Чтобы не есть даром чабанский хлеб, Лорс помогал убирать позднюю траву, складывать из камней помещение для скота. Али должен был скоро спустить свою отару вниз, но на зиму в горах останутся гурты. И Али безотказно делал для остающихся пастухов все, что они просили.

У Лорса к вечеру темнело в глазах от перетаскивания камней. Руки были ободраны. Поясницу ломило. Ему казалось, что наутро он уже не встанет. Его удивляло, что после такого дня чабаны могли часами слушать у костра чью-нибудь игру на горской балалайке — дечик-пондуре.

Зато каким вкусным казался у этого костра горячий ароматный чурек с острым овечьим сыром!..

Втянулся он в работу быстро, но все, что ему со стороны казалось простым, было сложно. Чего проще — попасти овец пару часов, пока Али косит траву на крутом склоне, привязавшись веревкой к скале. Но овцы заползали от солнца в тень кустарника. Лорс даже поощрял овечек: отдохнут от солнца. Но Али ругал Лорса: «Шерсть в кустах теряют! Колхозу каждый грамм дорог».

В нежданный буран — это был первый наскок зимы — обезумевшая от страха отара кинулась к пропасти. Али с помощью Лорса собрал ее над самым обрывом. Пока они довели спасенную отару до кошары, Лорса продуло ледяным ветром так, что он трясся и щелкал зубами. «Хороший год! Мягкая осень! Солнца много!» — толковали между тем чабаны.

— Али, ты взял бы меня в помощники? — полюбопытствовал как-то Лорс.

— Ни за что! — немедленно ответил Али. — Не обижайся. У тебя пока нет нашего крестьянского упорства. В начале тропы ты бежишь в гору, будто на стадионе хочешь всех опередить. А потом еле плетешься. Не то что обессилел — скучать начинаешь! Муртаз ногтя твоего не стоит, он пьянчужка и дурной парень. Но недаром на стройке его все же ценят: начнет любое дело — и доделает, хоть умрет.

Али показал на крошечную, в десяток деревьев, молодую рощицу возле кошары:

— Это я перетащил из ущелья. Видел там лес? А тут было совсем голо. Мне было интересно отыскивать в лесу нужные деревья, перетаскивать их за три километра, сажать в натасканную землю. Смотреть же за этой рощицей, оберегать ее от скота и вихря, выхаживать — скучновато. Но надо же! Долго надо, пока не окрепнут у деревьев корни. Посадил дерево не тот человек, который его посадил. Тот, который вырастил… — Али похлопал Лорса своей сильной рукой по плечу: — Не думай длинно, Лорс, все будет хорошо. Завтра за солью для скота едут. Тебе не надо кому-нибудь письмо отправить?

«Эля, я вспоминаю здесь слова Виктора Андреевича: «Люби не только то, что пишешь, а тех, о ком пишешь». Любил ли я свою клубную суматоху или нет, но я до сих пор большей частью только со стороны знал тех, ради кого она делается, их труд и тяжкие заботы. Изба-читальня Комиссара — жалкая пещера в сравнении с Домом культуры. Но Комиссар всегда с теми, ради которых «делает культуру», она дышит с ними одним воздухом, живет с ними одной жизнью. Это должно здорово вдохновлять, придавать настоящий смысл твоему делу.

Я и здесь скептически размышляю над тем, чему отдал весну, лето и осень года своей жизни. Но странное дело, все время думаю: как же я в клубе не сделал то-то и то-то, это же было бы так просто. Помнишь, мы смотрели в театре арбузовскую «Таню»: «Опыт жизни не только то, что ты совершил, но и то, что не совершил».

…Лорс бросил это свое письмо в почтовый ящик Предгорного сам. Потому что вечером, когда он его дописывал, приехал бригадир и сказал Лорсу:

— Записка от председателя колхоза: велит срочно доставить тебя в райком. Дам коня, поедешь утром с тем, кто отправляется за солью.