Глава 4

Следующие два с половиной дня прошли как в тумане. Уна даже слегка приустала. С утра они с Дианой занимались гимнастикой (теперь девочка совсем перестала стесняться, доверяя своей… неизвестно, кем она считала Уну), потом завтракали, и снова наваливались на учебу с перерывом на обед и ужин. И так до тех пор, пока Диана не падала, сморенная усталостью и перегрузкой знаниями.

Надо отдать должное девочке, ученицей она оказалась в высшей степени прилежной, трудолюбивой и выносливой. В ее хрупком на вид худеньком тельце как оказалось, таился громаднейший запас выносливости, позволявший ей терпеть такие нагрузки, от которых и взрослый человек давно бы свалился и не просыпался не меньше недели. Вероятно, ее предыдущая жизнь научила терпеть лишения, потому нынешние «страдания» были для нее совсем даже нипочем. Тем более что Диана с явным удовольствием воспринимала знания, которые запихивала в нее Уна. За два дня они умудрились с ней изучить всеобщий язык, да не просто изучить, а еще и научить Диану грамоте! Теперь она могла писать и читать — если бы было чего читать.

Уна сохранила пару трактатов по лекарственным травам в походном варианте — маленькие книжки, которые могут влезть в небольшой заплечный мешок, но больше книг у нее не было. Обычные книги очень велики по размеру, а эти две она взяла с собой просто как память о счастливой жизни, которую она вела во дворце. Книги были размером чуть больше ладони и написаны мелким почерком писца, так что много места не занимали и весили всего ничего. Купить другие книги Уна не могла. По нескольким причинам: во-первых потому, что в селе книги и даром никому не нужны, и уж тем более за деньги — лесорубы не какие-то там книгочеи, они делом занимаются — рубят элитный лес и продают его в город. Так что книг в селе не найдешь.

Во-вторых, потому, что хорошие… да любые книги стоят таких денег, что на каждую Уна должна работать полгода, а то и год! Это тебе не во дворце — пошел к книжной лавке, выбрал книгу, достал из кошеля золотой или два, и оплатил, не думая о том, что будешь есть завтра или через неделю. Книги — это для богатых и знатных, для нищеты вроде Уны… да собственно ничего для нищеты вроде Уны. Знания, а значит и книги принадлежат знати.

Честно сказать, раньше Уна даже и не представляла, насколько велико расслоение общества, и насколько бедны самые его что ни на есть низы. Как можно прожить на один золотой в год семьей из десяти человек?! А ведь можно. Не очень сытно, не очень радостно, но можно. А она, Уна, золотой и за деньги-то не считала. Так… купить пару новых кружевных трусиков и ночную рубашку с вышивкой. Да и то — скорее всего не хватит. Вернее, хватит, но не на самые лучшие. А она привыкла к белью высшего разряда.

У нее сохранились трусики из того, счастливого времени. Одни, единственные. Шелковые, прозрачные, с вышивкой, которая меняет свой цвет в зависимости от настроения и самочувствия хозяйки. Уна иногда доставала их из сундучка, разглядывала, грустно улыбаясь прикладывала к щеке, вдыхая тонкий аромат магией впечатанных в эти трусики южных пряных духов, и укладывала назад, на их теперешнее место. Эти трусики стоили годового дохода крестьянской семьи, и только взяв их в руки понимаешь, насколько счастливо и богато некогда она жила.

То же самое — ночная рубашка и старое, кое-где заштопанное платье, в котором она бежала из охваченного бунтом города. Уже когда Уна была за пределами своих покоев, таща за плечами набитый самым необходимым вещевой мешок, ее настиг один из гвардейцев, участвующих в бунте. Она знала его, это был Хелег, который вечно сально разглядывал ее зад, когда Уна проходила мимо, и облизывал губы, как собака на жирный, мясистый мосол. Когда все началось, и гвардейцы бросились на штурм королевский покоев, сминая заслон из тонкой цепочки преданных королю телохранителей, Хелег бросился не на короля, а побежал разыскивать Уну, и настиг ее как раз в самый интересный момент, как стрела утку на взлете. На свою беду. Он только лишь успел протянуть к ней руки, как ее небольшая, но очень твердая рука врезалась ему в нос так, что тот хрустнул и лег набок. И тогда заливающийся кровью Хелег взревел и выхватил кинжал.

Лезвие прошло по коже, слегка ее надрезав ее вдоль ребра, зато нож Уны, который всегда висел у нее на шее, изображая экзотическое украшение (подарок мастера Кана), вспорол ему сонную артерию, после чего Хелегу оставалось жить секунд пять, не больше. Вот он, этот нож — кажущийся игрушечным. Если сунуть его в ножны — просто недлинный стерженек с узорами, украшенный мелкими камнями. Дергаешь, нажав на кнопочку стопора, и вот у тебя в кулаке между пальцами грозное оружие, которым можно не только располосовать кожу, но и убить наповал — если знаешь, как бить, и куда. А если лезвие еще и отравить хорошим, быстродействующим ядом… Идеальное оружие для женщины. И незаметное, и эффективное. Опять же — для женщины, которая умеет им пользоваться. Уна умела.

Потом она ушла из дворца, смешавшись с толпой любопытных на дворцовой площади. В лицо ее никто не знал — она практически не бывала на официальных церемониях, балы вообще презирала. Любимым развлечением для нее было тайно выбраться из дворца и попасть на какой-нибудь городской праздник — просто как обычной горожанке. Танцевать с городскими парнями, а при взаимной симпатии… и с продолжением. Нужно же девушке иметь хоть какую-то отдушину!

И это тоже помогло ей спастись в тот роковой день. Если бы она не бывала в народе, если бы не знала, как следует говорить с простыми людьми, каких правил и обычаев придерживаться — ее раскрыли бы в первые же минуты бегства. Но она знала и умела. И потому прежде чем на нее объявили розыск — уже выбралась из города с первым попавшимся купеческим караваном, идущим на север. И это был осознанный выбор — на севере ее будут искать меньше всего. Ведь куда должна отправиться принцесса южного королевства Левант, где никогда не бывает зимы? Конечно же, на юг! Она же неженка, она не может переносить лютые северные холода!

Смешные… она купалась в пруду даже в зимний сезон дождей, когда температура опускается так, что во дворцах ставят жаровни, а люди кутаются в длинные теплые плащи. Да, такой зимы — с морозами и замерзшими реками — в Леванте нет. Но попробуй-ка, постой хотя бы пять минут под проливным ледяным дождем, да под порывами шквалистого ветра! Небось сразу предпочтешь толстый тулуп и мороз, от которого слипаются ресницы, а пар изо рта шелестит, опадая маленькими снежинками.

Все, что Уна унесла на себе в тот день — она сохранила. Просто так, для памяти. Чтобы положить в сундук и редко-редко доставать, вспоминая прошлое в минуты слабости и тоски. Никому на всем свете она не могла открыться, не могла рассказать о себе правду. Ни редким любовникам, ни людям, которые ей нравились, и с которыми она подружилась. Люди слабы, люди не держат слова. Бесполезно просить их умолчать о какой-то тайне — знают двое, знает и весь мир. А Уна еще хотела пожить. Нравилось ей это занятие!

Теперь она одевалась и жила так, как живут люди севера. Трусики на ней были хоть и с кружавчиками, но довольно-таки простые, и никаких экзотических узоров, и тем более магии. Платья самые простые, домотканые, льняные — и для здоровья полезно, и дешево, ведь все здесь свое. Здесь ткут, здесь и шьют. Если не в Шантале, так в Шпицене — есть все.

Шанталь довольно-таки большое селение, в котором есть две лесопилки, два цеха по изготовлению мебели и всяческих изделий из дерева, есть ткацкое производство и небольшая швейная мастерская. При швейной мастерской — лавка, в которой можно купить начиная с носков и трусиков, и заканчивая платьями и штанами. Тут же тебе подгонят по фигуре — за сущие медные солы.

Тут же можно купить и пуговицы, и нитки, и все, что нужно для домашнего мелкого ремонта одежды. Хозяин — мастер Рутер — огромный бородатый человек с торчащим пузом, которое его ничуть не портило. Он был одним из тех, кому очень нравилась Уна, и как она подозревала — не только лишь как приятная девушка, годящаяся ему в дочки. Но он никогда не позволял себе двусмысленных намеков — у него старшая дочка по возрасту такая же, как Уна, да и жена мастера слыла женщиной с тяжелым характером, и мастер (опять же по слухам) побаивался ее тяжелой руки. И это притом, что женушка Рутера была на голову его ниже (даже чуть ниже Уны), и весила в три раза меньше.

Вот правильно некогда сказал ей мастер Кан: «Боец силен не только телом, но духом!» Духа у матушки Сильвии хватало на десятерых мужиков. Кстати, к Уне она тоже относилась очень хорошо и не раз приглашала попить чаю с домашними плюшками, сетуя на то, что девушка очень худа, а худых девушек парни не очень-то и любят. Спорный вопрос, тем более что Сильвия сама не отличалась большим объемом плоти, но Уна с ней не спорила, поддакивала, да и уписывала за обе щеки сдобные лепешки с медом и пирожки с лесной ягодой. Зачем спорить с хорошим человеком, особенно если он никак не желает воспринимать твои аргументы.

Для всех вокруг Уна была сиротой, которая пришла с юга, спасаясь от эпидемии черной лихорадки — тогда на самом деле в одной из провинций Королевства разразилась дичайшая эпидемия проклятой болезни, сводившей под корень целые деревни, а иногда и большие города. Эпидемия прекратилась так, как она всегда и начиналась — абсолютно неожиданно, но жители этой провинции разбрелись по всему Миру, боясь возвращаться туда, где только что гуляла и резвилась черная смерть. Здешний люд ничего не знал о заразе, о том, как опасны носители этой пакости, а Уна не спешила рассказать им о том, что надо бояться чужаков, которые пришли к ним из тех страшных мест. По ее версии — она была дочерью тамошней лекарки, которая научила дочь всему, чему могла научить. И когда мать умерла во время эпидемии, самоотверженно спасая больных, дочь Уна, не будь дурой, «сделала ноги» из того нехорошего места. Вот так она и оказалась здесь, рядом с Шанталем.

Вообще-то она шла сюда целенаправленно — узнала, что возле Шанталя в лесу проживает старая лекарка, у которой нет детей и наследников, и собиралась предложить той свои услуги — или войти в долю, или работать на нее, получая жилье, питание и жалованье — нормальная практика у всех лекарей и магов. Но когда Уна пришла в Шанталь, отправившись в него с купеческим караваном, оказалось, что лекарка недавно, на днях померла, и все ее имущество, все вещи оказались в распоряжении местного Главы поселения. Вещи, что получше, вроде серебряных ложек-вилок и всего такого Глава конечно же прихватил себе. Остальное он собирался пустить на аукцион, чтобы выручить для общины горсточку серебра и горсточку меди меди. Хотя и очень сомневался, что выручит за эту дребедень хотя бы пару-тройку серебряных монет. Большинство вещей старухи представляли из себя крепкое, но никому не нужное барахло, рухлядь, нужную только беднякам самого низкого уровня.

Мебель — тут вообще полный что называется провал. Кроме стульев и скамей забрать оттуда было нечего — стол сделан на месте, на века, и был такого размера, что вытащить не сломав, или не распилив его не было никакой возможности.

То же самое касалось шкафа для снадобий с его многочисленными ящичками. Во-первых, он никому такой не нужен.

Во-вторых, если бы понадобился — попробуй, разбери его, когда он склеен специальным клеем и встроен в избу так, что казалось — он врос в эти потемневшие, отполированные руками строителей тяжелые бревна.

В общем — имущество вроде есть, а вроде его и нет. Охотников купить его не находилось. Если только со всем домом. Но и на дом тоже желающих не нашлось.

Скорее всего, все закончилось бы тем, что лесорубы, которые шляются туда-сюда по дорогам, подожгли бы избу по пьяному делу, и вместо избы — круг из угольев и лесная поляна, заросшая орешником и крапивой.

И тут явилась она, Уна, и предложила выкупить избу за два серебряных секунда вместе со всем содержимым. Она поселится в избе и будет лечить людей как прежняя лекарка.

Глава поселения вначале отнесся к Уне настороженно — что за лекарка из какой-то там девчонки? Тем более что выглядит она сущей пигалицей. Но Уна практически на пальцах ему доказала выгоду и для поселения, и для главы лично — которому сверх двух секундов она добавит еще один, из рук в руки, без купчей. А еще — будет лечить его семью за половину цены.

В общем, после совсем недолгого и бесполезного торга (пройдоха пытался еще накинуть цену) — они пришли к соглашению, и скоро Уна ехала в свой дом на телеге, закупив в лавке самого необходимого на первое время.

С тех пор прошло много времени, и Уна вжилась в роль сельской лекарки так, что никто наверное и не помнил, что она появилась здесь ниоткуда, и на самом деле звать ее Уна или как-то иначе — никто по большому счету и не знает.

Сделку закрепили у стряпчего в Шпицене, довольно-таки большом городке на юг от Шанталя, стоящем на берегу полноводной судоходной реки Орона, печать заверили каплей крови Уны, так что теперь легко было определить, что именно Уна владеет этим самым домом и прилегающим к нему большим участком — и никто иной.

Этой каплей крови (старое-престарое волшебство!) документ привязывался к конкретному человеку, а не к его имени, как бы он не назвался в дальнейшем, красный сургуч для этого дела продается в любой лавке любого мага, торгующего магическими товарами, начиная от ингредиентов для снадобий, и заканчивая магическими светильниками и красным сургучом.

Оплачивать оформление пришлось Уне — так договорились сразу. И это обошлось еще в один секунд серебра — неважно, за сколько она купила дом, важно заплатить те деньги, что положено платить по закону. Тут и налог за сделку, и оплата работы стряпчего, и стоимость красного сургуча. Зато теперь нет никаких сомнений о праве собственности — стоит Уне поднести палец к сургучу — над свитком из тонкой кожи сразу же возникает образ Уны и сургуч начинает светиться приятным белым светом. Если бы не она была владельцем — подноси палец, или не подноси — сургуч остался бы нашлепкой мертвого красного камня.

Уна считала, что того, кто придумал такой способ закрепления сделок нужно увековечить в камне и расставить его статуи по всем городам Мира. Настолько это важное и дельное колдовство.

Само собой, перед сделкой Уна попросила отвезти ее к дому и как следует все осмотрела. И осталась довольна — изба, пусть и однокомнатная, впечатляла своей основательностью и даже красотой. Бревна — огромные, в два обхвата — были пригнаны так плотно, что им наверное не требовалась и шпаклевка. Печь, каких тут было мало — тоже удивляла своей основательностью, и на ней можно было даже спать! Такие печи раньше клал один мастер, ныне ушедший из жизни, и они отличались долговечностью, низким потреблением топлива и большой практичностью — и согреться, и пищу приготовить, и лежанка для больных костей.

Была и большая кладовая, и коридор перед входом, и даже теплый туалет — не нужно выходить наружу чтобы справить нужду. Потом убрал бадейку с нечистотами, вылил подальше под кустик, и все, дома снова чисто.

Окна не большие, и не маленькие, чердак такой, что в нем можно спокойно устроить еще одну комнату — если понадобится. А стол какой! А шкаф для снадобий!

В общем — Уне все понравилось, и с легким сердцем девушка заключила сделку. И начала свою новую жизнь.

Уна улыбнулась, погладила свиток с купчей на дом, вздохнула, закрыла крышку сундука. Этот сундук купила после того, как приобрела дом. И много чего еще купила. Все-таки Глава, а может и еще кто — неплохо так почистили закрома старой лекарки. Пришлось покупать необходимое, а первое время жить с тем, что есть — без особых изысков. Даже бочку для мытья и то купила сама Уна. Она не переносила нечистоты тела и старалась каждый день обтираться мокрой тряпкой, а раз в неделю отпариваться в бочке с горячей водой.

Закрыла сундук на ключ, сунула ключ под лавку, там было углубление — что-то вроде тайника. Встала с колен, пошла к столу, где болтая ногами сидела, и что-то мяукала себе под нос ушедшая в работу Диана. Девочка взяла мелок и что-то рисовала на доске для уроков, невесть как приблудившейся в доме старой лекарки, и на которую не позарились рачительные деревенские жители. Уна нашла доску в туалете — ей закрывали дырку над бадейкой с нечистотами. Вот и пригодилась доска для правильного дела.

Уна посмотрела на то, что нарисовала Диана, и немало удивилась — как оказалось, кроха очень неплохо рисовала! Она изобразила дома — если это были дома — улицу, на которой находились странные предметы с колесами (если это колеса!), и шли люди. Много людей! А в центре — женщина, которая вела за руку маленькую девочку, и даже не вела, а тащила — ноги девочки волочились по земле, оставляя на ней длинную черту.

«Да у девочки талант!» — подумала Уна и осторожно погладила Диану по волосам, стараясь не трогать макушку. По старым повериям на макушке у каждого ребенка сидит маленький Хранитель, который оберегает ее от бед. А когда гладят по макушке, то его сбрасывают, и он не может исполнять свои обязанности. А еще — может рассердиться, и улетит. И тогда с ребенком случится беда. Так что лучше макушку не трогать.

Диана сидела хмурая — брови сведены, губы сжаты в полоску. Смотрит на картинку так, будто это не картинка, а… сценка из жизни!

Точно! Это сцена из жизни! А вот эта маленькая, которую волокут — она сама! А это… ее мать?! Наверное…

Уна пододвинула стул, присела рядом обняла Диану за плечи, прижала к себе. Девочка была очень напряжена, но Уна погладила ее по спинке, по шейке, и Диана расслабилась, лицо ее стало умиротворенным и совсем-совсем детским. Так они сидели некоторое время, а потом Уна спросила:

— Расскажешь мне? Откуда ты пришла, и что это за женщина, которая тебя тащит…

Диана заметно вздрогнула, снова напряглась, но Уна поспешно сказала:

— Если не хочешь, можешь не говорить! Если тебе неприятно! Когда-нибудь расскажешь! Если захочешь! Но лучше расскажи сейчас, тебе будет легче. Я вот что тебе скажу — ты никогда, никогда больше туда не вернешься! Ты будешь жить со мной, и я никогда не дам тебя в обиду!

— Н-н-никогда? — с надеждой спросила Диана, поднимая к Уне лицо с дорожками слез — А Кархил будет?

— Будет! — торжественно ответила Уна, и голос ее не дрогнул — Конечно же будет! Как нам без Кархила?! Он же наш друг!

— Т-т-ты не отдавай меня, л-л-ладно? — попросила Диана, прижимаясь к женщине, платье которой сбоку уже промокло от слез — Она м-м-меня убьет! Она м-м-меня хотела у-у-убить, н-но д-д-дядька не дал!

«У девочки большие проблемы с речью!» — в который уже раз с замиранием сердца констатировала Уна — «Надо лечить!»

— Кто эта женщина? — мягко спросила Уна, и не была удивлена, услышав ответ. Чего-то подобного она и ожидала.

— Это м-м-мама. Злая м-мама — ответила девочка — Она м-м-меня не хотела, я родилась. Она хотела сделать а-а-аборт, но у нее не получилось. А п-п-получилась я.

— Что такое «аборт»? — спросила Уна, уже собственно догадавшаяся, что это такое.

— Э-э-это когда м-м-мамы не х-х-хотят ребеночка, они идут к л-л-лекарю, и тот д-д-делает, чтобы ребеночка н-н-не б-б-было.

Уна закусила губу. Она все поняла. Все-все! И то, почему на Диане так много шрамов. И то, почему она боится резких движений. И почему она заикается. И ей очень, очень захотелось сделать так, чтобы «Злая мама» умерла. И не просто умерла, а как-нибудь мучительно, страшно! Чтобы дергалась на колу и умирала сутки, двое, трое! Женщины мечтают о ребенке, как о величайшем сокровище, главном сокровище в мире! И не могут его иметь. А этой твари боги послали замечательную, красивую, умненькую девочку, и она истязала ее так, как истязают самые настоящие палачи!

Через час Уна уже знала практически все, что хотела знать на первых порах. И пусть это был другой мир, не тот, в котором живет Уна — какая разница, в самом-то деле? И в этом мире, и в другом — живут люди. Хорошие, добрые, злые и равнодушные, злодеи и герои, и неважно, что в одном мире люди ездят на лошадях, а в другом на железных повозках. Ничего не меняется. Злодеи остаются злодеями, а люди — людьми. Да, жаль, что она не может добраться до этой твари! Уна сделала бы так, чтобы та мучилась до конца жизни и умерла в мучениях! И наплевать на этику лекарей — злодеев нужно карать! И кара эта должна быть страшнее, чем совершенные ими преступления!

А когда успокоилась, стала расспрашивать Диану о ее мире. И немало подивилась. Девочка не умеет врать, так что рассказы о железных птицах, летающих по воздуху и вмещающих много-много людей (надо поучить Диану счету!) ее просто поразили. Она даже переспросила — может это были драконы? Но Диана сразу пресекла ее подозрения — нет, драконов она знает. Драконы живые, они в сказках живут. А это — самолеты. Самолеты делают люди на заводах. А потом их водят летчики, и люди покупают билеты, чтобы лететь на самолетах.

Все разложила по полочкам — умная девочка! И на удивление много знающая. Как сказала Диана — все, что она знает, узнала из волшебного ящичка, который называется «телевизор». Там и сказки, там и фильмы, и песни. Рассказывают о других странах, о мире, обо всем на свете — только смотри и слушай. И она смотрела и слушала. А ум Дианы пытливый, любопытный, память великолепная — вот и наслушалась, сама того не осознавая запомнила все. А снадобье, которое Уна приготовила, вытащила эту самую память. Все, что Диана видела и слышала, она помнила так, будто видела и слышала это пять минут назад. Очень интересный эффект! Уна о таком никогда не слышала. Впрочем — она не так уж и много работала со снадобьем Памяти.

***

Диане давно не было так хорошо. Вернее — никогда не было! Она ела, пила, спала, обнималась с Кахиром, разговаривала с феей, снова ела и пила, и снова разговаривала. Разве это плохо? Только не хватало телевизора — мультики посмотреть, или кино. Правда в фильмах Диана почти ничего не понимала, но все равно интересно.

Но скоро и телевизор забылся — не до него было. Фея не ругалась, не била Диану, но так строго иногда смотрела, что Диана ее даже немного боялась и делала все, что та скажет. Да и не хотелось обижать такую замечательную фею! Красавицу! Умную, как… как… учительница! Диана видела учителей в фильмах, и все они были ужасно умными. Вот как Уна! Нет, Уна все равно умнее. Умнее ее точно никого нет!

Уна научила ее говорить на фейском языке, писать и читать! И всего за два дня! Да, Диана теперь знает — что такое два, и три, и четыре! Фея ее очень хвалила! Очень! Сказала, что Такой умной девочки нет больше во всем мире! И даже она, Уна, в ее возрасте не была такой умной. Приятно, да… Диану никто и никогда не хвалил, и ей было очень приятно.

Через три дня, на четвертый, Уна дала Диане позавтракать, подняв ее на рассвете, и сказала:

— Девочка моя! Мне сейчас нужно сходить очень далеко, в село. Когда я уйду, ты запрешь дверь на засов — я тебя учила, как запирать — и ты не откроешь никому, кроме меня и Кахира. Поняла?

— А к-как я у-узнаю, что э-это ты, или К-кахир? — Диана даже сама удивилась, какая она умная — В-вдруг это ч-чудовище, и оно скажет: «О-открой, Д-диана! Э-это я, Уна!» Я о-открою, а оно м-меня с-сожрет!

— Во-первых, чудовищ здесь нет — серьезно заметила Уна — Бояться тебе надо только чужих людей. И никому из чужих не открывать. Люди бывают очень плохие, и могут сделать тебе плохо.

— К-к-как Злая м-мама?

— Гораздо хуже! Много хуже!

— А м-мне к-кажется, х-хуже н-некуда… — вздохнула Диана, но спорить с Уной не стала. Зачем обижать фею?

— Поверь мне, деточка — много хуже — тоже вздохнула женщина, и глаза ее затуманились. Она помолчала и деловито добавила — Кахира ты узнаешь, он обычно скребется в дверь, а когда долго не открываешь — гавкает. Уж по голосу ты его точно узнаешь. Ведь узнаешь?

— У-у-узнаю! — закивала Диана.

— А когда я приду, то… то скажу тебе через дверь тайное слово. Такое, которое никто больше здесь не знает. Телевизор!

— Т-т-телевизор! — восторженно хихикнула Диана — Д-да!

— Если придет кто-то из взрослых и станет спрашивать лекарицу, скажешь, не открывая дверей, что ее нет, что я приду к вечеру. Поняла? Никому не открывай!

Фея замолчала, и посмотрела в глаза Диане, которая вообще-то немного расстроилась. Целый день одной! И никакого телевизора! Хотя с другой стороны… можно рисовать! Можно петь! Можно покушать и поспать. Чем плохо?

— Не расстраивайся — улыбнулась фея, и от ее улыбки Диане стало гораздо веселее — Я быстро! Туда-сюда, куплю тебе белье, одежду, валенки и всякое такое. Будем с тобой на улице гулять! По лесу походим! На речку сходим! Хочешь ведь?

— Да-а-а! Д-а-а, ха-ачу-у! — запрыгала на месте и нараспев закричала Диана, и вдруг поняла — она сейчас сказала не заикаясь!

— О как! — кивнула Уна, которое тоже это заметила — приду, и мы с тобой этим займемся. Или знаешь, что… пока меня не будет, я тебя попрошу вот что сделать — давай ты будешь заниматься сама?

— К-как з-з-заниматься? — выдавила из себя Диана.

— Будешь ходить по дому и петь песенки. Увидела кадушку — поешь: при-и-ивет ка-а-адушка-а-а! Увидела стол — поешь: здра-а-авству-у-уй сто-о-ол! Поняла?

Диана закивала и хихикнула — ей показалось очень смешным здороваться со столом и кадушкой! Но раз фея просит — почему бы и нет?

— Только обещай мне, что выполнишь, будешь петь, ладно? — фея присела на корточки рядом с Дианой, и поцеловала ее в щеку. Диана посмотрела в глаза феи и не говоря ничего мелко закивала. Мол, сделаю, да! И она знала, что сделает. Фею обманывать нельзя. Фея все равно узнает, если Диана ее обманет. И тогда расстроится и обидится на Диану. А Диана не хочет, чтобы фея расстраивалась, она ведь очень хорошая! Как настоящая мама! А маму расстраивать нехорошо. Неправильно!

Уна быстро собралась, надев короткий полушубок, как она сказала — чтобы быстро идти, длинный путается в ногах, закинула за плечи пустой вещмешок, и взяв Диану за талию подняла ее, и поцеловав в лоб строго сказала:

— Будь умной девочкой, не скучай и много пой! Знаешь, зачем? (Диана помотала головой) Затем, что когда ты поешь — не заикаешься. Разве не заметила? Будешь теперь все время петь, и твое заикание исчезнет. Будешь нормально говорить. Скоро!

Диана не поверила фее, но спорить не стала. С взрослыми спорить нельзя, даже с доброй феей. Но сама идея попеть ей понравилась. Она всегда любила петь, только этого делать было нельзя — мама придет и побьет. Нельзя кричать, нельзя петь, нельзя греметь чашками и кастрюлями. Надо сидеть и тихо смотреть телевизор, не выходя из кухни. И лучше всего смотреть его в наушниках. Наушники мама ей дала. Сломанные, они плохо держались, но все-таки работали.

Фея оглянулась на пороге, махнула рукой и дверь, впустив клуб морозного пара, закрылась, чтобы оставить Диану одну.

***

Первое время не было скучно. Диана рисовала, смотрела на нарисованное, придумывала рисованным людям имена, истории, которые с ними случились, пела. Да-да, пела! «Я маленькая дево-о-очка и я иду-у… иду-у!» «Я ба-альшая тео-отенькаа! Несу-у… яа-а… апельси-и-ины-ы!» Почему апельсины? Да кто знает, почему она несет апельсины! Хочет она апельсинов! Козляткам несет! «Ребяа-атушки… вот ва-ам апельси-и-инушки!»

Диане так понравилось про апельсины козлятушкам, что она запрыгала по комнате и заблеяла, пристроив к голове рожки. Потом встала на голову и руки, как фея Уна. Постояла. Было неудобно, и смешно. И зачем она все это делает? И ее заставляет… Да еще и раздетой! И сама голая скачет! Смешная такая! Но красивая. Очень красивая! Может потому и такая красивая, что скачет? Диана тоже хочет быть красивой. И тоже будет скакать! Вот так! Вот так!

Она поскакала на одной ножке в одну сторону, потом в другую. Затем легла на коврик и стала смотреть в потолок. Лежать на полу было совсем не холодно, только скучно, и… незаметно Диана уснула.

Проснулась от того, что сильно захотела пи-пи. Ей даже приснилось, как она идет в туалет и присаживается на смешной такой стул. Нет, так-то он не хуже унитаза, даже забавный! Но уж больно высокий. Диана маленькая, ей трудно на него влезать.

Сходила в туалет, захотела поесть. Фея Уна оставила хлеб и похлебку в печи — вкусную похлебку, мясную! Она сама почему-то не ест мясо. Диана спросила ее — почему? Уна только улыбнулась и не ответила. А потом сказала, что расскажет попозже. И что сейчас Диане надо много кушать, чтобы стать толстенькой и сильной.

Диана не хочет быть толстенькой! Она видела толстенькую девочку, которая шла по улице! Девочка пыхтела и была похожа на поросенка. И мама у нее такая же. И бабушка. Они все были мокрые от пота и неприятные. От них плохо пахло. Зачем быть толстенькой? А вот сильной — да! Диана хочет быть сильной! Очень сильной! Чтобы ни один враг ее не смог победить! А она всех победила! И защитила! Чтобы никто из детишек больше не плакал, никто не мог их обидеть! Ни злые мамы, ни злые папы. И злые дядьки с тетьками — тоже. И чудовища всякие. И волки за бочок не хватали. И крокодилы не кусали!

Диана так озаботилась тем, что надо нарисовать всех врагов, которых она победит, что отставила кастрюлю с похлебкой и побежала к черной доске. Рисовала увлеченно, долго — изобразила себя, которая стоит посредине, с огромными такими кулачищами — такими огромными, как… как… как топор, которым колет дрова Уна! Он такой огромный, что Диана его не может даже поднять! А фея машет им так же легко, как Диана мелком! Уна сильная! Ее никто не может победить!

Вокруг себя на доске изобразила поверженных врагов — и волков, и злых дядек с тетьками, а если не получалось изобразить все в точности, писала рядом: «Злой волк» — и вела стрелку к трупу волка. Одна тетька получилась похожей на раздувшуюся морковку с тонкими ножками, и Диана хотела ее стереть. Но потом передумала (почему бы злой тетьке не быть уродливой?) и тоже написала: «Злая тетька» — и стрелочку.

Наконец, все поверженные враги были увековечены, и Диана с удовлетворением осмотрела произведение своих рук. Хорошо! Надо будет показать фее! Ей точно понравится.

И тут же Диана вспомнила, что так и не поела. Она отнесла доску в угол, прислонив ее к стене, вымыла испачканные мелом руки под желтым рукомойником с пипочкой, которую надо было стукать рукой (пришлось поставить табуретку — не доставала), и аккуратно, не разливая ни капли, налила в чашку густого пахучего варева, разварившегося до состояния каши. Живот сразу забурчал, зарычал в предвкушении еды, и Диана хихикнула, погрозив ему пальцем — перестань хулиганить! Сейчас все будет!

А потом забыла обо всем — глотала теплую еду, закусывала куском хлеба (самого вкусного хлеба что она ела в жизни!). Компот был в чайнике и уже остыл, но остывший еще вкуснее. Наелась — аж еле дышала! Потом вымыла чашку и ложку горячей водой (фея Уна научила), поставила на место. Все, теперь можно и поспать!

Осторожно, чтобы не упасть со скамьи, забралась на печку. Хорошо! И-и-их! Как тепло и уютно! И накрываться не надо, не замерзнешь! Скорее бы фея Уна пришла! Уснула…

Проснулась от стука в дверь. Кахир? Нет, не Кахир!

— Лекарка, открой, помираю!

Сползла с печи, спрыгнула со скамьи. Подошла к двери:

— Л-лекарки нет! П-потом приходите!

— Открой я сказал, сука!

Диана отшатнулась от двери. Ее затрясло от страха. Голос был грубым, злым — плохой дядька, точно! Почему он пришел?! И не один! Там еще голоса!

— Вот не умеешь ты с детьми говорить, Асан! Может мы бы ее заставили открыть дверь, уговорили! А теперь чего? Кстати, Шелег, ты не говорил, что у девки есть дочь.

— А я откуда знал? Я давно отсюда ушел, мож и нагуляла, сучка! Она слабая на передок! Все говорили!

— То-то тебе не дала, ага! Видно, что слабая! — хохотнул другой голос — Давайте решать, что делать.

— А что решать? Девка одна там, сейчас выбьем окно, влезем, и будем ждать сучку. Шелег, у нее точно есть монеты? Ты уверен?

— Есть, есть! К ней вся округа ходит, платит! И девка красивая, позабавимся!

— А потом в прорубь! — хохотнул кто-то из мужчин — И мелкую сучку за ней. Кстати, мне мелкие нравятся! Они чистые, и от них пахнет молочком… м-м-м… какие сладкие!

— Ты их жрешь, что ли? — фыркнул тот, что спрашивал про монеты.

— Я потом тебе расскажу и покажу, что я с ними делаю! Посмотришь, может чему и научишься! Ха-ха-ха…

Диана не понимала, о чем они говорят, но чувствовала — это что-то очень плохое. И дядьки эти очень плохие. Такие плохие, что просто нельзя быть такими плохими! Даже хуже Злой мамы! Правильно фея Уна говорила, что бывают такие люди, а она, дурочка, не верила!

Спрятаться! На печке. Да, на печке! Там они не найдут! Точно не найдут! Подбежала к скамье, запрыгнула на нее, болтая ногами подтянулась, залезла. Накрылась с головой покрывалом и замерла. Может уйдут? Может обойдется? Кахир! Где же ты, Кахир?! Ты бы сразу разогнал плохих дядек! С тобой они точно не сладят!

— Ты говорил, у нее какая-то собака особая, сильно злая? И где же она?

— Может, сдохла… я откуда знаю, где она? Я предупредил, а ты уже смотри! Ты вожак, тебе решать!

— Это хорошо, то ты понимаешь — голос был глумливым и скрипучим — И не забывай об этом, Шелег!

— А собака-то есть — задумчиво протянул другой голос — вон, следы вокруг дома. И я вам скажу — следы еще те… не хотел бы я встретиться с этой собачкой без лука, брони и меча! След — с тарелку!

— Ну так на что вам меч и топор? С собакой не справитесь, что ли?! И лук, и арбалет! Да мы стаю волков ухайдакаем, а не какую-то там шавку! Скорее всего с хозяйкой ушла. Ладно, давайте дело делать.

Окно со звоном разлетелось и стекла, которые так нравились Диане посыпались на пол и наружу, на снег. Ей было ужасно жалко стеклышек — в центре были прозрачные, а по бокам — красные, зеленые, синие, желтые — красивые! Как у всех фей! Когда светило солнце, лучи проходили сквозь разноцветные стеклышки и в комнате становилось очень нарядно.

В окно с кряхтением и руганью полез незнакомый дядька — Диана подглядывала одним глазом из-за занавески. Она не знала слов, которые тот говорил, но догадалась, что это плохие слова, потому что говорил он их так зло, как говорят только ругательства. Диана знала много ругательств, но никогда их не говорила. Злая мама ее обзывала этими словами, и Диана их запомнила. Но говорить не хотела, ведь их говорила Злая мама, а Диана не хотела быть на нее похожей.

Наконец, дядька ввалился в комнату, облегченно вздохнул и пошел к двери. Открыл засов и через несколько секунд в дома ворвались еще четверо здоровенных бородатых дядек Они держали в руках топоры и мечи — Диана знала, что это именно мечи — видела в фильмах и мультиках. Только там они были красивые, а тут страшные и противные.

— Нет никого, точно! — кивнул один из мужчин.

Второй обвел взглядом комнату, хмыкнул:

— Хм… а где девчонка? Тащите ее сюда! Я же обещал показать вам, как надо обращаться с девочками! Вот щас и увидите…

— Стоять! — прикрикнул высокий худой плечистый мужчина со шрамом на правой щеке — Девчонку пока не трогать. Дождемся лекарки, и тогда уже позабавимся.

— А почему не трогать? — не понял один, помоложе — губастый парень с угрястыми, покрытыми клочковатой бородой щеками.

— Потому, что девчонка — это ключ! — с ноткой превосходства заметил вожак — Лекарка может ничего и не рассказать! А нам надо знать в точности, где у нее зарыты ценности! Они обычно прячут в несколько мест — одно выдаст, другое, а самые жирные закладушки оставит! Хоть ты ее затрахай до смерти! А вот когда возьмемся за дочку, когда она увидит, что мы с ней делаем… вот тут и поплывет — лишь бы умереть без мучений! Лишь бы дочку не мучили! И все выдаст, все! Проверено!

— Голова! — восхищенно заметил младший — Вот потому ты и вождь!

— Потому — довольно кивнул вожак — Ищите девчонку, а ты, Гнус, давай-ка насчет пожрать сооруди. Небось пожрать у лекарки точно есть. Да заткните окно подушкой! Выстывает изба.

Диану нашли практически сразу. Она только взвизгнула, когда девочку тащили с печи. Потом ее пытались допрашивать, и даже немного побили. Но она молчала, наотрез отказываясь говорить. Вернее — она не отказывалась, она впала в состояние такого ужаса, такой безнадеги, что ей хотелось сейчас чего угодно — лишь бы это все закончилось. И умереть — тоже. Вот только недавно ее выдернули из ужаса, из беды, поместили к фее… и нет никакой феи, нет ничего, кроме страшных мужиков, которые хотят ей сделать больно.

Диане разбили губу, надавали оплеух, от которых звенело в ушах, но она так ничего и не сказала. Ее у Злой мамы и сильнее били, больнее, так что побои от этих вонючих, грязных дядек для нее были совсем нипочем.

И от нее пока отстали. Толкнули в угол, и она сидела там на полу, сжавшись в комочек, обхватив колени руками и не глядя толпу гогочущих мужиков, с наслаждением поглощающих вкусную, сваренную феей похлебку.

Диана ждала, впав в полузабытье. Чего ждала? Она и сама не знала. Чего-нибудь. Лишь бы все закончилось.

***

— И кому же ты берешь? — лавочник лукаво усмехнулся — или сама так похудела? (он глянул на бедра Уны и помотал головой). Нет, все в порядке.

— Дочке беру — просто сказала Уна, и у лавочника отвисла челюсть:

— Дочке?! Какой дочке?! Ты же бесплодная!

— Кто такое тебе сказал? Я сказала? — холодно ответила Уна, и брови ее сдвинулись.

— Не сердись… говорили! Вроде как и ты говорила где-то на людях…

— Не помню такого! — отрезала Уна — И вообще, кому какое дело? Ну да, у меня дочка! Да, она жила в другом месте, а вот теперь нашлась! И будет жить теперь со мной! Все, к делу давай.

Она долго подбирала и трусики, и рубашечки, и носки с чулками, все, что нужно для того, чтобы нормально одеть маленькую девочку. Даже с запасом. На детях одежда как горит — это все женщины говорят. Да Уна и по себе помнила — вечно рвала платья, да тренировочные штаны с курткой. Но ей-то было просто — надо новые — бери. А тут…

Потом настала очередь платьев и бантиков. А из швейной лавки Уна перешла к обувщику. Хвала богам — валенок у него хватало, были даже меховые высокие сапоги для маленькой девочки. Уна долго колебалась, взять их, или нет, но потом отказалась от покупки. Стоят они дорого, а Диана из них скоро вырастет. Такие хорошо брать в большую семью — младшие будут донашивать. Хватит девочке и валенок, подшитых кожей и подбитых подковками, чтобы не скользили.

А вот сапожки для осени купила — хорошие, пропитанные жиром. Потом она с ними еще кое-что сделает, и вообще не будут промокать. Все должно подойти — прежде чем идти в деревню, Уна хорошенько обмерила Диану.

Часа три она ходила по лавкам, и в конце концов у нее за спиной образовался здоровенный такой тюк всяческого барахла. Сюда-то она шла пустая, вернее не шла, а бежала — Уна умела и любила бегать, даже по морозу, а вот отсюда придется тащиться медленно, как ломовая лошадь. Но ничего, всякое бывает. Не так уж и далеко идти!

Ей повезло. Почти половину пути она проехала в санях со знакомым возчиком Марвом, который ехал куда-то там по своим делам — вроде как на склад за лесинами. Склад находился в той стороне, куда надо было ехать Уне, на лесопилке. Лесопилка стояла на берегу реки — как и положено лесопилке. Откуда-то ведь надо брать энергию для работы пилорамы и остальных механизмов? Вот река и крутила ворот, а от ворота задействованы и все станки. В общем — прокатилась весело, с ветерком, обжигающим щеки, и совсем не устала.

Но все равно — к дому она подходила уже в темноте. И сразу обратила внимание, что свет в избе погашен. Уна сказала Диане слово, каким надо гасить светильник, видимо девочке надоел свет и она улеглась спать в темноте. Но ее почему-то неприятно удивило то обстоятельство, что девочка ее не ждала, преспокойно улегшись спать и убрав свет. Ей хотелось, чтобы ее ждали, чтобы окошко отбрасывало на снег цветные лучики сквозь стекла, которые она некогда купила на ярмарке, и за немалые надо сказать деньги. Зато красиво! Уна любила красивые, качественные вещи, и не пожалела денег на украшение своего жилища. В конце концов — она ведь не голодает! Может себе позволить небольшие чудачества!

Она хотела постучать, но передумала и решила проверить. Дернула дверь, и… она открылась! Ах, несносная девчонка! Взяла, да и нарушила ее прямое указание — ни при каких обстоятельствах двери не открывать! Только ей! И только после того, как она скажет заветное слово!

Уна шагнула через порог, сказала Слово для активирования светильника, и… больше ничего не успела сделать. В голове у нее будто вспыхнул пожар, и Уну накрыла беспроглядная тьма.

Вначале она услышала голоса. Грубые, мужские. Потом почувствовала холод. С усилием, преодолевая дурноту открыла глаза и посмотрела вокруг. Она лежала совершенно обнаженной на полу в своей избе, связанная по рукам и ногам, с кляпом вот рту, а вокруг нее стояли и сидели пятеро здоровенных звероподобных мужиков, один из которых показался ей знакомым.

— Привет, Уна! — оскалил зубы рыжий мужик. Двух зубов спереди у него не хватало, но Уна даже с бородой и беззубого его узнала: это был тот самый Шелег, который домогался ее, и которого погрыз Кахир. И который потом распустил о ней, Уне, мерзкие слухи. Он исчез из деревни больше пяти лет назад, и вот надо же — вернулся! И как вернулся!

— Небось, не рада? Или рада? — он снова оскалился — Но теперь не я буду первым! По старшинству! Вначале тебя возьмет вожак! Потом Гиваль! А потом уже я! Третьим буду! А когда мы с тобой закончив — возьмемся за девчонку. Гиваль очень любит маленьких девочек! Говорит — от них пахнет молочком! Когда мы с ней закончим — от нее будет пахнуть уже не молочком, а кровью! Но ты будешь жить, и увидишь, как она медленно и мучительно умирает. И это тебе расплата за твою подлость, проклятая колдунья!

— Хватит болтовни! — оборвал его тот, кого Шелег назвал вожаком — Нам нужны деньги. Ты покажешь где деньги. Покажешь, покажешь, не сомневайся! Потому что мы будем резать девчонку на твоих глазах! Я вначале отрежу ей уши. Потом — пальцы. По одному, по одной фаланге. Она будет кричать, просить мамочку о помощи, но ты ничего не сможешь сделать. Когда я отрежу ей все пальцы на руках — перейду на ноги. Если ты и тогда не сдашься — отрежу кисти рук, и дальше, дальше. Но умереть ей не дадим! В конце концов для Гиваля останется только тулово, но он найдет ему применение. Ведь найдешь, Гиваль?

— Найду! — мужчина резко, и нарочито неприятно расхохотался. Видимо он считал, что так будет страшнее и мужественнее.

— Вот видишь? Итак, где у тебя зарыты сокровища?!

 

Отправить