опираться на наше войско, как на резерв, готовый идти на помощь принцу, но только в случае вмешательства Франции или Южной Германии.

Настало, по-моему, время с полным доверием открыться генералам графу Дону и Колломбу, чрез посредство здешнего прусского министра. Его дело будет выбрать верный и непредосудительный способ, чтоб в этом удостовериться.

Но если принц Прусский так слаб, что возвратится теперь же в Берлин, после того, как настоящее направление оказалось таким гнусным в отношении его, то это была бы непростительная ошибка, могущая наконец совершенно погубить Прусскую монархию, потому что принц должен бы был подписать унизительные, почти позорные условия и правая сторона с той же самой минуты потеряла бы всякий предлог к противодействию и всякую надежду на спасение правого дела.

 

Высочайший манифест 14 марта 1848 г.

Божиею милостию МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ, ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всенародно.

После благословений долголетнего мира запад Европы внезапно взволнован ныне смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства.

Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостию, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся наконец и союзных Нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает, в безумии своем, и Нашей, Богом Нам вверенной России.

Но да не будет так!

По заветному примеру православных Наших предков, призвав в помощь Бога Всемогущего, Мы готовы встретить врагов Наших, где бы они ни предстали, и, не щадя Себя, будем, в неразрывном союзе со святою нашей Русью, защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов Наших.

Мы удостоверены, что всякий русский, всякий верноподданный Наш, ответит радостно на призыв своего Государя; что древний наш возглас: «За веру, Царя и Отечество!» – и ныне предукажет нам путь к победе; и тогда, в чувствах благоговейной признательности, как теперь в чувствах святого на него упования, мы все вместе воскликнем: «С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!»

Дан в С.-Петербург в 14-й день марта месяца, в лето от Рождества Христова 1848-е, царствования же Нашего в двадцать третие.

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

Речь Императора Николая Павловича к депутатам С.-Петербургского дворянства, 21 марта 1848 г.

Сообщаемая далее на страницах «Русской старины» речь Императора Николая Павловича к депутатам С.-Петербургского дворянства, приносившим Его Величеству благодарность за вновь дарованные дворянству права и преимущества и выражавшим Государю чувства дворян по поводу Венгерской кампании, была записана одним из депутатов, сенатором графом Василием Петровичем Завадовским (21 июня 1798 г. – 10 октября 1855 г.), и хранится в подлинной рукописи, в числе прочих бумаг графа, в моем архиве.

За буквальную верность сказанного Государем по записке графа Завадовского, конечно, нельзя ручаться, но, ввиду исторического интереса слов Императора Николая Павловича, я считаю необходимым сообщить записку графа Завадовского редакции «Русской старины» для напечатания на страницах ее уважаемого и столь интересного издания.

Позволяю себе надеяться, что лица, слышавшие вместе с графом Завадовским слова Государя и прочитавшие их теперь на страницах «Русской старины», не откажут исправить записанное графом Василием Петровичем Завадовским, если что-либо, из сказанного Государем Императором Николаем Павловичем 21 марта 1848 г., было им забыто или невольно изменено.

* * *

21 марта 1848 года Государь Император удостоил принять избранных депутатов С.-Петербургского дворянства для поднесения Его Величеству всеподданнейшего благодарения за всемилостивейше дарованные дворянству права и преимущества, а также для изъявления желания поднести Его Величеству адрес о готовности дворян снова принести в жертву престолу и Отечеству личность и достояние.

Государь Император, удостоив братски обнять нас, изъявил монаршее благоволение за прежнюю и настоящую службу дворян и сказал, что он никогда не сомневался в преданности дворянства к престолу и отечеству.

После того Его Величество изволил сказать нам:

«Господа! Внешние враги нам не опасны; все меры приняты, и на этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Войска, одушевленные чувством преданности к престолу и Отечеству, готовы с восторгом встретить мечем нарушителей спокойствия. Из внутренних губерний я получил донесения самые удовлетворительные. Не далее как сегодня возвратились посланные мною туда два адъютанта мои, которые также свидетельствуют об искренней преданности и усердии к престолу и Отечеству.

Но в теперешних трудных обстоятельствах я вас прошу, господа, действовать единодушно. Забудем все неудовольствия, все неприятности одного к другому. Подайте между собою руку дружбы, как братья, как дети родного края, так, чтобы последняя рука дошла до меня, и тогда, под моею главою, будьте уверены, что никакая сила земная нас не потревожит.

В учебных заведениях дух вообще хорош, но прошу вас, родителей, братьев и родственников, наблюдать за мыслями и нравственностью молодых людей. Служите им сами примером благочестия и любви к царю и Отечеству, направляйте их мысли к добру и, если заметите в них дурные наклонности, старайтесь мерами кротости и убеждением наставить их на прямую дорогу.

По неопытности они могут быть вовлечены неблагонадежными людьми к вредным для общества и пагубным для них самих последствиям. Ваш долг, господа, следить за ними.

У нас существует класс людей, весьма дурной и на который я прошу вас обратить особенное внимание, – это дворовые люди. Будучи взяты из крестьян, они отстали от них, не имея оседлости и не получив ни малейшего образования. Люди эти вообще развратны и опасны как для общества, так и для господ своих.

Я вас прошу быть крайне осторожными в отношениях с ними. Часто, за столом или в вечерней беседе, вы рассуждаете о делах политических, правительственных и других, забывая, что люди эти вас слушают и по необразованности своей и глупости толкуют суждения ваши по-своему, т. е. превратно. Кроме того, разговоры эти, невинные между людьми образованными, часто вселяют вашим людям такие мысли, о которых без того они не имели бы и понятия. Это очень вредно!

Переходя к быту крестьян, скажу вам, что необходимо обратить особенное внимание на их благосостояние. Некоторые лица приписывали мне по сему предмету самые нелепые и безрассудные мысли и намерения. Я их отвергаю с негодованием. Когда я издал указ об обязанных крестьянах, то объявил, что вся без исключения земля принадлежит дворянину-помещику.

Это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может. Но я должен сказать с прискорбием, что у нас весьма мало хороших и попечительных помещиков, много посредственных и еще более худых, а при духе времени, кроме предписаний совести и закона, вы должны для собственного своего интереса заботиться о благосостоянии вверенных вам людей и стараться всеми силами снискать их любовь и уважение.

Ежели окажется среди вас помещик безнравственный или жестокий, вы обязаны предать его силе закона. Некоторые русские журналы дозволили себе напечатать статьи, возбуждающие крестьян против помещиков и вообще неблаговидные, но я принял меры, и этого впредь не будет.

Господа! У меня полиции нет, я не люблю ее: вы моя полиция. Каждый из вас мой управляющий и должен для спокойствия государства доводить до моего сведения все дурные действия и поступки, какие он заметит. Если и в моих имениях вы усмотрите притеснения и беспорядки, то убедительно прошу вас, не жалея никого, немедленно мне о том доносить. Будем идти дружною стопою, будем действовать единодушно и мы будем непобедимы.

Правило души моей откровенность, я хочу, чтобы не только действия, но намерения и мысли мои были бы всем открыты и известны; а потому я прошу вас передать все мною сказанное всему С.-Петербургскому дворянству, к составу которого я и жена моя принадлежим, как здешние помещики, а кроме того, всем и каждому».

Собственноручная записка Императора Николая I от 24 марта 1849 г.

Назначается

Императорско-австрийский генерал-фельдмаршал граф Радецкий – генерал-фельдмаршалом и шефом Белорусского гусарского полка, которому и именоваться гусарским генерал-фельдмаршала графа Радецкого полком.

Приготовить рескрипт на имя старика, в котором изъяснить: что бессмертная слава, им приобретенная на полях Италии при двукратной защите священных прав своего императора, ныне с благословения Божия увенчанная совершенною и блестящею победою и подписанием условий, самых выгодных для правого дела, дает ему право на уважение и признательность всех тех, кои умеют ценить геройство.

Желая усвоить нашей армии имя Радецкого, как пример всех воинских доблестей, я прошу его принять звание российского фельдмаршала, и как знак уважения к нему и к славной, им предводительствуемой армии. Вместе с сим, что я приказал Белорусскому гусарскому полку, одному из храбрейших в армии, считать его своим шефом и носить его имя.

Молодому эрцгерцогу Альберту послать Георгия 4-й степени.

Особым рескриптом Радецкому препроводить 1 крест 2-го Георгия, 1 – 3-го Георгия, 3 – 4-го Георгия и 30 – 5-й степени для раздачи по его усмотрению.

По смыслу письма князя Варшавского, надо сейчас велеть докупить подъемных лошадей в 4-м корпусе, равно и под его парки.

Вытребовать с Дону 2 казацких полка.

 

Собственноручный приказ императора Николая I войскам от 1-го июня 1849 г.

Ребята!

Новые труды, новые подвиги вам предстоят! Мы идем помочь союзнику, усмирять тот же мятеж, который, попранный вами за восемнадцать лет в Польше, вспыхнул вновь в Венгрии. С помощию Божиею, вы явитесь теми же православными воинами, какими русские всегда и везде были: страшные врагам всего священного, великодушными к мирным жителям.

Вот чего ждет от вас ваш Государь и наша святая Россия. Вперед, ребята, за нашим Варшавским героем – на новую славу! С нами Бог!

 

Собственноручная записка Императора Николая I. Июнь 1849 г.

Известия из действующей армии.

5 (17) июня войска наши вступили в Венгрию.

3-й корпус за отделением, уже месяц тому, одной дивизии в Пресбург на усиление главной Австрийской армии, переправясь через Вислу в Кракове, направлен был под начальством генерал-адъютанта Ридигера чрез Неймарк на Офалу, Фалибарк, на Лубло, куда прибыть должен был 6-го (18-го) числа.

2-й корпус генерала от инфантерии Купреянова, за отделением одной дивизии для прикрытия Кракова, направлен был двумя колоннами чрез Избу и Конечно.

4-й корпус генерала от инфантерии Чаадаева, оставя одну дивизию для занятия Южной Галиции и Буковины, направлен был двумя же колоннами чрез Граб от Змигрода и чрез Коморник от Дуклы.

Направление колонн имело целью облегчить перевал чрез хребет Карпат, ежели б неприятель намеревался его оспаривать. Но мятежники нигде в силах не показывались и, кроме малых стычек 4-го (16-го) и 5-го (17-го) чисел, в которых казаки вновь доказали обычное свое молодечество, нигде никакого сопротивления не оказано.

Везде жители униатского исповедания принимали войска с духовенством и крестами и хоругвями, изъявляя непритворную радость видеть избавителей своих от ужасов и неистовств своих притеснителей.

6 (18) июня все войска тронулись далее за перевал гор, по направлению к Зборо и Бартфельду.

Того же числа генерал от инфантерии Лидерс, с частью ему вверенных войск, должен был вступить в Трансильванию, по направлению на Кронштадт, а особый отряд, под начальством генерал-лейтенанта Гротенгельма, чрез Вотра-Дорну, в Буковине, на Быстриц.

Новый план кампании на 1854 год, собственноручно начертанный императором Николаем Павловичем

Первоначальный план действий наших был соображен тогда, когда еще враждебное расположение Англии и Франции не достигло совершенного разрыва с нами; сношения с Австриею не были еще в ту пору ясны и не давали повода предполагать, чтоб неблагодарность сей державы привела ее до нападения на пределы наши.

Предполагалось наилучшим для нас устроить переправу чрез Дунай на верхней его части, т. е. между Рущуком и Видиным, дабы ближе быть к христианскому населению, т. е. булгарам и сербам, и воспользоваться их сочувствием к нашему общему делу.

Позднее признано было надежнее не приступать к сей переправе, но исполнить ее ближе к Силистрии, с тем чтоб прежде осадить сию крепость, овладение которой более обеспечивало фланг занятия нашего княжеств, в особенности когда известным стало, что можно было ожидать десанта союзников в Варне и тем значительного усиления противной армии. Затем уже полагал я приступить и к осаде Рущука, ежели бы обстоятельства к сему допустили.

Но положительно принято было не следовать далее за Дунай, доколь восстание христиан не сделалось бы общим и не приняло таких размеров, чтоб действительно угрожало тылу и сообщениям турок, в особенности в горах. При всех сих соображениях, демонстрация на нижнем Дунае полагалась только для отвлечения сил и внимания турок от настоящей переправы, предпринимаемой выше.

Наконец трудность исполнения сей последней привела к мысли, что выгоднее будет обратить демонстрацию в настоящую переправу, чтобы, овладев крепостцами Тульчей, Исакчей и Мачином, господствовать течением Дуная до Гирсова. Сию последнюю крепость позднее не велено было атаковать, по неизвестности еще, какой оборот примут сношения наши с Австриею.

Оставалось решить – как и когда приступить к осаде Силистрии. Отряд наш против Калафата предполагалось тогда только оттянуть, когда мы приступать будем к Силистрии, покуда главные силы, т. е. 1½ дивизии 4-го корпуса и две дивизии 3-го корпуса, всего 3½ дивизии, оставались бы в окрестностях Букареста. Подойдя к Силистрии, отряд Малой Валахии должен был отступить за Ольту, а 3-й корпус идти на присоединение к Силистрии, к войскам, исполнившим переправу.

Вот изложение предполагавшегося. Ныне, из сих предположений осталось толево одно – переправа у Мачина и Тульчи, которая, вероятно, исполняется или, с помощию Божиею, исполнена. Когда и как приступить к Силистрии – остается неопределенным, а за этим – и все наши дальнейшие действия.

Между тем слухи, более или менее вероятные, угрожают то десантами на Кавказе, то в Крыму, то в Бессарабии; меры против сего по возможности везде приняты и подают, кажется, надежду, что все эти десанты не могут быть исполнены без больших затруднений.

Но сим не ограничивается угрожающая опасность. Расположение Австрии, из двусмысленного, делается более и более явно нам враждебным и не только парализирует расположение сербов нам содействовать, но угрожает нам самим на правом нашем фланге, и даже нашему тылу, вторжением в собственные наши пределы.

Нет сомнения, что данное направление и расположение войскам нашим как в царстве Польском, так на Волыни и в Подолии отстраняет опасность нашим пределам.

Но положение наше в княжествах значительно изменилось. Остается решить: к чему приступать, соблюдая и военную осторожность и не роняя наше политическое достоинство и влияние на христиан, не противореча провозглашенным нашим намерениям.

Кажется мне, что вопрос разрешить можно как следует:

1) Ежели Бог благословил успехом переправу и осаждение крепостцами, устроить, как предполагалось, сильное мостовое прикрытие. Для охранения как оного, так и нижнего Дуная и для резерва на случай высадки в Бессарабии или у Одессы оставить 1½ дивизии, примерно 7-ю и бригаду 14-й.

2) 15-ю дивизию подвести против Силистрии, наблюдая и за Гирсовом.

3) Отряду генерал-лейтенанта Липранди стягиваться на Краиово и за Ольту, в виде арьергарда главных сил.

4) Остальные 1 ½ дивизии 4-го корпуса и две дивизии 3-го корпуса расположить близ и вокруг Букареста в виде общего резерва и с целью – соединенными силами обратиться на неприятеля, откуда бы ни угрожал, т. е. от Видина ли, от Рущука ли или Никополя, или, наконец, от Силистрии. Таким образом, кроме арьергарда и отряда против Силистрии, будут везде готовы вместе 4 ½ дивизии или 72 батальона, кроме саперов и стрелков.

5) Так ожидать, осуществятся ли и где – ожидаемые десанты, и как удастся их отбить.

6) Драгунский корпус иметь в резерве по обоим берегам Прута, готовым обратиться туда, где опасность угрожать будет, и сим значительным перевесом кавалерии и конной артиллерии облегчить победу.

7) Осадный парк перевесть в Измаил и, когда время настанет, погрузить на суда.

8) Ежели турки где-либо у Силистрии, Рущука ли или Никополя переправятся в значительных силах – дать им отойти от Дуная марша на два и тогда идти на ближайшего, с помощию Божиею, разбить и кавалериею сильно преследовать до Дуная.

9) Когда десанты будут отбиты или удастся турок разбить на левом берегу Дуная, тогда двинуться левым флангом к Силистрии и приступить ко второй переправе 15-ю дивизиею и 3-м корпусом, оставляя весь 4-й у Букареста.

Иного покуда не придумаю.

Вероятно, в этом пройдут апрель, май и июнь. Около июля должно объясниться – австрийцы враги ли нам, или, удержанные примером Пруссии и нашим грозным видом, останутся точно нейтральными.

Быть может, что и греческое восстание повлечет за собой восстание Герцеговины и, быть может, и Сербии и Булгарии, несмотря на усилия австрийцев их удержать. Тогда, сомнения нет, все обстоятельства примут для нас гораздо выгоднейший оборот.

До того мы имеем все выгоды не торопиться и выжидать, утомляя и истощая турок в голодном крае. Время сие употребить в пользу заготовлением и кошением фуража, формированием резервов и подвозкою провианта и проч.

Таким образом, август и сентябрь полагаю я, что с пользою употребятся для решительного удара, т. е. для овладения Силистрией, а быть может, и Рущуком.

Но сим должны мы ограничиться на 1854 год.

 

Инструкция императора Николая Павловича князю Козловскому от 22 февраля 1854 г.

При теперешнем общем положении дел Кавказской линии угрожать могут две опасности:

1. Усиленное нападение Шамиля на Военно-Грузинскую дорогу, в соединении с кабардинцами и другими близ оной обитающими племенами, с целью пресечь наши сообщения с Закавказьем.

2. Нападение союзных сил десантом в северной части Черноморской береговой линии, с тем чтобы овладеть Геленджиком, Новороссийском и Анапой, соединение с натухайцами, шапсугами и абадзехами для нападения на землю черноморских казаков и проникнуть далее на правый фланг Кавказской линии, в то же время как другие племена восстанут, угрожая Лабинской линии или даже Пятигорску.

Отвратить первую опасность лежит на прямой обязанности г.-л. Козловского с теми войсками, кои ему непосредственно подчинены в центре линии и которых нельзя не признать достаточными, с той поры, как там расположена вся резервная дивизия Кавказского корпуса, т. е. резерв из 14 бат. при 2 батареях, кроме линейных батальонов и 6 бат. Тенгинского и Навагинского полков и 3 бат. Егерского к. Воронцова полка, Донских и линейных казаков, при одной или двух кон. казачьих батареях.

Нет притом вероятия, чтобы Шамиль в одно и то же время угрожать мог и Военно-Грузинской дороге, и Лезгинской линии, и Кумыкской плоскости, и Прикаспийскому краю, которые впрочем охраняются особыми отрядами войск, здесь не упоминаемыми.

С последнеданных приказаний войсковому атаману Донского войска и с приостановления близ Ставрополя 1-й бригады 17-й дивизии с ее 2 батареями, нахожу, что опасность линии и Черномории во многом уже не так велика; ибо, не говоря о гарнизонах трех прибрежных укреплений, легко ныне собраны быть могут 11 бат., кроме 2-й бригады 19-й дивизии, 6 казачьих полков и двух пеших и 4½ конных батарей.

Я полагаю, что место сбора сему отряду назначить должно близ Вариниковой пристани, с тем чтобы при высадке неприятеля и в особенности при Геленджике или Новороссийске немедля следовать ему навстречу и принять отступающие гарнизоны Геленджика и Новороссийска, если они вынуждены были бросить сии места, и, наконец, ежели высадка последовала у Анапы, отбросить неприятеля в море и спасти Анапу.

При таковом действии неприятеля весьма вероятно, что он будет в соглашении с горцами, чтобы они отвлекли внимание и силы наши в другую сторону, угрожая или Лабинской линии, или самой Кубанской линии.

Чтоб воспрепятствовать сему, предстоят, кажется, два способа: или чтоб тогда г. Евдокимову, собрав что можно из войск, ему подчиненных, следовать на Белую и вглубь края, по направлению к Абинску, или собрать у Ольгинского тет-де-пона отряд из тех же войск, не менее 6 бат. с артиллериею и одним или двумя казачьими полками, чтоб отрядом сим охранять Кубанскую линию и отбить всякое тут покушение, на Лабинской же линии оставаться в оборонительном положении.

Адмиралу Серебрякову обратить главное внимание на сохранение Анапы и, буде можно, Новороссийска. Ежели Геленджик и Кабардинск отстоять нельзя, гарнизоны сии отводить к Новороссийску, чем защита сего места значительно усилится; а когда и этот важный пункт нельзя будет сберечь, все в нем сжечь и уничтожить, равно как в Геленджике и Кабардинске и отступать всеми силами через Раевский форт к Анапе, наводя неприятеля флангом на главный отряд, идущий от Вариниковой.

Вот в главных чертах все, что я покуда предначертать могу, как ген. – лейт. Козловскому, так и ген. от кав. Хомутову и В. А. Серебрякову.

В. А. Серебрякову, в случае крайности, военные все суда в северной части линии отвести к Павловской батарее, под прикрытие огня ее и для защиты пролива, а в случае невозможности и там устоять, отослать к Ейску, ежели глубина моря сие дозволяет.

 

Ввиду войны с Австриею

Ежели, по ходу обстоятельств, в июне не будет предвидеться разрыв с Австриею, тогда, вероятно, нужно будет изменить нынешнее распределение войск, в предвидении большой опасности берегам Балтики от покушений вроде Крыма.

Для того надо будет:

1) Приостановить движение гвардии, так чтобы 1-я дивизия стала бы в Вильне и кругом, а 2-я в Вилькомире.

2) Гвард. резервный кав. корпус оставить на назначенных ему квартирах.

3) 3-ю гвард. пехотную дивизию или оставить вокруг Ревеля, равно как и 1-ю бригаду 2-й легкой гвард. кавал., или расположить близ Риги и Дерпта.

4) 8 4-х гренадерских бат. с их артиллериею отправить в Варшаву, на присоединение к своему корпусу.

5) 2-ю пехотную и 1-ю легкую кавал. оставить в Курляндии и Самогитии, как ныне; усилить 2-ю дивизию, присоединив к ней ее резервные батальоны.

Кроме того, к весне прибавится в Ревеле 8 резерв. бат. и 24 орудия запасной бригады 1-й дивизии; в Риге – 8 бат. резервной бригады 3-й дивизии, с находящеюся там артиллериею, 8 орудий.

Ежели, по сведениям, угрожать будет опасность десанта, надо будет 1-ю и 2-ю гвардейские дивизии возвратить сюда, равно как и гвард. резервный кавал. корпус. Тогда будет: у Риги 24 бат. 2-й пехот. дивизии, 8 бат. резерв. 3-й дивизии, всего 32 бат., 96 орудий и 32 эскадрона и 16 орудий конных.

В Ревеле: 16 бат. 3-й гвард. дивизии и 16 бат. резерв. и запасных 1-й пехотной дивизии и 12 эскадр. и 8 орудий конных 2-й гвардейской дивизии.

В Нарве останутся или 2 бат. короля Ф. В. полка, или даны будут, по-прежнему, 3 бат. учебн. карабинерного.

К Петербургу соберутся, кроме оставленных здесь 24 бат. 1-й и 2-й гвард. дивизий и 6 бат. 3-й, – 28 бат. гвардии, 16 бат. 1-й и 2-й гренадерских дивизий и 9 бат. учебн. карабинерных, всего 54 бат., кроме местных войск, а с возвращением гвардейских 1-й и 2-й дивизий, – 80 бат.

Ежели мы вынуждены будем к разрыву с Австрией, предстоять будет вопрос: какое направление дать следует нашим действиям?

Сомнительное положение Пруссии, хотя, кажется, склонно более к нейтралитету, и, вероятно, побудит и прочую Германию оставаться, на время, не участвующими в борьбе с нами, однако на продолжительность этой нерешимости никак полагаться нельзя; и при первой нашей удаче мы увидим, что Пруссия, а за ней Германия вооружатся для мнимого спасения Австрии.

По сей причине и кажется мне, что наши действия должны быть так рассчитаны, чтобы вмешательство Пруссии и Германии было нам елико можно меньше чувствительным для наших действий и вместе с тем чтобы мы умели достигнуть положительных успехов, не зависящих от вмешательства вышеупомянутых держав. Для того, кроме направления верного, нужна и быстрота в исполнении.

Ежели Краков, без этого сложного положения дел, был бы самое правильное направление нашим действиям, обходя все позиции австрийцев в Галиции, по сю сторону Карпат, – в нынешних обстоятельствах, однако, этого направления нам никак брать нельзя. Мы – думаю я – должны так сообразить свои действия, чтобы Висла служила нам прикрытием нашего правого фланга, до вторжения в Галицию.

Нам следует угрожать потом левому флангу тех сил, которые защищать будут Лемберг, и в то же время наступать с фронта, от Волыни и Подолии. Овладение Лембергом и краем за оным, до подошвы гор, по Дунаевец, полагаю, должно ограничить наши действия. Тогда мы можем удерживать все выходы из Карпат, как из Быстрица, так против Стрыя и Дуклы, и тем удерживать в руках наших Галицию. Между тем решится: останутся ли Пруссия и Германия чуждыми или вооружатся против нас.