Глава 4

Крики и ругань я услышал метров за пятьдесят. Само собой — сразу понял, откуда летят отборный мат и женский визг. А потом уже увидел один из источников звуков.

Это был молодой мужчина лет тридцати пяти — высокий, крепкий, но уже порядком отяжелевший. Со спины он был похож на того, что сидел у меня в зиндане, только тот, надо признать, было на порядок противнее. У этого еще сохранился человеческий облик, он был даже красив — эдакой негативной мужской, брутальной красотой. Квадратный подбородок, высокие скулы, большие голубые глаза — в юности он был совсем красавчиком, на то вероятно и попалась женщина, глаз которой украшал здоровенный свежий фингал. Нет, все-таки не свежий — он уже начал желтеть, рассасываться, в изначальном своем состоянии фингал скорее всего закрывал весь левый глаз. Крепко ей досталось, точно.

Сказать, что я готов уничтожить всех мужиков, которые поставили фингал какой-либо женщине — это было бы преувеличением. Все-таки я никто иной, как полицейский, и насмотрелся в жизни уже всякого. Да и криминальные новости читал и читаю — куда от них деться? Помню, как судили одну мадам, упорно стремившуюся убить своего мужа — просто ради того, чтобы осталось наследство и она могла бы спокойно, без проблем развлекаться с мужиками. Ее хитрые затеи почти удались — если не ошибаюсь, разоблачили только после третьего по счету покушения.

Самое интересное было то, как она обставляла все эти покушения — вроде бы как раз муж на нее покушался, а она, несчастная, защищалась от его беспредела. В последнем покушении она разбила ему голову сковородой и попыталась вытолкнуть из окна многоэтажки. Он чудом остался жив. Просто голова оказалась крепче, что того ожидала любимая жена.

В суде эта тварь сделала умильную мордашку, изображала полную невинность и говорила о бесстыдном оговоре со стороны подлого мужа и его злых приспешников. Тут мужу надо бы сказать спасибо экспертам-криминалистам, которые как дважды два доказали, что именно она была агрессором, а не ее несчастный, чудом не добитый муженек. Ну и операм, которые вскрыли ее похождения на стороне.

И вот пусть мне кто-то скажет, что такая тварь не заслуживает хотя бы фингала под глазом!

Приходилось мне и пьяных баб оформлять — когда их доставляли в райотдел, и я тогда был на сутках при дежурной части. Даже вспоминать не хочется — ну такое отвратное это зрелище, пьяные агрессивные бабы! Если бы эти бабы видели себя со стороны! Если бы заснять, и показать их в таком виде всей родне и друзьям! Ей-ей, многие из их близких, сослуживцев были бы просто потрясены — рядом с какой мразью им приходится жить и работать.

Впрочем, подобных роликов где-нибудь в ютубе имеется море разливанное, так что вряд ли кто-то удивится еще одному, новому ролику. Да и не сторонник я такого действа — снимать этих мерзких бабищ и выкладывать ролики в сеть. Помню, как сказал дядюшку Мокус обезьянке, которая хотела поглумиться над нехорошими сыщиками, преследующими поросенка Фунтика и увязшими в болоте. Обезьянка спросила: «Дядюшка Мокус, можно, я кину в них грязью?» На что дядюшка Мокус нравоучительно ответил: «Ну что ты, Бамбино! Это плохие люди, но у них могут быть хорошие дети, которые наверняка очень любят цирк!»

Вот так же и я — только ради детей переламывал себя и не снимал этих пьяных дебоширок, поливающих меня матом, пытающихся пнуть и плюнуть мне в лицо. И ведь это были не какие-то бомжихи, не девушки с пониженной социальной ответственностью — обычные дамы лет тридцати пяти-сорока, которые устроили дебош в магазине, или в такси, или где-нибудь в другом общественном месте. Якобы порядочные, хорошо одетые и совсем даже не бедные дамы.

Но здесь, конечно, был совсем иной случай. Эта женщина точно не заслужила своего фингала — стройная, совсем не обабившаяся, не потерявшая форм, с лицом похожим на лицо девушки-красивицы из фильма «Морозко», она сидела на скамейке и плакала, закрыв глаза, будто не хотела видеть то, что возле нее сейчас происходит. Девчонка лет шести-семи прижималась к ней сбоку и тоже рыдала, приговаривая: «Папочка, не трогай ее! Папочка, пожалуйста!». Похоже, что это она визжала так громко, что было слышно и за пятьдесят метров.

Пока подходил, получил первичную информацию о причинах происходящего. И эти самые причины меня не только ничуть не удивили, но даже и вогнали в некоторую депрессию — ну одно и то же, одно и то же везде в пьяных семейных разборках! Ну почему эта пьянь так однообразна в своих претензиях к женам?

Итак: жена господина (или товарища?) Катина является падшей женщиной, которая только и думает о бешенстве своей матки. И только для того она ходит на работу, где некий мужчина с бешенством своего члена пользуется Варькой для удовлетворения всех своих, самых низменных желаний, особенно — извращенных по самое не-хочу. Ну вот, оно примерно так.

Конечно, все говорилось гораздо энергичнее и в других выражениях, самых что ни на есть неприличных — и это несмотря на то, что рядом стоял ребенок, а еще, мат могли слышать на большом расстоянии все желающие и нежелающие. Кстати, тут сразу щелкнуло у меня в голове: вот тебе и два протокола, мелкое хулиганство и нахождение в общественном месте в нетрезвом виде. И начальство будет теперь довольно, отстанет на время. Работает участковый!

— Прекратить! — сходу бросил я, обращаясь к тугой спине, обтянутой нечистой белой майкой — Это что еще такое?! Что за хулиганство?!

— Это еще кто тут вякает? — начал оборачиваться ко мне хулиган и осекся, увидев полицейскую форму — Это…вы кто? Зачем?

— Зачем тут?! Да чтобы — вот! — грозно констатировал я — Вы чего тут устроили? Мат слышно за сотню метров! И при ребенке! Как вам не стыдно-то?

Мужчина как ни странно молчал, и было видно, что он слегка напуган. Почему? Форму увидел, поэтому? Трусоват? Да, точно — трусоват. Этот только на бабу вопить, да фингалы ей ставить, а как на полицейского…но это хорошо. Очень хорошо! Не хочется мне устраивать потасовку. И колдовать тоже не хочется. С Капустиным уже нарисовался, хватит…

— Вы писали заявление о том, что гражданин Самохин пытался вас избить. Вот я и пришел по поводу этого заявления, должен отобрать у вас объяснение. Но прежде я составлю на вас два протокола — за мелкое хулиганство и за нахождение в нетрезвом виде. Понятно?

— За что? — мужчина набычился и сжал кулаки — я у себя дома! Я что, у себя дома не могу выпить? Не могу жену поругать? Вы лучше Самохиным займитесь! Или он и вас уже купил? Жену мою е…т, так и ты у него уже сосешь?! Я на тебя жалобу напишу! Да я тебя…

Мужчина шагнул ко мне, замахнулся…и нарвался на крюк правой.

Господи, ну какое же это было наслаждение, ощущать, как твой кулак врезается в скулу мерзавца! Слышать, как падает его тело — будто мешок с мукой! Видеть, как он ползает у твоих ног — мерзкий, слюнявый, достойный лишь…смерти? Достоен он смерти, или нет?

— Врет, подлец — безрадостно констатировала женщина, Варвара, насколько я запомнил ее имя— Ничего у меня с Самохиным не было, и быть не могло. А то, что я Семена не хочу — так вы сами посмотрите, можно его хотеть? Вот такого? Господи, да где мои глаза были десять лет назад! Как я позарилась на этого подлеца!

— Убью! Варька — убью! А тебя ментяра засужу за побои! Седня же поеду и сниму побои в районе! А ты, Варька, свидетелем пойдешь!

— А чего живете-то с ним? Столько лет живете! Неужели некуда пойти?! — не обращая внимания на этого жука у моих ног, спросил я Варвару — неужели можно ТАК жить?

— Уходила. Он обещал прибить нас — и мамку, и папку. Они уже старые, не сладят с ним. С него станется — как напьется, так и обещает прибить! Трезвый он так-то тихий, только все равно подлый. А разводиться…добром не разведется, а вдруг и правда прибьет?

— Прибью! Обязательно прибью! — с земли прокомментировал слова жены Семен — Моду взяла, на мужа напраслину возводить! А сама с Самохиным целыми днями кувыркается, бл…ь!

— Господи, ну как я устала! — с тоской выговорила женщина, и глаза ее прикрылись, будто от слишком яркого света — я уж и заявление в милицию писала! Его подержат там сутки, да и домой отпускают, а он еще злее делается. И бабка Нюра снадобье давала — не берет его, подлеца! Пьет, и пьет! Я пластаюсь, работаю — а он пьет! И Самохин его выгнал — этот гад у него мешок муки спер и продал. А разве будет Самохин вора держать на работе? Хорошо хоть меня не выгнал, я ведь жена вора! Эх, ты…он ведь и посадить тебя мог, а пожалел! А ты его полощешь!

— Что, хрен его нравится, да? Ты когда ему сосешь — в обед, или с утра? Мужем-то брезгуешь, Самохин-то лучше! Сколько он тебе платит, чтобы ты ему…

Я не выдержал — пнул негодяя в бок. Он хрюкнул, схватился за ушибленное место и снова стал мне обещать всевозможные кары за нанесенные побои. А я удивленно пожал плечами:

— А мне говорили, что он опасный…мол, кулаками машет! А он трус, оказывается. Вот какая штука-то…

— Трус! — безжалостно констатировала Варвара — Только перед дружками своими хорохорится, перед Капустиным, да Белояровым. Ну и жене синяков наставить горазд! И вишь как — милиционера увидал, так сразу в штаны и наделал! Гад! Видите, товарищ милиционер, с кем живу? Вот за что я наказана?! Другим достаются красивые, непьющие…вот как вы, такие, а я? За что мне такое? За что?! Что я плохого сделала, что он мне даден на муки? Девчонка заикается, ночью боится заснуть! И все из-за этого гада! Ну вот что делать, что?!

Я промолчал. Я еще не знал, что делать. Хотя мысль на этот счет была. Как там в «Кавказской пленнице»? «Третьим будешь»?

— Вставай! — приказал я Семену, накачивая приказ Силой — Иди в дом, сейчас бумагу писать будешь.

Семен попытался что-то сказать, но я прикрикнул:

— Молчать! Ты уже все что можно — сказал! Пошел!

Мужчина медленно поднялся, ни говоря ни слова побрел в дом. Движения его были скованными, дергаными — но можно это все списать на опьянение. Никто не заподозрит меня в том, что я подчинил человека своей воле. Слишком уж это фантастично. Я же простой участковый!

— Чего ты хочешь? — спросил я тяжело, глядя в голубые глаза женщины — Будешь с ним жить, если он исправится? Я с ним поговорю, попробую убедить, может он больше и не станет пить. Станешь с ним жить?

— Дочка, иди к себе в комнату — женщина отстранила от себя девчонку, и та испуганно оглядываясь на меня, пошла в в дом — Иди, иди, девочка моя! Не бойся! Он тебя не тронет! Тут дядя милиционер!

Девочка исчезла за дверью, а женщина посмотрела на меня широко раскрытыми глазами:

— Верите, если бы не боялась оставить дочку одну — я бы его давно убила! Зарубила бы, и будь что будет! Отсидела бы, зато бы вышла свободной, как птица! Только не хочу, чтобы у дочки мать убийца была, а то бы… В школе задразнят, да и во дворе покою не дадут. Дети ведь злые. Так что если можете как-то помочь, если можете…я все вам отдам! Все! Хотите…я буду к вам приходить — спать вами! А что, вы мужчина молодой, красивый… А то денег у родителей возьму, отдам вам — лишь бы его не было! Лишь бы куда-нибудь, да делся!

— Почему ты мне это говоришь? — напрягся я — Что я могу сделать-то? Убить его? Так я не убийца! Закрыть? Так он все равно выйдет! И что я сделаю?

— Что-нибудь…что-нибудь, пожалуйста! Иначе я сама его порешу! Клянусь господом — порешу! Все, последняя капля это была, больше не могу!

— Я вот тебя сейчас арестую — за подготовку к убийству! И за подкуп полицейского! — жестко сказал я — Ишь, чего придумала, на что толкаешь!

— Миленький, помоги! — женщина бормотала будто в горячке, и мне показалось, что у нее реально поехала крыша — не арестуешь ты меня, я знаю! Ты добрый, хороший! Я чувствую — ты хороший! Помоги, пожалуйста! Я все тебе отдам! Все!

Она вдруг бросилась на колени, обхватила меня руками и стала истово целовать — ноги, бедра, в пах. Я бросился ее поднимать — мне только этого еще не хватало! Сегодня просто какой-то день коленопреклоненных девиц! Не дай бог кто-то увидит — разговоров будет выше крыши!

— Убей его! Убей! — прохрипела мне в лицо женщина, и вдруг стала похожей на Медузу Горгону, только змей вокруг головы не хватает. Красивое, очень красивое лицо, искаженное гримасой ярости.

— Ну-ну…хватит! — я прижал к груди женщину, и вдруг…остро захотел, чтобы меня любила такая красивая, такая…на все готовая женщина! Ну так захотел, так захотел — ну просто сил никаких нет, как…ее захотелось! Так и представил — вот она приходит ко мне в дом, раздевается, становится на колени, нагая, прекрасная, покорная, и… У меня даже кровь прилила…куда надо! Или наоборот — куда не надо. Сейчас точно не до того!

Усадил женщину на скамейку, выдохнул, с трудом отведя взгляд от упругой груди, ничуть не испорченной родами. Женщина и правда была красива — в самом расцвете женской красоты! Сколько ей? Двадцать семь? Двадцать восемь? Самый тот возраст, когда женщина вошла в пору деторождения, прекрасно разбирается в том, что ей нужно от мужчины, но при этом еще сохранила девичью стать и упругость. Великолепная женщина! И…замужняя, а меня всегда тянуло и тянет к замужним женщинам. Чужим замужним женщинам. Как там сказала баба Нюра? Судьба моя такая? Дурацкая какая-то судьба нет?

Оставив Варвару сидеть на скамейке, я пошел в дом. Семен стоял посреди кухни, безмолвно глядя в пространство — я его подчинил так же, как это делал до того с преступниками, сейчас обитающими в моем зиндане.

— Садись на стул! — приказал я, и дождавшись, когда Семен усядется, начал:

— Сегодня в полночь ты придешь к господскому пруду. Ничто не сможет тебя остановить. Ты сделаешь так, чтобы никто тебя не увидел! Никому не скажешь, что я тебе это приказал! А когда я уйду — ты забудешь, что я здесь был и что-то тебе говорил. А сейчас бери авторучку и пиши заявление.

Я продиктовал Семену то что он должен был написать (отказное как положено). Потом составил два протокола и дал Семену подписать. Ну а потом пошел на выход, дав установку на то, чтобы реципиент лег сейчас спать, и не вставал до самой до ночи, а когда встанет — сделал то, что я ему приказал. Три — лучше чем два, это точно!

Выйдя из дома, посмотрел на скамейку, где сидела Варвара. И снова меня как током прошибло — ну и красивая же, черт подери! И даже синяк ее не портит! Как ни странно, он делает ее даже привлекательнее. Хочется взять ее лицо в ладони, поцеловать в этот синяк, сделать так, чтобы он прошел, впиться ей в рухлые губки поцелуем, и…

Я взглянул в лицо Варвары…и чуть не ахнул. Синяк-то и правда прошел! Почти ничего не осталось! И я это сделал всего лишь одним своим желанием! Пожелал, чтобы его не было — бах! Готово!

О господи…мне надо лучше себя контролировать. Мне ни к чему неконтролируемые выбросы Силы, к добру это не приведет. И кстати сказать — уже понятно, что «ломаюсь» я на красивых женщинах. Женщинах, которые мне нравятся, которых я хочу! Если женщина меня привлекает, если она меня возбуждает — обязательно исходит импульс Силы, и я не могу с этим ничего поделать! Вначале Машка Бровина, затем еще одна Маша, потом Люська Сидорова, а вот сейчас — Варвара-Краса. Вот же хрень-то какая! У меня при виде красивых девок просто крыша едет!

Как там говорится? «Жениться тебе надо, барин!». Насчет жениться — это вряд ли, но вот женщину найти для постоянных встреч, это точно.

Эх, Варвара, Варвара! Эх, Маша! Эх, Люся… Нет — Люську долой. И Бровину тоже. Табу! Хотя вот Бровина…я ее мужа-то и не знаю…он мне не друг, и не приятель…

Гарем! Хочу гарем! Совсем одичал без бабы, точно…

Все, на сегодня хватит! Домой. Теперь — домой. Буду готовиться к ночи. Впрочем — чего там особого готовиться? Все у меня готово, осталось только поехать и решить вопрос.

А вот со снадобьями нужно позаниматься. Надо их приготовить. Зря я, что ли, эту ночь на кладбище провел? С мандрагором воевал? Кстати — до сих пор палец болит! Вот же как больно тяпнул, гадина мелкая!

До своего дома домчался за считанные минуты, нигде не задерживаясь, не останавливаясь. Хватит на сегодня работы! Работы участкового.

Слава богу — у дома никаких приор, никаких джипов, карет, лошадей и оленей. Чисто и благостно, как на кладбище. Тишина, покой и благолепие.

Дома как всегда работает телевизор — передают новости. Слышу что-то про восток, про Сирию, в которой наши успешно долбают «шайтанов». Сердце радуется, когда это слышишь — а то вечно: «Все плохо! Все плохо! Армия умерла!» Да не умерла она ни фига. Если кто полезет — так жахнем, что мало не покажется! Это я вам говорю, старший лейтенант Каганов! Черный колдун!

Есть не хотелось. Только чаю навел, с лимоном — и пошел в лабораторию, предварительно закрыв входную дверь на засов. Совсем мне ни к чему, чтобы кто-нибудь сюда вошел без моего ведома и застал меня «на горяченьком». Лаборатория — только для меня. И для моих помощников.

Первым делом нашел заготовки для амулетов. Их было несколько видов: в одном ящичке лежали каменные овалы наподобие береговой гальки-«черепашки», только размером поменьше. В каждой заготовке с одного краю просверлена дырка — явно для того, чтобы туда просунуть шнур, или цепочку. Ясное дело — такие амулеты лучше всего носить на шее. Камень темный, почти черный — то ли базальт, то ли темный кварцит — я особо в горных породах не разбираюсь. Был период, когда интересовался минералами, даже в геологи хотел пойти, но потом заинтересовался радиотехникой, а еще позже — решил пойти в военное училище, которое благополучно и закончил. И кстати — с очень даже неплохими оценками.

Другие заготовки — деревянные. Ну, эти совсем простые. Часть — темное дерево, что-то вроде венге, которое используется для изготовления рукояток ножей. Другие овалы — очень похожи на мореный дуб, черно-серое дерево, тяжелое и твердое.

И венге, и мореного дуба — штук по пятьдесят заготовок каждого вида.

Еще — заготовки из сердолика, из кости (вроде как слоновой, или моржовой), меди и штук двадцать заготовок из серебра. Вернее — из серебряных рублей. Николаевских рублей. В каждом с краю по дырочке — цепляй на веревочку да носи!

Решил взять одну заготовку из базальта и одну из мореного дуба. Был позыв взять заготовку из серебра, но эту идею все-таки отставил. Почему? Да просто потому, что если придется проходить через металлодетектор, серебряный амулет заставят снять. И то время, пока он не будет находиться на мне, я буду лишен магической защиты. А оно мне надо?

Итак, сегодня буду делать два амулета: один от физического нападения, другой — магического. Базальтовый на «физику», мореный дуб — на магию.

Когда отрезал кусочки от корня мандрагора, невольно даже скривился, внутренне ожидая что сейчас этот корешок, очень похожий на маленького злобного человечка дернется, зашевелится, и возможно даже попытается вцепиться мне в руку. Но бесы не обманули — корень не шевелился, он был уже мертв.

Кстати — вот наглядный пример дурного воздействия алкоголя на живых существ. Даже мандрагор подох, захлебнувшись в спиртовом растворе! Хе хе…

Вначале сделал амулет на «физику». Нашел (с помощью бесов) требующиеся ингредиенты, отмерил нужный вес и количество (кстати, сгодилась и одолень-трава, которую принес ночью, и могильная земля), все тщательно перемешал, залил спиртом (Спирт, судя по рецептам, входит в 99 процентов снадобий! И почему так?) и поставил на газовую горелку, дожидаясь кипения и направляя в снадобье ручеек Силы.

Когда в фарфоровом тигеле жидкость закипела, стала прозрачной и приобрела желтоватый оттенок — снял тигель с огня, поставив его на специальную подставку. Теперь у меня было примерно три минуты чтобы завершить процесс.

Я быстро ткнул себе в палец заранее приготовленной и продезинфицированной иглой, выдавил капельку крови и стряхнул ее в жидкость. А потом медленно, плавно, четко выговаривая слова, прочитал написанное на бумажке заклинание, наполняя его Силой — со всей своей доступной колдовской мощью. Чем больше Силы сюда накачаю, тем дольше будет работать амулет, тем дольше его не придется перезаряжать.

Жидкость в тигеле помутнела, забурлила, в воздухе запахло чем-то неприятным, странным — будто смесью розового масла и растворителя для красок. Через несколько секунд жидкость успокоилась, только оттенок ее стал совсем другим — красноватым, и вроде как опалесцирующим. Точно, снадобье светилось в тусклом свете слабой лампочки (кстати сказать, надо бы тут освещение поменять — ну какого черта оно такое тусклое?!).

И теперь — остался последний шаг. Беру в руки темный кругляшок и осторожно, чтобы не булькнуть, опускаю его в розовую жидкость. Ну, давай!

Секунды три ничего не происходит — я замираю, сердце бьется так часто, будто собирается вылететь из груди. Неужели не получилось?! Неужели в чем-то ошибся?!

Потом жидкость начинает закипать — пузырьки воздуха, бурление, пар, укрывший от глаз заготовку амулета. И когда пар рассеивается — я с удивлением и восторгом вижу, что жидкости в тигеле уже почти и нет! И остатки ее впитываются в камень так, с такой скоростью, как если бы он был не камнем, а каким-то порталом в другой, иной, параллельный мир! Дырой в пространстве!

Еще десять секунд, и камень выпил все, что находилось в тигеле, и теперь был сух, как обожженные солнцем камни Сахары. Готово! Получилось!

Впрочем, получилось, или нет — я узнаю только тогда, когда опробую его в действии. А пока — что я сейчас здесь увидел? Только сам процесс изготовления. Вот он прошел хорошо, все по «канону». Но работает ли амулет, и как он работает — это уже другой вопрос. Судя по тому, что сказали мне бесы — амулет должен отклонять стрелы и пули, не давая им попасть в мое тело. Впрочем — как и ножи, как и мечи, как и…все летающее, колющее, режущее, все то, что может повредить моему здоровью.

Теперь осталось только повесить амулет на шею, и на какое-то время я могу не беспокоиться о том, что мне прострелят башку. А это просто замечательно, не правда ли, господа киллеры? Впрочем — для «господ киллеров» это-то как раз и не замечательно.

А вот теперь пришел черед амулета от магической атаки. С ним дело будет посложнее.

Почему посложнее? Потому что нужен еще и волос — кроме капельки крови — а еще, мне нужно в тигель плюнуть. И все это должно быть разделено по времени, и части моего бренного тела закладываются не просто так, а в определенной последовательности: вначале волос, потом плюнул, и в конце процесса уже и кровь.

Кроме того, заклинания используется два: одно служит катализатором процесса, типа слепляет ингредиенты в единое целое, второе — когда заготовка для амулета опускается в снадобье и начинается процесс пропитывания объекта.

Никто и никогда не скажет — как же пятьдесят или семьдесят грамм жидкости могут впитаться в плотный камень объемом…таким вот малым объемом. Следуя законам физики и химии эта самая жидкость вообще не может, не должна туда впитаться! Никогда и ни за что! Это невозможно! Но ведь на то и магия, чтобы попирать законы природы. Хмм…те законы природы, которые мы знаем.

«Есть в мире, друг Горацио, много такого, что и не снилось нашим мудрецам» — только и можно сказать по этому поводу. А что еще-то скажешь? То если: да ни хрена себе!

Итак, готово. Два амулета сделал, и заняло это…полтора часа. До ночи времени еще много, может еще амулетик сварганить? Я видел в ящике несколько штук тонких белых браслетов, их еще называют «ложновитыми». Ну — тпа они витые, как если бы сделаны из витой проволоки, но на самом деле их отлили. Древняя штука!

Вернее так — скорее всего их родичи древние, а эти всего лишь новоделы. Старые браслеты послужили образцами для мастеров. Серебро, конечно. Можно браслет надеть на запястье и будет скромное такое украшение. Можно таскать за бицепсом, у плеча — и тогда его вообще не будет видно. Что для меня, полицейского, очень даже актуально.

Впрочем — а разве участковому запрещено носить серебряные браслеты? Где это написано, что нельзя? А если что — всегда можно его и снять. Разогнул, да и все тут.

О! А вот этот браслет вообще интересный…неужели изображает Уробороса? Всемирного змея? И в глазках у него маленькие зеленые камешки…стеклышки, что ли? А может…изумруды? А что, со старого колдуна станется. Судя по всему — бедным он точно не был. Да и вообще — колдун по-определению не может быть бедным, голодать и ходить в отрепьях. Всегда найдется тот, кто даст ему денег в обмен на услуги. Или отрубит голову…

С браслетом тоже пришлось повозиться. Здесь понадобилась и кровь (три капли!), и слеза (долго тер глаз, вызывая слезу, потом пытался вспоминать всяческие неприятности, а в конце концов пришлось сходить за луком), и волос, и ноготь, и плевок.

Сложнее всего было вспотеть — капельку пота как из себя выдавить? Но без пота никак, точно. Отжимался, приседал, отжимался, и снова приседал — но все-таки собрал капелюшку пота, собрал пипеткой со лба, приготовил. Ну а дальше все по накатанной — горелка, жидкость (вонючая, надо сказать!), три заклинания — именно три, а не два! И в конце концов — браслет, который почернел, будто его нарочно окисляли. Типа — черненое серебро у меня вышло.

Кстати, еще очень интересная штука: через полчаса после того, как первых два амулета были готовы, на них появился знак Чернобога! Или проявился, не знаю, как это назвать. Четкий знак, так же, как у меня на плече! Опять же — что бы это значило, я не знаю. Проявился, да и все тут. А там уже что хотите думайте — просто факт.

Все. На сегодня хватит. Отдыхать! Амулеты повесил на шею — в одном из ящиков нашлись шнурки, вроде как шелковые. Может потом куплю серебряные цепочки, и на них повешу, но…надо ли это? Это я насчет цепочек. Что они, крепче будут, чем шелк? Смысла в этом особого нет, чисто ради красоты?

Интересно, как сработает браслет…написано так: «Оный амулет увеличивает приязнь окружающих к его владельцу, и служит подобием приворотного зелья». И все! Сухо, без объяснений, без там рассусоливаний.

Кстати, насчет объяснений…ну-ка!

— Прошка, можешь найти мне лабораторные тетради прежнего хозяина?

— А чего их искать? Вот они лежат. Видишь пять книг, похожих на колдовскую? Это они и есть. Там все записано. Кстати, хозяин хотел их уничтожить, но не успел. Забыл о них.

— Почему уничтожить?! — искренне удивился я — Такие ценные сведения!

— Потому, что это ценные сведения — серьезно ответил Прошка — Слишком ценные, чтобы они попали в чужие руки. Хозяин переживал, что серьезные, опасные заклинания могут попасть не в те руки, понимаешь?

— Нет, не понимаю — хмыкнул я — Есть же колдовская книга! И тогда зачем…стоп! Стоп! Ты хочешь сказать, что в колдовской книге НЕ ВСЕ заклинания?!

— Истинно, хозяин! — подтвердил Минька — ты догадался. Некоторые заклинания, которые бывший хозяин получил во время исследований, не были записаны в Книгу. Они слишком опасны и неоднозначны. По-хорошему, их вообще не следовало записывать в дневники — так говорил хозяин. А потом, когда уже умирал и хотел уничтожить дневники, он девники не нашел!

— Хе хе хе… — вдруг откликнулся Прошка — Не нашел!

— Ах вы ж мерзавцы! — понял я, и укоризненно помотал головой — Да как вы посмели?! Вы же нарушили его волю! Вы спрятали дневники! Как вы могли?

— Вопрос неверный! — запротестовал Прошка, лучившийся довольством и радостью — Мы могли! Мы еще и не такое можем! Что же касается нарушения воли — прежний хозяин не приказывал, чтобы мы не прятали дневники! Хе хе хе… Вот если бы приказал…

— Он и догадаться не мог, что вы посмеете спрятать, ведь правда же? — вздохнул я, подумав о том, что этим чертям доверять очень даже опрометчиво. Впрочем — разве я раньше думал иначе? Нужно продумывать каждый шаг и работать с ними, как с электронным мозгом, которому надо давать абсолютно четкие и недвусмысленные команды. Ну как у Азимова в серии рассказов о роботах. Дашь роботу неверный приказ, скажешь что-то не то — и жди беды. Не надо забывать, что существа эти чужды человеческому обществу, что у них свои понятия о правде, о чести и совести. Вернее то, что скорее всего двух последних понятий у них и нет и в помине. Совсем нет.

— Не мог — серьезно подтвердил Прошка.

— И я не смогу догадаться?

— И ты — хихикнул Минька.

— А можете пояснить, с какой стати вы вмешались в планы хозяина? — осторожно осведомился я, и тут же перефразировал — Нет, не так! Дайте мне точный ответ: каковы были ваши мотивы, когда вы вмешивались в планы хозяина по уничтожению лабораторных дневников!

— Но это же очевидно, хозяин! — хмыкнул Прошка, и посмотрел на меня взглядом своих черных, без белков глаз — Мы шалим, хозяин!

— Ответ не принят. Скажи ВСЮ правду! — потребовал я, не отводя взгляда от серьезного, даже мрачного беса.

— Хозяин уходил — медленно, неохотно сказал Прошка — Дневники должны достаться новому хозяину. В них заклинания, которые дают много…хмм…еды. От которых мы можем испытать большое наслаждение. Это вкусные заклинания. Я не знаю, с чем сравнить, хозяин…ну вот ты взяли бы, и закопал вкусный виноград. Или…колбасу. Просто так! Решил, что они опасны, и закопал!

— А эти заклинания опасны, так? Они могут нанести вред людям, так? — продолжал напирать я.

— Все заклинания могут нанести вред людям — уклончиво ответил Прошка, приземляясь на край лабораторного стола — Вот ты, когда накладываешь заклинание подчинения, разве не наносишь вред людям? Плохим людям, но ведь вред? Сегодня ты подчинил человека, чтобы скормить его русалкам — просто за то, что он обидел понравившуюся тебе женщину, женщину, которую ты возжелал. Это плохое заклинание, или нет? Ты плохо поступил, или нет?

— Но это совсем другое! — я ударил кулаком по столу — Бес, ты все переворачиваешь с ног на голову! Ты же прекрасно знаешь — этот человек ни на что не годен! От отброс общества! От него только вред! Он истязает свою жену, своего ребенка, доставляет неприятности другим людям! Вот за что я его приговорил, а не за то, что я видишь ли, возжелал его женщину! Ты врешь!

— Я не могу тебе врать, хозяин… — тихо сказал Прошка — И ты зря так расстраиваешься. Я ведь тебя не осуждаю. Наоборот! Я тебя поддерживаю во всех твоих начинаниях. Во всех! Иначе как может быть? Ведь я — часть тебя. Я — это ты. И все, что ты делаешь для себя — хорошо и для меня. И ты прав — некоторым людям не следует жить. Их надо уничтожать! И прежний хозяин так считал. Ты имеешь право выбирать — кому жить, а кому нет. Потому что ты сильный. Потому, что можешь. Другие люди не могут, а ты — можешь. Разве ты не хочешь улучшить жизнь людей? Разве люди не выпалывают сорняки с грядки, чтобы на ней остались только хорошие, правильные растения? Тем более что ты избрал такую профессию — ты ведь полицейский, а полицейский именно тем и занимается, что очищает жизнь людей от сорняков.

— Это ты говоришь, или я себе говорю? — прервал я монолог беса — Я себя убеждаю, что поступаю правильно, или это ты, существо из иного мира меня убеждаешь в том что я прав?

— Хозяин, а какая разница? Я — и существо из другого мира, я — и часть тебя, часть твоей души, часть твоего сознания. Не думай над этим, делай то, что считаешь нужным — и оно как-нибудь да получится.

— Погоди. Мы ушли от темы — я потряс головой, будто пытаясь отогнать лишние мысли — ЧТО там за такие заклинания, которые так опасны? Вы знаете, что там за заклинания?

— Знаем — Прошка ухмыльнулся — там много чего есть. Например — заклинание, с помощью которого можно сделать снадобье, полностью стирающее память. Капнул в стакан кому-нибудь, и…все! Готово!

— Хорошее заклинание! — восхитился я — А чего в нем такого злого?

— А оно все стирает. Все, совсем, навсегда — пояснил Прошка довольно хихикнув — Вообще ничего не остается. Как младенец! Все заново. Человека нет. Оно душу отправляет в Навь. А на ее место можно засунуть другую душу.

Прошка сказал это таким обычным голосом, что я вначале и не поверил ушам — может он ошибся? Может я не понял?

— Подожди! Ты о чем говоришь?! То есть — одним заклинанием я мог бы вырвать душу человека из тела навсегда, и другим — сунуть на ее место…другую душу?! Какую душу?!

— А любую душу! — радостно хихикнул Прошка — Что, хозяин, проняло? Ты смотри, не скажи кому-нибудь об этом! Это величайший секрет! Вот почему прежний хозяин никогда не использовал эти заклинания, и хотел сжечь дневники! Он случайно открыл это древнее колдовство, запретное колдовство, и не хотел, чтобы о нем узнал кто-нибудь другой.

— А вы решили, что об этом должен узнать кто-нибудь другой — мрачно кивнул я — ну и гады же вы! Лишь бы…пошалить! Лишь бы чего-нибудь да вытворить! А если я займусь переселением душ?! Ну только представьте — какой-нибудь беспринципный, богатый человек решил сменить свое старое тело на молодое. Поймал какого-нибудь парня, и предложил мне денег, чтобы я переселил душу этого богача в тело молодого. Много денег. Очень много денег! А я взял, да и соблазнился. И сделал это черное дело. И что тогда?

— Тогда ты стал очень богат! У тебя появилось бы много женщин — целый гарем, о котором ты мечтаешь! Они тебя целыми днями ублажают, а ты ничего не делаешь, только развлекаешься! И не бегаешь по деревням, отлавливая всяких там алкашей! Вот что — «тогда»! Хе хе хе…

— А совесть? Неужели думаете, что все на этом свете продается?

— Все, хозяин. Цена только разная. Кто-то продается за деньги, кто-то за услуги. А кто-то просто потому, что это ему нравится. Разве ты этого не знаешь? Ты ведь уже большой мальчик!

— Да пошел ты…бес! Лучше скажи, что там еще за такие заклинания. Ведь не одно там опасное, так?

— Не одно. Слышал о случаях возгорания людей изнутри? Стоит человек, и вдруг — бах! Сгорает, как свечка. Там есть такое. Еще — снадобье, которое может вызвать болезни и мор скотины. К примеру — все свиньи в округе заболели и перемерли. Или коровы сдохли. Или люди вдруг начали покрываться червяками, которых никто не видит, но которые ползают у них под кожей.

— Я слышал о таком случае, но только не верил, что это правда — вздохнул я — неужели кто-то колдует? Кто-то испытывает такие заклинания?!

— Все может быть, хозяин — Прошка демонстративно пожал плечами — Я не удивлюсь, если какие-то колдуны находятся на службе у власти, вот они могут испытывать эти заклинания. Понимаешь, хозяин, все заклинания похожи. Изменяя одно или несколько слов, ты меняешь смысл заклинания, его наполнение. Но что получится в конце — не знаешь. Я тебе об этом уже говорил. Но что не говорил, так это то, что заклинания в общем-то одни и те же. Их забывают, заново открывают, снова забывают…но сотни, тысячи лет они одни и те же. Слова, звуки могут быть другими, но наполнение одно и то же, результат один и тот же. Не понимаешь? Нет, не понимаешь. Поймешь когда-нибудь. А пока что мой тебе совет — не лезь в эти дневники, до поры, до времени. Тут ведь какая штука…некоторые заклинания опасны и для тебя. Захочешь выкинуть чью-то душу в Навь — а тебя туда и самого затянет. Оставишь тут только пустую оболочку. Или так шарахнешь по объекту — души всех людей в окружности метров пятидесяти возьмешь, и отправишь в Навь. А тебе это надо? Нет — ну так-то весело, да, мы одобряем! Только потом ты-то как будет жить? Что будешь делать? Ты ведь существо нежное, совестью мучимое — будешь себя терзать, еще с ума сойдешь ненароком. А мы как тогда будем жить? Наш хозяин сумасшедший колдун — это как-то даже пугает. Нет уж, давай, будем по-маленькой шалить! Вот утопишь сегодня этих подлецов — вот и славно, вот и веселье! А что-то посерьезнее — давай, мы оставим на будущее?

Я промолчал. Ну а что еще скажешь? Тут сказать точно нечего. Вот только одна мысль не давала мне покоя — ведь не удержусь! Ведь все равно прочитаю дневники! Хотя бы затем, чтобы узнать — что дает этот самый браслет. Или как работают амулеты физической защиты. Да много чего еще узнать — хотя бы просто потому, что мне любопытно. Я ведь просто человек, хоть и колдун. И ничто человеческое мне не чуждо — особенно это самое любопытство.

— Кстати, парни… — обратился я к бесам, сам не замечая, что разговариваю с ними, как с живыми людьми — В книге заклинаний есть какое-то заклинание, усиливающее память?

— Конечно. Удивлен, что ты об этом спросил только сейчас! — хмыкнул Прошка — ты должен знать все заклинания, что имеются в книге, запомнить все ингредиенты! А то что это ты пишешь на бумажечке, а потом читаешь?! Позорище! А если ошибешься? Если опишешься, когда переносишь на бумажку? Ты должен все знать наизусть! Так что тебе давно уже следовало сделать снадобье и выпить его! Пару дней поболеешь, пока снадобье будет улеживаться в твоей голове, а потом — все! Ты будешь запоминать все, что прочитаешь — навсегда! Ты будешь помнить, вспоминать все, что видел, читал — за всю свою жизнь!

— Поболеешь? — я недоверчиво помотал головой — Что это значит? КАК я поболею?

— Ну…тошнить будет — уклончиво пояснил Минька — Слабость будет. Но ты не умрешь, нет! Обычный человек бы помер, а мы тебе помереть не дадим! Кстати — это редкое заклинание, почти ни у кого нет такого. А у прежнего хозяина — было! Он его вывез из Тибета, когда там путешествовал. Хорошее заклинание, дельное.

— Найдите мне его…где оно там, в книге-то? — вздохнул я, и достав сотовый телефон посмотрел, который уже час. Время еще было, так что ничего не мешает мне заняться еще одним снадобьем. Пить его сейчас не буду, сделаю это после того, как разберусь с русалками, но пусть оно будет наготове. И в самом деле — пора заняться самообразованием. Хватит уже ходить недоучкой!

 

Транспортировка двух заключенных в машину не заняла у меня много времени. Посыл на подчинение, и вот два «робота» шагают к уазу. Только прежде заставил одного из них (само собой — самого мерзкого!) достать из ямы парашу с мерзкими нечистотами и вылить их подальше за дом, в кусты. Как говорится — вы напакостили, вы и убирайте.

Когда подъехал к пруду за магазином — Семен Катин был уже там. Стоял и смотрел на пруд, вытаращив глаза и пуская слюни. Ну чисто — идиотик! Приказал ему сесть на заднее сиденье к двум другим приговоренным, что он молча и без возражений проделал.

От магазина я уехал — так же продолжая двигаться на автомобиле не включая фар и вообще всякой подсветки. Месяц стал пошире, небо чистое, а мне засветка совсем даже ни к чему — так-то в деревне в такое время обычно все уже спят и видят вторые сны, но кто знает, вдруг приехали городские, гулеванят, выйдет кто-нибудь на улицу покурить да и увидит, как уазик участкового мотается по темным улицам. Так-то вообще-то пофиг, я потом и машину как следует протру, чтобы не было никаких отпечатков пальцев, но лучше бы даже теоретически не смогли связывать пропажу трех деревенских с машиной участкового, с какой-то стати разъезжающей посреди темной ночи. Тем более, что накануне участковый с одним из пропавших персонажей встречался и со слов всезнающих соседей — даже имел с ним некий конфликт. Доказать ничего не сумеют (если только не введут сыворотку правды и не начнут пытать на дыбе), но зачем мне эти лишние разговоры?

А подъехал я к пруду с той стороны, где как я уже узнал — обычно купаются все местные. Ну и не местные — тоже. Пологий бережок, камыши чуть поодаль, можно даже подъехать на машине прямо к воде и эту самую машину помыть. Что и делают некоторые придурки, накатив за воротник граммов триста паленой водки или самогона.

Кстати, летом этим делом придется заняться вполтную. Нет, не накатыванием за воротник трехсот граммов водяры. Заняться надо будет террором против любителей покататься за рулем в пьяном виде. Пора тут порядок наводить, пора!

Кстати, участковый имеет право и пьяных за рулем оформлять — задерживать документы, направлять на рассмотрение в районное ГАИ. Участковый — он на все руки мастер. Шериф местного розлива, точно.

Подъехал, приказал двум пленникам сидеть за кустами — не надо сразу показывать, сколько у тебя «денег», это вредит торговле. Одного усадил под дерево, а сам достал пакеты с подарками, подошел к самому обрезу воды, постоял, глядя в темное озеро.

Странно так…мозг отказывается понять и принять тот факт, что где-то в глубинах не такого уж и большого пруда сейчас обитают существа, знакомые мне только из сказок. Пахнет тиной, откуда-то издалека ветерок приносит запах тухлой рыбы — видать кто-то из рыбаков уронил рыбешку, а может оторвала леску с крючком и уплыла, чтобы потом оказаться на берегу. Камыш тихонько шумит прошлогодними сухими листьями, месяц светит, оставляя на темной воде светлую дорожку…все, как обычно, все, как всегда. Обычный мир, в котором нет места колдовству. Тут НЕ МОЖЕТ БЫТЬ никаких русалок! Никаких водяных и прочей нечисти! Обычный пруд, озеро, запруда — как хочешь его назови! Ну нет тут, и не может быть бездонного озера! Никаких дурацких карстов и пещер!

Встряхнул головой, прогоняя одурь и неверие, и запел речитативом, тщательно выговаривая каждое слово:

Росы пали, птицы смолкли

Лишь одна вода жива!

И белеет в зыбкой мути

Только одолень-трава

Ой-вы девицы-царицы

Вы русалки-водяницы

Полная луна взошла!

Подымайтесь-ка со дна!

Само собой, я произносил этот вызов накачивая каждую его строку Силой — я призывал, я манил русалок, я хотел, чтобы они приплыли сюда — где бы они ни были, на дне, или в другом мире, понять и осознать которого мы не сможем, как никогда не сможем понять — что же такое на самом деле русалки.

Я лично, после долгих раздумий пришел к выводу — русалки суть такие же существа из параллельного мира, какими являются мои помощники, Прошка и Минька. Просто функции у них разные. И…облик.

Ну да — сказал, как отрезал! Я известный исследователь русалок и водяных. Ну что сказать — человек слаб, он должен всему дать свое объяснение, иначе ведь никак. И я не исключение, чего уж там… Вот и придумал нечто, что хочу выдать за красивую гипотезу. Как говорится — хотите ешьте, а не хотите — не ешьте.

Выпустил вызов, сунул руку в пакет и зашвырнул в воду гребни, расчески — все эти штуковины, что не так давно купил в торговом центре. Потом взял в горсть комок всяческой бижутерии — серьги, кольца, цепочки и кулончики — и тоже запустил их в пруд.

И застыл, глядя на то, как мои подношения спокойно плавают по поверхности воды, будто сделаны не из твердой пластмассы, не из цветных сплавов, а из чего-то очень легкого, плавучего, наподобие пенопласта.

Я не могу дать этому объяснение, просто принимаю, как факт: вещи не утонули, а плавали поплавками, поблескивая под рассеянным светом луны.

А потом начали исчезать. Один за другим, один за другим. Похоже было на то, как если бы я кидал в воду кусочки хлеба, к ним подплывали большие рыбы и заглатывали куски втягивая их в пасть. Даже небольшие водовороты возникали, когда очередная вещь исчезала под водой.

Вспомнился ролик из сети — про чернобыльских сомов, которым кидали в воду под мостом полбуханки хлеба. Вот так же — оп! Водоворот, и хлеба нет! И темная тень на поверхности воды…

А потом в блеклом свете луны появилась фигура человека. Вначале я не мог разглядеть никаких подробностей — просто из воды совершенно бесшумно, без всплесков и волн стал подниматься человек. Показалась голова, потом плечи, руки, на пальцах которых что-то блестело, следом все тело — вернее, я видел только контуры этого тела, но по мере того, как человек приближался, начал видеть и подробности…да еще какие подробности! У меня даже слегка дыхание в груди сперло!

Девушка! Обнаженная — совсем «без ничего»! Кожа светлая, молочного цвета, волосы длинные, практически белые, настолько белые, что мне показалось — они светятся в темноте. Но это скорее всего это всего лишь свет луны, запутавшийся в ее волосах.

Грудь небольшая, очень красивой формы, и все у этой груди как положено — крупные соски торчат вперед, околососковые окружности чуть темнее, чем остальная кожа. Мне вдруг подумалось — а зачем им грудь?! Русалкам? Они же не будут кормить ей детей! Русалки бесплодны, как бесплодны все магические существа! Наверное…

Ноги — длинные, живот плоский, но не такой, как у спортсменок — он…женский. Не знаю, как это объяснить — но вот глянешь на этот живот, и сразу скажешь: это женщина. И даже пупок есть!

Кстати, опять же, почему?! Откуда у существа, не рожденного женщиной вдруг образовался пупок?! И еще страннее — зачем русалке…хмм…в общем…детородный аппарат?

Взгляд мой после разглядывания животика и пупка сам собой опустился ниже, и то, что я увидел…в общем — меня это зрелище сильно удивило своей какой-то…обыденностью?

Странное ощущение, как если бы — вот я сейчас на берегу озера, а из реки выходит моя девушка, и то, что она обнажена — в этом нет ничего странного, ничего особенного — просто обнаженная девушка и я — жду ее на берегу с полотенцем, чтобы обнять, вытереть, поднять на руки и отнести к машине, туда, где уже расстелено одеяло, туда, где мы займемся любовью…

Мелькнула такая мысль и соответствующие ей картинки, и тут же исчезла, как ее и не бывало. Не девушка это. И вообще не человек. Глаза большие, человеческие…вот только зрачок не круглый, а вертикальный. Сейчас он расширенный, но под лучами солнца точно стал бы узкой полоской. Нечеловеческий зрачок.

Подошла ближе и не выходя из воды остановилась, пристально глядя на меня неподвижными змеиными глазами.

Молчим. Смотрим. Первым не выдержал я:

— Привет тебе, Агриппина. Меня звать Василий!

Молчит. Смотрит изучающее.

— Мне бы хотелось с тобой поговорить, Агриппина! — голос мой звучит как-то даже жалко. Я ожидал всего, но только не такого демонстративного игнора. Вот не хочет она со мной говорить, и что тут сделаешь? Ну вот как ее теперь уговоришь мне ответить? Сейчас развернется и уйдет в озеро! И что тогда?

— Что тебе надо, колдун? — голос русалки мелодичен, спокоен и равнодушен. Так и слышалось в нем: «Мне на тебя плевать! Я тебя и всех вас презираю! И если бы не знак Чернобога…»

Ну ладно…раз так, будем говорить без всяких там расшаркиваний и дипломатических экивоков.

— Я пришел просить, чтобы ты сняла проклятие с деревни Кучкино. Страдают невинные люди! Те, кто виновен, давно уже умерли. Прости их детей, внуков, пожалуйста.

— Нет — голос был безжизнен и сух — Они будут страдать.

— Я готов заплатить за то, чтобы ты сняла проклятье с деревни! — с ноткой отчаяния быстро добавил я, чувствуя, что русалка сейчас развернется и нырнет в озеро.

— Чем заплатить? Ты считаешь, что твоего подношения достаточно, чтобы я сняла проклятие? — мне показалось, что в голосе русалки послышалась насмешка и горечь — ты глуп, колдун!

— Вот уже неделю мне постоянно это говорят! — в сердцах брякнул я, не думая о последствиях — ну как вы все надоели с этим «ты глупый»! Почему у вас, женщин, только одно определение для мужчин?

— Потому, что мужчины глупы — теперь в голосе русалки точно прорезались ноты веселья, и мне показалось, что она даже чуть улыбнулась — А ты забавный, колдун. И красивый. Хочешь стать русалом? Я возьму тебя в свой гарем.

Невольно поежился — вот этого мне только и не хватало! Отправиться в гарем к русалке-феминистке! Брр!

— Я хочу предложить тебе жертву! — с головой кинулся я в омут торгово-коммерческих отношений.

— Жертву? — нахмурилась русалка — И какую жертву ты хочешь мне предложить, колдун?

— Убийцу. Насильника! — врезал я из орудия главного калибра — Ты можешь делать с ним все, что захочешь! Живой насильник и убийца! Он убил старушку, изнасиловал ее и ограбил. Хочешь его?

— Хочу его… — серьезно кивнула русалка — Все, что захочу с ним сделаю?

— Все! Хоть на корягу его насаживай — кивнул я, и добавил с ожесточением — Я бы его все равно убил. Такой мрази нельзя жить на свете! Человеческий мусор!

— Вот как…ты не любишь насильников? — русалка впилась в меня взглядом, и я почувствовал, как ее отношение ко мне стало немного…хмм…помягче? Теперь мы с ней были вроде как на одной стороне баррикад.

— Я очень не люблю насильников. И вне зависимости от результатов наших с тобой переговоров — я отдам его тебе. Кто, как не ты должна решать его судьбу. Прости, что напоминаю…я видел, что с вами делали. Я иногда прозреваю, не так часто, но…вижу. И то, что с вами сделали…я тебя…вас — понимаю. Понимаю, почему вы прокляли эту деревню. Если бы я мог изменить, если бы я мог что-то сделать! Я бы бился до последнего, но попытался бы не допустить такого! Я бы не позволил этого сделать! Клянусь!

— Клянешься? — русалка вдруг сделала шаг, другой, третий…и оказалась прямо передо мной. Она была ниже меня на голову, но не было ощущения, что девушка (если ее можно назвать девушкой!) очень уж маленькая. Совсем наоборот — чем больше я смотрел в ее глаза с вертикальными зрачками, тем больше мне казалось, что она выше, чем есть на самом деле и вот уже мы стоим с ней практически глаза в глаза. Может я согнулся?

— Ну, раз клянешься…иди! Исполняй! — она легко коснулась холодной рукой моей щеки, и…меня закружило, завертело, я полетел в глубокий колодец не удержавшись от непроизвольного крика!

Удар! В глазах муть, в нос ударил тяжелый запах гари. Что-то горит!

Открываю глаза, осматриваюсь по сторонам. Я лежу возле крыльца большого дома с колоннами. Из окон дома медленно тянется тяжелый черный дым, охватывающий здание грязными бесформенными щупальцами.

Крик. Отчаянный женский крик! Истошный, идущий из самой что ни на есть глубины души!

Гогот. Мужской, радостный гогот, пьяные голоса.

— Тащи ее сюда, суку! Ишь, барынька! Что, не по ндраву тебе мужицкое естество?!

Встаю. Рука тянется к поясу — за пистолетом. Но пистолета нет. И формы полицейской нет. Пузырястые старые суконные штаны, рубаха навыпуск, перетянутая пояском, стоптанные сапоги гармошкой. Кисти рук — жилистые, со сломанными ногтями, под которыми видна траурная кайма грязи.

Это…не я! Не я! Тот, в ком я сейчас нахожусь — он явно ниже ростом! И…совсем другой! Сквозь запах гари я чувствую запах дегтя — я знаю этот запах, пахнет как в столярной мастерской. А еще — запах пота, запах грязного тела. В деревне мылись раз в неделю, и похоже что этот «раз» был где-то далеко позади.

Снова визг и рыдания — плачет женщина…девчонка. Она что-то причитает, просит ее отпустить, и снова рыдает — горестно, страшно, обрывая душу.

Иду на звуки. Вижу группу — пятеро парней и мужиков. На земле лежит девушка — молоденькая, лет пятнадцати, практически ребенок. Платье на ней порвано и спущено до пояса, на земле валяются обрывки шелковой ткани с кружевами по краям — похоже, что остатки панталончиков. Подол платья задран до пояса, ноги широко раздвинуты в стороны и находятся в руках насильников. Девчонку удерживают четверо, один стоит между ее коленей и расстегивает пояс, довольно и радостно хохоча.

Пятеро. Их здесь — пятеро. Где-то есть еще, но тут — пятеро! Если напасть неожиданно — есть шанс! А там…будь что будет! Потом уже подумаю — как я сюда попал, кто я такой, как оказался в прошлом. Да, в прошлом — я знаю, это прошлое, это ТОТ день. Тот самый страшный, мерзкий день, который навлек беду на этих насильников и на всю деревню сразу.

Убыстряю шаг, подхожу к насильнику, уже доставшему свои причиндалы и пристраивающемуся поудобнее, и с размаху пинаю его в спину. Так пинаю, что он летит через девчонку и носом пропахивает усыпанную обломками мебели и стекла лужайку.

— Ты чо, Колек, ох…ел?! — один из тех, что держали ногу девушки, вскакивает, сжав пальцы в кулаки — Щас ты получишь, недомерок!

Это я недомерок. Это я получу. Жаль, что я не в своем теле, в своем высоком, сильном, тренированном теле! Но и это тело не такое уж и хилое, а навыки мои никуда не делись. Мои боксерские навыки!

Я уклоняюсь от удара и сходу делаю «двоечку» в челюсть нападающего. Тот хрюкает от неожиданности, глаза его закатываются и он падает на лужайку, как тряпичная кукла. Готов! Чистая победа! Нокаут!

Второй насильник собрался что-то сказать, но не успел — бью ему ногой в пах, и тут же голову о колено! На! Получи! Я боксер, да, но еще и уличный боец! Хватило в юности всяческих разборок, умею драться и не по правилам!

Сзади прилетело по спине, даже задохнулся. Отскочил в сторону — второй удар штакетины угодил по земле. Подскакиваю, бью в лицо мордатого губастого парня, ломая переносицу и выбивая изо рта кровавые слюни. Добиваю уже на земле, той доской, которой он захреначил мне по спине. И тут же чувствую, как по моему хребту течет кровь, как пропитываются штаны, наполняясь горячей жидкостью. Палка была с гвоздем, очень как-то неудачно мне им пришлось.

Двух других парней роняю за считанные секунды, они только и успели, что отбежать на пару шагов, приговаривая: «Да ты чо, Колек, спятил, штоля?! Ты чо?!». Эти были совсем молодыми, лет по семнадцать, не больше. Вышибать из них дух было совсем легко.

Того, кто намеревался первым попробовать молодого девичьего тела я добил ударом кирпича по затылку — без всякой жалости и сантиментов. Просто забил в кровавую кашу, да и вся недолга. Ему жить не надо!

Рядом с ним лежали вилы. Черные, с рукояткой, отполированной годами использования. Их я видел протыкающими живот этой девчонки, которая сейчас всхлипывала, сидя на земле и судорожно натягивая на себя обрывки некогда красивого, и наверное дорогого платья.

— Пойдем отсюда, скорее! — протянул руку, оглядываясь по сторонам — сейчас здесь еще куча народа появится! Уходить надо! Да быстрее ты!

— Сестры! Там — сестры! Я не могу! — девчонка все придерживала сползающее с груди платье, а я с ужасом думал, что ничего, совсем ничего не смогу изменить! Ведь все это уже БЫЛО! И значит, она должна погибнуть! Обязательно должна! Вот только со мной, или без меня — это вопрос. Это большущий такой вопрос!

А потом вопроса не стало. Я увидел, как в ворота вбегает с десяток мужиков разного возраста и степени звероподобности. В руках у них вилы, палки, у одного даже коса наперевес.

Хватаю с земли вилы, кричу:

— За мной! Быстро! Бежим! — и с место в карьер рву в сторону от набегающей толпы. Девчонка едва не падает, путаясь в подоле платья, я подхватываю ее левой рукой, бегу, скрежеща зубами от злости, от напряжения, от ярости, забегаю за угол…и натыкаюсь на четырех парней, тяжело дышащих, забрызганных свежей кровью от кончиков пальцев и до самой своей макушки.

— Стой! — кричит один, выставляя перед собой вилы — Оставь суку! Куда ее попер?!

— Парни, он пятерых зашиб, сомашеччий! — кричит кто-то справа и я вижу подбегающую толпу — Никанора до смерти забил булыганом! Говорят, эту суку защищал, барыньку!

— Барыньку защищал?! — зло тянет один из парней передо мной, и я понимаю, что сейчас меня будут убивать. Я могу уйти — броситься вперед, вырубить этого, подсечь ноги второго — и в бега! Хрен они меня догонят, увальни деревенские! Бегать-то я умею! Вернее — когда-то умел. В своем теле. Но все равно — один я от них уйду. И буду жить. Один. А девчонку сейчас изнасилуют и приколют к земле грязными вилами. Но я буду жить!

Прыгаю вперед и с размаху бью парня ногой в пах, второго — вилами в грудь. От палки третьего уворачиваюсь и протыкаю ему бедро зубьями вил — насквозь. Четвертый убегает. Дорога свободна!

Хватаю девчонку за руку, рвусь вперед! Свобода!

И падаю от тяжкого удара в спину. Булыжник! Прямо в позвоночник!

Потом меня бьют. Сильно, страшно, как в мешок. Хрустят сломанные зубы, трещат ребра, из носа хлещет кровь и мне трудно, практически невозможно дышать. Я уже не могу уворачиваться и только лишь жду, когда все это закончится. Скорее бы уж, чтобы не слышать стонов и рыданий девушки, которую насилуют прямо здесь, рядом со мной.

А потом мне в грудь вонзаются вилы. Те самые, которые я видел в своем видении — темные, с отполированной мозолистыми руками суковатой рукояткой. Я умираю не сразу, легкие все еще пытаются вдохнуть ставший горячим и такой желанный — воздух. Я хриплю, пуская розовые пузыри, рассеченными губами пытаюсь что-то сказать и только лишь выдавливаю из себя жалобное, тихое:

— Будьте вы прокляты! Все! До седьмого колена!

 

Головокружение. Запах воды, камышей, тухлой рыбы где-то поодаль. И глаза: странные такие, с вертикальным зрачком. Они всматриваются в душу, проникают в меня до самых печенок, видят то, что я и сам в себе не смог бы увидеть. Чужие, нечеловеческие глаза.

— Я тебе верю! — кивает бледнокожая красотка и отступает на шаг — Итак, что ты хочешь? И предлагай свою цену. А я решу — стоит ли оно того.

— Трое. Три жертвы! — решил я не юлить и выложить все карты — двое убийцы и насильники, третий — негодяй, который истязает и мучает свою жену и дочь. Этим трем тварям жить не нужно. Это мой тебе подарок. Это не плата. То, что случилось с тобой, то, что сделали твари — ничем нельзя оплатить. Никакой платой. Прости, я был неправ, когда хотел с тобой торговаться. И вообще — прости. Простите, девчонки, что не смог вас защитить!

Я опускаюсь на колени прямо в мокрую землю и стою так, наклонив голову и упершись взглядом в кусок гнилой деревяшки, выброшенной волной на берег. В душе пусто и гулко, как в грязном ржавом ведре.

Я только что умер, меня убили там, во дворе господского дома, и я знал, что на самом деле там был и умер, защищая эту девчонку. Вернее — ту, что потом стала этим существом.

И вдруг я чувствую, как холодная рука касается моей макушки и проводит по голове, спускаясь на щеку. Я поднимаю голову и вижу — русалка смотрит на меня совсем не строго, дружески. На ее лице легкая улыбка, а глаза совсем не кажутся чуждыми — они ласковые, и я знаю это.

— Не кори себя. Историю не изменить. Ты сделал все, что мог, и никто не сделал бы больше. Я прощаю деревню. Возьми это!

Она протягивает мне пузырек с жидкостью молочного-белого цвета (откуда она его вынула?!), которая неярко светится в темноте:

— Разобьешь в центре деревни. Все на этом и закончится. Встань, воин. И давай сюда твоих негодяев — пора им получить свое.

Я киваю, поднимаюсь с колен. Мокрые брюки неприятно холодят ноги, но мне сейчас совсем не до того. Внутри у меня все дрожит, трясется от нервного напряжения. Минуты назад я убивал и был убит, прощался с жизнью и с той девчонкой, которую так и не смог защитить. Если бы я мог! Если бы там сохранились мои способности колдуна! Я ведь пробовал остановить толпу колдовством…но не смог.

— За мной! — командую злодеям и веду их туда, где как мраморная статуя стоит прекрасная обнаженная девушка, девушка, о которой может только мечтать любой мужчина во всех мирах. И так я думаю не потому, что слишком давно живу без женщины и гормоны мои бурлят, наталкивая на глупые мысли и яростные желания. Нет, она на самом деле совершенство — идеал, недостижимый, и в этой недостижимости…страшный. Страшно знать, что ты никогда, никогда в своей жизни не встретишь ТАКУЮ, свою мечту, свою любовь.

И при всем при этом я знаю, что «девушка» — не человек, что притягательность ее лишь свойство всех русалок, которые выглядят так, какими хочет видеть их мужчина, находящийся рядом. Это Я сделал ее такой, это Я вижу то, что хочу видеть, и это ОНА делает так, что я хочу ее до безумия, до потери разума! Нечистая сила — да, она такая. Желанная!

Сладкозвучные сирены! Они манили моряков на камни своими голосами, и моряки с радостью, с улыбкой на устах умирали, представляя, что оказались в объятиях невероятных красавиц. И вот — это они, наши, местного розлива сирены. Только суть их ничуть не изменилась с древних времен — завлечь и умертвить, не более того.

— Получите! — информирую я, и приказываю моим «зомби» — Идите к этой девушке и делайте все, что она скажет!

Зомби медленно, явно преодолевая внутреннее сопротивление движутся к Агриппине. Подходят, останавливаются возле нее и ждут команды. Русалка смотрит в глаза одному…другому…третьему…поворачивается ко мне:

— Ты очень сильный колдун. Очень. Я никогда не видела таких сильных колдунов. Ты сумел удержать под своей властью сразу троих! Смотри, не надорвись — можешь потерять силу. Хотя…ты ведь помечен Чернобогом, твоя сила исходит от него, а у него возможности безграничны.

Агриппина поднимает руку, и тут же вода вскипает, из нее показываются не меньше десятка мужчин и женщин — все они похожи на Агриппину, но все-таки немного отличаются от нее. Кто-то пониже, кто-то повыше, чуть худее, и немного потолще.

Мужчины тоже красивы, даже слишком красивы. Наверное, я так себе и представляю красивых мужчин — высокие, с рельефной мускулатурой, стройные, можно сказать худые. И…удивительно, даже до неприятности похожие на меня! Это что же, я для себя идеал мужчины?! Я — эдакий чертов Нарциссс?! Ах ты ж черт…

Жертв тянут в воду, и они медленно, с застывшими лицами идут, идут…идут. Интересно, о чем они сейчас думают, в свой последний час, в свой последний миг этой жизни? Надеюсь, они понимают, что с ними происходит. Иначе, какая это кара? Какое наказание?

— Они все понимают — кивнула мне русалка, улыбнувшись хищной широкой улыбкой акулы — Но ты ведь не все сказал, правда?

— Правда — кивнул я, чувствуя в кармане узорчатый, похожий на цветок пузырек со снадобьем — Я хотел с тобой торговаться, хотел выторговать…

— Ты хотел, чтобы мы не топили купающихся в пруду людей? — перебила меня русалка.

— Да…хотя бы на десять лет, пожалуйста!

— Всего на десять лет? — улыбнулась русалка — но этого мало. Того, что ты дал — мало.

— Что я могу еще тебе дать? У меня больше ничего нет! — потерянно бросил я — Мне жаль людей. Они не должны умирать просто так! Нельзя так!

— Хорошо. Ты заплатишь мне — прищурила глаза русалка — Сними одежду.

— Что?! — насторожился я — Что сделать?

— Разденься. Совсем. Сними с себя всю одежду! — терпеливо повторила русалка.

Я расстегнул рубаху, отбросил ее на берег. Сбросил ботинки, мокрые и грязные на коленях штаны, потянул носок, затем другой. Помедлил, под насмешливым взглядом русалки стянул с себя трусы.

Она с новым интересом осмотрела меня с ног до головы, задержавшись взглядом на…некоторых местах, подошла почти вплотную и взглянув на меня снизу вверх, тихо сказала:

— Люби меня. Эта ночь — наша. Утром мы расстанемся, и ты больше меня не увидишь. И всех нас не увидишь. И мы не будем топить людей. Если утонут сами — тогда другое дело, тогда это наши. Но топить не будем, обещаю. Пойдем!

Она потянула меня в воду, но я остался на месте:

— Я же не могу! Как?

— Не бойся. Все будет в в порядке. И еще — я тебе сделаю подарок.

И действительно — все потом было в порядке. Даже очень в порядке. И только одно мучило меня, и наверное будет мучить всю оставшуюся долгую, очень долгую жизнь — никогда больше у меня не будет такой женщины. И я плюну в морду тем, кто скажет, что русалки холодны, как лед. Горячи, очень горячи! Там где надо горячи. И с тем, с кем надо.

И теперь я умею дышать в воде. Как рыба. И сколько угодно. Как это я делаю? Да откуда же я знаю? Это дар одной русалки, которая теперь будет мне сниться. Часто сниться…

Интересно, у людей и русалок могут быть дети? Глупая мысль, конечно…ну а вдруг? Ведь вообще-то я уже и не совсем человек…

Отправить