Глава 3

«Ф. — Классные бабки! Нет, даже бабками их назвать трудно! И Богословский классный. Отличный дядька, с юмором! Тебе понравились?

К. – Понравились. Несчастные женщины. Одинокие.

Ф. — А ты правда можешь предсказывать? Вот — правда-правда? Все, что им сказал?

К. – Правда. Все – правда. Не вся, конечно. Кое-что не сказал.

Ф. – А что за друг, который появится у Галины Улановой? Ты ведь знаешь, да? А почему прямо ей не сказал – кто это?

К. — А зачем? Это может изменить будущее, и непонятно как. Ты ведь наверное поняла — я говорил так, чтобы ничего не изменилось. Вот скажи я имя подруги Улановой — она сейчас во-первых в это не поверит, а во-вторых, когда встретит, станет смотреть подозрительно. Тем более помня, что вселяли меня сюда с помощью Комитета. И подумает, что эту подругу подводят к ней специально. И не будет подруги Улановой! И будет она долгие годы жить одна.

Ф. – Подруга, вон оно что…а я думала – мужчина. И как сложно все…какие ты интриги распутываешь! Неужели так может быть! Чтобы вот так подругу взяли, и подвели к человеку! А ей-то самой не противно? Втираться в доверие, а самой потом стучать?

К. — Работа такая. Этому учат. Я бы наверное не смог, но осуждать не могу. Работа — есть работа. Кому-то надо эту грязь разгребать. Я никогда плохо не относился ни к КГБ, ни к Ф…хмм…в общем — к органам плохо не относился. Они делают свою работу — плохо, или хорошо, это уже другой вопрос. У всех своя работа.

Ф. — А может зря рассказал о том, что ты миллионер? Разболтают ведь! И что дальше будет?

К. -- А что будет? А ничего не будет. Они и так знают. Газеты-то на что? И голоса всякие зарубежные. Так пусть лучше правду узнают, от меня, чем всякую там грязь собирают. И меньше будет разговоров о том, что меня зря облагодетельствовали, что вообще не за что, и я того не стою. В сравнении с тем, что у меня есть ТАМ, это лишь песчинка, и злые голоса сразу заткнутся. А может и не заткнутся, но мне вообще-то плевать. Я делаю свое дело, и будь что будет.

Ф. – А что будет, Миш?... Как мы жить дальше будем? Сын у меня там, в Штатах…родители тоже. Я тут в каком статусе – так и не знаю. Нет-нет, не подумай, я не лезу к тебе со всякими там…предложениями! Мне и так с тобой хорошо! Но…мы вернемся в Штаты? Как ты видишь нашу судьбу – дальше? Я ведь не знаю, о чем ты говорил с Шелепиным…

К. – Нормально все будет. Я общался с Шелепиным и Семичастным. Это очень дельные, решительные люди. Страну, я думаю, ждут большие перемены. И эти перемены кардинально изменят весь строй! Притом в лучшую сторону! Думаю, что скоро провозгласят, что частная собственность на средства производства – это совсем не плохо, а даже очень хорошо. Разрешат частные заводики, мастерские, частные фермерские хозяйства. Откроют границы – насколько это возможно. Сама знаешь, кое-что из-за границы тащить – просто глупо. Эту грязь… Сделают упор на обеспечение народа товарами первой необходимости. А самое главное – уничтожат деление на национальные республики. Хватит уже этой дурной ленинской политики! Нужно перетапливать в одном горне все нации, создавать одну – советский народ! Как в Штатах – «Народ Соединенных Штатов». И это единственный путь, который и приведет к общности наций. Иначе страна просто развалится.

Ф. – Ты меня не понял…наша-то роль тут какая? Твоя? Ну и моя, соответственно. Я ведь при тебе! Куда ты, туда и я! Ты же знаешь, я для тебя все что угодно сделаю!

К. – Роль? Наша роль…ну какая еще наша роль – помогать родной стране. Советами, делами. Думаешь, это пафос? Нет. Я так и думаю. Могу помочь стране – помогаю. И как видишь – она, страна, нас тоже не забывает. Тебе квартиру дали, мне квартиру дали. Дачу дали, между прочим не в аренду, а собственность. Ордена дали! Кстати, я бы тебе дал медаль «За храбрость». Как ты шустро ползала под пулями, когда по нам агенты ФБР палили! И даже не обделалась! Честь тебе и хвала!

Ф. – Чуть не обделалась… (смех) А что было еще-то делать? Мы, советские люди, не сдаемся каким-то там фэбээровцам! Нас не победить!

К. – А я думал, ты не считаешь себя советским человеком…

Ф. – Как ты мог такое подумать? Всегда была и буду советским человеком! Эта страна меня вырастила, выучила, дала дорогу в жизнь! А то, что папа уехал – ну как я его могла бросить? Да и проблемы у меня начались, когда он захотел уезжать. Я же ведь журналистка, и неплохая, а меня стали задвигать, а потом и сократили. И куда мне деваться, если моя страна меня не желает? Как жить? Вот и уехала. А так-то мне ведь здесь было очень хорошо. Ну, так что, будем делать то же самое? Как и в Америке? Книжки писать?

К. – Книжки писать. Выступать на собраниях трудящихся. Должен же кто-то разоблачить звериный оскал американской военщины? Так это и есть задача писателя. Кстати, насчет разоблачения…вот думаю – надо бы как-то довести до сведения наших кураторов, что неплохо было бы собрать большую пресс-конференцию и так жахнуть по нашим зарубежным врагам, чтобы им мало не показалось! Представляешь, что сейчас в Штатах делается? Нас ищут. Никсон в коме. На нас всех собак вешают, и на Советский Союз конкретно! Впрочем, я думаю – наши отцы-командиры и сами об этом догадаются. Я им даже советовать не буду – а то получится неудобно, мол, глупыми нас посчитал что ли? А я их дураками точно не считаю. Только вот какая проблема…я-то в Союзе писателей, а ты там не числишься. То есть – тебе нужно где-то числиться на работе. Иначе – тунеядка. А тунеядство здесь наказуемо законом. Надо будет что-то подумать на этот счет. Я не знаю, как сделать по-закону, не особо разбираюсь – может заключить с тобой договор? На то, что ты работаешь у меня секретарем. Зарегистрировать договор, и…вот так.

Ф. – На завтра какие планы? Что будем делать?

К. – На завтра? Спать будем. Потом разбросаем барахло по шкафам, и…пойдем гулять! Я Москву уже давно не видал! Людей посмотрим, дома посмотрим!

Ф. – Может на машине поедем?

К. – Да ну ее…пешком пойдем. В метро спустимся. Я соскучился по московскому метро! Ты была в нем? Ты же питерская?

Ф. – Ну да, ленинградка… Была в Москве. Два раза. Но мне кажется, что Ленинградское метро лучше Московского!

К. – Ага, ага…и дома у вас в Ленинграде выше! И солнце красивее! И небо чище! Хе хе хе…слышал, знаю!

Ф. – Да ну тебя! Ай! Ай! Подожди! Ну, подожди, я совсем сниму! (шорох одежды, возня, звуки поцелуев). Аххх…да! Да! Да! Еще! Быстрее! Ох…как хорошо! Мишенька…Мишенька! Еще! Еще! Охх…

Давай, я встану на колени? Подожди, да подожди…ой! Давай, я тебе помогу… Охх…слушай, он у тебя вырос, что ли? Большой какой! Ты осторожнее, ладно? Аххх…вот так…так! Так! Аааа…ааа…. (звуки, присущие половому акту)»

– Тьфу! – Семичастный бросил лист бумаги в папку, нажал кнопку на столе. Вошел мужчина лет тридцати-сорока в сером костюме и белой рубашке с галстуком. Семичастный толкнул по столу папку, требовательно уставился в своего секретаря.

– Вы какого черта мне дали?! Ну какого хера я должен читать про их ахи и охи?! Я же что приказал мне дать? Запись разговора! А вы мне что за «Глубокую глотку» тут развели?!

– Извините, товарищ Председатель…учтем! Вы просили полную распечатку, ну и…вот. Извините.

– На будущее! Убирать из распечатки весь этот…секс! («секс» – сказано как ругательство) Еще раз повторится – накажу! Свободен!

Референт вышел, а Председатель самой могущественной спецслужбы в мире встал, прошелся по кабинету, подошел к окну. За окном сияло солнце. Весна пришла – бурная, яркая, свежая! Снег с городских улиц уже убрали, особенно здесь, в центре, и остатки его расплавились под теплыми лучами светила и уже испарились.

Семичастный вздохнул, задумался. В принципе все шло так, как он и предполагал. И Карпов не дал никаких оснований сомневаться в его лояльности. И верно он сказал: нельзя терять время, нужно ковать железо, пока горячо! Пресс-конференцию!

И он вернулся к столу, и потянулся к телефонному аппарату, на котором золотом был изображен герб СССР.

До станции метро – десять минут пешком. Чисто, солнышко светит, на газонах уже трава распускается – весна! Тридцать первое марта – завтра день юмора, первое апреля. Богословский небось уже настороже, какую-нибудь пакость друзьям замутит. Я так-то не люблю розыгрышей, но когда читал, что он творил – это было в самом деле забавно. Забавно – когда шутят не над тобой.

Кстати – Богословский абсолютно аполитичная личность, это я знаю точно. Он никогда не задумывался над судьбой родины, никогда не участвовал ни в каких политических течениях и абсолютно был безразличен к политическому курсу, который проводило руководство страны. Может потому и его никогда и никто не трогал? Музыкант, шутник, песенник – что с него взять? А песни у него и правда классные. Он на самом деле великий композитор!

Жаль, что я не умею играть на музыкальных инструментах! Кстати, и правда, а что мне мешает научиться? У меня абсолютная память, в том числе и моторная. Мне только показать, как должны работать пальцы, и вот он я – музыкант! А слух у меня отличный, я морзянку прекрасно улавливаю, а чтобы улавливать и передавать морзянкой нужен музыкальный слух. Ведь в морзянке все на мелодиях.

А зачем мне музыка? Если хватает и литературы! Хиты воровать? А что…можно и прославиться. Я прекрасно помню и слова, и музыку всех хитов мира! Умел бы играть – воспроизвести – плевое дело. А есть ведь классные хиты!

А оно мне надо? Обездоливать будущих авторов хитов? Хмм…задумался! «От большого немножко – не воровство, а дележка!»? Так? Кстати, а ведь Ольга хорошо поет, и на гитаре играет. Если ей песенки хитовые подсуропить? И пусть поет, так сказать «по-домашнему»? Подумать надо!

– Слушай, как хорошо! – Ольга прижалась к моему боку, запрокинула голову к солнцу. Я не удержался, поцеловал ее в губы, и встречная старушка, выглядевшая как настоящий привет из прошлого – стильная шляпка под старину с короткой вуалькой – вдруг улыбнулась нам и задорно подмигнула. А я шутливо поклонился женщине и сказал, преувеличенно торжественно:

– Мадам! Вы сегодня особенно прекрасны!

– Между прочим – мадмуазель! – кокетливо ответила старушка, и мы все трое захохотали.

Весна! Тепло! Солнце! Дожили…

Не люблю зиму. Все равно не люблю! А весну люблю. Хотя…живому все хорошо. Только мертвецу все равно.

– Слушай, мне кажется, или…люди все-таки другие? – негромко сказала Ольга, оглядываясь по сторонам – Лица! Понимаешь? Лица другие! В Америке таких нет! Там все куда-то бегут, куда-то торопятся, не успевают…обугленные какие-то…а тут…они спокойны! Они…одухотворенные! Или мне просто кажется?

– Мне думается, не кажется – усмехнулся я – Что ни говори, а все-таки в этой стране люди уверены, что умереть с голода им не дадут. И не зря уверены. Не могут работать – им дадут пособие. Не хотят работать – их заставят. Но в беде не оставят, в этом я уверен. Понимаешь, в чем дело…эта страна она состоит из коллективов. США – из одиночек. Индивидуалистов. Здесь людям привили мысль о том, что он должен подниматься вместе с коллективом, вместе со страной. В этом и наша сила, и наша слабость. Как только у нас случается какая-то беда, например нашествие захватчиков – весь народ поднимается и отвешивает им пилюлей. Но при этом очень не любят выскочек и не дают шибко подниматься над толпой. Все бедные – значит все! Сам по себе подниматься не моги! Вот если коллектив тебя выдвинул, тогда – да. Понимаешь?

– Мне кажется – понимаю! – вздохнула Ольга – А куда поедем? На Красную площадь? Или еще куда?

– Да поехали на Красную. Потом погуляем по улицам, а надоест – в ресторан зайдем. Давненько я в московских ресторанах не был!

Так мы и сделали. Шумным, таким родным метрополитеном доехали до Красной площади, долго гуляли там, рассматривая людей, собор, мавзолей. Пошли в ГУМ, где блуждали по переходам и поражались величию и суете снующих как муравьи людей. Съели там вкуснючее натуральное мороженое, и снова пошли на улицу. Брели, куда глаза глядят…и нам было хорошо.

Закончили мы вечер в ресторане «Арагви», в том самом, в котором у меня некогда был скандал из-за Ниночки. Здесь практически ничего не изменилось. Народу было довольно-таки много, пятница все-таки, я даже ожидал, что из-за недостатка мест нас в ресторан не пустят. Но пустили, даже не пришлось давать швейцару на лапу.

Поели (шашлык из баранины, ну и всякое такое), выпили шампанского, потанцевали. Никто к нам не приставал, никто не пытался лезть в моей спутнице. Даже немного странно – неужели за то время, что нас тут не было, так много изменилось? Милиция начала как следует работать? Разогнали ресторанную шпану? Вероятно, просто так получилось. Не каждый же день тут гуляют недобитые цеховики! И писатели с мировым именем.

У ресторана дежурили несколько такси, новые, натертые до блеска «волги» ГАЗ-24. Я выбрал первую по счету и не спрашивая разрешения у водителя сел на заднее сиденье, пропустив вперед Ольгу.

– К высотке на Котельнической набережной, пожалуйста! – сказал я, откидываясь на спинку кресла. Ольга, слегка пьяная и пахнущая острой аджикой прижалась к моему плечу и закрыла глаза. Водитель молча кивнул, завел двигатель и машина мягко тронулась с места.

– А я тебя помню! – вдруг обратился к мне водитель, поглядывающий в салонное зеркало – Я тебя вез, когда ты бежал от ментов! Ну когда хачей уложил! Тебя искали! Меня допрашивали! А я что – я ничего не знаю!

Я вспомнил этого таксера. Вернее – я его узнал. Забыть-то я его все равно не могу, со своей-то памятью. Этот таксер тогда ментов мусорами называл, и мне это не понравилось.

– Ты ошибся – холодно отбрил я, и водитель обиженно замолчал. Вот и молчи, нефиг языком трепать! Твое дело везти, а не доставать пассажира воспоминаниями.

Выходя, я сунул водиле десятку. Сдачу ждать не стал, захлопнул дверь и махнул рукой. Машина сразу сорвалась с места, обдав мои башмаки мелкой дорожной крошкой. Зараза…

– Он тебя знает? Откуда? – поинтересовалась, позевывая, Ольга, и я махнул рукой:

– Забудь. Ошибся. Идем домой. Кстати, а когда ты посетишь свою квартиру? Бывшую мою!

– Как-нибудь…вот ключи у своего друга заберешь, и съездим. Успеем, правда?

– Кстати…надо бы позвонить ему. Закрутился я что-то…совсем забыл. Только я и номера рабочего не знаю… Потом узнаю, у наших друзей-гэбэшников спрошу. Хотя я же его домашний помню…что-то голова плохо варит. Спать хочу! Пойдем!

Я потянул Ольгу за собой и мы побрели ко входу в дом. Дежурные милиционеры отдали нам честь, бабульки-вахтерши сладко-ласково поздоровались. Все, мы уже свои! Хе хе…

В лифт, здороваюсь с лифтером, вставшим едва ли не во фрунт, и вот он, наш шестой этаж. О! А кто тут такой лохматый?

– Здравствуйте, Галина Сергеевна! Здравствуйте! – здороваемся мы с Ольгой, и я подмигиваю здоровенному палевому пуделю – Привет, Артамон! Какой красивый, Галина Сергеевна!

– Здравствуйте Миша. Здравствуйте, Оля! – Уланова улыбается – Но это не Артамон!

– Знаю, Галина Сергеевна. Это Большик! Можно его погладить? Не тяпнет?

– Нет, не тяпнет. Он добрый!

Пудель тыкается мне носом в ладонь, и я невольно вздыхаю:

– Тоже всегда хотел завести собаку. Но не решаюсь.

– Почему? – искренне удивляется Уланова, и тут же понимающе подмигивает – Из-за вашей работы, да?

– Из-за работы – усмехаюсь я, вспоминая свои командировки в горячие точки – Но в основном все-таки из-за того, что живут они мало. Привыкнешь, прикипишь к ним, и…ну, вы понимаете.

– Это да – грустнеет Уланова, но тут же снова улыбается – Зато с ними так хорошо! Они никогда не предадут, они всегда вас понимают. Заведите собачку, как будет возможность. Обязательно заведите! Не пожалеете!

Она сунула ключ в замок двери, и тут же вспомнила, повернулась:

– Тут Богословский прибегал, вас искал. Говорит – нужны вы ему. Музыке вас учить будет! Он же обещал!

Уланова улыбнулась и покачала головой:

– Небось розыгрыш какой-нибудь задумал. Завтра же первое апреля! День дурака! Берегитесь! Кстати, спасибо за вчерашние посиделки. Мне было очень приятно у вас быть.

– Как-нибудь повторим, ладно? Вот выучусь музыке, и повторим! – усмехнулся я – И кстати, расскажу вам, как мы с Олей выиграли танцевальный конкурс в ночном клубе! Первое место заняли! И за это нам дали бочонок пива!

– Он его зрителям отдал – хихикнула Ольга – И еще два бочонка купил! Там все упились до безобразия!

– Что же вы самое интересное вчера не рассказали! – Уланова тихо, мелодично рассмеялась – Да прямо-таки по моему профилю! Я бы вас попросила показать, что и как вы там танцевали!

– Ой, да мы танцевали твист по песню Чака Берри «You never Can Tell». Вернее не совсем твист, а…в общем – Миша придумал движения, танец, и мы…вот! Простите, задерживаю вас ерундой!

Ольга смутилась, а Уланова улыбнулась:

– Ну что вы, что вы! Мне очень интересно! Да, жаль вы вчера не рассказали! Танец – это моя жизнь!

– А давайте завтра встретимся? – предложил я – Вечером, часов в шесть! Отпразднуем день дурака! При вас Богословский не будет сильно чудить…хе хе хе…

– Завтра? – Уланова подумала секунд десять – А почему бы и нет? Суббота, все равно больше делать нечего. Я что-нибудь испеку. Пирог с яблоками! Вы любите пирог с яблоками?

– Обожаю! Особенно из ваших рук! – искреннесказал я – И Фаину Георгиевну пригласим!

– Да куда же без Фуфочки – серьезно сказала Уланова – Она обидится, что не пригласили! Я ей позвоню, скажу, с вашего позволения.

– Конечно! – обрадовался я – мы будем очень рады!

– Ну вот и славно, договорились. До завтра! – Уланова помахала нам холеной, украшенной кольцами с бриллиантами ручкой, и скрылась за дверью. Пудель на прощание оглянулся и помахал хвостом, задержавшись на секунду. Дверь захлопнулась.

– Я уже начала привыкать! – вдруг хихикнула Ольга – Через день у нас такие знаменитости, что просто дух захватывает! Но я привыкаю!

– Пойдем…привыкшая! – я повернул ключ и мы вошли в квартиру, пахнущую мастикой, апельсиновыми корками с черной наклейкой «Maroc» и французскими духами, которые практичная Ольга накупила перед самым отъездом вместе со всем барахлом. Кстати сказать, я бы сам и не догадался накупить этой дребедени. А тут это покруче валюты!

– Давай-ка ты чаю сделай, а я пока что позвоню кое-куда…

Я набрал цифры, ответил женский голос. Я попросил соединить меня с Нью-Йорком, уже прикидывая, который там сейчас час. По моим прикидкам – одиннадцать часов утра. Страус должен быть на месте.

Соединили меня через пять минут – прозвенел звонок, я снял трубку:

– Хелло! Майкл, это ты?

– Я, Роджер, ты правильно понял…

– А как еще понять? Кто может звонить из Москвы, и это притом, что пропал мой компаньон Майкл Карпофф! Что случилось, Майкл?! Что это за дерьмо я слышу про тебя?! Каким боком ты связан с покушением на Никсона?! Куда ты вляпался?!

– Скоро узнаешь, Роджер. На Никсона покушались те же, что покушались и на меня. Чтобы не убили – я сбежал в Союз. Скоро все придет в норму и я приеду. Пока что буду вести дела отсюда. Не беспокойся, все в порядке, я живу в Москве – приезжай в гости!

– Вечно с тобой какие-то проблемы…но и деньги с тобой хорошие! Так, все это болтовня – что я могу для тебя сделать?

– Отправь человека в Монклер, я сейчас позвоню Серхио и он выдаст тебе рукопись. Она не закончена, осталось дописать совсем немного. Ты вышлешь сюда два экземпляра, один оставишь себе и начинаешь переводить. А я здесь пока допишу книгу и отправлю тебе почтой окончание. Договорились?

– Договорились! Сегодня же пошлю за рукописью, и сразу отправлю! Еще что-то?

– Как наши дела? Что нового?

– Да что нового, кроме твоего исчезновения? Тут газеты все в истерике – пропал, покушение, рука Москвы и все такое! Чуть ли не то, что ты русский шпион и покушался на президента! Вой стоит – как стая шакалов воет! А наши дела отлично. Сьюзен заканчивает съемки шоу, книги твои продаются как хот-доги в голод, деньги рекой текут! Кстати, куда деньги направлять? Может, пока притормозить?

– На счет нашего продюсерского центра. Боюсь, как бы эти мерзавцы из ФБР не заморозили мои счета. Ты учти это, как бы и в продюсерский центр не ударили.

– Засужу! Не посмеют! – Страус довольно хохотнул – У нас правовая страна! Суд есть, закон, так что не так все просто! Это тебе не в твоем тоталитарном государстве! Хе хе хе…

– Ну-ну… – я тут же вспомнил что творили США в двухтысячные годы, и очень даже усомнился насчет того, что это такое уж правовое государство – рад бы тебя услышать, Роджер! Удачи!

– Уж я-то как был рад, моя золотая гусыня! Хе хе хе… Кстати, как тебя найти? Какой телефон?

Черт! А какой телефон?! Ах вот он…бумажку вставили на аппарате…молодцы, «конторские»!

– Записывай!

Я продиктовал телефонный номер и распрощавшись, положил трубку. Тут же прозвенел звонок и мне сообщили, сколько минут я говорил. И снова поднимаю трубку, заказываю разговор.

Соединения пришлось ждать минут пятнадцать, наконец я услышал хрипловатый, резкий голос Серхио:

– Хай, босс! Ты куда пропал?! Мы тут вооружились, готовимся к бою! Какие-то машины подозрительные вокруг ездят! Что случилось?!

– Серхио, к тебе приедет человек от Страуса, выдай ему мою рукопись – ты знаешь, где она лежит. Я только что с ним говорил. Ну а насчет меня…я сейчас в Советском Союзе. Меня, как и Никсона, пытались убить. Заговор! Скоро ты все узнаешь. Все – все узнают. Потому не волнуйся, я тут за железной стеной, никто не посмеет до меня добраться. Жалованье тебе и Амалии будет исправно выплачиваться, так что не беспокойся, береги дом, живите спокойно. Вас никто не тронет – вы всего лишь обслуживающий персонал (для фэбээровской прослушки). Как там дела у Пабло с женой?

– Отлично у Пабло! Снимаются в кино! Очень довольны работой и переживают, что у тебя проблемы! Береги себя, босс! Ты нам очень нужен! Когда приедешь?

– Не знаю. Рассчитываю, что скоро все это безобразие закончится. Думаю что в мае все уже и завершится. Но мне пока нужно сделать дела здесь, в Союзе. Как только сделаю, буду думать о возвращении. Вы там не переживайте – как задумали, так все и будет. Будем вам ресторан и пекарня. Только знаете что…предлагаю подумать – а может лучше открыть ресторан в Лос-Анджелесе? Или прямо в Голливуде? Клиентура точно побогаче, чем в Нью-Йорке, и народа больше, чем в Монклере, а значит и клиентов. Подумайте над этим. Можно будет пока что пожить у меня на вилле. Как раз и присмотр за ней будет.

– Спасибо, босс! Привет тебе от Амалии! Она рядом стоит! Говорит, она молится за тебя! Мы все за тебя молимся, держись!

– Спасибо, Серхио. До связи! А лучше – до встречи. Не забудь про человека Страуса, смотри, не пристрели его там! (Смеется). Все, удачи!

– Удачи, босс!

Кладу трубку. Снова звонок, и снова сообщение – сколько минут я наговорил. Ладно…это я сделал. А теперь…

– Нью-Йорк, девушка…номер…

– Кто это? Кто?! – голос почти испуганный.

– Лев Моисеевич, это Карпов!

– О господи, Мишенька! Вы меня так напугали, так напугали! Звонок из Союза! Что я мог подумать?! Вы что, вернулись в Союз?

– Временно вернулся. Оля со мной, не беспокойтесь! Сразу, предвосхищая ваши вопросы: мы случайно оказались вовлечены в заговор против Никсона, меня, как и его пытались убить. Пришлось срочно бежать. Сейчас мы в Москве, и все у нас отлично! Мне дали большую квартиру в высотке на Котельнической набережной и дачу в Переделкино, Оле вернули гражданство СССР, и дали однокомнатную квартиру у метро Динамовская. Хорошая квартира, бывшая моя квартира…хе хе хе. Вчера мы вместе отмечали новоселье с Галиной Улановой, Фаиной Раневской и Никитой Богословским, завтра они опять к нам придут, на «День дурака» – завтра же первое апреля, день шуток и розыгрышей. Мне вручили орден Ленина и звезду Героя Советского Союза, так что…родина нас не забыла. Не беспокойтесь, все у нас хорошо! Вы-то там как? Как Костик?

Молчание. Сопение в трубке.

– Ох, Мишенька! Вот это вы на нас вывалили информацию! Вот это да! Я просто переварить все это не могу, у меня сейчас мозговой понос начнется! Вы в Союзе! Оленьке вернули гражданство! О божечка ж мой… Квартиру в Москве дали! Ой-ей… Да что это я…с Костиком все нормально! Спрашивал маму, сказали – мама занята, работает. Я сейчас как вы поняли у себя в лавке, работаю. А Олечка далеко от вас? Можно с ней поговорить?

– Оля! – кричу я в кухню – Оль, иди, с папой поговори! Скорее!

Что-то загремело, упав, послышалось чертыхание, и в комнату влетела растрепанная, дующая на пальцы Ольга:

– Черт! Обожглась! Чашку уронила!

– Держи – я сунул ей телефонную трубку и пошел в комнату переодеваться. Ходить дома в джинсах не люблю. Грубые они все-таки, и воздух плохо пропускают. Дома лучше всего приличные тонкие треники. А для женщин – сарафанчик или полотняные шортики с топиком – и не жарко, и можно быстро руку сунуть куда надо…хе хе хе…мою руку, само собой! Нет, я не маньяк, но какой мужчины удержится, чтобы проходя мимо упругой женской попки и зная, что не получит по морде – не хлопнет по ней, не пощупает, не прижмет?! Если только импотент. Или гомосексуалист.

Последним звонком, или как любит говорить диванная армия, изображающая из себя людей опасных профессий, «крайним», был звонок Махрову. Я позвонил ему домой, благо что уже вечер и он точно должен был быть дома. Главное, чтобы не сменил квартиру…

– Але! Слушаю, Махров!

– Хорошо слушаешь?

– Миха! Ты?! Охренеть! Ты где?! Куда пропал?! Там в газетах такие про тебя ужасы пишут – глаза кровью текут! Что случилось?!

Черт! И этому надо будет рассказывать. Ну что поделаешь…надо, значит – надо!

– Леха, вкратце – я сейчас в Союзе. Бежал из Штатов после того, как меня собирались убить. Параллельно с покушением на Никсона. У них там заговор ФБР, все кипит, все бурлит как в сортирной яме июльским днем. Вот я и слинял, пока меня не прихлопнули.

– Один слинял? А Ниночка?

– А что Ниночка? Она с Пресли кувыркается. Забудь о Ниночке! Я убежал с моим секретарем и подругой – Ольгой Фишман. Теперь мы здесь, в Союзе.

– А где здесь? В своей квартире? Я к тебе приеду! Щас же!

– Стой! Я в своей квартире, да не на Динамовской. Квартира у Динамовской теперь Ольгина. А мне дали квартиру в высотке на Котельнической набережной, четырехкомнатную. Вот теперь здесь и живу. Номер квартиры сто восемьдесят шесть, запомни!

– Охренеть! Вот это ты дал!

– Ты-то как дал! Ты мне лучше расскажи, как ты министром стал!

– Ох, и не спрашивай…сам не знаю! Вызвали, предложили…а я что, дурак, отказываться? Дело интересное, только хлопотное очень. Да и дураков с прихлебателями полным-полно. Набрали по блату, да по тому, как речи умные говорили. А работать не умеют! Голову уже сломал – как все разгребать! Одно телевидение чего стоит – смотреть невозможно, неинтересно. Крутят всякую дрянь! А фильмы?! Фильмы какие снимают дурацкие?! Кстати, ты как смотришь, чтобы по твоему «Зверенышу» снять фильм?

– Да нормально смотрю…как еще-то? Встретиться надо, поговорить – кто режиссер будет, например. Хочется хорошего, дельного режиссера, а не какую-то дутую звезду.

– Вот встретимся, и поговорим!

– Ты, кстати, почему все еще в старой квартире живешь? Новую не получил?

– Да некогда…жена запилила – когда в новую квартиру вселимся! Министр, а квартиры нет! Я бы к тебе поближе подселился, ей-ей! На четырхкомнатую не претендую, но трешку было бы очень неплохо. У меня же все-таки двое спиногрызов, им комната нужна. Ну и нам с женой. Может чуть позже займусь квартирой…не до того сейчас. Работы много!

– Ну я надеюсь государство тебя оценит, сами предложат. Негоже министру культуры в старой хрущевке жить! А если прознают иностранные журналисты? Напишут, что в Советском Союзе министры живут как нищие, а как тогда живут простые люди? В пещерах? (хе хе…пусть записывают, пусть!). Неплохо было бы, если бы ты поближе от меня жил. Мне, кстати, рекомендовали тебе помогать советами. Ну и…всяко помогать, как могу! Так что пиши заявление – куда у вас там пишут? В совет министров? Вот! Пиши, что тебе нужна квартира в высотке на Котельнической! И будем жить рядом.

– Ладно, потом решим. Так когда увидимся? А то ты как-то этот вопрос замылил!

– Завтра и увидимся. Завтра ко мне гости придут – Галина Уланова, Фаина Раневская, Никита Богословский. Вот и ты приходи – в шесть часов вечера. Посидим, поболтаем…

– О господи…какие имена-то! Никогда не думал…хмм…впрочем – никогда не думал, что и министром культуры стану. Кстати – твоя заслуга! Издательство на твоих книгах план перевыполняет! Деньги рекой текут! А я сумел тебя разглядеть, дал дорогу, так сказать! Вот меня и заметили, продвинули. Спасибо Шелепину! Очень дельный мужик, очень! И вообще – ты заметил, у нас в стране свежим ветерком повеяло? Новые реформы, новые люди на местах! Жить хочется! Хотя откуда ты заметишь, ты же из мира золотого тельца вырвался, чего ты тут знаешь…

– А кто главредом издательства? Кто сейчас там рулит?

– Нашел парня одного дельного, потом познакомлю. Хороший парень, я его из замов другого издательства вытащил. Вертится, крутится – молодец! Ладно, завтра! Так я не один приду, а с женой! Ладно? Не против?

– Чего это я против-то буду? Хоть с женой познакомишь, а то все скрывал от меня. Все, жду к шести часам – давай!

– Погоди! Чего с собой принести? На новоселье! А то неудобно как-то!

– Леш, если уж так неудобно – купи мне на новоселье гитару! Ольга играет, что-нибудь нам сбацает. А так-то все есть, а чего нет – купим. Кстати – виски тебе обещал, так будет тебе виски.

– Да ладно…я и сам теперь виски могу купить! Хе хе…чай министр теперича! Аж культуры-мультуры! Все, жди меня с Любашей к шести часам! Кстати, ключи от твоей…или теперь не твоей – квартиры принесу. Все, давай, пока!

Я положил трубку, откинулся в кресле, задумался…нет, то, что снимут «Звереныша», это конечно хорошо, но…смогут ли? Ну – нет у нас сейчас режиссеров, которые умеют снимать фантастику и фэнтези! Кто может снять? Роу? Роу через год умрет. Он чисто физически не сможет снять, не успеет. Кто еще? Говорухин? Да он и близко к фантастике никогда не подходил! Только представить, что Говорухин снимает фильм с драконами! Полеты на драконах и Говорухин – у меня в голове точно и близко не лежали.

Так. Кто там у нас в начале семидесятых маститый и важный режиссер? Давай-ка вспоминать! Ну не Бондарчука же на фантастику ставить! Он из нее Бородино сделает. И вообще у меня к этой фамилии уже идиосинкразия. Все, за что брался Бондарчук-младший превращалось в полнейшее дерьмо. Это как знак антикачества. Он даже «Обитаемый остров» умудрился испохабить! Сделал нечто неудобоваримое. А «Притяжение»? Этот фильм не просто фильм, за такое в сталинское время бы расстреляли! Это антигосударственный фильм. И я вообще не понимаю, как можно было снимать ЭТО на государственные деньги! Вот если сравнить американский фильм «Морской бой» и Бондарчукское «Притяжение». Что будет?

"Притяжение": дураки-вояки сбивают мирный корабль пришельцев, да еще так тупо, что он падает на многомиллионный город.

 

"Морской бой": Героические американские военные рискуя жизнью спасают мирных людей, весь мир, воюя против жестоких пришельцев.

 

"Притяжение": "Мирные" русские жители нападают на мирного пришельца с дубьем, хотя он ничего плохого им не сделал (если не считать того, что по милости военных упал на город)

 

" Морской бой ": Мирные американцы встают грудью на защиту мира, рискуя жизнью, потому что "Никто, кроме нас!"

 

У меня только мат идет. Враги. Те, кто делает такие фильмы, вроде "Притяжения" – враги России! Враги моей страны!

Мне достаточно было только прочитать о том, как злые русские вояки на всякий случай сбили инопланетный корабль, и я все понял. Расчет на зарубежные поощрительные хлопки. На аплодисменты врагов.

Не хочу смотреть "Притяжение". Даже ради эффектов. Пусть бы глупый сюжет, пусть поделка на забаву толпе – я люблю поделки на забаву. Но фильм явно сделан на западного зрителя. И он выставляет русских кровожадными идиотами!

 

Ну, представьте – прилетает инопланетный корабль. Не выказывает никакой агрессии – просто летит. Как мы всегда мечтали во всех фантастических книгах советского времени. И вдруг русские военные, агрессоры и подлецы, решают его сбить. Зачем? Да еще так "хитро", чтобы он упал на Москву! Поубивал массу народа! Сто раз идиоты.

 

Заметьте, американцы сделали "День независимости" – они сбивали инопланетян? Нет. Они вели с ними переговоры. И лишь потом...

 

Зачем выставлять нас кровожадными идиотами?! Если ты не враг России, не русофоб?

Сейчас подумал – а ведь "Притяжение" в двухтысячных годах было обречено на успех. Этот фильм трудно испохабить так же, как "Викинг". Почему? Потому что никто не видел, как выглядят инопланетяне, их корабли, и никто не может авторов фильма ткнуть мордой в стол: "Как твои звездолеты пробрались через ̶Д̶н̶е̶п̶р̶о̶в̶с̶к̶и̶е̶ ̶п̶о̶р̶о̶г̶и̶ звездный Мальмстрим?!" Почему у инопланетян ̶к̶о̶л̶ь̶ч̶у̶г̶а̶ ̶с̶ ̶б̶р̶о̶н̶е̶й̶ скафандры сделаны из жести и вообще – полная "жесть"?!

 

Почему у инопланетян ̶р̶ж̶а̶в̶ы̶е̶ ̶ж̶е̶л̶е̶з̶к̶и̶ ̶в̶м̶е̶с̶т̶о̶ ̶м̶е̶ч̶е̶й̶ ̶и̶ ̶в̶ш̶и̶ ̶н̶а̶ ̶к̶н̶я̶з̶е̶ бластеры не той системы и роботы не такие?!

 

Главное – есть спецэффекты, все зрелищно и забавно. А если и глупо, как в "Трансформерах", так кого это волнует? Давно ли зрителя стала волновать глупость сюжета? Но Бондарчук умудрился сделать так, чтобы сюжет был потрясающе глупым!

Помню, что реклама этого фильмы звучала ото всюду – из всех передающих аппаратов. Чуть ли не из унитазов. И все равно фильм не оправдал надежд.

Хотя…кто сказал, что не оправдал? Если он заронил в головы людей мысль о том, что наши военные тупые ослы, которые только и умеют, что набрасываться на беззащитные мирные летательные аппараты – может в этом и была цель фильма?

Гадай, не гадай, а в чужую голову не влезешь. И остается только лишь перебирать режиссеров и надеяться, что они сумеют справиться с таким эпическим полотном, как состоящий из нескольких частей фильм о Звереныше.

«Москва-Кассиопея» – кто снял? Вроде бы неплохой режиссер. Но насколько он неплохой? Сможет ли? С драконами? Со спецэффектами? С единоборствами? Роман-то вообще очень жесткий, если даже не жестокий…сумеет ли советский режиссер снять ТАКОЕ? Сомнения у меня, ох, сомнения! Ладно, потом разберемся.

Вдруг послышались звуки – кто-то играл на пианино. Я хмыкнул, встал, и пошел смотреть. Ну да – Ольга!

– А ты чего мне не говорила, что умеешь играть на пианино?

– А ты разве спрашивал? – пожала плечами Ольга, наяривая «Песню нам пропой веселый ветер», и тут же переходя на…ну да, та самая «You Never cen tell»! – я же из еврейской семьи! Не скрипка, так пианино! Как полагается!

– Как полагается – задумался я, и усмехнулся – Я сейчас тебе слова одной песни напишу, и попробую изобразить мелодию. А ты на пианино! И если сумеешь – запиши ноты. Кстати, завтра придет в гости Махров, он обещал мне купить гитару, вот ты и сыграешь. И споешь. Голос у тебя хороший, так что должно получиться неплохо. Ошеломим народ крутыми песнями?

– Ошеломим… – слегка растерянно ответила Ольга, и помотала головой – Ну ты, Миша, даешь…вот точно – разносторонняя личность! Ты еще и песни пишешь?!

В ответ я только загадочно улыбнулся, испытывая легкий стыд от того, что ворую песни у будущих авторов. Пусть и не мой мир, но…все равно – украл ведь! В прокат я их пускать не собираюсь, это просто для себя, но…ладно, чего уж там. Воровать – так воровать! Мелодии я прекрасно помню, слух у меня есть, изображу просто на-раз. И будь что будет.

– Пойдем! – я потащил Ольгу за руку в кабинет, где на столе стояла электрическая машинка немецкого производства – Садись. Печатай!

И я начал диктовать. Глаза Ольги были круглыми от удивления, и посматривала она на меня как на волшебника. А я…я диктовал и диктовал. Эх, жалко сейчас нет гитары! Можно было бы сразу и попробовать сыграть!

В конце я начал диктовать текст песни Чака Берри – вначале на английском, потом сообразил, что клавиатура-то русская, Ольга сидит, и не понимает, что ей делать. И тогда приказал ей записывать слова русскими буквами, так, чтобы при произношении было похоже так, как если бы пел некто, гнусаво и плохо выговаривающий слова. Типичный американец из провинции.

Следующий этап – записать музыку. И на это ушло битых два часа. Я напевал мелодию, Ольга писала нотными знаками – благо, что специальная бумага для нот, или как она правильно называется «нотный стан» – здесь была, стопкой уложена на пианино. То ли специально оставили – раз есть пианино, должны ведь быть ноты? То ли осталось от прежнего жильца, но…наверное этого я никогда не узнаю. Впрочем – и не хочу знать. Так мне спокойнее.

Ольга великолепно управлялась со всеми этими корючками, и даже рассказывала мне, что и почему ставит на строку. А я пытался изобразить мелодию. Хорошо, что самую первую из записанных песню я слышал в исполнении девушки, играющей на гитаре, иначе бы наверное ничего не вышло. А может и вышло, но играть было бы все равно сложнее.

И вот когда мы уже подобрались к Чаку Берри, в дверь позвонили. Я махнул Ольге, чтобы она убрала исписанные нотные листы – это должен быть Богословский, и никто иной. И точно, когда открыл дверь, Богословский бросился ко мне и сунул в руки завернутый в бумагу предмет:

– Держи! Это тебе, на новоселье – я ведь должен! А! И привет. Ну что, снимай бумагу, смотри!

Я разорвал бумагу, и…чуть не ахнул! Гитарный чехол!

– Смотри! Лучшее, что сумел достать! Чешская «Кремона»! Шестиструнка!

Богословский смотрел на меня с таким победным видом, что мне стало даже немного смешно. Хотя я и знал, что «Кремону» в городе хрен достанешь, что стоит она семьдесят рублей, но попробуй ее найди! Максимум, что можно купить без переплаты и без блата – это ленинградскую гитару, то есть сделанную на Ленинградском завод музыкальных инструментов.

– Класс! Как же ты ее достал?! – нарочито удивился я – Ее же достать практически невозможно!

– Украл из театра! – хитро прищурился Богословский – Пришлось ударить сторожа подсвечником! Гад, проснулся не вовремя!

– Ну ты его хоть закопал? – оглянувшись по сторонам шепнул я – Надо было отрубить ему голову, порубить ее на маленькие кусочки, потом отрубить пальцы, тоже мелко нашинковать, а потом все выкинуть в реку! Чтобы не узнали!

– А зачем – чтобы не узнали? – живо заинтересовался Богословский – Нелогично!

– Очень даже логично! Сторож мечтал об этой гитаре, и как только появился случай ее украсть – тут же похитил и убежал с ней в Сыктывкар. Где сейчас и наигрывает серенады! Коровам. Аесли б труп идентифиировали…

– Ах-ха-ха-ха! – захохотал Богословский, и вошел в квартиру – Пойдем! Покажу тебе, как на ней играть!

– Кстати, ты вовремя пришел. Мы тут кое-что приготовили на завтра, и без тебя никак! Я сам хотел к тебе идти, просить. Сможешь помочь?

– Ну…смотря что! Если убить кого-нибудь, то только если дашь мне маску и миллион долларов! Иначе не согласен.

– Всего лишь аккомпанировать. И если сможешь – петь на английском.

– На английском?! Черт! Вот если бы на фарнцузском…признаюсь, в английском я не бум-бум.

– Да тебе ничего не нужно будет особо и говорить! На листке написаны русскими буквами английские слова, ты в такт музыке читаешь их, слегка в нос, как гнусят жители Техаса. И…понеслось! Песня простенькая, о том, как поженились парень и девушка, как они купили себе дом в кредит, мебель, машину, и стали жить. А что у них там дальше будет – никто не знает. Это очень популярная песня гитариста и музыканта Чака Берри, если слышал о таком. Это негр. Он написал эту песню, когда сидел в тюрьме. И песня вдруг так понравилась народу, что понеслась в массы. Ну а я взял, и придумал под нее кое-какой танец – дурацкий, но…народу понравилось! И выиграл конкурс в ночном клубе. Я сегодня рассказал Галине Сергеевне об этом случае из нашей с Олей биографией, и она захотела увидеть, как мы так изгалялись на танцполе. Ну и вот. Поможешь?

– Да куда же я денусь? – хохотнул Богословский – Мне самому интересно, что там творят в этой Америке! Пойдем!

– Оля, ты погляди, что нам Никита подарил! – я подал Ольге «Кремону», и девушка удивленно ойкнула:

– Кремона! Настоящая! Вот это да! Вы кудесник, Никита!

– Оля и на пианино играет! Оль, наиграй Никите мелодию! Спой песню, как она должна звучать!

– Лучше ты, Миш…там мужской голос нужен. А ты, кстати, поешь совсем не плохо. Конечно, не Лемешев, и не Георг Отс, но голос у тебя неплохой и в ноты ты попадаешь! Давай, пой! А вы, Никита, можете на нотном стане записать! Пока мы тут музицируем!

Богословский серьезно кивнул и приготовился записывать. А я…дождался первых нот, и…поехали! Где наша не пропадала!

Богословский внимательно слушал, и рука его мелькала, ставила нотные знаки на стан. Он в такт мелодии кивал головой, щурил глаза, притопывал, а когда песня закончилась, сказал:

– Я понял! Там еще должны быть ударник, саксофон и гитара!

– Как догадался? – удивился я.

– А я ее слышал! Ха ха ха! Эту песню! На гастролях в Англии! – Богословский захохотал, сел за пианино, сыграл что-то бравурное, видимо проверяя настройку, и заиграл. И делал он это так классно, что…Ольга даже слегка потускнела ликом. Да, на мой взгляд она играла неплохо, но это ведь был сам Богословский! Композитор, и самое главное – пианист! Или композитор – самое главное? Да какая разница! Это был настоящий Мастер. И его мастерство было впечатляющим. Он умудрился обойтись одним лишь пианино так, что слышался и ударник, и даже саксофон, и гитара. Он заменил собой целый оркестр! И как у него это получилось – для меня загадка. Магия! Настоящая магия! Вот что такое настоящий Мастер.

– А теперь со словами?– спросил я, и Богословский начал петь, нарочито гнусавя, но в общем-то вполне неплохо. Но я его остановил:

– Погоди! Оль, давай! Стол только отодвинем! Потренируемся, чтобы перед великой танцовщицей не опозориться! А Никита нам поиграет! Помнишь? Или забыла? Ничего – сейчас вспомнишь!

Мы скинули кроссовки – дома ходили в кроссовках, американская привычка – я подал знак Богословскому, и он заиграл. И мы начали танец. Вначале получалось слабовато, Ольга забывала движения, сбивалась с ритма, но потом пошла, пошла, пошла…забыла, что танцует напоказ и вошла во вкус. И у нас стало получаться. И это было красиво. По крайней мере – мне так казалось.

Ольга была гораздо красивее той же Умы Турман – и фигурой, и лицом. Вот если представить слегка постройневшую Наталью Варлей на танцполе в «Криминальном чтиве», так это будет она, Ольга.

Богословский смотрел все это время на нас искоса, и руки его сновали по клавишам инструмента абсолютно сами по себе, будто отдельно от тела – голова смотрит на нас, а руки работают, как щупальца осьминога. И это тоже было красиво. Когда только он успевал прочитать слова песни? Или запомнил?! Тогда у него память не хуже, чем у меня! Или просто хорошая зрительная память – глянул, и сразу запомнил.

– Здорово! Ребята, это было здорово! Аж дрожь по спине! Я бы вообще из этого всего номер сделал! А что? Эстрадный номер! И уверен – его пропустят на телевидение! Ведь и песня-то о простых людях, которые пытаются выжить при капитализме! Хе хе хе… Подумайте над этим! Если что – найдем музыкантов, сыграем, запишем! А вы станцуете!

– Посмотрим, что завтра скажешь великая танцовщица – вздохнул я – а то может носик сморщит и скажет: «Фу, какая гадость! И вы ЭТО танцуете?! Мдааа…»

Мы расхохотались, а потом я Богословского попросил:

– Сейчас я Ольге кое-что скажу, поправлю, а мы еще раз прогоним, ладно? Надо раз пять пройтись, чтобы затвердилось. Сможешь помочь? Не торопишься?

– Да ничего! Дело нужное! Мне интересное! Давай!

– Кстати, завтра Оля исполнит несколько песен…но не буду говорить каких. Это чтобы тебе еще было интереснее. Но пока не скажу! Мы потренироваться должны! Как хорошо, чтобы гитару принес, это просто…вот как мысли прочитал! Ты экстрасенс!

– Кто бы говорил! – расхохотался довольный Богословский, и было видно, что ему приятна моя похвала. Всегда приятно, когда твой подарок ценят, и вдвойне приятно, когда человек понимает, что именно он получил.

Мы проделали это еще пять раз, и с каждым разом получалось все лучше и лучше. И на пятый раз – практически безупречно. И я решил что пора завершать.

– Все! Хватит! Слишком хорошо – тоже нехорошо. Завтра потренируемся с гитарой. Сегодня уже устали. Никита, еще раз спасибо – и за классный подарок, и за помощь! (я кивнул на пианино)

Богословский вздохнул и с сожалением вылез из-за пианино. Видно было – он настоящий фанат, и если его не вытащить из-за инструмента, будет сидеть за ним сутками! Но время уже подползало к полуночи, и я видел, что Ольга устала. Да и немудрено – целый день бродили по городу, а потом без отдыха то печатали, то танцевали. Нет уж…пора отдыхать. Честно сказать, я и сам-то уже того…слегка приустал. Не так чтобы с ног валиться – я тренированный, сильный мужчина! Но…надо же и отдыхать!

Богословский распрощался, отказавшись от предложенного ночного чаепития, а мы по очереди сходили в ванную, а потом запрыгнули в постель. Последнее, что я сделал перед тем, как забраться под одеяло – проверил, закрыта ли входная дверь. Тут не воруют, да, но я помню, как обнесли квартиру дрессировщицы Бугримовой, которая кстати жила в этом же доме. Прошли люди, якобы несут ей елку на новый год, и вынесли все ее бриллианты, до которых она была большая охотница. Честно сказать, я бы не хотел повторить ее судьбу. Милиционеры и консьержи это конечно хорошо, но они все-таки люди, а людей можно обмануть.

Проснулись от солнечного света, но вставать сразу не стали. Повалялись в неге и безделье с полчаса, и если бы не естественные процессы организма, валялись бы еще дольше. Ну а когда уже сходил в туалет, и вроде как разошелся – ложиться снова в постель вроде бы как-то и глупо. Тем более, что придется еще и готовиться к вечеру. Танец-то мы подготовили, но надо же и песенки под гитару отработать.

Практически все песни я взял под Ольгу. Сам не собираюсь исполнять. Не знаю, но мне кажется я к этому не готов, хотя Ольга и утверждает обратное. Мол, у меня приятный, слегка хрипловатый голос, и ноты, ритм я чувствую. Но чувствовать мало, если бы я еще умел хоть немного играть на гитаре!

И опять меня поддержала Ольга – тот же Высоцкий, он же ни черта играть на гитаре не умеет! Бренчит черт знает как! В ноты не попадает! И что? А ничего! Слушают его, и еще как слушают. Главное – содержание песен, а не то, как ты бренчишь на гитаре. Нравится это самое содержание народу, или нет.

Кстати, очень напоминает положение с книгами, которое возникло к 2018 году. Бумажная книга уже практически умерла, и авторы дружной толпой ринулись в сеть выкладывать свои опусы. И вдруг оказалось, что признанных мэтров, издавшихся многими сотнями тысяч и даже миллионами экземпляров их книг – просто не желают читать. И это притом, что тексты их выверены и стилистически стройны, грамотны и не покрыты очепятками, как блохами. А не желает народ покупать их книги, да и все тут! А покупает абсолютно «левых» авторов, которые пишут черт знает что, и черт знает как. А народу нравится. А народ платит деньги!

Так что же главное в книгах и песнях? Что надо сделать, чтобы их слушали и читали? Если кто-то откроет эту тайну – станет баснословно богат. Как я, к примеру. Хе хе хе…

Мы умылись, позавтракали, я подровнял бороду, Ольга не меньше часа занималась в ванной процедурами – брила ноги и всякое такое... В общем – приводили себя в порядок. Скоро надо бы и в парикмахерскую сходить, обрастать стал. Надо будет узнать у…хмм…местных, где тут приличная парикмахерская, в которой не «оболванят». Уж Махров-то должен знать!

А после процедур и завтрака занялись моими песнями. Хмм…звучит как-то…не мои они. Ворованные. Но повторю – я не собираюсь на них наживаться! Это так, для компании… Честно сказать – хочется произвести впечатление на людей искусства. Да, я и так уже доказал, что могу, и стою, но хочется чего-то еще, для души, для сердца. Всегда хотел научиться играть на гитаре и петь под шестиструнку.

– Итак, все эти песни – под тебя. Я буду тебе говорить, где петь тонким, нежным голосом, где с хрипотцей, где надрывно или с грустью. Есть песни и для меня, но их немного. Теперь слушай, я тебе напою, а ты подбирай аккорды, смотри слова, ноты, и…поехали!

Мы занимались часа четыре подряд, пока не выдохлись. Пошли, пообедали, попили чай. И снова занимались три часа подряд. Прошлись по всем песням, что я приготовил. Не знаю, будем ли все их исполнять, но…прошлись. И кстати, уже к концу первого периода нашей тренировки (Ну а как еще назвать все это спортсмену? А! Репетиция! Хе хе…), я уже довольно сносно бренчал на гитаре. Не хуже Высоцкого это точно. А для баллады большего и не надо. Мне же не оперные арии петь! Я иду дорогой барда, и только так. Перебором играть – мне еще ох как далеко до этого. Но несколько основных аккордов – это запросто. Абсолютная память, детка! Хе хе…

А потом я пошел в магазин. Вино-то выпили! И шампанское – тоже. И минералки нет. И хлеба свежего надо. Колбаса пока была, икра тоже оставалась, и масло, но…фрукты уже почти все съели, пирожные тоже, так что надо чем-то таким затариться. Готовить не собирались, обойдемся бутербродами, но все-таки. Кстати – задумался насчет домработницы. Может хватит нам всухомятку питаться? Можно, конечно, и по ресторанам постоянно шастать, но…это тоже надоедает. Шум, беготня, ожидание заказа…хочется и нормальной домашней еды. Ресторан – это все-таки больше для развлечения, а не для того чтобы сходить поесть. Поесть – это в рабочую столовую. Или в пирожковую-пельменную. Ресторан – это приключение. Это праздник.

Наделали много-много бутербродиков, я накупил много пирожных с кремом и безе, три бутылки полусладкого Крымского шампанского, сухого вина, рома и коньяка – можно будет замутить коктейли. Минералки тоже купил – много. В общем – еле допер до дома.

Мда…что-то я «увяз в борьбе»! Или точнее – в быту. Привык, что мне в Штатах постоянно кто-то прислуживал, а я только писал книги. А теперь что? На книги и времени не остается, только беготня какая-то, да…песни. Со жратвой.

Но черт подери, надо же и мне когда-нибудь отдыхать? Не всю же жизнь свою зарыть в эти мои тексты?! Я и в Штатах не все время посвящал книгам! Я тренировался в спортзале, стрелял… Кстати – что-то я это дело подзабросил. А надо бы заниматься! Форма быстро теряется, по себе знаю. А набрать ее потом очень даже непросто.

К вечеру все было готово. На столе стояли семь приборов, бутылки шампанского, вина, виски. Виски у нас еще полно – Ольга оказывается четыре ящика по шесть бутылок в каждом купила. Рэд и блэк лэйбл. Так что пить – не перепить!

Закончили все к пяти часам вечера и пошли собираться к приходу гостей. Я немного подумал и надел обычные джинсы, кроссовки и клетчатую рубашку «а-ля реднек». Мне так комфортнее. Ну а Ольга уж нарядилась как могла – надела белую блузку, брюки – все, как тогда, когда мы танцевали наш твист в ночном клубе. Только еще надела свои драгоценности, не удержалась. Женщина, чего уж там. А я даже свои «Ролексы» снял и положил в сервант, рядом с деньгами. Накрыл их бумагой и успокоился – пусть полежат. Время мне тут смотреть особо незачем, а привлекать к себе лишнее внимание не хотелось.

Переоделись, и…плюхнулись на кровать. Вернее – я плюхнулся, Ольга только присела рядом. Не хочет портить прическу.

– А может тебе как-нибудь поинтереснее одеться? Я так-то костюм тебе купила…рубашек всяких. А то большой писатель, а одет как простой рабочий!

– Ты глупенькая – хохотнул я – Простые рабочие здесь в джинсах «Монтана» не ходят. Эти джинсы здесь стоят как две их зарплаты. Отвыкла от Советского Союза, да? Хе хе… А если серьезно – я тебе уже говорил: не в одежде дело, а в ее содержимом.

Ждали мы недолго, минут пятнадцать. Я стал немного придремывать, и когда прозвенел звонок, невольно вздрогнул, а Ольга буквально подскочила на месте:

– Пришли! Уже пришли!

Ну что же…раз пришли – значит, пришли. Чего теперь суетиться? Кстати сказать, пора привыкать к положению, когда я совсем не «хуже» моих гостей. Да, они маститые и заслуженные, но и я вообще-то не лыком шит, чего-то добился! Просто сидит во мне это вот…ну не знаю, как назвать…преклонение перед легендами? Легенда Раневская, легенда Уланова, легенда Богословский. А вообще – они такие же люди, как и я. И кстати, с не очень-то сложившейся личной жизнью – если не считать Богословского, конечно. Этот считался и считается баловнем судьбы. Ни разочарований, ни проблем – порхает по жизни, как мотылек и пьет нектар. Больших премий и наград у него не было, но денег всегда была куча, известности выше крыши и никто его никогда не репрессировал. Может потому, что характер у него легкий, незлобивый? Потому, что власть его считает безобидным шутом? Типа – дураком? А дураку, как известно, жить-то завсегда лучше. Никто тебя не воспринимает всерьез, а значит, и не опасается, и не строит козни.

Это был Махров. Он пришел без двадцати минут шесть, и в руках у него была…черт! Ну забыл же! Гитара! В точно таком же чехле, что и у Богословского!

– Вот! То, что ты просил! «Кремона»! – Махров гордо вручил мне гитару, и я едва удержался, чтобы не расхохотаться – не было ни одной, и вот две! Забыл! Совсем забыл что заказал ее Махрову! Надо было позвонить Махрову, отказаться, а у меня совершенно вылетело из головы.

– Из недр министерства культуры! Было две на складе, но какая-то сволочь одну прямо передо мной забрала! Хорошо хоть эту уцепил! Представляешь – министр культуры не может взять гитару со склада, чтобы подарить ее другу! Слов нет, одни выражения!

– Эта сволочь – Богословский! – все-таки не выдержал, расхохотался я – Видал?

Я указал на гитару, лежащую на пианино, Махров вытаращил глаза и начал хохотать вместе со мной. Потом сделал страшные глаза и приложил палец к губам:

– Надеюсь, он пока не здесь? А то неудобно вышло! Сволочью назвал!

– Нет, пока не здесь. Долго болтаем! Представь меня своей жене!

– Любаша, это тот самый Михаил Карпов, наш золотой…

– Если ты скажешь про гуся или гусыню – я тебе нос откушу! Меня Страус задрал этим прозвищем! – предупредил я.

– Телец! – гордо закончил Махров – Бык! Буйвол! Миша, это моя любимая жена Любаша.

– Когда так говоришь, мне кажется, что у тебя есть еще несколько жен, нелюбимых! – улыбнулась Люба и протянула мне руку – Здравствуйте, Миша! Мне Леша все уши про вас прожужжал – Миша то, Миша се…а я вас вживую так и не видала. Очень рада вас увидеть, очень!

Люба была блондинкой лет сорока, слегка отяжелевшая, но очень миленькая, с простым, открытым лицом. Голубые ее глаза смотрели на меня прямо, без превосходства или наоборот – преклонения. Просто жена друга, и просто ей приятно быть здесь. Хорошая баба, опора и поддержка. На таких все хорошие семьи и держатся.

– Очень рад, Люба! – я взял ее руку и поднес к губам. Она слегка порозовела, вздохнула:

– Видишь, как настоящие мужчины с дамами обходятся! Вот брошу тебя, мужлана, и уйду к Михаилу! Примете, Миша?

– Только если вы победите в борьбе без правил мою подругу Ольгу! – улыбнулся я Любе – Оля, это мой друг Леша Махров, ныне волею судьбы и умных правителей министр культуры. А это его жена Люба. Люба, Миша, это моя подруга, секретарь, переводчица и машинистка Оля.

– Здравствуйте! – улыбнулась Ольга, и Махров невольно присвистнул:

– Господи, вы с Варлей клонируетесь, что ли?! Вы с ней не близнецы, давно потерянные, а потом найденные?! Ну прямо-таки индийское кино!

– Мы даже не однофамильцы – улыбнулась Ольга – Она Варлей, а я Фишман. Проходите, пожалуйста.

– Сейчас. Только ботинки переоденем – кивнул Махров – Все-таки там весна! Кое-где грязновато! А тут, у тебя, на этом паркете…плюнуть некуда, чисто, как в трамвае! Хе хе хе…

Они переобулись – Люба надела туфли на высоком, но не очень высоком каблуке (видимо не привыкла в восьмисантиметровым «клювам»), Махров надел блестящие лакированные полуботинки, и через минуту они уже цокали «копытцами» по направлению к гостиной.

– Ооогоо…ну и хоромы! – протянул Махров – Люб, ты посмотри что делается! Вот как живут простые советские писатели, видала?! Миш, ну ты крут! Ладно, кто должен еще прийти кроме нас?

– Раневская, Уланова, Богословский – кивнул я – Можно сказать, уже тесная компания. Уланова у меня через стену живет, в соседней квартире. Раневская – над булочной.

– Мы, кстати, еще торт со сливками принесли. Свежайший! И шампанского! Ты конечно миллионер, но и мы не лыком шиты. Не нищие! Вообще, Миш, конечно – ты круто поднялся. Я ожидал, что поднимешься, но что бы ТАК! Пока никого нет, давай-ка обсудим с тобой экранизацию «Звереныша». Уверен, что ты уже обдумал, какого режиссера на него поставить, так говори, не стесняйся!

– Мне видится или Ричард Викторов, или Евгений Шерстобитов – подумав, выдал я.

– Шерстобитов – это тот, что «Туманность Андромеды»? Ну да, точно, он. А почему именно он? Из-за того, что снимал фантастику?

– Не только. Он еще и детские фильмы снимал. «Мальчиш-Кибальчиш», к примеру. И «Акваланги на дне». И еще кучу всяких фильмов. И он еще и сценарист.

– А Викторов? Он как в этой компании оказался?

– Есть у меня основания думать, что он справится – уклонился я от прямого ответа. Ну что я ему скажу? Что этот человек через год снимет «Москва-Кассиопея» и прославится? Что он умудрится снять фантастический фильм в Советском Союзе, не имея никаких на то никаких технических средств? Так снимет невесомость, что и космонавты не смогут отличить настоящую невесомость от той, что он изобразил в фильме!

Буду просто давить авторитетом, и все тут. Но прежде надо будет поговорить со обоими режиссерами – вдруг они еще и сами не захотят снимать мое кино?

– Викторов уже снимает – разочаровал меня Махров – Какую-то фантастику. Так что он занят, точно знаю. Остается только Шерстобитов. А почему ты не хочешь Тарковского? Величина! Глыбища!

– Не нравится мне эта глыбища – поморщился я – Ну что в нем такого глыбного? Мне драйв нужен, движуха, энергия! А у него только застой, созерцание да нытье. Я вообще не понимаю, чего вы так над Тарковским кудахтаете. Кстати, уверен, что скоро он свалит за границу. Нет, не скоро, но свалит. Кстати, виновата и наша власть – дали бы ему снимать нормально, он бы и не глядел в заграницу…наверное. Понимаешь…в чем его проблема, как мне кажется…вот, к примеру, я написал роман. Его собрались экранировать. Но появляется Тарковский, и говорит: а я вижу роман ВОТ ТАК! Я буду снимать не как в романе написано, а совсем иначе! Я художник, у меня свое видение! Ну как бы тебе объяснить...нарисовал я картину. Повесил на стену, и всем картина нравитс. И вдруг появляется человек, который заявляет: я вижу эту картину совсем по-другому! Берет краски, и…зарисовывает то, что МОЕ! То, что я нарисовал! И что тогда это? И зачем мне это? Если я соглашаюсь на съемки по моей книге, то сразу же это подразумевает, что сценарий пройдет через мое одобрение, как и актеры, играющие героев фильма. Кстати, насколько помню – Тарковский снимает свой Солярис, так что он все равно занят.

– Уже не занят. Фильм доснят, и тринадцатого мая будет представлен на Каннском кинофестивале. То есть фактически Тарковский свободен. Миш, а если тебе с ним поговорить? Может он и не гениальный режиссер, но то, что он у нас ЛУЧШИЙ – это бесспорно. Те, кого ты называешь, это детские кинорежиссеры, которые ничего кроме детских сказок не снимали. А у тебя эпическое полотно, где много насилия, крови, жестокости. Смогут ли эти режиссеры снять ТАКОЕ? Честно сказать – сомневаюсь.

– А финансирование? На «Солярис» было выделено миллион рублей. Ну что за фильм можно снять за миллион рублей? Короткометражку, что ли? Мне даже странно, что государство не понимает, насколько важно снять хороший, дорогой фильм, не хуже, чем в Голливуде! Почему они могут, а мы нет? Впору за свои деньги снимать. Но если я буду снимать за свои деньги – тогда зачем мне Тарковский? Приглашу голливудского режиссера с именем, да и все тут!

Помолчали. Потом я заговорил:

– Хорошо. Пригласи Тарковского на разговор. По результатам и решим. Только сразу скажу – я буду с ним разговаривать так, как считаю нужным, без сюсюканья и реверансов. Гением я его не считаю, но видел «Андрей Рублев» и кое-что там меня зацепило. Иначе бы я вообще не стал с ним говорить.

– Вот и хорошо, вот и славно! Я созвонюсь с ним, переговорю, а потом позвоню тебе по результатам.

Звонок в дверь!

– Пошел я встречать. Ты еще не общался с Улановой и Раневской?

– Не пришлось. Я на месте-то без году неделя, еще не успел.

– Ну вот и посмотришь на них. А они на тебя. Сиди, я сам встречу.

Я подошел к выходной двери, открыл, толкнул створку. Первым появился Богословский.

– А вот и мы! Сюрприииз! Вы нас не ждали, а мы приперлися! – захохотал композитор – Смотри, кто к тебе в гости пришел!

Я посмотрел, и брови мои сами собой поползли вверх. Ну да – Раневская, Уланова, Богословский…но за их спинами…

– Мишенька! – это Раневская – Я взяла на себя смелость пригласить этих двух хороших ребят! Они в гости пришли, мне пели песни, а я и говорю – пошли в гости к Мишеньке! Они и согласились! Надеюсь, не прогонишь нас?

Глаза такие хитрые, и блестят. Похоже, что выпила старушка, и крепко. Говорили, что она любит это дело, но…меру знает. Чтобы валялась пьяная, или что-то подобное – никогда. Старая школа!

Богословский вошел, нагруженный какими-то пакетами, следом Раневская, Уланова – в руках Улановой что-то сдобно пахнущее корицей – видимо обещанный яблочный пирог. Его тут же перехватила подбежавшая Ольга. А следом за Улановой…

– Привет! Я Володя – рука крепкая, жесткая, лицо…лицо до боли знакомое. Такое знакомое, что даже дыхание перехватывает. Для меня это так, как если бы руку протянул фараон Эхнатон.

– Михаил – жму руку Высоцкого – очень рад!

– Я с гитарой, так что отработаю! – улыбается.

– Никаких отработок! – улыбаюсь и я – Только для души! Если не хочешь – не пой. И не играй. Просто посидим и поговорим. Хорошо? Ах да, прошу прощения…ничего, что я на ты? По-свойски.

– Отлично. По-свойски! – улыбается – А это мой друг Валера.

– Золотухин! – представляется второй.

Жму руку и про себя почему-то удивляюсь – господи, какие молодые, здоровые, красивые! И все у них впереди! Все впереди…

Отправить