7. Виктор Колтыга
В Талом, кажется, вся улица пропахла апельсинами. В толпе то тут, то там мелькали граждане, с бесстрастным видом лупившие эти роскошные, как сказал Кичекьян, плоды. Видно, терпения у них не хватало донести до дома.
Мы медленно пробирались по заставленной машинами улице. Мальчики в кузове у нас нетерпеливо приплясывали. С Юрой прямо неизвестно что творилось. Подозреваю, что он вообще ни разу раньше не пробовал апельсинчиков. А я внимательно разглядывал прохожих, нет ли среди них Люськи. Гера тоже смотрел. Соперники мы с ним, значит. Вроде бы какие-нибудь испанцы, не хватает только плащей и шпаг.
Возле детсада разгружалась машина. В детсад вносили оклеенные яркими бумажками ящики, в которых рядком один к одному лежали эти самые. Все нянечки, в халатах, стояли на крыльце и, скрестив руки на груди, торжественно следили за этой процедурой. Окна в детсаде были темные; ребятня, которая на круглосуточном режиме, спокойно дрыхла, не подозревая, что их ждет завтра.
Улица была ярко освещена, как будто в праздник. Впрочем, в Талом всегда светло, потому что с одной стороны улицы стоят суда, а там круглые сутки идет работа и светятся яркие лампы.
– Мальчики, равнение направо! – крикнул я. – Вот он!
Над крышей какого-то склада виднелись надстройки и мачты, а из-за угла высовывался нос виновника торжества, скромного парохода «Кильдин».
– Ура! – закричали наши ребята. – Да здравствует это судно!
Моряки с «Зюйда» иронически усмехнулись. К продмагу мы подъехали в самый подходящий момент. Как раз в тот момент, когда при помощи милиции он закрывался на законный ночной перерыв. Публика возле магазина шумела, но не очень сильно. Видно, большинство уже удовлетворило свои разумные потребности в цитрусовых.
На Юру просто страшно было смотреть. Он весь побелел и впился лапами мне в плечо.
– Спокойно, Юра. Не делай из еды культа, – сказал я ему. Я слышал, так говорил Сергей Орлов – остроумный парень. – Подумаешь, – успокаивал я Юру, – какие-то жалкие апельсины. Вот арбузы – это да! Ты кушал когда-нибудь арбузы, Юра?
– Я пробовал арбузы, – сказал какой-то детина из моряков.
В общем, мы приуныли.
Открылись двери кабины, и с двух сторон над кузовом замотались головы Чудакова и Евдощука.
– Прокатились, да? – сказал Чудаков.
– Прокатились, – подвел итог Евдощук и кое-что еще добавил.
– Паника на борту? – удивился я. – По местам стоять, слушай команду. Курс туда, – показал я рукой, – столовая ресторанного типа «Маяк»!
– Гений ты, Виктор! – крикнул Чудаков.
– …..! – крикнул Евдощук.
И оба они сразу юркнули в кабину.
Взревел мотор.
Я угадал: столовая ресторанного типа «Маяк» торговала апельсинами навынос. Длинное одноэтажное здание окружала довольно подвижная очередь. Кто-то шпарил на гармошке, на вытоптанном снегу отбивали ботами дробь несколько девчат. Понятно, это не Люся. Люся не станет плясать перед столовой, она у нас не из этаких. Но может быть, она где-нибудь здесь?
Торговля шла где-то за зданием, продавщицы и весов не было видно, но, когда мы подъехали к хвосту очереди, из-за угла выскочил парень с двумя пакетами апельсинов и на рысях помчался к парадному входу – обмывать, значит, это дело.
Мы попрыгали из машины и удлинили очередь еще метров на шесть-семь. Ну, братцы, тут был чистый фестиваль песни и пляски!
– «А путь наш далек и долог…» – голосили какие-то ребята с теодолитами. Шпарила гармошка. Девчата плясали с синими от луны и мороза каменными лицами. Галдеж стоял страшный. Шоферы то и дело выбегали из очереди прогревать моторы. Понятно, там и сям играли в «муху». Какие-то умники гоняли в футбол сразу тремя консервными банками. Лаяли собаки нанайцев. Нанайцы, действительно умные люди, разводили костер. Там уже пошел хоровод вокруг костра и вокруг задумчивых нанайцев. Подъехали интеллектуалы. Катя давай плясать, и Колька Калчанов туда же.
– Заведи, Сережа, свою шарманку, – попросил я.
На груди у товарища Орлова висел полупроводниковый приемник. Какой-то пьянчуга бродил вдоль очереди и скрипел зубами, словно калитка на ветру. Иногда он останавливался, покачивался в своем длинном, до земли, драном тулупе, смотрел на нас мохнатыми глазами и рычал:
– Рюрики, поднесите старичку!
Сергей пустил свою музыку. Сначала это было шипение, шорох, писк морзянки (люблю я эту музыку), потом пробормотали что-то японцы, и сильный мужской голос запел «Ду ю…» и так далее. Он пел то быстро, то медленно, то замолкал, а потом снова сладкозвучно мычал «Ду ю…» и так далее.
– «Ду ю…» – протянул Сергей и отвернулся, поднял голову к луне.
А Катя с Колей отплясывали рядом, не поймешь, то ли под гармошку, то ли под этого «Ду ю…». Что-то у них, кажется, произошло.
– Что-то Катрин расплясалась с Калчановым, – шепнул мне Базаревич, – что-то мне это не нравится, Вить. Что-то Кичекьяныч-то наш…
– Молчи, Леня, – сказал я ему. – Пусть пляшут, это – дело невредное.
Пойду искать Люсю. Чувствую, что где-то она здесь. Почему бы и мне не поплясать с ней по морозцу? Я уж было отправился, но в это время к очереди подъехала машина «ГАЗ-69», и из нее вылезло несколько новых любителей полакомиться.
– Кто последний? – спросил один из них.
– Мы с краю, – сказал я, – только учтите, ребята, что за нами тут еще кое-кто занимал. Учтите на всякий случай. Возможно, еще одна когорта подвалит.
– Нас тоже просили очередь занять, – сказал один моряк, – сейнер «Норд» приедет.
– Понятно, – сказали новые, – а товару хватит?
– Это вопрос вопросов, – сказал я. – А вы сами-то откуда?
– С Улейкона, – ответили они.
– Ну, братцы… – только и сказал я.
С Улейкона пожаловали, надо же! Знаю я эти места, бывал и там. Сейчас там небось носа не высунешь, метет! По утрам откапываются и роют в снегу траншею. Здесь тоже частенько бывает такое и всякое другое, но разве сравнишь побережье с Улейконом?
– Мы тут новую технику принимали, – говорят ребята, – смотрим, апельсины…
Пьют там от цинги муть эту из стланика. Помогает. Кроме того, поливитаминами в драже балуются.
– Пошли, ребята, – говорю я им, – пошли, пошли…
Наши смекнули, в чем дело, и тоже их вперед толкают. За углом здания, прямо на снегу, стояли пустые ящики из-под апельсинов. Две тетки, обвязанные-перевязанные, орудовали возле весов. Одна отвешивала, а другая принимала деньги. Несколько здоровенных лбов наблюдали за порядком.
– Красавицы! – заорал я. – Товару всем хватит?
– Там сзади скажите, чтоб больше не вставали! – вместо ответа крикнула одна из продавщиц.
– Стойте здесь, братишки, – сказал я и врезался в толпу. – Слушайте, – сказал я очереди, когда оказался уже возле самых весов, – тут люди издалека приехали, с Улейкона…
Очередь напряженно молчала и покачивалась. Ясно, что тут уж не до песен-плясок, когда так близко подходишь. Все отводили глаза, когда я на них смотрел, но я все ж таки смотрел на них испепеляющим взором.
– Ну и че ты этим хочешь сказать? – не выдержал под моим пристальным, испепеляющим взором один слабохарактерный.
– С Улейкона, понял? Ты знаешь, что это такое?
– Ни с какого ты не с Улейкона! Ты с Фосфатки, я тебя знаю, – визгливо сказал слабохарактерный.
– Дура, я-то стою в хвосте, не бойся. Я ничего не беру, видишь? – Я вынул авторучку, снял с нее колпачок и сунул ему в нос. Таким типам всегда нужно сунуть в нос какое-нибудь вещественное доказательство, и тогда они успокаиваются.
– Улейконцы, идите сюда! – махнул я рукой.
Очередь загудела:
– Пусть берут… Чего там… Да ну их на фиг… Ты, молчи… Пусть берут…
Я отошел к пустым ящикам. На них были наклейки: на фоне черных пальм лежали оранжевые апельсины, сбоку виднелся белый минарет и написано было по-английски «Продукт оф Марокко».
Я соскоблил ножом одну такую наклейку и сунул ее в карман.
Хватит не хватит апельсинов, а сувенирчик у меня останется.
Когда первый улейконец выбрался из толпы с пакетами в руках, я подошел к нему и вынул из пакета один апельсин.
– Мой гонорар, сеньор, – поклонился я улейконцу и посмотрел на него внимательно: не очень ли он огорчен?
– Берите два, – улыбнулся улейконец, – право, мы вам так благодарны…
– Ну что вы, сеньор, – возразил я, – это уже переходит границы.
Я подошел к нашим, отвел в сторону Юру и предложил ему пойти выпить пива. Через площадь от столовой «Маяк» находился сарай, который в Талом гордо называли «бар». Юра согласился, и мы с ним пошли.
По дороге Юра все волновался, хватит ли нам товару, наверное, нет, скорее всего, не хватит. А я ощупывал у себя в кармане небольшой улейконский апельсин.
– Похоже на то, парень, что ты их раньше и не пробовал.
– Что ты! Еще как пробовал. Помню:
– Брось! Знаю я твою биографию.
Я протянул ему апельсин:
– Рубай! Рубай, говорю, не сходя с места!
По тому, как он взялся за него, я сразу понял, что был прав.
Мы стояли на пригорке, и под нами была вся бухта Талого. Слабо мерцал размолотый ледоколами лед, дымилась под прожекторами черная вода. Низко-низко шел над морем похожий отсюда на автобус самолет ледового патруля. В кромешной тьме работала мигалка, открывала свой красный глаз на счет «шестнадцать».
1, 2, 3, 4, 5, 6 (где же Люся?), 8, 9, 10 (где же она?), 12, 13, 14, 15, 16!
– Рубай-рубай, я уже ел, меня улейконцы угостили.
«Бар» напоминал старый вагон, снятый с колес. Сквозь окошечки было видно, что там шла прессовка человеческих тел. У входа «жала масло» сравнительно небольшая, но энергичная толпа портовых грузчиков.
– Ну и дела у вас в Талом! – сказал я пожилому крепышу.
– Сегодня еще ничего, шанс есть, – сказал он.
– А в Фосфатке с пивом свободно, – сказал Юра, от которого веяло ароматами знойного юга.
– Так это, видишь, почему, – хитро сощурился грузчик, – потому, ребята, что то Фосфатка, а то Талый, вот почему.
– Понятно.
– Вся битва здесь, – с законной гордостью сказал грузчик.
– Пойдем, Юра, выпьем лучше шампанского, оно доступней.
1, 2, 3 (где ее искать?), 5, 6, 7 (сейчас она появится), 9, 10, 11 (на счет шестнадцать), 13, 14, 15.
Вот она!
Это была действительно она. Она стояла среди других девчат и смотрела на меня искоса. Она была в белом платке и в валенках. Разве ей в валенках ходить?
16!
Она смотрела на меня как-то неуверенно и даже как будто со страхом, так она никогда на меня не смотрела. Может быть, она думала…
