Глава 16

Я переступал ногами, стоя в темноте за старым конькобежно-футбольным стадионом.

По сообщению газеты «Афтенпостен», сегодня ночью и в ближайшие дни ожидался сильный мороз, и температурный рекорд теперь наверняка падет.

Черный грузовик плавно остановился у края тротуара ровно в семь часов. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я принял это за хороший знак.

Я открыл дверь в кузов и запрыгнул внутрь. Кляйн и Датчанин сидели каждый на белом гробу. Оба они были в черных костюмах, белых рубашках и галстуках, как я и просил. Датчанин весело поприветствовал меня, произнося слова на своем языке так, словно в горле у него застряла картофелина, Кляйн только взглянул исподлобья. Я уселся на третий гроб и постучал в окошко водиле. Сегодня вечером за рулем был тот паренек, что встречал меня в рыбном магазине.

Дорога в церковь Рис пролегала через тихие районы вилл. Я этого не видел, но я это знал. Я принюхался. Рыбак что, решил использовать один из собственных грузовиков для перевозки рыбы? В таком случае я надеялся, что для своего же блага он повесил на него фальшивые номера.

– Откуда машина? – спросил я.

– Была припаркована в Экеберге, – ответил Датчанин. – Рыбак велел найти что-нибудь похожее на катафалк. – Он громко рассмеялся. – Похожее на катафалк!

Я не стал задавать дальнейших вопросов, например почему здесь пахнет рыбой. Я только что понял, что пахнет от них. Я вспомнил, что и сам пропах рыбой во время визита в служебное помещение магазина.

– Как ощущения? – внезапно спросил Кляйн. – Тебе же предстоит убрать собственного босса.

Я понимал, что чем меньше буду разговаривать с Кляйном, тем лучше.

– Не знаю.

– Конечно знаешь. Рассказывай.

– Отвяжись.

– Нет.

По Кляйну было видно, что сдаваться он не собирается.

– Во-первых, Хоффманн не мой босс. Во-вторых, я ничего не чувствую.

– Конечно он твой босс! – Его голос тихо зазвенел от ярости.

– Как скажешь.

– Почему это он вдруг не твой босс?

– Не важно.

– Ну давай, чувак. Сегодня вечером мы будем спасать твою задницу, почему бы не уступить нам… – он показал расстояние, раздвинув большой и указательный палец, – совсем чуть-чуть?

Грузовик круто повернул, и мы заскользили по гладким крышкам гробов.

– Хоффманн платит мне поштучно, – сказал я. – И поэтому он – клиент. А помимо этого…

– Клиент? – повторил Кляйн. – А Мао был штукой?

– Если Мао был одним из тех, кого я устранил, то да, тогда он был штукой. Крайне сожалею, если ты был привязан к этому человеку.

– Привя… – брызгая слюной, начал Кляйн, но скис, остановился и тяжело задышал. – Как думаешь, сколько ты сам проживешь, убийца?

– Сегодня вечером штука – это Хоффманн, – сказал я. – Предлагаю сосредоточиться на этом.

– А после того как он будет устранен, – произнес Кляйн, – штукой станет другой.

Он смотрел на меня, даже не пытаясь скрыть ненависть.

– Поскольку вполне очевидно, что ты любишь ходить под боссами, – сказал я, – я должен напомнить тебе о полученных от Рыбака приказах.

Кляйн собрался было поднять свой жуткий обрез, но Датчанин опустил руку ему на плечо:

– Расслабься, Кляйн.

Грузовик снижал скорость. Водила сказал в окно:

– Пора ложиться в кроватки вампиров, ребята!

Мы подняли крышки своих гробов, по форме напоминавшие бриллианты, и залезли внутрь. Я подождал, пока Кляйн не закроет крышку своего гроба, и лишь потом закрыл свою. Изнутри крышка крепилась двумя винтами, которые надо было закрутить всего на пару оборотов, только чтобы крышка держалась на месте и чтобы ее легко можно было открыть, когда наступит момент. Я больше не нервничал. Но коленки тряслись. Удивительно.

Мы остановились, и с улицы донеслись звуки открывающихся дверей и голоса.

– Спасибо, что позволили нам воспользоваться подвалом, – сказал водила.

– Да не за что.

– Мне пообещали помочь отнести их вниз.

– Да уж, покойнички тебе вряд ли помогут.

Залихватский смех. Наверное, нас встретил один из могильщиков. Открылись дверцы грузовика. Я лежал ближе всех к выходу. Я почувствовал, как меня подняли. Я лежал тихо-тихо. Мы просверлили отверстия для воздуха снизу и сбоку, и, когда меня внесли в помещение, темноту гроба прорезали лучики света.

– Значит, это и есть семья, погибшая на Тронхеймсвейен?

– Да.

– Читал в газетах, да, настоящая трагедия. Их похоронят где-то на севере?

– Да.

Я понял, что меня несут вниз, мое тело скользнуло вниз, и я уперся головой в стенку гроба. Черт, а я считал, что покойников всегда носят вперед ногами.

– Не успели увезти их до Рождества?

– Их похоронят в Нарвике, а туда два дня пути.

Мелкие шаркающие шажки. Они были на узкой каменной лестнице. Я хорошо ее помнил.

– А почему не отправите их самолетом?

– Родственники считают, что это слишком дорого, – сказал водила.

Он неплохо справлялся. Я сказал ему, что, если возникнет слишком много вопросов, он должен ответить, что совсем недавно начал работать в похоронном бюро.

– Значит, родственники захотели, чтобы они подождали в церкви?

– Да. Рождество и все такое.

Поверхность выровнялась.

– Да-да. Их можно понять. Да, место есть, как видишь. Здесь только один гроб, его завтра похоронят. Ага, он открыт, скоро придет семья на него посмотреть. Можем поставить этот вот сюда, на скамейку.

– Можем поставить его прямо на пол.

– Хочешь оставить гроб прямо на бетонном полу?

– Да.

Они остановились в сомнениях.

– Как пожелаешь.

Меня поставили. Я услышал скрип прямо у головы и удаляющиеся шаги.

Я был один. Я выглянул в одну из дыр. Не совсем один. Наедине с трупом. Одна штука. Мой труп.

В прошлый раз я тоже был здесь один. Мама казалась такой маленькой в гробу. Скрюченной. Может быть, душа занимала в ее теле больше места, чем в телах других людей. Пришла ее семья, с которой я раньше не был знаком. Когда моя мама связалась с папой, ее родители оборвали с ней связь. Тот факт, что член семьи вышел замуж за преступника, не смогли вынести ни мои дедушка с бабушкой, ни дяди, ни тети. Их успокаивало лишь то, что мама переехала вместе с мужем в восточную часть города. С глаз долой, из сердца вон. Но теперь я был на глазах, предстал пред ясным взором дедушки и бабушки, дядей и теть, о которых раньше мама рассказывала, только когда была пьяна или под кайфом. Первое слово, которое я услышал от своего родственника, не считая мамы и отца, было «соболезную». Около двадцати соболезнований в церкви в западной части Осло, недалеко от места, где она выросла. А потом я уехал на мою сторону реки и больше никого из них не видел.

Я проверил, хорошо ли прикручены винты.

Принесли второй гроб.

Снова звук удаляющихся шагов. Я посмотрел на часы. Полвосьмого.

Появился третий гроб.

Водила и могильщик ушли по лестнице, болтая о рождественской еде.

До сих пор все шло по плану.

Конечно, священник не мог отказать, когда я позвонил и от имени семьи из Нарвика попросил разрешения подержать трех жертв автокатастрофы в подвале церкви до конца Рождества. Мы были на месте, и, надеюсь, через полчаса Хоффманн тоже будет здесь. Мы могли надеяться, что он оставит телохранителей на улице. В любом случае не будет преувеличением сказать, что фактор неожиданности на нашей стороне.

Фосфор в моих часах переливался и светился в темноте.

Без десяти.

Ровно восемь.

Пять минут девятого.

Мне в голову пришла одна мысль. Листочки. Письмо. Оно по-прежнему лежало в ящике кухонного стола. Почему я его не выбросил? Просто забыл? И почему я спрашиваю себя об этом, а не о том, что будет, если его найдет Корина? Хотел ли я, чтобы она его нашла? Кто бы ответил мне на эти вопросы.

Послышался звук подъезжающих машин и стук дверей.

Шаги на лестнице.

Они здесь.

– Он кажется таким спокойным, – произнес приглушенный женский голос.

– Каким красивым его сделали, – шмыгнула носом пожилая, судя по голосу, женщина.

Мужской голос:

– Я оставил ключи от машины в замке зажигания, думаю, мне лучше…

– Ты никуда не пойдешь, Эрик, – сказала молодая женщина. – Господи, какой же ты трус.

– Но, дорогая, машина…

– Она стоит на кладбище, Эрик! Как ты думаешь, что здесь может случиться?

Я выглянул в дырку.

Я надеялся, что Даниэль Хоффманн придет один, но прибывших было четверо, и все они стояли с одной стороны гроба лицом ко мне. Лысеющий мужчина, ровесник Даниэля, не похожий на него. Может быть, зять. Скорее всего, зять, потому что рядом с ним стояла женщина лет тридцати и девочка лет десяти-двенадцати. Младшая сестра и племянница. Если сходство у кого-то и прослеживалось, то у пожилой седой дамы. Она была как две капли воды похожа на Даниэля. Старшая сестра? Молодая мать?

Но Даниэля Хоффманна не было.

Я уверил себя, что он приедет на своей машине и что было бы странно, если бы вся семья явилась одновременно.

Подтверждение своей уверенности я получил, когда зять с лавровым венчиком волос на голове посмотрел на часы.

– Беньямин должен был унаследовать дело своего отца, – хлюпала пожилая дама. – Что теперь будет делать Даниэль?

– Мама! – предостерегающе произнесла молодая женщина.

– О, не надо делать вид, будто Эрик не знает.

Эрик пожал плечами и стал перекатываться с пяток на носки и обратно:

– Да, я знаю, чем занимается Даниэль.

– Значит, ты знаешь, что он очень болен.

– Да, Элисе говорила что-то насчет этого. Но мы не очень часто общаемся с Даниэлем. И с этой… э…

– Кориной, – резко произнесла Элисе.

– Может быть, настала пора встречаться с ним почаще, – сказала старуха.

– Мама!

– Я просто хочу сказать, мы не знаем, сколько еще времени Даниэль пробудет с нами.

– Мы не желаем иметь ничего общего с делами Даниэля, мама. Посмотри, что случилось с Беньямином.

– Тихо!

Шаги на лестнице.

В помещение вошли двое.

Один из них обнял старую даму и молча кивнул младшей сестре и зятю.

Даниэль Хоффманн. А вместе с ним Пине, в кои-то веки молчащий.

Они встали между нами и гробом, спиной ко мне. Великолепно. Если мне кажется, что клиент, которого мне предстоит устранить, вооружен, я готов проделать большой кружной путь, чтобы оказаться в той позиции, когда смогу произвести выстрел ему в спину.

Я сжал в руках рукоять пистолета.

Я ждал.

Ждал мужчину в шапке из медвежьего меха.

Его не было.

Стоит на посту снаружи церкви.

Для начала это облегчит нашу задачу, но потом у нас может возникнуть потенциальная проблема.

Сигнал, о котором мы условились с Датчанином и Кляйном, прост: я должен закричать.

И во всем свете не существовало ни одной логической причины, почему бы не сделать этого прямо сейчас. Но все же мне казалось, что надо дождаться правильного момента, одной определенной секунды, зажатой между всеми другими секундами. Как было в случае с лыжной палкой и моим отцом. Как в книге, где писатель решает, когда произойдет событие, и ты знаешь, что это событие произойдет, потому что писатель уже сказал, что оно произойдет, но неизвестно, когда именно. Потому что в повествовании надо уметь выбрать правильный момент, и тебе постоянно приходится выжидать еще немного, ведь события должны происходить в правильном порядке. Я закрыл глаза и услышал обратный отсчет, взведенную пружину, каплю, еще не сорвавшуюся с кончика сосульки.

И вот этот миг настал.

Я закричал и толкнул крышку гроба.