Говорят, что всем хорошим в себе мы обязаны детству. Впрочем, и плохим тоже. Хорошее в детстве Юрки Никулина решительно превалировало. Уже будучи взрослым и широко известным в стране актером, он написал книгу «Почти серьезно». Вышла она впервые в 1976 году и с тех пор раз семь или больше переиздавалась. О детстве там очень много. И все написано в ностальгически радужных, почти восторженных тонах. Если вы, дорогой мой читатель, с этой книгой еще не знакомы – найдите и обязательно прочитайте. Она того стоит.

Про маму, например, Юрий Владимирович пишет, что она в молодости пользовалась огромным успехом в провинциальном театре. Ее настойчиво приглашали на актерский факультет театрального института. Отказалась.

– Она непоколебимо была убеждена в том, что обязана жить только для меня, воспитывать меня и вывести затем меня в люди. Прочитав об этом в моей книге, она сказала: «Это святая правда, Юра. Я действительно жила для тебя. И, знаешь, нисколько о том не жалею». На мою книгу случилось много рецензий. Но мамина – лучшая.

Отец для Юры всегда был и первым другом, и первым советчиком. Литературно и вообще разносторонне творчески одаренный человек, он с молодости увлекался театром. Некоторое время играл вместе с женой в местном драмтеатре. Потом организовал свой собственный передвижной коллектив – «Теревьюм» – театр революционного юмора. Много играл сам, писал обозрения, сотрудничал с несколькими газетами. Организовал первую футбольную команду в Демидове и сам ее тренировал. Одно время штатно трудился репортером в газетах «Известия» и «Гудок». Подростку Юре отец казался гением и самым лучшим на свете человеком. Он всегда излучал энергию и оптимизм.

Со временем деятельному, полному всяких планов и прожектов Владимиру Андреевичу стало тесно в заштатном городке. И как раз в это время ему пришло письмо от друга-однокашника по гимназии Виктора Холмогорова: «Володя, приезжай в столицу. Авось учебу на юрфаке продолжишь. Первое время поживешь у меня. Нас собрались уплотнять. Так мы с женой решили: пусть уж лучше вы с Лидой будете жить рядом, чем кто-то чужой». Так Никулины оказались в Москве.

Отец зарабатывал на проживание семьи в основном литературным трудом. Спать он ложился в шесть-семь часов вечера. А ближе к полуночи просыпался, заваривал крепкий чай и всю ночь сочинял: репризы, куплеты, всякие хохмы для конферансье, номера для участников художественной самодеятельности. А еще папа любил поэзию. На все случаи жизни у него находились строки из Лермонтова, Асеева, Есенина, Маяковского, Северянина, Фета и других поэтов. Читал стихи мастерски, как и положено хорошему актеру. Для этого занимался артикуляцией, специальными упражнениями, развивающими технику речи. И при этом всегда находил время для сына. Практически никогда и ни в чем ему не отказывал. Если кто-нибудь в его присутствии начинал Юрку ругать, отец сильно расстраивался. Зато сам никогда с сыном не сюсюкал, не потакал его прихотям. И не захваливал. Высшей его похвалой была констатация: «Это ты сделал неплохо. Молодец».

Видимо, потому, что у самого не случилась актерская карьера, Владимир Андреевич страстно хотел, чтобы его наследник стал служителем Мельпомены. А вот мама мечтала видеть сына пианистом. Будь в той комнате, где они втроем обитали, место для пианино, Лидия Ивановна все бы свои фамильные украшения продала и купила инструмент. А так Юрке приходилось довольствоваться хоровым кружком в школе. Отец всячески поддерживал в нем стремление петь, слушать пластинки, музыкальные передачи по радио. Несколько лет работая репортером газеты «Известия», отец получал пропуска для посещения театров на два лица. И два раза в неделю родители Юры ходили в разные столичные театры. Возвратившись домой, живо и со знанием дела обсуждали пьесу, игру актеров, оформление спектакля. Отдельные сцены отец даже мастерски «проигрывал» в лицах. И Юра еще сызмальства, пусть и косвенно, но приобщался ко взрослому театральному искусству. Что же касается детских спектаклей и всевозможных утренников, то Никулин-младший натурально был их завсегдатаем.

В школе № 346, где учился Юра, его отец вел драмкружок. А маму регулярно избирали в состав родительского комитета, и она днями напролет пропадала в школе. Помогала в библиотеке выдавать книги, шила костюмы для участников художественной самодеятельности, водила ребят на экскурсии по достопримечательностям столицы. Этой работе родители отдавали много времени. В школьном драмкружке отец постоянно ставил сатирические обозрения, которые сам же и придумывал. Однажды написал для Юрки и его товарища по классу клоунаду на школьную тему. В свой кружок Владимир Андреевич принимал всех желающих, даже тех, кто плохо учился. Ему нравилось возиться с ребятней.

Отец очень любил Юру. «Когда я женился и стал жить у Тани, отец очень переживал нашу разлуку и даже ревновал. Приезжая к нему, я чувствовал, что он всегда рад меня видеть. Вхожу в дом, а отец спрашивает:

– С ночевкой?

– Да, – отвечал я.

Отец радовался, заваривал чай и смотрел на меня влюбленными глазами».

На службу воинскую тоже провожал его отец. Мать отказалась: «Не хочу плакать перед людьми. А не плакать – не смогу».

Последний свой день «на гражданке» Юрий Владимирович вспоминал: «18 ноября 1939 года в 23.00, как гласила повестка из военкомата, мне предписывалось быть на призывном пункте, который находился на Рязанской улице в клубе автомобилистов. День спланировали так: утром – парикмахерская (стрижка под ноль), днем в гости собрались съездить (попрощаться с родственниками отца), вечером – театр («Женитьба Фигаро» во МХАТе) и, наконец, – домой, на прощальный традиционный чай.

Вечером все провожающие собрались у нас дома. Мама подала к чаю мой самый любимый фруктовый торт. Отец, как всегда, рассказывал смешные истории, анекдоты, как будто нам и не предстояла разлука. Мама собирала в дорогу рюкзак, в который положила пирожки, яйца, котлеты, сахар, пакет соли, конфеты, смену белья, ручку-самописку, бумагу, конверты, две толстые общие тетради, сборник песен и мои любимые книги: «Бродяги Севера» Джеймса Кервуда и «Цемент» Федора Гладкова.

Бывалые люди говорили: «Одеваться в армию надо похуже – там все заменят». Но я надел то, в чем ходил всегда, потому что ни получше, ни похуже у меня ничего не было: брюки расклешенные, куртку на «молнии», шарф в полоску, пальто серое в елочку и кепку.

Попрощавшись с мамой, я вышел из дому вместе с родными и близкими. Многих моих друзей тоже призвали в армию. (Почти перед самым окончанием школы вышел указ, по которому призывали в армию всех, кто окончил в 1939 году среднюю школу. Наш набор называли особым.) Мама с собачкой Малькой на руках глядела нам вслед из окна, из которого она всегда звала меня со двора домой. Несколько раз я оглядывался и видел, как она грустно улыбалась и вытирала слезы. Около клуба собралось много провожающих, больше, чем нас, уходящих в армию. У дверей стоял часовой с винтовкой. Я хотел войти, но он предупредил: «Обратно не выпускаем».

Так для Никулина началась долгая военная дорога длиною в семь фронтовых лет.