Почти все определения демократии исходят из предложенного Робертом Далем классического разделения конкуренции (борьбы) и участия. Конкуренция требует, чтобы хотя бы некоторые члены политической системы могли «оспаривать поведение правительства» через регулярные и открытые выборы. Конкуренция имеет отношение только к процедурам, использующимся для выявления лидеров, а не к количеству участвующих индивидов. Второе предложенное Далем измерение – участие – подразумевает число людей, которые могут участвовать в политике. Демократический режим должен «полностью или почти полностью отвечать интересам всех своих граждан». Следуя этой логике, определения демократии, предлагаемые современными учеными, обычно включают всеобщее избирательное право, или право голоса. Демократия нуждается в инклюзивном политическом участии, когда все взрослые на определенной географической территории обладают политическими привилегиями. В качестве примера рассмотрим определение демократии Ларри Даймонда, Хуана Линца и Сеймура Мартина Липсета:

Третье общепринятое измерение – гражданские свободы – может быть охарактеризовано как свобода выражения различных политических мнений и свобода создавать политические группы и участвовать них.

Включает ли определение демократии женщин? На первый взгляд будет казаться, что да, поскольку женщины должны иметь возможность участвовать в выборах, и они включены в понятие «большая (взрослая) социальная группа». Политические теоретики феминизма предостерегают от предположения о том, что нейтральный язык означает включение. Действительно, Энн Филлипс, Кэрол Пэйтмэн и Айрис Янг показали, что абстрактные термины, используемые в политической теории, такие как «индивид» или «гражданин», представляющиеся гендерно-нейтральными, на самом деле означают белых мужчин.

Так считаются ли женщины «взрослыми» или «гражданами» и, следовательно, включены ли они в эти определения демократии? Или нейтральный язык фактически маскирует исключение женщин? Чтобы дать ответ на этот вопрос, нам следует глубже изучить определение демократии различными авторами. Рассмотрим, например, определение Сэмюэля Хантингтона. Он утверждает, что правительство является демократическим, если «наиболее влиятельные принимающие решения лица избираются путем справедливых, честных и регулярных выборов, в которых кандидаты свободно борются за голоса, и в которых, фактически, все взрослое население обладает правом голоса». Хантингтон идет дальше, однозначно утверждая, что «в той степени, к примеру, в какой политическая система ограничивает участие в выборах часть общества – как сделала политическая система в Южной Африке для 70 % населения, представленных чернокожими, Швейцария – для 50 % населения, которые составляли женщины, или США – для 10 % населения, которые являлись чернокожими жителями южных штатов – в той степени она недемократична».

Хантингтон явно включает женщин в определение, отнюдь не делая их невидимыми. Действительно, Хантингтон – почти единственный, кто упоминает женщин и меньшинства в явной форме. В большинстве определений используются обобщенные термины, такие как «взрослые», или «люди», без конкретного указания на то, кто может быть исключен.

Но несколькими страницами далее в книге Хантингтона выясняется, что женщины в конечном счете могут быть исключены. Хантингтон продолжает, называя «основные разумные критерии обретения политическими системами XIX в. минимально необходимых демократических характеристик в контексте своего времени». Один из этих операциональных критериев заключается в том, что «50 % взрослого мужского населения обладают правом голоса». Рабочее определение Хантингтона на основе этого критерия приводит к ограничению обладающего правом голоса населения до 25 % общего взрослого населения. И наконец, хотя бы для более ранних исторических периодов оно позволяет определять государства как демократические, даже если у женщин нет права голоса.

Практическое исключение женщин из определения, которое, на первый взгляд, их включает, можно встретить также в работе Дитриха Рюшемайера, Эвелин и Джона Стивенсов. Авторы начинают с достаточно типичного определения демократии – «регулярные, свободные и справедливые выборы представителей при всеобщем и равном избирательном праве». Действительно, они утверждают, что «как бы детально мы ни определяли демократию, она не значит ничего, если не включает правление большинства или участие большинства в правлении». Но снова, переворачивая несколько страниц, мы видим, что женщины исключены из определения «большинства». Рюшемайер и Э. и Дж. Стивенсы объясняют, что они «выбирают в качестве критического порога, позволяющего говорить о демократии в исторических исследованиях, право голоса для мужчин, вместо действительно всеобщего избирательного права». Таким образом, государства считаются демократическими при наличии избирательных прав у всех мужчин. Определения демократии Хантингтона, Рюшемайера и соавторов едва ли единственные, включающие женщин в принципе, но в действительности их исключающие. Чтобы ознакомиться с рядом других примеров, обратитесь к статье Памелы Пакстон.

Если женщины часто не учитываются в традиционных теориях демократии, то что можно сказать в отношении новой тенденции обсуждения качества демократии? Теоретики качества демократии вместо проведения различий между демократиями и недемократиями фокусируются на определении того, что такое «хорошая» демократия. И более вероятно, что гендер будет упомянут в определениях качества демократии. Ларри Даймонд и Леонардо Морлино утверждают, что восемь параметров помогают дифференцировать демократии по качественному признаку: верховенство закона, участие, конкуренция, вертикальная и горизонтальная подотчетность, уважение к гражданским свободам, большее политическое равенство и способность к реагированию (responsiveness). Равенство – релевантный параметр для включения женщин. Даймонд и Морлино определяют этот параметр как «прогрессивное внедрение большего политического (и лежащих в его основе социального и экономического) равенства». Далее они объясняют, что условие равенства с точки зрения качества демократии «включает запрет на дискриминацию на основе гендерных, расовых, этнических, религиозных признаков, политической ориентации или других внешних условий». Упор на качество демократии, таким образом, открывает возможность для полноценной дискуссии по поводу гендера в политической теории. Однако до сих пор при оценке качества демократии участие или представительство женщин в полной мере не принималось во внимание (см., напр.,).

Чрезвычайно приятной особенностью сосредоточения внимания на критерии равенства является признание того, что социальное и экономическое неравенство формируют неравенства политические. Как объясняет Дитрих Рюшемайер:

Несмотря на то что большинство современных дискуссий о политическом равенстве сконцентрированы на экономической власти, благосостоянии или социально-экономическом неравенстве, их аргументы легко применимы к вопросам гендерного неравенства. Подумайте о мужчинах как о доминантной группе в гендерной стратификации и прочитайте предыдущую цитату снова. Чтобы увидеть, как гендерная стратификация может влиять на взгляды зависимой группы, рассмотрим недавнее исследование Ричарда Фокса и Дженнифер Лоулесс. Эти исследователи обнаружили, что в выборке из мужчин и женщин с равной квалификацией мужчины с гораздо большей вероятностью выражали стремление к политической деятельности. Когда у женщин спрашивали, почему они не стремились в политику, они объясняли это тем, что ощущали себя неквалифицированными. Согласно этому исследованию, женщины социализируются таким образом, что верят, что недостаточно квалифицированы для участия в политике (см. также:).

При оценке качества демократии возникает вопрос: если правительство хронически не обеспечивает достаточного представительства женщин, уверены ли мы в том, что «правила игры» честные? Конечно, такой вопрос может быть задан относительно любой исторически маргинализированной или угнетенной группы, например, расовой, этнической или экономической. Понимание качества демократии требует выхода за пределы простого понимания участия, оно требует понимания фактического представительства этих традиционно маргинализированных групп. Из этого следует, что для понимания того, каким способом гендер может быть инкорпорирован в понимание демократии, мы должны лучше понять концепцию представительства.