Новая Империя восстает из пепла войны

 

После шестилетней войны, охватившей весь мир и погубившей более 55 миллионов человек, в мире произошли весьма существенные изменения. Но для обширных регионов, преимущественно в Восточной Европе, и менее развитого южного полушария 1945 год стал лишь переходом к новой форме хронической войны, чаще всего — экономической.

В 1919 году после мирной конференции в Версале Британская империя достигла своего пика, ее владения охватывали одну четвертую часть поверхности земного шара; над Империей «никогда не заходило солнце». Но уже через тридцать лет, в 1949 году, Британская империя распадалась, поскольку все больше колоний требовали независимости от метрополии. Британия переживала самые большие потрясения за всю историю Королевства.

После восстания Индийского королевского флота в феврале 1946 года премьер-министр послевоенного британского правительства лейборист Климент Этли назначил виконта Бирмы Маунтбеттена последним вице-королем Индии, чтобы провести скорейший вывод из страны английских вооруженных сил и правительственных чиновников. Диковинное перекраивание Маунтбеттеном Индийского полуострова, на котором Восточный и Западный Пакистан с преимущественно мусульманским населением оказались разделены, было закончено к 15 августа 1947 года, через пять месяцев после его прибытия в Индию.

Еще через несколько лет Британия утратила формальный контроль над своими колониями в Африке, на Тихом океане и в Средиземноморье. Это не было благотворительностью и внезапной приверженностью к принципам самоопределения угнетенных народов, это было, скорее, возрастающей необходимостью, продиктованной изменением формы метрополии в конце 1940-х и начале 1950-х годов.

Одним из последствий войны стало разрушение торговых механизмов Империи, которые формировали фундамент британской финансовой мощи. Многочисленные заморские инвестиции уже давным-давно ушли на оплату военных расходов. Английский государственный долг стремительно взлетал до немыслимых высот. Внутри страны британские заводы и оборудование пришли в упадок и износились, электроснабжение было ненадежным, жилищный фонд обветшал, население сократилось. К концу войны британская экспортная торговля снизилась до 31 % от предвоенного уровня 1938 года.

Послевоенная Британия крайне зависела от поддержки Соединенных Штатов. Со своей стороны США, или, точнее, интернациональные элементы истэблишмента Восточного побережья, как их стали потом называть, поняли, что для доминирования в послевоенном мире им необходим и огромный опыт Лондона в международных делах, и его сотрудничество. Давно обсуждаемая новая концепция Империи, впервые сформулированная перед началом Первой мировой войны лордом Лотианом, лордом Милнером, Сесилом Роудсом и клубом «Круглый стол», как отмечалось ранее, быстро становилась реальностью. Британия после 1945 года стала проводить свое глобальное влияние косвенным образом, развивая и укрепляя «особые отношения» с Соединенными Штатами.

Семена этих «особых отношений» были посеяны после Версаля, когда одновременно в качестве консультативных органов по стратегической политике были организованы Королевский институт международных дел и нью-йоркский Совет по международным отношениям.

Во время войны добавился новый элемент. В то время как Британия и Соединенные Штаты договорились о полной интеграции военного командования, все еще неумелые американские разведывательные операции под командованием Управления стратегических служб проводились, в основном, из лондонского командного центра в тесном сотрудничестве с британским Управлением специальных операций. Послевоенное американское Центральное разведывательное управление и весь набор американских разведывательных правительственных учреждений выросли непосредственно из этих связей военного времени с Британией. Последствия этого для дальнейшей американской политики оказались огромными и трагичными.

Ключевым поворотным моментом, который в послевоенный период перенаправил американскую энергию и политику, стало вмешательство британцев во внутренние американские разногласия. 5 марта 1946 года великолепно рассчитанным ходом Уинстон Черчилль приехал в резиденцию президента Трумэна (Фултон, штат Миссури) и произнес свою знаменитую речь про «Железный занавес». Обычно не обсуждается, какие политические выгоды принесла расчетливая риторика Черчилля самой послевоенной Британии. Допустим, что Сталин действительно нарушал дух и букву различных договоренностей военного времени, достигнутых с Черчиллем и Рузвельтом. Но целью Черчилля в Фултоне было завлечь наивного и неопытного американского президента в обновленные «особые» англо-американские отношения.

Сразу после чрезвычайного визита Черчилля, во время которого он нарочно проиграл в покер Трумэну 75 долларов, бывший премьер-министр обернул ситуацию к явной пользе Англии. Прототип ЦРУ был создан на основе обученного Лондоном в годы войны персонала Управления стратегических служб. Американская оборонная политика основывалась на совместном американско-британском владении разведывательными и военными секретами. Трумэн начал очищать свою администрацию от любых антибританских элементов, наиболее значительным представителем которых был министр сельского хозяйства и англофоб Генри Уоллес. Американская и британская разведка возобновили тесное сотрудничество во многих ключевых областях.

 

Долларовый стандарт, Большая Нефть и нью-йоркские банки

 

После Второй мировой войны англо-американские нефтяные интересы вышли на неизмеримо более сильные позиции. В итоговом соглашении о Новом Мировом Порядке, в финансовой и экономической сфере разработанном представителями Англии и Америки в 1944 году в Бреттон-Вуде, Нью-Гемпшир, центральную роль в идеях лорда Кейнса и его американского партнера помощника министра финансов США Гарри Декстера Уайта играла англо-американская гегемония над мировыми запасами нефти.

Система Бреттон-Вуда должна была зиждиться на трех столпах: Международный валютный фонд, который будет формироваться из взносов стран-участниц как резерв на крайний случай, доступный в моменты нарушения платежного баланса; Всемирный банк, который будет давать займы на крупные общественные проекты правительствам стран-участниц;

Генеральное соглашение о торговых тарифах (ГАТТ), разработанное для создания управляемой «свободной торговли».

Но несколько искусно составленных лордом Кейнсом и его американскими друзьями параграфов обеспечили послевоенную англоамериканскую гегемонию в мировых финансовых и экономических делах. Во-первых, США и Англии был де-факто передан контроль над МВФ и Всемирным банком. Во-вторых, Бреттон-Вудские соглашения создали то, что называлось «системой золотовалютного обмена». В данной системе валюта каждой страны-участницы была привязана к доллару США. Доллар США определялся по официальному курсу 35 долларов за унцию золота, установленному в разгар Великой Депрессии перед Второй мировой войной президентом Рузвельтом в 1934 году.

Немногие были способны оспорить введение послевоенного долларового стандарта США, поскольку за годы войны Федеральный Резервный Банк в Нью-Йорке собрал большую часть мировых запасов золота, а сам доллар вышел из потрясений войны как самая устойчивая валюта в мире, подкрепленная, несомненно, сильнейшей в мире экономикой.

Среди немногих склонных возражать условиям Бреттон-Вудского финансового порядка были крупные американские нефтяные компании: группа компаний Рокфеллера «Стандарт Ойл» вместе с семейным бизнесом Меллонов из Питтсбурга «Галф Ойл». Они захватили львиную долю нефтяных концессий на Ближнем Востоке, прежде всего в Саудовской Аравии. Частично посредством умелой дипломатии президента Рузвельта, частично вследствие ошибок Уинстона Черчилля Саудовская Аравия после войны выскользнула из цепких рук Британии. Король Саудовской Аравии Абдул Азиз получил от Рузвельта беспрецедентное соглашение по ленд-лизу в 1943 году, жест, который обеспечил благоволение саудовцев нефтяным интересам США после войны.

Рузвельт последовал совету Гарольда Икеса, бывшего в то время нефтяным координатором Министерства обороны и Государственного департамента, заметившего в декабре 1942 года: «Мы твердо убеждены в том, что разработка саудовских нефтяных месторождений должна рассматриваться в свете широких национальных интересов». Американская национальная безопасность была впервые официально увязана с судьбой этого королевства в пустыне, которое находится в 10 тыс. миль от США на берегах Персидского залива. Но этот случай не был последним. Стратеги из Государственного департамента уже понимали, что внешняя политика США, по крайней мере на ключевых направлениях, может стать, как и британская, имперской с тем, чтобы контролировать стратегические интересы в отдаленных землях в качестве опоры своей послевоенной власти.

Но немногие американцы понимали смысл событий в первые годы после окончания Второй мировой войны. Они были слишком озабочены возвращением к нормальной жизни после депрессии и ужасов войны.

 

План Маршалла формирует послевоенную нефтяную гегемонию

 

Исследователи уделяли мало внимания роли нефти в послевоенной программе европейского восстановления — в плане Маршалла, названном так в честь своего создателя, Государственного секретаря Джорджа Маршалла. С самого начала, в 1947 году, самой крупной расходной статьей этой программы для государств-участников в Западной Европе стали нефтяные закупки, основной объем которых поставлялся американскими нефтяными компаниями, за доллары. В соответствии с официальными документами Государственного департамента более 10 % всей помощи США по плану Маршалла пошло на закупку американской нефти.

К концу войны нефтяная промышленность США имела столь же сильные позиции на международной арене, как и ее британские конкуренты. Ее основные нефтяные ресурсы были сосредоточены в Венесуэле, на Ближнем Востоке и в других отдаленных регионах. После войны. Большая Нефть, в лице пять американских компаний «Стандарт Ойл оф Нью-Джерси» («Экссон»), «Соконай-Вакуум Ойл» («Мобил»), «Стандарт Ойл оф Калифорния» («Шеврон»), «Тексако» и «Галф Ойл» получили полный контроль над европейскими послевоенными нефтяными рынками.

Опустошительная война сильно снизила европейскую зависимость от угля как основного источника энергии. Германия потеряла свои восточные угольные месторождения, а добыча угля на сильно пострадавшем от войны Западе составляла только 40 % от довоенного уровня. Добыча угля в Британии упала на 20 % по сравнению с уровнем 1938 года. Нефть Восточной Европы оказалась за черчиллевским «Железным занавесом» и стала для Запада недостижимой. В 1947 году половина западноевропейской нефти поставлялась пятью американскими компаниями.

И крупнейшие американские нефтяные компании не упустили такой замечательный шанс обрести преимущество.

Несмотря на дознание в Конгрессе и вялые бюрократические протесты по поводу нецелевого использования фондов Плана Маршалла, американские нефтяные гиганты заставили Европу платить высокую, очень высокую цену. С 1945 по 1948 год они более чем удвоили цену нефти, которую платили европейские потребители, с 1,05 до 2,22 долларов за баррель. Хотя с принадлежащих американским компаниям месторождений Ближнего Востока шла дешевая нефть, цены на перевозку рассчитывались по специально разработанной сложной формуле и привязывались к ценам перевозки из Карибского бассейна в Европу, т. е. по намного более высокой стоимости.

Даже внутри европейских рынков существовала разница в цене, которую платили компании-потребители. Греция была вынуждена платить за топливо по 8,30 долларов за тонну, в то время как Британия за то же количество платила 3,95 доллара. Далее, американские компании при поддержке правительства в Вашингтоне не допустили вложения долларов, получаемых по плану Маршалла, в строительство собственных европейских нефтеперерабатывающих мощностей, что еще более усилило позиции американской Большой Нефти в послевоенной Европе.

Как только британские нефтяные компании, «Англо-персидская нефтяная компания» и «Шелл» восстановили свои производственные мощности, американская пятерка монополистов вынужденно расширилась до семи компаний, разделивших между собой нефтяные рынки послевоенной Европы и остального мира. К 1950-м годам позиции англо-американских нефтяных компаний казалась незыблемыми. Они контролировали запасы крайне дешевой нефти на Ближнем Востоке и доминировали на рынках Европы, Азии, Латинской и Северной Америк.

Цена на нефть оставалась более-менее постоянной в течение 1950-х годов. Компании извлекали грандиозные прибыли с долларовых продаж нефти на новом мировом рынке. Автомобильная промышленность и смежные отрасли стали самым крупным компонентом американской экономики. Под предлогом того, что на случай ядерной войны с СССР стране требуются скоростные трассы, ведущие к небольшим городкам, американские налоговые поступления миллиардами долларов вливались в строительство современной национальной дорожной инфраструктуры по «Национальному оборонному биллю о дорогах» Эйзенхауэра. В угоду развития менее энергосберегающего автомобильного транспорта планы по развитию железнодорожной инфраструктуры были встречены с пренебрежением, что привело к ее обветшанию. Это были те самые времена, когда бывший председатель ведущей автомобильной компании в Детройте министр обороны Уилсон мог без стеснения сказать: «Что хорошо для "Дженерал Моторс", то хорошо для Америки». Он должен был добавить: «что хорошо для «Экссон», "Тексако" и других ведущих нефтяных компаний…». Нефть стала важнейшим ресурсом для подъема экономики.

 

Власть нью-йоркских банков увязывается с американской нефтью

 

Практически незаметным последствием этого экстраординарного захвата ведущими американскими нефтяными компаниями мирового рынка после Второй мировой войны стал параллельный рост международного влияния нью-йоркских банковских групп, связанных с нефтью. Нью-йоркские банки с момента репарационных займов Дауэса и связанных займов 1920-х годов все более ориентировались на мировой рынок, покидая внутренний финансовый рынок страны. Как только во время Второй мировой войны американские нефтяные компании стали серьезным звеном в международных поставках нефти, нью-йоркские банки стали извлекать выгоду от потоков капитала в мировой торговле нефтью. Влиятельные нью-йоркские банки прилагали серьезные усилия для внесения изменений в предложенную Кейнсом и Декстером Уайтом Бреттон-Вудскую схему для сохранения этого преимущества.

В начале 1950-х годов волна практически незаметных банковских слияний в Нью-Йорке способствовала усилению уже и без того громадного политического и финансового влияния нью-йоркских банков во внутриполитической жизни США. В 1955 году произошло слияние рокфеллеровского «Чейз Нэйшнэл банк», «Банк оф Манхэттен» и «Бронкс Кантри Траст», в результате которого появился банк «Чейз Манхэттен». Тесно связанный с международными операциями группы «Стандарт Ойл» «Нэйшнэл Сити Банк оф Нью-Йорк», которому также нравился «Чейз», приобрел «Первый национальный банк Нью-Йорка», чтобы сформировать «Фест Нэйшнл Сити банк», впоследствии «Ситибанк Корп». «Банкерс Траст» унаследовал «Паблик Банк эн Траст», «Тайтл Гаранти эн Траст» и несколько других региональных банков для формирования другой мощной группы; в то же время произошло слияние «Кемикэл банк и Траст» с «Корн Иксчэндж Банк» и «Нью-Йорк Траст Ко», и была создана третья по величине нью-йоркская банковская группа — «Кемикэл банк Нью-Йорк Траст», также связанная со «Стандарт Ойл». В результате слияния «Дж. П. Морган и K°.» и «Гаранти Траст Ко» был создан пятый по величине банк — «Морган Гаранти Траст Ко».

Чистый эффект от этой послевоенной концентрации американской банковской и финансовой власти в руках маленькой группы нью-йоркских банков, строго ориентированных на нефтяную политику и извлечение выгод на мировых нефтяных рынках, имел грандиозные последствия. В последующие тридцать лет американской финансовой истории он превосходил все остальные факторы влияния на американскую и международную политику, за исключением, возможно, финансирования бюджетного дефицита во время вьетнамской войны.

Нью-йоркские банки уже были традиционно ориентированы на зарубежье, но сейчас они, как никогда ранее, сконцентрировали в своих руках непропорциональную власть над сферой мировых финансов. Это напоминало мощь старых имперских лондонских банковских групп, таких как «Мидлэнд Банк», «Барклайз» и других. К 1961 году депозиты, сконцентрированные в пяти крупнейших нью-йоркских банках, составляли 75 % от всех банковских депозитов всего северо-восточного крупнейшего экономического региона Америки

Также отражало концентрацию финансовой и экономической власти и членство в увеличивающем свое влияние Нью-Йоркском Совете по международным отношениям в 1950-е годы. Председателем Совета был юрист с Уолл-Стрит — Джон Дж. Макклой, который был также председателем банка «Чейз», а ранее защищал интересы рокфеллеровской «Стандарт Ойл».

Пока большинство американцев в первые послевоенные годы слабо представляли себе зловещий смысл концентрации экономической и финансовой мощи в руках небольшой группы нью-йоркских банкиров, корпораций и связанных с ними юридических контор, их английские кузены из лондонского Сити не теряли этого из виду. Американское общество все более выстраивалось в соответствии со схемой британской «неформальной империи» с ее контролем над финансами, сырьем и правилами международной торговли, забывая американские принципы технического прогресса и промышленного развития, на которых оно традиционно основывалось.

 

Мохаммед Моссадык бросает вызов англо-американской нефти

 

В 1950-х годах Британия, казалось уже утратившая все присущие ей атрибуты империи, начала настойчивое реформирование набора колониальных приоритетов. Вместо того чтобы делать ставку на поддержание громадной формальной империи, простирающейся до Индии, она сосредоточила свое внимание на более прибыльной империи в мире нефти и стратегическом контроле над сырьем с помощью Соединенных Штатов. Таким образом, Египет и Суэцкий канал, через которые шел основной поток ближневосточной нефти в Европу, стали стратегическими приоритетами в плане поддержки британских интересов в добыче нефти в районе Персидского залива, главным образом в Иране, где, несмотря на затруднительные обстоятельства Второй мировой войны, британское правительство через «Англо-персидскую нефтяную компанию» продолжало оказывать серьезное влияние на политическую и экономическую жизнь страны.

Начиная с ранее описанных усилий Британии по монополизации прав на персидскую нефть во времена Уильяма Нокса д'Арси в 1901–1902 годах, британцы, как тигры, боролись за контроль над нефтяными месторождениями Ирана. Во время Второй мировой войны, используя в качестве сомнительного предлога присутствие опытных немецких инженеров на нейтральной территории, что было расценено как казус белли, Британия сыграла особенно вероломную роль, подбив сталинскую Россию присоединиться к силам вторжения в Иран. Месяцем позже, в августе 1941 года, когда британские и советские силы оккупировали Иран, шах отрекся от власти в пользу своего сына Мохаммеда Резы Пехлеви, который был вынужден в существующих условиях принять англо-русскую оккупацию.

Британские оккупационные силы, усиленные позднее небольшим американским контингентом, сидели, сложа руки, пока их русские военные «союзники» изымали большие запасы продовольствия на занятом Советской Армией севере Ирана. Десятки тысяч иранцев умерли от голода в то время, когда 100 тыс. русских и 70 тыс. британских и индийских военнослужащих имели достаточное снабжение. Начались эпидемии брюшного и сыпного тифа. Прекращение зимой 1944–1945 годов поставок по иранской железной дороге в Россию по англо-американскому ленд-лизу года убило еще тысячи из-за недостатка топочного мазута в эту суровую зиму. Британская политика в течение всего периода заключалась в систематическом унижении националистически настроенной прослойки иранского общества и правительства и поощрении суеверий и феодальных взаимоотношений внутри страны.

В отчаянной попытке заручиться поддержкой третьей стороны иранское правительство обратилось к американцам. И в 1942 году представитель американских вооруженных сил генерал М. Норман Шварцкопф (отец главнокомандующего ВВС США во время операции 1991–1992 годов «Буря в пустыне») прибыл в Иран, где он в течение шести лет (до 1948 года) обучал национальную полицию. Шварцкопф и его контакты в иранской армии сыграли позднее решающую роль в августе 1953 года при свержении иранского премьера националиста Моссадыка. Несмотря на торжественность декларации тегеранской конференции, подписанной Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом, в части, касающейся восстановления суверенитета Ирана после войны, Россия потребовала обширную эксклюзивную нефтяную концессию в иранском Азербайджане, а Британия потребовала концессии для связанной с правительством «Ройял Датч Шелл». В разгаре этого явного международного вымогательства, исходившего от представителей оккупационных сил на иранской территории, в декабре 1944 года лидер иранских националистов доктор Мохаммед Моссадык предложил резолюцию в иранском парламенте, который запрещал бы любые переговоры о нефти с иностранными государствами.

Моссадык цитировал передовицу лондонской «Таймс» от 2 ноября 1944 года, в которой предлагался послевоенный раздел Ирана между тремя державами: Англией, Россией и США. Резолюция прошла, но из ее действия была исключена оставленная для дальнейшего обсуждения концессия «Англо-иранской нефтяной компании» в южном Иране, старой концессии д'Арси 1901 года.

К 1948 году после упорной борьбы, включавшей и рассмотрение вопроса в рамках вновь организованной Организации Объединенных Наций, Иран окончательно добился вывода иностранных войск со своей территории. Но сама страна и ее экономика все еще находились под сильным влиянием британского правительства через «Англо-иранскую нефтяную компанию». Позднее прославившийся на весь мир своими огромными месторождениями нефти южный регион Ирана контролировался британцами в результате эксклюзивной концессии, отданной им десятилетия назад. Фактически с 1919 года представители британской администрации управляли чиновниками страны для поддержания этой своей важнейшей монополии. Привлекательная идея иранского суверенитета была отодвинута в сторону.

Вскоре после окончания Второй мировой войны и распространения антиколониального движения из Индии в Африку и Азию Иран больше не мог спокойно относиться к игнорированию своего суверенитета. В конце 1947 года правительство Ирана предложило «Англо-иранской нефтяной компании» увеличить до смешного малую долю дохода Ирана в этой англо-иранской компании, что позволило бы правительству Ирана вести более прибыльные разработки нефтяных месторождений.

Иран привел в пример Венесуэлу, где компании «Америкэн Стандарт Ойл» согласились на 50 %-ное разделение прибыли с правительством Венесуэлы. Иран обратил внимание на то, что если бы для него были созданы подобные условия, то вместо получения пустячных 36 млн. долларов в год за использование своих богатых природных ресурсов он мог бы получать до 100 млн. долларов прибыли, а это в то время была значительная сумма. Иран рассчитал, что де-факто «Англо-иранская компания» и британцы платили общее вознаграждение в размере 8 % от чистой прибыли.

Британцы имели эксклюзивную концессию на территории, охватывающей 100 тыс. кв. миль, на которой они отказывались приступать к разведке новых крупных месторождений. Иран подсчитал, что в 1948 году на добыче в 23 млн. тонн иранской нефти «Англо-иранская нефтяная компания» со товарищи заработали 320 млн. долларов, из которых заплатили 36 млн. роялти Ирану. На основании представленных данных правительство Ирана предложило пересмотреть старую концессию на новых принципах законности и справедливости.

Это предложение не вызвало энтузиазма в Лондоне. Радиостанция «Би-Би-Си» начала распространение сфабрикованных новостей, рассчитанных на дискредитацию иранского правительства, заявив, что министр иностранных дел Эсфандиари согласился на оскорбительную концессию в договоре с министром иностранных дел Эрнестом Бевиным, внеся поправку в иранскую Конституцию. И это было только начало.

Переговоры по пересмотру англо-иранского соглашения продолжались в течение всего 1949 года без существенных уступок со стороны Британии. Ее стратегией была приостановка и откладывание переговоров с одновременным ослаблением иранского правительства. Но на иранские парламентские выборы, прошедшие в конце 1949 года, доктор Моссадык и его небольшая партия «Национальный Фронт» пришли под лозунгом необходимости нефтяных переговоров. «Национальный фронт» получил шесть мест в новом парламенте, и к декабрю Моссадык был назначен главой парламентской комиссии по вопросам нефти. Иран запросил 50 %-ное разделение прибылей и иранское участие в управлении «Англо-иранской нефтяной компании». Пока одно за другим менялись правительства, отказ Британии удовлетворить требование Ирана по этому спорному вопросу оставался нормой. Но только до апреля 1951 года, когда Мохаммед Моссадык стал премьер-министром. Несмотря на постоянные пропагандистские утверждения различных кругов в Вашингтоне и Лондоне, Моссадык, какими бы ни были его другие ошибки, не был рупором ни партии иранских коммунистов «Тудех», ни Советов, ни диких экстремистов, он был страстным патриотом своей страны и непримиримым врагом Советской России.

Уже 15 марта иранский парламент Меджлис проголосовал за то, чтобы принять рекомендации комиссии доктора Моссадыка и национализировать с разумной компенсацией «Англо-иранскую нефтяную компанию». План итоговой национализации был одобрен Меджлисом за день до того, как Моссадык начал формирование собственного правительства 28 апреля 1951 года.

В глазах Британии Иран совершил непростительный грех. Он начал эффективно действовать, отстаивая свои, а не британские интересы. Британцы немедленно пригрозили возмездием, и уже через несколько дней английский военно-морской флот прибыл под Абадан. Здесь все британское двуличие вышло на свет. Несмотря на тот факт, что 53 % акций «Англо-иранской компании» принадлежали Правительству Ее Королевского Величества, МИД Британии сначала отказывалось вступать в переговоры между «Англо-иранской нефтяной компанией» и Ираном, позиционируя это как невмешательство в дела «частной компании». Но сразу после национализации «Англо-иранской компании» британское правительство не только вмешалось в переговоры между Ираном и компанией, но также поддержало эти требования, отправив подразделения Королевского военного флота в иранские воды и под предлогом защиты британских интересов угрожая оккупацией Абадана. В Абадане находился крупнейший в мире нефтеперерабатывающий завод, часть «Англо-иранской нефтяной компании».

В течение всех 28 месяцев, пока Моссадык занимал пост премьер-министра, британцы не прекращали работу по устранению возникшего препятствия. Иран имел полное право на национализацию компании, расположенной на его территории с условием определенной компенсации, что и предложило правительство Моссадыка. Кроме того Иран гарантировал в этом случае Британии тот же уровень добычи нефти, что и до национализации, а также дополнительно к предложению гарантировал сохранение рабочих мест для британских граждан в «Англо-иранской компании».

К сентябрю 1951 года британцы ввели полные экономические санкции против Ирана, включая эмбарго на иранские нефтяные танкеры и замораживание иранских активов в британских банках за границей. Британские военные корабли были дислоцированы в прибрежных водах Ирана, а наземные и воздушные силы — в иракском городе Басра, контролируемом британцами и находящемся в непосредственной близости от нефтеперерабатывающего комплекса в Абадане. К британскому эмбарго присоединились все основные англо-американские нефтяные компании. Экономическое давление должно было стать ответом Лондона и Вашингтона на отстаивание национального суверенитета развивающимися государствами, что входило в противоречие с их жизненно важными интересами. Британская разведка подкупила информаторов в центральном банке Ирана, «Банке Мелли», и в правительстве для получения поминутного отчета об эффективности воздействия экономических санкций на страну.

Потенциальные покупатели национализированной иранской нефти получили предупреждение от англо-американских нефтяных компаний, что они столкнутся с судебными исками на том основании, что соглашение о компенсации между «Англо-иранской нефтяной компанией» и Ираном так и не было подписано. Этот убийственный правовой аргумент прикрывал сработавшую стратегию. Компания и британцы отказывались подписать любое соглашение о компенсации. Между тем месяц проходил за месяцем, давление эмбарго на хрупкую иранскую экономику не ослабевало, а экономические проблемы, преследующие режим Моссадыка, только множились. За период с июля 1951 года до падения режима Моссадыка в 1953 году основной источник экспортных прибылей страны — доходы от торговли нефтью — сократился с 400 млн. в 1950 году до менее 2 млн. долларов.

Моссадык лично приехал в Соединенные Штаты в сентябре 1951 года, чтобы обратиться к Совету Безопасности ООН, который боязливо проголосовал за приостановление изучения данного дела, после чего Моссадык поехал в Вашингтон в тщетной попытке привлечь на свою сторону американцев. Основной политической ошибкой Моссадыка был недостаток понимания железобетонных картельных взаимосвязей англо-американских интересов в сфере контроля над стратегическими запасами нефти. Американский «посредник» Аверел В. Гарриман приехал в Иран в составе делегации, укомплектованной людьми, так или иначе связанными с интересами Большой Нефти, включая экономиста Государственного Департамента США Уолтера Леви. Гарриман порекомендовал Ирану принять британское «предложение». Когда Моссадык приехал в Вашингтон, то единственное, что он услышал от Государственного Департамента, было предложение назначить «Ройял Датч Шелл» управляющей компанией Ирана.

Когда британцы стали настаивать на рассмотрении дела в арбитраже Международного Суда в ООН, Моссадык, изучавший право в Бельгии и Швейцарии, успешно выиграл дело своей страны, и Суд отверг британскую юрисдикцию, передав 22 июля 1952 года дело обратно под внутреннюю юрисдикцию Ирана.

В октябре 1952 года, комментируя ситуацию, журналист нью-йоркской «Геральд Трибюн» Нед Рассел точно отметил, что очень немногие лидеры (если таковые имеются) небольших государств обладают сравнимой смелостью и смогли бы сказать «нет» Рузвельту и Черчиллю, как это сделал Моссадык, глядя на страдания своего народа под давлением массированной финансовой и экономической блокады, организованной Британией, а к тому моменту и США. Рассел заметил, что уловка Черчилля «сплотила США и Британию в борьбе против доктора Моссадыка».

К 1953 году англо-американская разведка подготовила свой ответ. В мае того же года новый американский президент Дуайт Эйзенхауэр по совету Государственного Секретаря Джона Фостера Даллеса и главы ЦРУ Аллена Даллеса отказал Моссадыку в экономической помощи. 10 августа директор ЦРУ Аллен Даллес встретился с послом США в Тегеране Лоем Хендерсоном и сестрой шаха в Швейцарии. В то же самое время, в августе 1953 года, генерал Норман Шварцкопф после пятилетнего отсутствия вновь прибыл в Тегеран повидаться со «старыми друзьями». Он был близок к шаху и ко многим армейским генералам, которым была обещана власть в случае успешного свержения Моссадыка.

С помощью монархистов в армии Ирана британская и американская разведка организовали переворот и арест Моссадыка, авторитет которого уже не был столь высок после двух лет жестокой англо-американской экономической блокады против Ирана в сочетании с подрывной деятельностью в самом правительстве. Британская разведка убедила шефа ЦРУ Аллена Даллеса и его брата, Государственного Секретаря Джона Фостера Даллеса, которые в свою очередь убедили Эйзенхауэра в том, что свержение Моссадыка является необходимой мерой.

В августе 1953 года ЦРУ совместно с британской разведкой провело операцию по свержению Мохаммеда Моссадыка под кодовым названием «Аякс». Молодой шах Реза Пехлеви был поддержан англо-американцами как альтернатива Моссадыку. Шах вернулся, и экономические санкции были ослаблены. Англо-американские нефтяные круги одержали победу и показали всем, что именно они в послевоенный период готовы сделать с тем, кто бросит вызов их власти. По иронии судьбы те же самые англо-американские интересы способствовали 25 лет спустя свержению самого шаха.

Советско-американская Холодная война в ранние послевоенные годы предоставила спецслужбам Британии и Америки уникальный шанс. Любое значительное сопротивление, которое стояло на пути главных политических инициатив, можно было удобно окрасить в красный цвет и назвать коммунистическим или «сочувствующим». И легче всего было использовать этот метод в отношении малоизвестных лидеров развивающихся государств или недавно получивших независимость бывших колоний. Эта тактика применялась Лондоном и Вашингтоном даже слишком часто в послевоенные десятилетия. В результате Мохаммед Моссадык был известен на Западе как невменяемый дикий радикал, который объединился с коммунистами против жизненно важной западной стратегической безопасности.

 

Италия пытается получить независимость в нефтяной сфере и развитии

 

Одна европейская компания выразила заинтересованность в приобретении нефти у национализированной нефтяной компании Моссадыка. Это было в Италии. А точнее, это был основатель нового государственного предприятия Италии — ставший позднее прямо-таки головной болью для англо-американского нефтяного картеля Энрико Маттеи.

Энрико Маттеи обладал решительностью в классическом прусском понимании этого слова. Во время Второй мировой войны он был лидером крупнейшей некоммунистической организации Сопротивления в Италии. Когда Альчиде де Гаспери сформировал свое христианско-демократическое правительство в 1945 году, он предложил Маттеи встать во главе умирающего предприятия на севере Италии, которое было создано двадцать лет назад и называлось «Итальянская Объединенная Нефтяная Компания» или ИОНК.

Несмотря на тот факт, что Италия перешла на сторону противников Германии в 1943 году, двадцать лет фашизма Муссолини и два года бомбардировок полуострова войсками союзников оставили страну в руинах. В 1945 году ВНП Италии находился на уровне 1911 года и сократился в реальном выражении на 40 % от уровня 1938 года. Несмотря на потери войны, в результате возвращений репатриантов из потерянных колоний произошел высокий прирост населения. Возникла угроза голода, стандарты жизни стремительно падали.

В этой ситуации Энрико Маттеи решил развивать местные энергетические ресурсы для восстановления итальянской послевоенной экономики. Несмотря на поставленную задачу подготовить ИОНК к скорейшей приватизации, Маттеи решил найти нефть и газ. И он сделал это в результате агрессивной разведки в долине реки По на севере Италии, где была обнаружена серия богатых месторождений: первое в 1946 году рядом с Кавьягой и затем крупное месторождение к югу от Кремоны в Кортемаджиоре в 1949 году, на которых был найден не только природный газ, но и первые итальянские запасы нефти. После этих находок Маттеи получил карт-бланш на создание собственной компании, став полноправным директором ИОНК.

Усилия ревнивых американских нефтяных компаний кооптировать нового конкурента на итальянском энергетическим рынке получили отпор. Маттеи был непоколебимым националистом, нацеленным на развитие самодостаточной экономики государства. Основной проблемой послевоенного баланса платежного дефицита страны был отток долларовых резервов Италии для оплаты нефтяного импорта из Америки и Британии. Со смелостью, разрушающей любые преграды, Маттеи энергично взялся за решение этой проблемы. Была построена сеть газовых труб протяженностью 2500 миль для доставки природного газа из Кортемаджиоре в промышленные города Милан и Турин. Доходы от новых газовых месторождений шли на финансирование расширения промышленной инфраструктуры ИОНК по всему индустриальному северу Италии.

Это именно Маттеи, ссылаясь на безжалостную картелизацию мировых нефтяных рынков, ввел в обиход термин «Сет Соррель» или «Семь Сестер» для англо-американских компаний, которые правили миром нефти в 1950-х годах. Маттеи постановил, что Италия не подчинится этой «семерке», которую он метко и точно обвинил в проведении мировой политики ограничения производства, чтобы поддерживать высокие цены на свои товары и продавать свое сырье в бедную нефтью Европу по ценам, установленным таким образом, чтобы поддерживать его производство на дорогом американском континенте. Маттеи собирался поддерживать производство и поставки на максимальном уровне при возможно низких ценах. Нет необходимости говорить о том, что вскоре он вступил в конфликт с этими семью мощными компаниями и их друзьями в правительствах.

В феврале 1953 года Маттеи успешно пролоббировал прохождение нового закона, который разрешил создание центрального полуавтономного государственного энергетического холдинга, «Енте Национале Идрокарбури» или ЕНИ, название, под которым он стал впоследствии известным. Оставив на ИОНК нефть, газ и переработку, а трубопроводы — дочернему предприятию СНАМ, ЕНИ и ее президент-основатель Маттеи приступили к разворачиванию танкерной доставки и сети автозаправочных станций (АЗС) по всей Италии, превзошедших «Эссо» и «Шелл» по качеству и по привлекательности для клиентов, впервые включив в себя современные рестораны и другие удобства. Взяв за основу ту же самую формулу развития, которую он применял в ИОНК, Маттеи инвестировал доходы ЭНИ в строительство нефтеперерабатывающих сооружений, гигантского химического завода, завода синтетического каучука, использовавшего природный газ ЭНИ в качестве исходного сырья, дочернего предприятия тяжелого машиностроения, которое построило все нефтеперерабатывающие заводы ЭНИ и связанную с ними инфраструктуру, а также приобрел флот нефтяных танкеров для транспортировки сырой нефти из-за границы, чем обеспечил Италии независимость от англо-американской судоходной монополии.

К 1958 году общие доходы ЭНИ только от продаж итальянского природного газа перевалили за 75 млн. долларов ежегодно. Это были сэкономленные деньги, в противном случае драгоценные долларовые резервы Италии были бы потрачены на импорт иностранной нефти и угля. Возможно, за 15 лет, прошедших с момента окончания войны, никто не сделал большего для развития промышленности Италии.

Еще 1954 году американское посольство в Риме было серьезно обеспокоено действиями Энрико Маттеи. «Впервые в экономической истории Италии, — было заявлено в меморандуме американского посольства в Вашингтон, — правительственная организация оказалась в уникальном положении, будучи финансово состоятельной, обладая возможностями и не отвечая ни перед кем, кроме своего руководителя».

 

Дерзкая инициатива развития Маттеи

 

Если усилия Маттеи по сохранению энергетической независимости Италии вызывали лишь раздражение у «Семи сестер» и в англо-американских кругах, стоящих за ними, то рост усилий Маттеи по сохранению независимых поставок сырой нефти из-за границы привел к тому, что досада превратилась в бешеную ненависть к итальянскому промышленнику. Это стало более заметным, когда англо-американцы поняли, какие именно переговоры намерен вести Маттеи с развивающимися странами.

Когда при активной поддержке британской и американской разведок после свержения Моссадыка вернулся иранский шах, он не стал полностью уничтожать достижения своего поверженного премьер-министра. «Государственная Иранская Нефтяная Компания» (ГИНК) так и осталась государственным предприятием и контролировала все выходящие на поверхность запасы нефти и газа. Но менее чем через год после переворота, к апрелю 1954 года, англо-американские компании присоединились к своей «младшей сестре», французской государственной компании «Компани Франсе де Петроль», и начали переговоры с правительством Ирана и ГИНК для заключения выгодного 25-летнего консорциального соглашения на разработку нефти в Иране на территории площадью 100 тыс. кв. миль.

«Англо-персидская нефтяная компания», которая в том же году сменила название на «Бритиш Петролеум», получила львиную долю старой концессии д'Арси или 40 %. «Ройял Датч Шелл» получила второй по величине пакет — 14 %, что давало этим двум британским компаниям контрольный пакет, или 54 % продукции с этой территории Ирана. Основные американские компании поделили между собой 40 % нефти, включив в себя и небольшую горстку отдельных «независимых акционеров», которые были частью старой группы «Стандарт Рокфеллер». Французская «Компани Франсе де Петроль» получила 6 %. Маттеи обратился к «Семи Сестрам» для обсуждения небольшого участия ЕНИ в иранской концессии и получил то, что он позднее назвал «унизительным» отказом со стороны англо-американцев.

Но это его не расстроило, и за год до британского унижения в Суэце, в 1955 году, Маттеи провел успешные переговоры с новым лидером Египта, националистом Джамалем Абдель Нассером. ЕНИ сохранила свою долю концессии на разработку нефтяных месторождений на египетском Синайском полуострове, добыча с которого выросла к 1961 году до значительного объема в 2,5 млн. тонн сырой нефти в год. Подавляющая часть этой нефти поступала на нефтеперерабатывающие предприятия ЕНИ и удовлетворяла быстрорастущий спрос Италии на бензин, и все это без траты скудных долларовых резервов.

Но серьезный вызов англо-американским нефтяным компаниям Маттеи бросил в 1957 году в Иране. Весной 1957 года Маттеи начал с шахом переговоры о беспрецедентном соглашении. По его условиям «Государственная иранская нефтяная компания» становилась партнером ЕНИ в новом совместном предприятии «Сосьете Ирано-Итальяно дес Петролес» (СИРИП), в котором Иран имел 75 % совокупной прибыли, а ЕНИ только 25 %, но получала при этом 25-летнее эксклюзивное право на разведку и разработку на территории 8800 кв. миль с многообещающими нефтяными перспективами во второстепенных районах Ирана. Один из представителей британских властей заметил в то время: «Итальянцы, так или иначе, определились и смогли выбить себе место в игре за ближневосточную нефть».

Вашингтон и Лондон смотрели на ситуацию глазами «Семи Сестер». Революционные инициативы Маттеи, если их не скорректировать, могли бы нарушить весь глобальный порядок в мире нефти. Стандартное соглашение основных американских и британских компаний с развивающимися странами было 50 на 50 % по сырой нефти со встроенным достаточным запасом для манипуляций с потоками прибылей. Если бы Маттеи «допустили в клуб», то возникала бы угроза того, что бельгийские, немецкие и другие компании тоже потребовали справедливого разделения нефтяных возможностей. Таким образом, британское и американское правительства официально выразили протест правительству шаха по поводу сделки с Маттеи.

Но сразу результата они не достигли. В августе 1957 года Маттеи и иранцы все-таки подписали свое революционное соглашение. Говоря о потенциале своего нового контракта, Маттеи заявил, что «Ближний Восток должен стать промышленным Европейским Ближним Западом», сигнализируя о своем намерении использовать нефтяное соглашение в качестве первого шага в сторону построения европейской развитой индустриальной и технологической инфраструктуры на Ближнем Востоке.

К марту 1961 года первый нефтяной танкер ЕНИ «Кортемаджиоре» бросил якорь в итальянском порту Бари, на его борту были первые плоды сотрудничества с Ираном — 18 тыс. тонн сырой нефти из Персидского залива. Маттеи был пионером и в первых успешных подводных нефтеразведочных работах в рамках совместного предприятия СИРИП.

В самой Италии Маттеи продолжал давить на компании «Семи Сестер» через политику прогрессивного сокращения цены на бензин для конечных покупателей, а также убеждал итальянское правительство сократить слишком высокий акцизный сбор на бензин. Прямым следствием данной политики, с которым англо-американские компании были вынуждены скрепя сердце согласиться, было снижение цен на бензин в Италии с 1959 по 1961 год на 25 %, что стало решающим фактором для первого реального итальянского послевоенного экономического возрождения.

А за пределами Италии Маттеи продолжал вести активную внешнюю политику в поисках тех регионов, которые умышленно игнорировались англо-американцами как «слишком мелкие», чтобы привлечь внимание. Руководство ЭНИ и Маттеи лично приезжали в только что получившие независимость страны Африки и Азии, где обсуждали перспективы, весьма отличающиеся от тех, что ранее предлагались этим забытым бывшим колониям.

Маттеи мог построить местные нефтеперерабатывающие заводы, которые бы принадлежали этой стране. Это нарушало железный контроль «Семи Сестер» над крайне доходным нефтеперерабатывающим бизнесом. Страна-поставщик больше не являлась бы примитивным источником сырья, а начинала бы развивать основу современной местной промышленности на доходы от продажи своих природных ископаемых. Взамен ЭНИ получала гарантированный возврат капитала, инвестированного в развитие экономики данной страны, обеспечивала себе эксклюзивные строительные и инженерные контракты на строительство мощностей по переработке нефти и являлась эксклюзивным продавцом этой продукции на мировом нефтяном рынке.

Но в октябре 1960 года Энрико Маттеи просто взорвал бомбу в Белом Доме и на Даунинг Стрит, также как и в головных офисах «Семи Сестер». Итальянский лидер антикоммунистического сопротивления, стойкий христианский демократ Энрико Маттеи приехал в Москву. Снова, как и в 1920 году в Рапалло, Москва и огромные нефтяные запасы России стали основной темой европейских переговоров, И снова англо-американцы были резко против успешности данных переговоров.

С 1958 года ЕНИ заключила контракты на закупку небольших объемов сырой нефти у Советского Союза, менее 1 млн. тонн ежегодно. Но на Запад просочилась информация, что в Москве Маттеи и министр внешней торговли СССР Патоличев обсуждают гораздо более амбициозные проекты. 11 октября 1958 года Маттеи подписал соглашение, в соответствии с которым в течение пяти лет в обмен на гарантированную добычу 2,4 млн. тонн советской нефти ежегодно ЕНИ обеспечит значительное увеличение экспортных возможностей по перекачке советской нефти на запад. Нефть будет оплачиваться не наличными, а в материальной форме за счет поставок труб большого диаметра. Это позволило начать строительство огромной сети нефтепроводов для транспортировки советской нефти из регионов Волга-Урал в Чехословакию, Польшу и Венгрию. После сдачи в эксплуатацию по этой сети нефтепроводов около 15 млн. тонн советской сырой нефти ежегодно поступали бы в Восточную Европу в обмен на поток товаров и продуктов питания в СССР. В это время СССР испытывал крайнюю нужду в нефтепроводах большого диаметра и имел недостаточные мощности для производства труб такого объема и качества.

ЕНИ гарантировала поддержку итальянского правительства и инициировала работу государственной «Финсайдер Груп» для постройки новых сталелитейных заводов в Таранто с производственными мощностями для выпуска 2 млн. тонн труб большого диаметра ежегодно. К сентябрю 1962 года завод в Таранто был введен в эксплуатацию и начал производить трубы для советского рынка.

Италия смогла покупать сырую нефть у Советского Союза по цене 1 доллар за баррель на условиях ФОБ (с доставкой и погрузкой на борт) на Черном море, в то время как цена в Кувейте составляла 1,59 доллара за баррель плюс дополнительные 0,59 доллара за баррель в качестве расходов на транспортировку, а в США на начало 1960-х годов цена барреля нефти сравнимого качества составляла 2,75 доллара. Но на фоне создания новых рабочих мест в итальянском сталелитейном секторе и химической промышленности некоторые в Италии все же были озабочены обвинениями в определенной британской и американской прессе по поводу «крипто-коммунизма» Маттеи или, по крайней мере, его «частыми визитами» в Москву.

Через месяц после того, как заводы «Финсайдер» начали работы по прокатке стали для Советского Союза, 27 октября 1962 года в результате обстоятельств, которые до сих пор позволяют выдвигать гипотезы о преднамеренном саботаже, частный самолет Энрико Маттеи потерпел крушение после вылета с Сицилии на пути в Милан. Погибли три человека, бывшие на борту.

Маттеи было 56 лет, и он находился на пике своих жизненных сил и энергии. Глава представительства ЦРУ в Риме Томас Карамессинес внезапно без объяснений покинул Рим. Позднее он сыграл важную роль в чилийском перевороте против Сальвадора Алльенде. Возможно, это простое совпадение, но глава ЦРУ Джон Маккон на момент подозрительной смерти Маттеи был держателем акций калифорнийской «Стандарт Ойл» («Шеврон») на 1 млн. долларов. Подробный отчет от Карамессинеса о гибели Маттеи, датированный 28 октября 1962 года, так и не был опубликован правительством США, а в качестве причины отказа была названа следующая — «дело, касающееся национальной безопасности».

Перед смертью Маттеи удалось добиться строительства первого в Италии пробного ядерного реактора и открыть новую дочернюю компанию ЕНИ, названную ЕНЕЛ, государственную электрическую компанию, чтобы развивать электросети с амбициозными планами использования в перспективе ядерной энергии. Кроме своих соглашений с Ираном, Египтом и Советским Союзом на поставки нефти, Маттеи подписал подобные соглашения с Марокко, Суданом, Танзанией, Ганой, Индией и Аргентиной.

Освещая смерть Маттеи, лондонский еженедельник британского финансового истеблишмента «Экономист», который был основан в 1840-е годы для лоббирования отмены Хлебных законов и принадлежал трасту лорда Каудрея из «Рояйл Датч Шелл», поместил следующий редакционный комментарий: «Каким бы великим или каким бы зловещим человеком не был Энрико Маттеи, он надолго останется предметом страстных дебатов: его можно поместить куда-нибудь между Детердингом (из «Ройял Датч Шелл») и Крюгером (Ивар Крюгер, шведский финансист, который умер в 1931 году тоже при странных обстоятельствах). Но трудно себе представить в мировой нефтяной сфере или в Италии любого другого человека, кроме Маттеи, чей внезапный уход со сцены мог бы привести к таким изменениям. "Нью-Йорк Таймс" назвала его «самым важным человеком в Италии», который более, нежели кто-либо другой, участвовал в сотворении послевоенного «итальянского экономического чуда».

Перед самой своей смертью Маттеи готовился к поездке в США для встречи с президентом Джоном Ф. Кеннеди, который в то время оказывал давление на американские нефтяные компании, чтобы несколько ослабить напряженность в отношениях с Маттеи. Повестка переговоров Кеннеди и Маттеи так и не была реализована. Можно только строить догадки о возможностях. Вместо этого менее чем через год и сам Кеннеди был убит, а кровавый след также вел к дверям американской разведки через сеть организованных преступных элементов.