Глава 6

Когда мы с Аносовым выходили из кабинета Берты, милиционеров уже не было. Не было даже следов, что они здесь были. Впрочем — какие должны быть следы? Пятна крови? Оторванные мундирные пуговицы? Нет, Аносов все сделал аккуратно и чисто, и как обещал — эти два придурка очнулись и быстро свалили.

Мы не обсуждали ни исчезнувших милиционеров, ни то, что сейчас услышали в кабинете Берты. Только когда уже сидели в салоне «копейки», Аносов угрюмо сказал в пространство:

— Неужели все ТАК прогнило? Неужели все ТАК плохо?

Я лишь пожал плечами. А что мог ответить? Что — да, прогнило?! Что — круговая порука?! Взятки на всех уровнях! Что местная власть на всех уровнях прогнила настолько, что смердит на всю округу!

Так кто это сделал? Кто попустительствовал тому же Медунову? «Наш дорогой Леонид Ильич». Наш «добряк», о котором в моем 2018 году люди вспоминают с придыханием, слезами, выставляя в сеть сопливо-сахарные демотиваторы. Время Брежнева кажется раем людям будущего, прошедшим через ужас девяностых. При Брежневе пенсионеры не примерзали к полу рядом с лопнувшей батареей отопления, исправно выдавались пенсии, зарплаты, люди получали квартиры — совершенно бесплатно. И кстати — не ценили эти самые квартиры. Я помню, как еще при Горбачеве свободно меняли однокомнатную квартиру на новые «жигули» ВАЗ-2016, в просторечии «шоху». Это потом уже поняли ценность жилья, но тогда казалось — дармовые квартиры будут всегда.

Вычищать нужно эти Авгиевы конюшни. Не скажу, чтобы я так уж любил Сталина, но тут так и хочется сказать: «Сталина на вас нет!». И тут же понимаю — репрессиями ничего не сделаешь. Массовыми репрессиями. Нужен жесткий контроль, нужно выявлять воров, взяточников, расхитителей и жестко их карать! Жестко! Не взирая на лица и должности!

И опять же — вон, Китай, расстреливают расхитителей, и что? Меньше их становится? Одного расстреляли — на его место становится другой. И снова ворует! Видимо человеческая суть такова — не может он, чтобы не украсть. Ну, вот никак не может! И я не знаю, как можно остановить этих людей. Что такое надо сделать, чтобы они перестали хапать! Не гений я, что бы там не думали мои товарищи. Моего разума тут не хватает.

— А она и правда красивая баба! — вдруг усмехнулся Аносов — Но не очень умная.

— С чего вдруг — не очень? — подозрительно покосился я на друга.

— А чего вдруг она на меня глаза положила? На старого коня? Ну, вот нафига я ей нужен? И ресторан оплатит, и все такое… И смотри как откровенно: «Я бы хотела с вами посидеть в ресторане, поговорить…я так одинока! Не откажите мне в любезности, проводите меня в ресторан! Я все оплачу, не беспокойтесь!» Чего она от меня хочет, как думаешь?

Я хохотнул, подмигнул Аносову:

— Чего-чего…ты еще молод, чтобы знать об интимных отношениях мужчин и женщин! Вот подрастешь…

— Тьфу! — фыркнул Аносов — Вот не только внешне ты молодеешь! Молодая дурь в голову лезет! Я серьезно тебе говорю — может у нее какие-то планы? Ну…о которых мы не знаем? Подозрительно это.

— План у нее один, и он очень коварный — ухмыльнулся я — Затащить тебя в постель и там над тобой неоднократно надругаться. Очень подозрительный план!

— Да ну тебя… — вздохнул Аносов, искоса взглянул на меня и замолчал. А я продолжал переключать передачи выехав на главную дорогу, и не стал комментировать его «да ну». А что я могу сказать? Что ради того же эксперимента внедрил в сознание Берты мысль о том, что она обожает Аносова? Что хочет его видеть каждый день, и просто…хочет?

Эксперимент, как я сейчас увидел, удался в полном объеме. Берта рассказала мне обо всем, что тут, в Геленджике происходите, вскрыла всю систему взяток, поборов и хищений, о которых она знала, а знала она очень много.

А еще, я проверил одну мыслишку, которая не давала мне покоя: можно ли методом Зинаиды заставить человека тебя полюбить. И выяснил: можно. Так не в этом ли таится секрет моей любви к Зине, которую я так и не смог забыть! Хотя она мне и дала отставку…

От некоторых знаний только лишь один вред. Ну вот зачем мне было знать такие вещи? Теперь буду думать: «Моя любовь — а может она возникла после промывки моих мозгов профессором медицины, врачом-психиатром? Может это она внедрила мне в голову любовь к ее персоне?»

Нет, никогда больше, и никого не допущу в мой мозг. Ни-ко-го! И Зину в том числе. Мда… «От многия знания — многие печали». Екклезиаст, однако. Все-то они знали, древние! Может тоже были попаданцами? Ну…царь Соломон, к примеру? Хе хе…

Мы сходили в ресторан, пообедали, а потом завалились на пляж. И честно сказать — мне там не понравилось. После Крымских пляжей — это одно только «Тьфу!». Берег состоит из гальки-«черепашки», а еще — из отдыхающих, покрывших эту самую «черепашку» ровным потеющим слоем.

Это напоминало тюленье лежбище, или лежбище моржей — каждый метр, каждый кусочек пляжа был оккупирован разноцветной толпой. Мы с Аносовым едва-едва, совершенно случайно (ушла парочка) нашли себе кусок условно-чистой территории, чтобы разместиться там с ним вдвоем. Разделись, легли на заранее припасенные полотенца, и…облегченно прикрыли глаза, не давая слепящему солнцу выжечь их драгоценную сетчатку. Думать ни о чем не хотелось, делать — тоже, только валяться на солнце и потеть, предвкушая, как ты скоро окунешься в отвратительно теплые волны черноморского рассола.

Да, настроение у меня было как-то не очень. Почему-то неспокойно на душе. Может потому, что я занялся нехорошими вещами вроде промывания мозгов? Или потому, что эти самые промывания были сделаны мной еще и в личных целях, под соусом проверки методики? Ну вот на кой черт мне сдалась эта самая Берта, если только не подсунуть ее Аносову? Хорошо хоть, что он этого не понял… А может все-таки понял?

Да, мне хотелось, чтобы мой друг завел себе женщину. И вот тогда я и вспомнил про Железную Беллу. Почему именно про нее? Ну…во-первых, абы какая женщина Аносову не нужна. Ему нравятся боевые, умные бабы, которые на скаку избу подожгут и всех врагов в нее покидают. Не любит он и слюнявых институток, и экзальтированных феминисток (Да кто их любит?! Кроме них самих..). И обычные «простые» девушки ему не по сердцу. А вот такая, слегка «испорченная»…

Знаю, да. Наверняка я это делал. Мы с ним общались не один час, и не один день, так что знаю кое-какие струны его души. А ума и хитрости мне не занимать. Иногда даже слишком. Кажусь себе эдаким Борджиа, строящим коварные планы…

Аносов, само собой, едва не сгорел на ярком черноморском солнце — пришлось уводить его с пляжа, хотя он и настроился на тюленье лежание. Признался мне — «Сто лет уже не лежал на пляже — вот так тупо, бессмысленно, и…хорошо!» Да, понимаю его — всегда куда-то бежим, торопимся, нас всегда преследует дела и переживания. А чтобы вот так, отрешиться от всего и просто валяться на солнцепеке — это…в общем — в этом что-то есть.

Мы вернулись в номер, и до вечера наслаждались прохладой кондиционированного воздуха. Пили пиво, легкое вино, ели фрукты…разговаривали обо всем на свете. О политике, о жизни, о женщинах и о войне. О войне мало — ни он, ни я не любим вспоминать войну. У каждого она своя. Только вот у Аносова война…хмм…правильнее, что ли? Не найду другого слова. Нас в Афганистан загнали — зачем? Кто нас там ждал, кто нас просил туда лезть? За что мы там гибли, за что убивали местных? Или Чечня — с кем мы там воевали? С сепаратистами? С бандитами, прикрывшимися пафосными лозунгами и верой. Ну и жителям само собой досталось…

А вот Аносов воевал с настоящим врагом. С фашистами, пришедшими на нашу землю, с бандеровцами, которые не давали нормально жить людям. Так что…

Аносов ушел в семь часов вечера. Я отпустил его с легким сердцем— ну что может случиться в курортном городке, в советское время, со старым опытным «волкодавом», для которого пять-шесть крепких хулиганов это даже не опасность, а разминка, легкое приключение! На всякий случай запомнил адрес и название ресторана, в котором Аносов должен был сидеть со своей новой знакомой. С Бертой, само собой. Сам же отправился в местный ресторан, где и просидел весь вечер, попивая ледяное пиво с солеными орешками. Думать не хотелось, делать тоже ничего не хотелось. Период безвременья, когда некие события завершились, а новые еще впереди.

Просидел до одиннадцати часов вечера, а потом отправился в свой номер. Было минутное желание прихватить с собой официантку, которая усиленно строила мне глазки, улыбалась и всячески выказывала свое далеко идущее расположение, но…пересилил себя. Обойдусь. Скорее всего меня и «смешная» зараза не возьмет если что, но…нет, не надо таких экспериментов. Да и девица уж больно откровенно на меня вешается, не люблю я таких. Хмм…нет, иногда я таких «любил», но к любви это не имело никакого отношения. «— Поручик, вы любили когда-нибудь? — Да, вчера вечером …!»

Проснулся я посреди ночи, на сердце тревожно. Аносова в его комнате не было, я бы услышал, как он пробирается в «гнездо», но на всякий случай проверил. Нет, пусто. Выглянул за окно. Еще темно, рассвет не тронул горизонта. До рассвета часа три, не меньше.

Успокаивая себя улегся на кровать и попытался заснуть. Ну в самом-то деле, он же не маленький! Взрослый человек, мужчина — встретился с интересной женщиной, провел с ней ночь, почему бы и нет? Не позвонил? А почему он должен звонить? Сообщить, что решил совершить половой акт и потому задержится? Смешно, ага… Сотовых телефонов еще нет, так что и звонить ему возможно и неоткуда. Да и номер телефона отеля запомнить не так уж и просто — память-то у него не моя, не абсолютная.

С полчаса пролежал, успокаивая себя, вгоняя в предсонный транс. Наконец все-таки заснул и проснулся уже после того, как солнечные лучи упали на мое лицо. Портьеры я специально не закрывал.

Тут же сон с меня слетел и я бросился в комнату Аносова. Пусто! Время — шесть часов. Отсыпается после бурной ночи? Таак…контрольное время восемь часов — если до тех пор не появится, отправлюсь на поиски. Неужели старый черт так расслабился на курорте, что забыл про дисциплину и осторожность?! Да, курорт действует на психику — земля вечного праздника, земля развлечений и радости. Так его воспринимает простой советский человек.

В восемь часов Аносов не появился, и я совершенно точно понял, что с ним случилась беда. Паники не было, я стал холоден, как лед. Как тогда, когда нужно сделать сверхдальний выстрел — дыхание легкое, спокойное, руки расслаблены, одно движение указательным пальцем, и…

Первым делом спустился на рецепшен и спросил, не было ли Аносова. Естественно, тот не появлялся и его никто не видел. Тогда я вышел из отеля, сел в припаркованную «копейку» и медленно, аккуратно отъехал от зеленой стены, выстроенной из стриженного кустарника. Я не спешил, обдумывая план действий.

В ресторан сразу не поехал. Остановился возле старушки с клюкой, по виду типичной местной жительницы, и та охотно рассказала мне, где находится Главпочтамт, он же переговорный пункт. Это было недалеко, впрочем — здесь все не далеко. Не Москва же, и не Питер. Курортные городки небольшие и компактные. Все важные и нужные объекты — в центре.

Нашел Главпочтамт, зашел в переговорный пункт и заказал разговор по знакомому номеру. Соединили быстро. Мужчина на той стороне не удивился тому, что я не воспользовался спецсвязью местного управления КГБ, а я не стал объяснять — почему не воспользовался. Они все прекрасно понимали, там, в Москве. Даже лучше меня понимали. Обрисовал ситуацию, предложил заняться расследованием в одиночку, на что последовал ответ — сидеть и дожидаться, когда меня вызовут на переговоры. И положил трубку.

Я расплатился и остался в зале — ждать, когда меня вызовут. Ужасно неудобно, но куда деваться? Вызвали через двадцать минут. Зашел в душную, пропитанную запахами человеческого тела кабинку (в ней сразу потеешь, как в парной!), снял трубку, сказал «Слушаю!» и приготовился выслушать ЦУ, они же «Ценные Указания».

Указания не замедлили себя ждать — мне следовало дождаться группы из пятнадцати курсантов, чтобы произвести расследование и задержание. Курсанты отправлялись ко мне спецбортом и я должен встретить их в аэропорте через два часа. Кстати, передано все было иносказанием: «Встречайте в аэропорту группу туристов в количестве пятнадцати человек через два часа. Вам полная свобода экскурсий».

Кстати сказать, вот это самое иносказание больше всего убедило меня в том, что дело тут очень серьезно. Одно не пойму — почему взяли Аносова? Побоялись взять меня? Слишком известный человек? Не хотели шума? А тогда зачем им Аносов? Чтобы расспросить его обо мне? Или они решили, что я не главный? И что это Аносов им нужен? Ах родина, родина…а я-то считал, что здесь мне безопаснее, чем в Штатах! Нет мне безопасности нигде, даже в тайге ее не будет.

Кстати, «пасут» меня давно — от самых дверей гостиницы, как только сел в «жигуленок». Я их не вижу, «пасут» профессионально…я их чувствую. Не могу этого передать — ощущение, что на тебя смотрят. И смотрят недобро. Может вон тот мужчина в очках, нервно комкающий газету? Или вон та парочка, которая целуется под неодобрительным взглядом бабульки с авоськой, из которой торчит нарезной батон. Или вот та скромная девушка, которая якобы ждет кого-то, читая потрепанную толстую книжку. Агент «наружки» умеет маскироваться, этому их учат с самого начала учебы на курсах.

Итак, у меня два часа. Прямого запрета на проведение расследования не было. А это значит, что я могу поехать в ресторан и попробовать найти концы веревочки. И пойти по ней до искомой цели.

Ехать пришлось недолго — десять минут. Компактно все в этом городе, да. Машину оставил чуть поодаль от ресторана…ну так, на всякий случай. Пока ехал — смотрел, нет ли слежки. Заметил зеленого «москвичонка», который остановился за сто метров от меня. Из машины никто не вышел, из чего я сделал вывод — точно, там они сидят. Ну не пешком же меня догоняли!

Ресторан еще не работал, двери закрыты. Это настоящий ресторан, не из числа кафешек и столовых, открытых с раннего утра и до глубокой ночи для удобства отдыхающих. Этот начинает работу в 12 часов, и то скорее всего в такое время у них ничего не допросишься — кроме холодных блюд. Основная работа у них вечером, когда здесь собирается «цвет нации». Берта знала, куда вести предмет своего обожания. Привыкла манипулировать мужчинами, доминировать над ними.

Я постучал в стеклянную дверь, раз, другой, третий…когда врезал кулаком с опасностью раздолбать толстенное стекло, за дверью произошло шевеление, и показался здоровенный мужик, выше меня на полголовы. Явно бывший спортсмен, скорее всего штангист, либо борец-вольник. С годами он обрюзг, обзавелся выпирающим животом, но я на этом счет не обольщался — не все толстяки смешны и слабы. Под слоем жира скрываются стальные мышцы, а огромный вес лишь добавляет преимущества в ближнем бою. Этого только валить, никакие «вальсирования» в спарринге с ним не пройдут — только посмотреть на его окорокообразные руки, толщиной больше чем нога нормального человека.

Я ожидал, что он сейчас начнет грубить, хамить, угрожать, но на удивление этот Куинбус Флестрин (Человек-Гора) лишь открыл стеклянную дверь и приятным баритоном спросил, глядя мне прямо в глаза:

— Мы пока закрыты. Что вы хотели?

— Я хочу переговорить с персоналом — откликнулся я, доставая красную книжечку и демонстрируя ее вышибале (или кто он там у них есть) — С теми, что работали вчера. Они уже на месте? Администратор здесь?

— Администратор здесь — так же мягко ответил мужчина — И персонал на месте. Но они заняты. Если вы пришли сюда с официальным визитом, прошу вас предъявить ордер. Если ордера нет — вы не будете допущены в ресторан. У нас сегодня спецобслуживание и посетители со стороны не принимаются.

— А удостоверение — для вас ничего не значит? — слегка растерялся я. Вот же запущено! Вот это Медунов распустил своих ливреток!

— Ничего не значит — грустно вздохнул вроде как вышибала — У меня приказ директора, никого не пускать. Какие бы удостоверения на показывали. Кстати, не факт, что оно у вас не фальшивое. Вы бы лучше шли отсюда, пока я милицию не вызвал. А то неприятностей не оберетесь.

— А ты вызови! — легко согласился я — давай! Наряд сюда! Я с ними и поговорю.

— Слушай…иди отсюда Христа-ради, а? — тоскливо протянул громила — Мне работа нравится, а от тебя, чую, будут только неприятности, так что вали отсюда, ладно? Мне тебя бить не хочется, и фингал от тебя получить тоже не хочется. Начальство у меня строгое, с обкомом вась-вась, с начальником милиции, с Комитетом — ты тут точно не нужен! Парень, уходи, а?

Я подумал секунды три, в которые громила смотрел на меня грустным взглядом умирающего лося, и потом двинул ногой по двери так, что она врезала по башке вышибале, едва не впечатав ее в косяк. На удивление — дверь не разбиралась, видать точно была сделана из пуленепробиваемого стекла, и голова вышибалы не разбилась — скорее всего она была чугунной. Он даже сознание не потерял, только в сердцах выругался и появился на пороге во всей своей красе — метра два ростом, килограммов двести весом. Да, настоящий Куинбус Флестрин! Такого только убивать, а убивать его я не хочу — он мне даже чем-то симпатичен. Не хамил, не матерился, до последнего пытался убедить.

— Тебя как звать? — спросил я приближающегося человека-гору.

— Михаил! — ответил мужчина так же мягко и беззлобно, подходя ко мне с шагом и грацией африканского слона.

— О! — восхитился я — Я тоже Михаил! Тезка, давай мы это дело спустим на тормозах? Мне очень не хочется тебя калечить, либо убивать. Ты прекрасно понимаешь, что удостоверение у меня настоящее, и значит, ты сейчас совершает противоправные деяния, а именно — пытаешься напасть на представителя органов. За что понесешь неминуемое наказание.

— А сможешь? Покалечить, или убить? — усмехнулся вышибала.

— Миша, мне всего лишь нужно узнать — куда подевался из ресторана мой друг и его спутница. Вчера вечером. Стоит это мордобития?

— Стоит… — вздохнул вышибала, делая еще шаг ко мне — Мне строго-настрого приказано, никакой информации не давать, а если кто-то начнет спрашивать — выпроводить любыми средствами. Так что извини, тезка, придется мне тебя уронить. Ничего личного! Просто работа такая!

И вышибала бросился на меня, как атакующий носорог. Кстати, если кто-то скажет, что носороги неуклюжи, что их скорость очень низка и увернуться от атакующего чудовища плевое дело — он просто идиот. Носорог бегает со скоростью до 56 км в час, для сравнения — максимальная скорость, показанная человеком (один черный бегун выдал) — 44 км.ч.

А еще носорог обладает мгновенной реакцией, разворачивается практически на месте. А то, что он плохо видит…так это проблема жертвы. Не надо было стоять у него на пути!

Я сделал финт, похожий на те, которые делают тореадоры пропуская мимо атакующего быка (Кстати — ненавижу корриду! Убивать животных на потеху толпе, мучить их, втыкая им в бока острые пики — каким надо быть козлом?!). Вышибала пролетел мимо, а я пяткой ударил ему почти у самого ахиллесова сухожилия. Не сломал, нет — кость у мужика в высшей степени крепка — но повреждение ему нанес очень даже неслабое. Скорее всего — или сильный ушиб, или мышцу порвал. А может и то, и другое сразу. В общем — скорость носорога сразу же снизилась раза в три. На ноге с порванной мышцей особенно-то не погуляешь. Больно! Очень больно!

— Миш, может хватит? Что, сильно больно? — искренне жалея спросил я, пятясь, фиксируя взглядом движения противника (вдруг притворяется?!) — я же сказал, что не хочу тебя калечить!

— Я щас сам тебя покалечу, вот только доберусь! — пообещал гороподобный Миша, и я сокрушенно вздохнул. А потом нанес ему оглушающий удар в скулу — резкий, хлесткий крюк правой. Тут такое дело…главное — точно попасть. Мозг в черепной коробке очень не любит, когда я его трясут. Выключается, как испорченный ноутбук. Вот и Мишин мозг после не такого уж и сильного, но зато резкого удара вырубился, как если бы кто-то нажал кнопку выключения. Вышибала рухнул на асфальт так, что я даже поморщился — точно набил себе фингал. А может даже рассек бровь — вон уже видна лужица крови, рассечение брови очень даже кровоточиво.

Ну что же…за что боролся, на то и напоролся. Оглядываюсь по сторонам — на удивление, прохожих рядом не оказалось. Солнечное жаркое летнее утро, над асфальтом мерцающее марево, вдали, шагах в ста — стайка отдыхающих: папа, мама, мальчик и девочка в надетых на них резиновых спасательных кругах. Все мирно и очень…пасторально.

Щупаю сонную артерию вышибалы — не дай бог «крякнет», лишних трупов мне не надо — удостоверяюсь, что гражданин находится в глубоком нокауте, затем уже иду к дверям ресторана. Миша отлежится и встанет — голова немного поболит, и скоро все пройдет. Небось и не такие встряски переживал на борцовском ковре — удар о ковер после броска противника ничуть не похож на ласковое мамино поглаживание. Микросотрясения мозга — только в путь.

Захожу в двери ресторана, и вижу в углу у столика импозантного мужчину лет пятидесяти, одетого в светлую рубашку, отутюженные брюки и светлые кожаные туфли. Его волосы уложены в строгую прическу, на носу очки в золотой оправе. По виду — типичный представитель администрации. Или директор, или администратор.

Заметил меня, побледнел, сделал шаг назад, будто собирался скрыться в коридоре за спиной. Подхожу, ласково улыбаюсь:

— Здравствуйте! Вы администратор?

— А где Миша? — вдруг спрашивает он и замолкает, теребя в левой руке тряпошную салфетку.

— Миша отдыхает — киваю я, продолжая улыбаться. Американцы в своей массе постоянно улыбаются, когда говорят с незнакомцами, да и со знакомыми — тоже. Автоматически натягивают на лицо любезную улыбку, как маску. Считается, что таким образом они налаживают контакт с окружающими, показывая свои чистые и добрые намерения. Но увы — это Россия, вернее — Советский Союз, здесь любезным улыбкам не верят, а иногда могут по этой самой улыбке и звездануть — «чтобы не лыбился».

— Кто вы?! Что хотите?! Ресторан закрыт на спецобслуживание! — воспрял духом администратор — Покиньте помещение! Я сейчас вызову милицию!

А голос-то повысил, почти кричит. Скорее всего — предупреждает тех, кто может слышать там, в конце коридора. Директор? Бухгалтер? Скорее всего.

Оглядываюсь по сторонам — официантов то ли еще нет, то ли попрятались, зал свободен, никто за мной не смотрит. По большому счету какая разница — смотрит, или не смотрит…привычка, наверное…кое-какие делишки надо делать в тишине, без лишних глаз. Как это, к примеру.

Коротко бью администратора в солнечное сплетение — не сильно, не нокаутирующим ударом — только так, чтобы согнуть буквой «Зю» и полностью лишить воли к сопротивлению — моральному и физическому. Человек не подготовленный, ему хватило. Сразу все понял. И даже очки на носу удержались! Красивые очки, зачем их портить? По роже бить не стал.

Подхватываю мужчину под руку и веду по коридору — туда, где видна дверь с табличкой «директор». Администратор семенит согнувшись крючком — тем более что руку его я держу повыше, ну так, как водят на «специальном» режиме.

Дверь закрыта. Ах ты ж мразь! Уже успел запереться? Бью ногой в замок, дверь распахивается, теряя на пол щепки из дверной коробки. Что же это у них двери такие хлипкие?! Ресторан же! Тут и кассу наверное хранят! Хотя нет — касса скорее всего в бухгалтерии, там и дверь обита жестью. Помню из своей юности… А тут — чисто директорское гнездо. Можно отдохнуть, можно запершись полюбезничать с официанткой — все условия! Обставлен кабинет по советским меркам просто-таки шикарно: пол паркетный, стены в красивых фигурных обоях (Даже мимолетом удивился — почему не заделано деревянными панелями? Типично советский директорский стиль — все в дереве). Кожаный диван, кожаные кресла, красивые стулья. Картины, цветы, хрусталь.

Директор — небольшой пухленький человечек лет сорока пяти стоит с телефонной трубкой в руке — видимо усиленно названивал своей «крыше», которая еще не называется крышей. Но выполняет те же функции, как и в будущем — получить денег и отвадить нежелательных посетителей. Сейчас все «крыши» «красные», то есть ментовские, до бандитского беспредела 90-х еще ох, как далеко. Двадцать лет. Хмм…нет, все-таки поменьше — в конце восьмидесятых началось это безобразие, с приходом к власти незабвенного «Меченого», развалившего и экономику, и правоохранительную систему. Развалившего все, до чего смогли дотянуться его липкие грязные руки.

Да, я ненавижу Горбачева. Так ненавижу, что как только вижу его на экране или картинке так сразу представляю перекрестье прицела на его дьявольском клейме.

Есть два человека, два правителя России, которые заслуживают самой жестокой кары. Два правителя, действия которых привели к невероятной, глобальной социальной катастрофе. Действия — и бездействие (что наверное еще страшнее). Это Николай Второй, которого православная церковь с какой-то стати канонизировала, и Горбачев, агент влияния западного мира. Первый развалил великую Российскую империю — своей нерешительностью, своей глупостью, своей неспособностью управлять государством. Вверг ее в пучину кровавой революции, стал виновником гибели миллионов людей бывшей империи!

Вот я всегда считал и сейчас считаю: наказания без вины не бывает. Николай ответил за свои преступления гибелью собственной и своей семьи. Но разве это искупило его вину? Разве смерть царской семьи может воскресить миллионы умерших в революцию, в гражданской войне, в послевоенной разрухе и болезнях? Смешно, когда поклонники бывшего императора называют Сталина кровавым тираном, приписывая ему то, чего он никогда не делал. Сталин не уничтожал Империю. Он ее воссоздал! Он ее поднял, и больше, чем в прежних пределах!

И вот ее, новую империю, теперь именуемую Советский Союз, развалил проклятый «Горбач», действовавший точно в тех рамках, которые ему задали друзья из-за рубежа. По его вине погибли сотни тысяч граждан бывшего СССР, и у миллионов людей были сломаны судьбы.

Осталось его только канонизировать. А что, «Святой Горбачев», покровитель предателей Родины, кумир Смердяковых! Почему бы и нет? Тупого полковника, развалившего империю канонизировали, а почему бы не канонизировать агента влияния Вашингтона?

— Положи трубку! Трубку положи, я сказал! — рявкнул я, невольно повторяя слова героя «Иван Васильевич меняет профессию», даже на секунду стало смешно. Впрочем, фильм выйдет только в следующем году, потому этих чеканных фраз еще никто не знает.

— Что вы себе позво…

Он не успел закончить фразу. Я схватился за шнур и вырвал трубку из его рук. Провод спружинил, и трубка с разгону заехала в лоб стоявшего рядом администратора. Администратор охнул, схватился за голову, с носа его все-таки сорвались дорогие очки, упали на пол, и одно стеклышко покатилось по полу, вырвавшись из объятий золотой оправы.

Я прикрыл лохматившуюся выбитым замком дверь и подтолкнув в угол администратора, сел на стул перед директорским столом.

— Поговорим? Еще раз задаю вопрос: вчера здесь отдыхал человек, на вид лет пятидесяти, в светлых штанах, светлой рубашке и белых полуботинках. С ним была женщина, которую вы скорее всего знаете — Берта Бородкина, она же Железная Белла. Так вот я хочу знать — куда они подевались.

— А нам-то откуда знать? — запальчиво выкрикнул директор — Приходите, хулиганите, порядок нарушаете! Вы ответите за это!

— Отвечу. Но не перед вами, точно — я достал из кармана удостоверение полковника милиции — Я офицер милиции из Москвы. Мой товарищ, который пропал — генерал милиции. Вы, ублюдки, крепко влипли! Вас вывернут, и высушат! Еще раз спрашиваю — где генерал!

Молчание, переглядывание, угрюмое сопение. Время тянут? Чего-то ждут?

— Так! Мне это надоело! Сейчас будем говорить по-другому! Я сломаю палец тебе (указал на администратора), а если ты не расскажешь мне то, что я хочу знать — сломаю палец тебе, толстячок. Когда я закончу, вы обязательно расскажете мне о том, куда подевался генерал. Но у вас не будет ни одного не сломанного пальца. Выбирайте!

Администратор открыл рот, хотел что-то сказать, но тут произошло то, на что я в общем-то и рассчитывал, устраивая этот переполох. В кабинет ворвались трое ментов, двое вооружены пистолетами, один с автоматом Калашникова. Двое, что с пистолетами — те самые, которых вчера повалил Аносов у кабинета Бородкиной, третьего я не видел — высокий, крепкий лейтенант, резко отличавшийся от своих соратников военной выправкой и умением правильно держать автомат. Видно, что бывший вояка.

— Стоять! — крикнул рыжий мент, направив на меня ствол пистолета — Не двигаться! Руки вверх!

— Я полковник милиции — показал заранее приготовленное удостоверение — Уберите оружие. Я веду расследование об исчезновении генерала милиции. Он вчера ходил в этот ресторан и сегодня не вернулся в гостиницу. Лейтенант, опусти автомат, тут свои.

— Тамбовский волк тебе свой, ряженый! — мрачно ответил лейтенант — Я тебе сейчас прострелю ногу, а потом ты будешь доказывать, что ты не ряженый. Вы, московская шпана, совсем охамели! Что хотите, то и творите! Протягивай вперед руки, сейчас браслеты наденем!

Рыжий шагнул вперед, держа в руках наручники — пистолет ему пришлось убрать, иначе наручники не застегнуть. Непрофессионала сразу видно — двигаясь, он перекрыл своим напарникам вектор выстрела, фактически закрыв меня своей плотной спиной. За ним — как за каменной стеной, и не видно, и не слышно. Потому, когда я резким тычком в солнечное сплетение вырубил рыжего, двое его напарников даже не поняли, что произошло — я так и сидел на месте, только вот рыжий остановился и замер, как бы размышляя, с какой стороны ко мне подойти.

Прежде чем он успел упасть, я подхватил его в подмышки и с силой толкнул на соратников, сбив их стодвадцатикилограммовым телом как две кегли шаром-битой. Опасался, что парень с автоматом от неожиданности выпустит очередь и кого-нибудь покалечит (например, меня), но тот удержался от выстрела, и теперь копошился на полу, пытаясь освободиться от лежащих на нем двух тяжеленных тел. Удачно получилось.

Два быстрых шага, два хлестких удара, и вот — три бесчувственных туловища угнездились в углу кабинета директора. Все произошло быстро, буквально в считанные секунды. Раз, два, три! И вот уже парни обмякли.

Ну а чего время тянуть? Это только в кино герои по полчаса устраивают кунг-фу, превращая друг друга в кровавые отбивные. Героя обязательно должны измордовать до полусмерти, только потом он встает, шатаясь и набираясь сил от земли как Антей, и легко забивает всех, кто только минуту назад выбивал из его башки последние, чудом застрявшие там мозги.

Закончив свое дело, я собрал оружие, отложив его в сторону, к стулу, на котором недавно сидел, а потом застегнул наручники на руках повершенных милиционеров, устроив с помощью железных «браслетов» что-то вроде импровизированного хоровода — рука к руке.

— Ну вот! — удовлетворенно констатировал я — Теперь можно и поговорить. Итак, рассказываю: сейчас я прижму ствол пистолета к твоей коленке (я показал стволом «макарова на администратора), ты начнешь клясться, что ничего не знаешь, и тогда я выстрелю. Ранение в колено штука очень болезненная. Тупорылая пуля калибра девять миллиметров разнесет тебе коленную чашечку, порвет связки, и когда рана все-таки затянется, месяца через два — ты останешься инвалидом. Нога перестанет сгибаться вообще. Будет болеть вечерами, в дождливую погоду, ты никогда не будешь бегать и просто нормально ходить. Сейчас еще не делают искусственные коленные протезы, так что ты до самой смерти останешься инвалидом. Навсегда. Стоит это той информации, которую я хочу получить?

Я подошел к администратору и в самом деле приставил ствол к его колену:

— Сейчас я нажму на спусковой крючок…выстрел будет не очень громким, почти не слышным снаружи — пороховые газы пойдут в рану, сожгут мясо, вздуется кожа. Потом будет еще и воспаление, от попавших в рану частичек пороха и порохового нагара — вполне возможно, что ногу придется отрезать. И никто, никогда тебе не поможет. Итак, я считаю до трех, и ты мне скажешь, готов ли ответить на мои вопросы. Начинаем…раз! Два!

— Да, да, я все скажу, все!

Белое как мел лицо мужчины было покрыто крупными каплями пота, пот капал с носа, тек по щекам, и казалось — в человеке где-то в самой глубине открыли емкость с водой. Впервые вижу, чтобы человек так обильно потел, не сделав перед этим пару-тройку километров быстрым бегом. Вот что страх с людьми делает!

Хотя — я его понимаю, нагнал ужасов, да. Впрочем — я не соврал ни в одном слове. Я бы выстрелил.

Он все рассказал. Все, что знал. Но знал он меньше, чем ни черта. Да, пришел такой мужчина — импозантный, с выправкой военного. С ним Берта Бородкина — кто же не знает Берту? Поговаривают — ее могут скоро повысить. При ее-то связях — запросто.

Удивились — обычно она предпочитает юных мальчиков, а тут — солидный мужчина, а Берта смотрит на него влюбленными глазами! И это Железная Белла? ЧуднО!

Сидели, пили шампанское и коньяк. Совсем немного пили. Ели — барашка, картофель, салаты. Потом пришли трое в гражданской одежде, представились работниками Комитета. Вначале администратору представились, потом директору. Сказали, что сейчас будет произведено задержание известного афериста, мошенника, прикрывающегося удостоверением генерала милиции. И что задержание будет производить милицейский наряд.

Те, кто задерживали генерала — здесь, все трое. Генерала попросили пройти в кабинет директора, там надели наручники и вывели из ресторана. Берте наручники не надевали, просто сказали пройти с ними. Ну и все. Сопротивления генерал никакого не оказывал, о чем говорил с работниками Комитета — ни администратор, ни директор не знают. Им строго-настрого приказали никому не говорить ни слова, дали расписаться в том, что их известили о соблюдении гостайны. И еще сказали, что если кто-то будет пытаться вести расследование, прикрываясь милицейскими корочками — срочно сообщить по номеру телефона — номер они оставили. Когда я нашумел у входа в ресторан, вначале уложив Мишу-борца, а потом проведя переговоры с администратором — директор позвонил по этому самому номеру. Вот и появился наряд милиции.

Ну что же…это тоже информация. Перейдем к беседе с новыми персонажами.

Я приказал директору и администратору сесть на диван и не отсвечивать, а сам подошел к начавшим очухиваться ментам. Они шевелились, бессмысленно таращили глаза, разглядывая закованные руки, а когда я взял графин и обильно полил пленников водой — стали активно материться, обещая мне всевозможные, даже несколько экзотические кары — например, посадить меня задницей кое-на-что, и покрутить, как пропеллер.

Ненормальная мечта — о чем я сразу и сообщил рыжему клоуну в милицейской форме, дополнив мое сообщение хорошеньким пинком в бок, после которого этот самый бок ощутимо захрустел, а глаза рыжего придурка закатились. Не надо со мной так разговаривать, когда я не в настроении. А я сильно не в настроении, и времени у меня очень мало — надо встречать группу, а я все тут дурака валяю. Или дураков.

После нескольких пинков и разбитого носа (по-моему, я его сломал), высокий худой парень сообщил, что задержанных он передал с рук на руки представителям Конторы. И кстати — в кабинет Бородкиной их тогда тоже направил Комитет — мол, есть сведения, что к Бородкиной придут два афериста, прикрывающиеся милицейскими удостоверениями. И что надо их задержать. Ну и вот что получилось. Странно, что они не попытались вызвать подмогу после того, как Аносов их уронил — так ведь было бы надежнее!

В общем и целом не понравился мне его рассказ. Как-то все тускло-обыденно — пришли, попытались задержать, получили пилюлей. Ни тебе заговора, ни тебе кровавой гэбни. Ну…кроме как где-то на горизонте. Почему, интересно, они пытаются работать руками ментов? А сами-то на что?

Вот не буди Лихо, и будет оно тихо! Только лишь я подумал о лени конторской, так вот оно! Дверь распахивается, как от удара, и на пороге…три богатыря! Нет, за богатыря можно принять одного — того, что впереди, комплекцией напоминавшего бывшего борца Мишу, а вот двое других — типичные «конторские гусары». Какие-то выцветшие, незаметные, серые — раз увидишь, так второй раз смотреть не захочешь. И не запомнишь. Если, конечно, у тебя не абсолютная память.

— Всем стоять! Не двигаться! Комитет государственной безопасности!

Стволы само собой на меня направлены, и обращаться с ними ребята умеют — держат хоть и не «тактически», но явно готовы применять, и в тесноте кабинета промахнуться ну никак не возможно. Хотя…если постараться — то…если ты конечно обычный милиционер, который стреляет раз в год в тире три патрона. И всегда мажет (литр водки инструктору, и никаких проблем — зачет!).

— И не двигаюсь — безмятежно сообщил я — А вы зачем двигаетесь?

— То есть? — опешил один из комитетчиков (если это были всамделишные комитетчики)

— Ну зачем сюда приперлись? Сидели бы в своем москвичонке, да сидели! Сюда-то зачем? И что теперь будете делать? Второго московского мента похищать? У вас будут проблемы, ребята, будьте уверены.

Комитетчики переглянулись, и тот, кого я посчитал старшим, сообщил:

— Помалкивайте. За вами куча преступлений — нападение на предприятие общепита с избиением его работника, побои, нанесенные представителям правоохранительных органов, использование фальшивых документов — тут целый букет, на десять лет тянет! А может и больше — если вы агент зарубежных спецслужб. Вытягивайте руки — наручники будем надевать.

Я и не подумал следовать его указанию. Если надо — пусть попробуют взять в рукопашную. Одними пистолетами преступников не задерживают, он сам в наручники не прыгает. Надо еще и руки приложить. А чтобы приложить — надо подойти…

Само собой — бороть меня пошел здоровила, видимо он тут был мускулами, а эти двое — мозгами. Глупо, в самом-то деле, надо было хотя бы двоих таких, как он. Но скоро понял, в чем дело, когда парень взялся за мои руки. Он был невероятно силен, просто фантастически. Он мог переломать кости обычного человека просто сжав пальцами руку в любом ее месте. Наверное, трудно таким людям приходится в мире непрочных вещей — что ни возьми в руки, все ломается. Поиграть со сверстниками — только очень осторожно, потому что они очень хрупкие. Таким парням только в большой спорт, вот там для них полный оперативный простор — хочешь, иди в штангисты, хочешь, в метатели ядра или молота! И деньги будут, и квартира. Век только спортсменский недолгий, тридцать лет — уже старик, и в нагрузку куча всяческих травм и психологических проблем. Вечная гонка за результатом не проходит даром для всего организма и для мозга в частности. Видимо потому он пошел не в спортсмены, а в силовое подразделение КГБ. А может просто так получилось. Мало ли кто куда планирует — человек предполагает, а бог располагает. Вот как со мной, например…

Наручники защелкнулись, и комитетчики сразу расслабились, убрали свои стволы. А я посмотрел на старшего и спросил:

— Генерала куда дели? Он у вас?

— У нас, у нас… — задумчиво протянул старший, и вдруг опомнился — Вопросы здесь задаю я! Не разговаривать!

В принципе, я узнал все, что мне было нужно. Для вот этого момента все и затевалось. Я знал, что комитетчики полезут следом за ментами, которых они направили только для того, чтобы я набил морду несчастным. Чтобы было за что меня взять, и что мне предъявить. Интересно, на основании чего они задержали Аносова? Тьфу…туплю что-то…а кто вот этих двоих вчера положил? Аносов и есть!

Комитетчики стали освобождать от оков лежащих на полу ментов, здоровяк смотрел на них — как они отстегивают оковы, потирают руки и матерно ругаются, а я потихоньку сложил руки специальным образом, чтобы использовать звенья цепи наручников как рычаг, и…одним движением порвал эту самую цепь. Нет, не порвал — я ее сломал. Как там говорил незабвенный Архимед? «Дайте мне точку опоры и я переверну Землю!»? Архимедов рычаг — великое дело! И это…знания — сила.

Люблю я удар в солнечное сплетение. Нет, не тогда, когда бьют мне — этого я очень не люблю. Вот сам ударить — это всегда-пожалуйста. И никакого внешнего и внутреннего ущерба, и потеря сознания гарантирована. Тут главное не перестараться — если не хочешь убить противника. Если хочешь убить — бей так, как если бы желаешь, чтобы твоя рука вышла у врага из спины. В этом случае сможешь порвать диафрагму, и противник умрет, совершенно неспособный дышать. А можешь этим ударом остановить сердце, что тоже запросто. А вот если хочешь просто отключить — достаточно резкого, хлесткого точечного удара в сплетение нервных окончаний. Это гарантированно выведет противника из строя минимум минут на десять-пятнадцать, если точно попал, конечно. Точно, и с достаточной силой.

Убивать комитетчика я не хотел, но и пробить его железный пресс не самое такое уж простое дело. Потому пришлось хорошенько поднапрячься, памятуя при этом о том, что на руках у меня остались стальные браслеты, увеличивающие силу удара за счет дополнительной массы.

Почти как кастетом врезал. И прежде чем противник упал — выхватил у него из наплечной кобуры пистолет, благо что она не была застегнута (хозяин кобуры только что сунул туда пистолет).

— Если кто-то двинется — стреляю без предупреждения. Бью я без промаха, потому не советую со мной шутить. Во-первых, бросьте сюда свои стволы — вытаскиваем осторожно, двумя пальцами…калеками вы никому не нужны, запомните это. Ага, вот так…Во-вторых…у кого ключи от наручников? Хорошо, давай сюда, кидай!

Через минуту я уже потирал запястья, разглядывая удостоверения комитетчиков. Да, они были настоящими комитетчиками, никакой подделки. Уж такое-то я сразу определяю. Оставалось решить — что с ними делать. И с ментами. Снова заковал ментов в наручники, только теперь я к ним присовокупил и комитетчиков — славный получился хоровод. Подумал, не присоединить ли к ним и директора с администратором — но передумал. Пусть себе трясутся у стены и в дальнейшем, противники они для меня никакие. Хотя…лучше спиной к ним не поворачиваться. Мало ли…

— Ну что, поговорим? — предложил, оглядывая поле битвы.

— Да пошел ты! — зло ответил громила, очнувшийся на удивление быстро и попытался лягнуть меня в колено.

— Ой-ей… — укоризненно помотал я головой — видно мало я тебя приложил. Крепок! Ты спортом профессионально не занимался?

— У нас в стране нет профессионального спорта! — резонно заметил громила, сразу как-то успокаиваясь — ты ответишь за свои действия!

— Все мы ответим — кто перед богом, кто перед дьяволом — вздохнул я, и без замаха двинул носком ботинка в бок тому, кого посчитал старшим.

— Кто вам приказал следить за нами? Кто приказал похитить генерала?

— Ты ответишь! — тяжело дыша и морщась сообщил старший.

— Отвечу — согласился я, и снова врезал в то же самое место. Хрустнуло, глаза мужчины закатились, он побледнел.

— Ты ребро мне сломал! — простонал он.

— Нет, неправда! Скорее всего — два ребра. Но у тебя их много. Сейчас я сломаю тебе еще штук шесть. Потом начну ломать пальцы. Если ты и это выдержишь, тогда я начну стрелять тебе в колени. В конце концов, ты все равно мне расскажешь, но при этом останешься инвалидом на жалкой пенсии. В Конторе все равно не поймут, как это больно, и что вытерпеть такое было нельзя. Они тебя выкинут за разглашение государственной тайны на пенсию по инвалидности — обычную пенсию, общегосударственную, и ты станешь тихо спиваться сидя в своей коммуналке. Жена от тебя уйдет, дети будут тобой брезговать, и скоро ты помрешь в нищете и болезни.

— Тварь ты! Фашистская мразь! — с болью в голосе ответил старший.

— Нет, я профессионал — снова вздохнул я — Ничего личного. Вы служите антигосударственным силам. Вас используют втемную. Обещаю, если вы послушаетесь меня, расскажете все, как есть — я доложу наверх, что вы отказались исполнять преступные приказы местного руководства. Послушай меня, майор — вашему здешнему преступному гнезду пришел конец. Сотрудничай, и тебе зачтется. Кто тебя сюда послал? Кто приказал тебе следить за мной? Ведь ты же знаешь, кто я такой. Неужели на самом деле считаешь меня врагом? Фашистской мразью?

Молчание. Сопят с угрюмыми рожами. Затем, старший:

— Мне отдал приказ мой непосредственный начальник. Я исполняю. Что я должен был делать? Сказать, что отказываюсь исполнять приказы? Вы сами-то понимаете, что говорите? Мне все равно — кто вы, и что вы. Мне сказано, что вы агент зарубежных спецслужб, и что нужно установить наблюдение за вами. Вы сами разбирайтесь с нашим руководством! Мы-то причем?!

— Ладно — вздохнул я — Вы исполнители, я к вам претензий не имею. Если бы имел — вы бы сейчас уже были покойниками. Веришь? Вижу, веришь. Единственный вопрос — ответь, и мы расстались. Где сейчас генерал? Ну и его спутница соответственно.

— В управлении, само собой… — пожал плечами майор — Вначале их задержали милиционеры, потом мы их забрали к себе. Сейчас с ними работают следователи.

Ну что еще спрашивать? С этими все ясно. Осталось время, чтобы встретить в аэропорту группу «туристов». Скорее всего придется штурмом брать УКГБ.

Вот же гадюшник! Чистить эти Авгиевы конюшни, чистить! Теперь Медунову не отвертеться. Пора ответить за все!

Я дернул дверь и вышел из кабинета. Мне здесь больше делать нечего. Освобождать никого не стал — пусть еще повозятся, время потратят. Сейчас начнут названивать начальству…как бы всю малину не испортили. Вдруг не успею, и Аносова перепрячут? Или вообще…того, упрячут на два метра под землю. Нет человека — нет проблемы.

Нет, не решатся — слишком уж крутая заваруха началась. Я-то жив и на свободе! Да и исполнители видели и знают, что «мальчик» был. Нет, убить побоятся. Хотя…а если несчастный случай устроить? Повезли куда-нибудь, да и врезались в столб?

Мда. Похоже, что я уже фантазирую, накручиваю себя. Моя паранойя вырвалась на оперативный простор. Задушить паранойю! Успокоиться! Но палец держать на спусковом крючке.

В зале у входа увидел сидящего на стуле Мишу. Он потирал ногу, морщась и корча рожи, а увидев меня грустно обронил:

— Вот на кой черт ты мне попался на жизненном пути? Так хорошо все было!

— Перелома нет? — сочувственно спросил я.

— Нет. И на том спасибо! — махнул рукой Миша, и понизив голос, сказал — На улице тебя ждут, учти.

Я благодарно кивнул, хотя чего-то подобного ожидал. Вот только я не ожидал того, как именно меня ждут.

Пуля ударила в стену возле моей головы так, что осколками кирпича едва не высекло глаз. Щеку обожгло и я почувствовал, как по щеке потекла теплая струя. Чуть правее, и…

Стрелял тот, что остался в «москвиче». Он заранее изготовился, и если бы я выходил как положено, а не выламывался прыжком, тут бы мне и конец. И целил ведь в голову, так что никаких шансов мне не оставалось.

Я не стал изображать из себя гения кунг-фу или победителя Мохаммеда Али — кувыркнулся, уходя от «двойки», ударившей рядом в асфальт, и выпустил в стрелявшего заряд своей «Стрелки». Почти невидимый снаряд ударил в шею ликвидатора, его мгновенно парализовало и следом наступила смерть.

Заряды у «Стрелки» разные, вернее — яды в зарядах разные. Один может быть отсроченного действия — тебя вроде как оса укусила. Или овод. А через день ты заболел, через три — помер в конвульсиях. И ни одна экспертиза не обнаружит, что умер ты на самом деле от редкого биологического яда.

А есть яды и мгновенного действия — вот как этот, что я использовал. Попал в тело, распространение по крови, и участок тела вокруг ранки парализован. В данном случае — шея. А если шея парализована, если судорожным спазмом сдавило трахею — как жить? Да никак не жить. Вообще. Не надо стрелять по безоружным, добрым и славным писателям-фантастам!

Заглянул в «москвиченок» — ну да, как и следовало ожидать — в машине стоит радиотелефон «Алтай», и скорее всего мотор в этом выкидыше автопрома стоит усиленный — форсированный, либо даже какой-нибудь турбинный. Комитет же, на него денег не жалели.

В аэропорт добрался вовремя, даже пришлось подождать. Как оказалось, всю группу туристов уже ожидал автобус — обычный КАВЗ, помесь автобуса и газона. Такой — с дверью впереди, которую открывает водитель длиннющей ручкой. Мне, кстати, всегда нравились эти автобусы — и быстрый, и достаточно удобный. Только надо сразу занимать крайнее место справа впереди — чтобы ноги было куда деть. Да и обзор там поинтереснее.

Приехали пятнадцать курсантов во главе с Самураем, а еще — десять человек не пойми кого — со слов того же Самурая, это следственно-оперативная группа КГБ СССР из самого Главка.

— Товарищ…Мишутин? — спросил человек, который представился полковником КГБ Васильевым — Возглавляемая мной группа переходит в ваше подчинение. Еще одна группа, уже расширенная, готовится к вылету и прибудет этой ночью. Мы будем осуществлять первичные оперативно-следственные мероприятия.

Если перевести с канцелярского на нормальный язык — эти парни будут допрашивать тех, кого мы повяжем, и доведут их до суда. Мы идем тараном, они глумятся над поверженными собирая хабар — нормальное положение дел. Каждому свое. Моя задача — вытащить Аносова, ну и проверить своих бойцов в деле. Пусть разгуляются, ощутят запах крови! Да, именно для этого я и разворошил это поганое гнездо. Неужели для того, чтобы Аносова свести с Бертой?

Вообще, я предпочитаю даже не два в одном (шампунь и кондиционер), а лучше три в одном, и даже четыре. Первое: проверю бойцов в деле, пусть почувствуют свою элитность, возгордятся (Ну как же, в такой операции участвуем! Гэбэшников с ментами — как траву кладем!).

Второе — почистим ряды милиции и КГБ в отдельно взятом районе страны.

Третье — проверил методику промывания мозгов и убедился, что работает великолепно.

И четвертое, самое главное — вот теперь и выяснится, откуда идет утечка, из какого отдела, кто сливает инфу. И это последнее — важнее всего. Кто-то ведь донес, что мы сюда прибыли? Кто-то дал указание захватить Аносова, а потом и меня? И даже дал команду на ликвидацию!

Это кто-то из замов Семичастного, точно. Потому он так быстро и дал свое «добро» на проведение операции. Небось сам уже замучался вычислять крота в своем окружении.

Моя задача — вытащить Аносова. Вытащу — и свалим отсюда куда глаза глядят, пусть тут парни из следственной бригады разбираются. Расклад им дам, и пошло, поехало. Тут ведь и прокурорские следаки есть, так что мало здешнему воровскому люду не покажется.

На КПП управления КГБ старший лейтенант в форме внутренних войск посмотрел в мое удостоверение без всякого интереса, и сообщил, что вход без пропуска запрещен для любого гражданина — даже если он полковник милиции. И мне надлежит позвонить кому нужно по внутреннему телефону, чтобы тот вышел и провел, либо дал указание в бюро пропусков, и мне этот самый пропуск закажут.

Я не стал звонить. Пошел к двери, открыл ее и скомандовал:

— Вперед, парни! И постарайтесь никого не убить!

На захват управления у нас ушло пятнадцать минут. Никто не начал палить, никто не вступил в героическую схватку с превосходящими силами противника. Управление здесь было довольно-таки убогонькое, людей в здании мало — человек пятнадцать, не больше. Куда им против тренированных убийц, выкормышей Дачи? Тем более что оружия на самом деле было только у дежурного старшего лейтенанта. Остальные могли с нападавшими заняться только армреслингом или игрой в шахматы — результат был бы одинаковым.

Кстати сказать — я в акции участвовал только лишь на роли руководителя — Самурай передал мне приказ Семичастного, в котором был четкий запрет на то, чтобы я лично бегал по коридорам управления и отлавливал мятежных чекистов.

Аносов обнаружился в камере подвала — вполне целый, только слегка помятый и с фингалом под глазом. Когда его доставили сюда после задержания, некий Афанасьев начал его оскорблять, требуя сознаться во всем и во вся, а потом попытался даже ударить старого диверсанта. И это была ошибка следака. Он думал, что наручники, застегнутые на запястьях Аносова гарантируют безопасность. Не гарантировали. Я давным-давно обучил трюку с наручниками всех, кого счел необходимым обучать. Например — всю группу Аносова. Так что следаку крепко досталось. Ну да, потом они навалились на старого волка толпой, и он ничего не смог сделать в тесной камере против шестерых здоровенных парней — просто задавили массой, но им тоже от него досталось.

Кстати сказать, если бы он был арестован каким-нибудь гестапо, или захвачен бандеровцами — Аносов ушел бы совершенно безнаказанно просто потому, что поубивал бы всех, с кем вступил в боевой контакт. И силы, и умения у него на это хватит с лихвой. Но ведь он был не среди врагов. И знал, что, я его все равно найду.

Берта сидела в соседней камере, и ей тоже досталось. Только фингал был под другим глазом. Ее допрашивали на предмет того, каким образом она сотрудничала с агентом зарубежных спецслужб, и какие тайны ему успела выдать. Когда она сообщила следователю, что главной ее тайной является факт недокладывания мяса в котлету, получила хорошенького «леща» — чтобы не придуривалась, а так как наручников на ней не было, а ее ногти имели твердость стальных клинков, то физиономии следака не поздоровилось. Но и ей тогда крепко досталось.

Вообще, на мой взгляд, повела себя Берта зело борзо — то ли по старой привычке, когда знала, что за ней стоят влиятельные люди, то ли после того, как «задружилась» с генералом милиции (мы все тут были прикрыты милицейскими корочками, да еще и на фамилии-псевдонимы). Но только нападать на следователя могла только совершенно отмороженная, потерявшая берега баба.

Кстати, факт терзания следака ногтями своей новой знакомой произвел на Аносова неизбывное впечатление. Глупо, но смело. Теперь Аносов еще больше ее хотел (сам мне сознался).

Всех мятежных чекистов согнал в конференц-зал, заковали в наручники и оставив стеречь их троих курсантов и двух следаков, так же организованно, на автобусе отправились брать райотдел милиции.

Я не знаю, кто их предупредил, вот только к нашему прибытию райотдел был уже наглухо закрыт, а из окон, заделанных в решетки торчали автоматные стволы. Если сейчас начать штурм — курсанты погибнут, если не все, то часть — это точно. Дверь придется подрывать гранатами, а потом идти внутрь — без бронников, без щитов. Нет уж, погодим со штурмом.

Первым делом лишили ментов телефонной связи, хотя скорее всего это было запоздавшим решением. Кому нужно уже позвонили. И теперь следовало ожидать развития ситуации в самом худшем ее варианте. Звонок в райком партии, райком истерически требует от командира ближайшей воинской части помощи в защите партийно-хозяйственных органов и всего, чего к этим органам прилагается. А ближайшая часть может нагнать сюда бэтэров с пулеметами, и пару батальонов пограничников, ребят крепких, решительных и умелых. Скажут им, что террористическая группа пытается приступом взять райотдел милиции, и разнесут они нас на молекулы — даже не вспотеют. Скорее всего, подмога ментам уже сюда едет.

Ну что же…первым делом — переговоры. А пока я переговариваю…здание милиции двухэтажное, на втором этаже решеток нет. Но есть слуховое окно и выход на крышу. Пусть ребята развлекаются, их в общем-то кое-чему учили.

Отдаю приказ Самураю, тот молча кивает, и тут же исчезает в зарослях кустарника рядом с райотделом. Хорошо, когда есть декоративная изгородь — за ней всегда можно спрятаться!

Достаю носовой платок (да, да, вот такой я интиллихент!), помахивая им в воздухе, иду к дверям райотдела. По мне никто не стреляет. Да и глупо стрелять, если человек не вооружен, да еще и с «белым флагом». Уж на то пошло — время работает на них. По крайней мере — они так думают.

В дверях — окошко-кормушка, в нем появляется широкая красная физиономия, по которой стекают капли пота. Звания не видать, но похоже что это какой-то начальник.

— Кто вы и чего хотите? — задыхаясь спрашивает он — Почему окружили райотдел?!

— А с чего вы решили, что мы вас окружили? — удивляюсь я, и демонстрирую «корочки» полковника милиции — следственно-оперативная группа из Москвы. Будем ваши безобразия разоблачать. Вот ты чего заперся? Ты что думаешь, отсидишься? Ну что за глупость такая?

— Ничего вы не сделаете — мрачнеет лицо в окошке — Сейчас начальство все порешает. Не вы первые, не вы последние. Шли бы вы отсюда, пока из пулемета не положили! Вон, в окошке, видишь? Вот! Вы бандиты, вы напали на охраняемый объект — сейчас мы вас тут и порешим.

— Мужик, ты спятил? — искренне удивляюсь я — ты положишь группу из Москвы, из МВД СССР, и считаешь, что тебе это сойдет с рук? Мужик, ты идиот?!

Лицо задумалось, еще больше погрустнело. Потом послышался глубокий вздох, и голос, в котором слышалось дребезжание, сказал:

— У меня приказ. Мы вас не подпустим. А скоро сюда прибудет подмога. Из райкома партии сообщили, что вы террористическая группа, которая уже совершила нападение на управление КГБ. Потому — шли бы вы отсюда, пока мы не начали стрелять. Уж очень не хочется крови!

— А как мне-то ее не хочется! — вздохнул я, раздумывая, не выстрелить из «Стрелки» в доброе лицо мента, но решил — нет, не выстрелить. Зачем? Они все равно долго в осаде не просидят.

И тут глаза мента закатились, красное лицо исчезло. Вместо него появилось бесстрастная физиономия Самурая:

— Готово, командир! Райотдел взяли. Потерь нет.

— Менты?

— Все живы.

Я облегченно вздохнул — хорошая новость! И вовремя — по улице ехали четыре бронетранспортера, за ними крытые брезентом грузовики. Все-таки вызвали пограничников, как я и предполагал.

Дверь за мной закрылась, стальная дверь. Но…это все иллюзия. Пистолетэту дверь не пробьет, автомат тоже, а вот тяжелый пулемет… Ни стены, ни дверь не удержат! КПВТ прошьет все здание навылет — только куски кирпича полетят. И куски плоти….

Ситуация поменялась. Теперь я выглядывал из «кормушки», а к двери шел майор в полевой форме. И в руке он держал носовой платок.

— Эй, террористы! Выходи на переговоры! — крикнул он небрежно помахивая своим платочком — Иначе разнесем все к чертовой матери!

Я выглянул, потом решительно открыл могучий стальной засов и шагнул наружу. Майор, щурясь на солнце, присмотрелся, и…. лицо его вдруг изменилось:

— Да ладно?! Не может быть! Парень, тебе никто не говорил, что ты похож на Карпова? На писателя Карпова?

Я подошел к майору, тоже присмотрелся — ему за тридцать, крепкий, лицо темное, загорелое, с морщинками у глаз. Боевой офицер, не какой-то там штабник. И похоже что дело знает. Этот точно разнесет!

— Майор, я Карпов и есть — усмехнулся, кивнул — Слушай, давай с тобой поговорим сидя на скамеечке. Вот там, в тени. Время у нас есть — раз вы приехали, значит надо все обсудить. Надеюсь, ты не считаешь меня агентом зарубежных разведок.

— Не знаю… — хмыкнул майор — Может и считаю. Нам сообщили, что группа неустановленных лиц захватила управление КГБ и сейчас движется захватывать райотдел. Пока собрались…вы уже как вижу все захватили. И что нам остается делать?

— Во-первых, если вы начнете штурм — погибнут и менты, что находятся внутри — резонно заметил я — Во-вторых, прежде чем отдать приказ о штурме, может следует выслушать командира спецгруппы? И кстати — для всех я не Карпов, я Мишутин. Тебя обманывать не хочу, раз ты меня узнал. Но потом если что откажусь. Меня тут не было. Вот, смотри: это документ прикрытия, тут я полковник милиции. А тут — полковник КГБ. Я и есть полковник КГБ. Внутри находится спецгруппа КГБ со следователями, которые будут чистить этот гадюшник. Скажу тебе по секрету — по самому настоящему государственному секрету — начинается чистка всего края. До самого Медунова. Этот гадюшник (я кивнул на райотдел) будет очищен в первую очередь. Ты же знаешь, насколько они погрязли в коррупции. Поборы, взятки — тут каждого первого мента начни просвечивать — и лет на пять можно набрать. Руководство страны взялось за чистку МВД и КГБ. Полетят головы до самого верха. И мы — оперативная группа, которая этим как раз и занимается. Теперь скажи, кто тебе позвонил и приказал выдвинуться?

— Хмм…мой командир. Командир части. А кто уже ему позвонил — не знаю!

Майор задумался, посмотрел на меня, посмотрел на здание райотдела и крякнул:

— Мдаа! Вот же задача! И сам Карпов! Я смотрел концерт к Дню победы…и не верю, что ты можешь быть агентом вражеских разведок. Человек, который сочинил такие песни, который ТАК их поет…нет, не верю. А вот в то, что ты комитетчик — поверю на раз-два. Я еще когда про тебя первый раз услышал, подумал — неспроста за ним фэбээр охотилось, ей-богу! Наш человек, разведчик! Между нами — разведчик ведь? Я не ошибся?

— Не ошибся — усмехнулся я, ничуть не погрешив против истины. Служил же я в разведвзводе, значит, кто? Разведчик!

— Вот! Соображаю! — восхитился майор, и помолчав, добавил — Давно надо было этот гадюшник вычистить. Грешным делом я даже хотел слегка обождать, чтобы террористы вначале поубивали всех в райотделе к чертовой матери, а уж потом мы такие приехали — опоздавшие. Но раз так…только и скажу: удачи, полковник. Выверни их наизнанку!

Майор встал со скамьи, протянул мне руку. Я ее пожал. Рука его была жесткой, мозолистой и сильной. Подумалось — вот на таких как этот майор армия и держится.

— Не беспокойся, майор — приказ будет отменен. Уже звонят в Москву. Так что плохих последствий не будет.

Майор кивнул, бросил руку к виску и пошел к бэтэру, кровожадно шевелившему стволом КПВТ. А я вдруг вспомнил, что не спросил имени этого майора — а зря. Таких людей надо запоминать. Но ничего, узнать будет совсем не сложно — расследование впереди.

Бэтэры и машины тронулись с места и скоро исчезли, свернув на одной из улиц. Я проводил их взглядом и снова уселся на скамью под магнолией. Все хорошо, что хорошо кончается, а ведь могло кончиться совсем по-другому…

Двери райотдела открылись, вышли Самурай, Аносов и Орел.

— Ну что, вроде будем жить — усмехнулся Аносов, и подойдя к скамейке сел рядом со мной — А я как-то уже и не рассчитывал. Думал — это есть наш последний, и решительный…

— Будем жить! — устало бросил я, разглядывая небо, облака, которые прикрыли солнце, и девятиэтажку, которая стояла метрах в трехстах от райотдела. На крыше девятиэтажки что-то сверкнуло, и я усмехнулся — как линза снайперского прицела! И тут же, не успев ничего сообразить, совершенно автоматически бросился впереди и сбил Аносова со скамьи. Спину рвануло, обожгло, ощущение было таким — будто меня в лопатку ударил кузнечный молот. Я почти потерял сознание, но только — почти. И уже на земле я поймал следующую пулю — в голову. Как всегда и боялся.

Отправить