ПОКОЛЕНЧЕСКИЙ СДВИГ И УРОКИ ПОСТСОВЕТСКОГО ТРИДЦАТИЛЕТИЯ

Евгений Гонтмахер (экспертная группа «Европейский диалог», Москва)

Мне бы хотелось взглянуть на уроки 30 лет, прошедших с падения коммунистической системы, с точки зрения межпоколенческих изменений.

I

В 1989 году в странах Восточной Европы, а затем, в 1990–1991 годах, в СССР мотором всех поистине революционных изменений были в основном люди среднего возраста, которые выросли – а многие и сделали карьеру – при советской власти. Возьмем, например, отца глобальной антикоммунистической революции, руководителя польской «Солидарности» Леха Валенсу. Он родился в 1943 году. Вацлав Гавел, символ «бархатной революции» в Чехословакии, родился в 1936 году. Начавший демократические реформы в Венгрии Миклош Немет появился на свет в 1946 году. Ион Илиеску, сменивший на позиции лидера Румынии диктатора Николае Чаушеску, хотя и родился в 1930‐м, но вошел во взрослый возраст уже при послевоенных коммунистах.

А если говорить о странах постсоветского пространства, то там практически все новые лидеры – и демократические: Борис Ельцин, Станислав Шушкевич, Леонид Кучма; и авторитарные: Нурсултан Назарбаев, Ислам Каримов, Гейдар Алиев, Сапармурат Ниязов – прошли мощную школу советской номенклатуры. Это не могло не отражаться на их мировоззрении. Как и всякие неофиты, они пытались быть «святее папы римского» с точки зрения их высказываний и декларируемых намерений. Отсюда – я говорю пока о лидерах республик, возникших на развалинах СССР, – демонстративное обращение к религии (в том числе и в личном плане) и внешняя политика в стиле «чего изволите?» не только по отношению к США, но и, в случае новых государств Центральной Азии, по отношению к Китаю и Турции.

Таким образом, и в Восточной Европе, и на постсоветском пространстве пришедшие к власти люди оказывались, как правило, в неудобной для них позиции: с одной стороны, весь жизненный и профессиональный опыт связан с прошлым, а с другой стороны, нужно молниеносно реагировать на колоссальные вызовы перехода к будущему. Есть примеры, когда это поколение с такими вызовами в целом справилось. Это произошло прежде всего в Польше, Чехословакии (затем – Чехии и Словакии), Хорватии, Словении, республиках Прибалтики, Болгарии и Румынии. Там взяли четкий курс на вхождение в европейское цивилизационное пространство и довольно быстро добились этого, войдя в Евросоюз и НАТО.

Остальные кейсы оказались не столь удачны, что связано с намного более протяженной историей деспотии в Российской империи и ее наследнике – Советском Союзе.

Борис Ельцин, рожденный в 1931 году и сделавший блестящую карьеру в КПСС, объявив себя демократом, смог возглавить новую Россию и начать радикальные реформы начала 1990‐х. Но его сменщик – Владимир Путин, 1952 года рождения – поначалу пытался продолжить прежний курс. Но уже через несколько лет стал разворачивать страну обратно – в позднесоветскую эпоху. Конечно, он не собирался точно копировать все тогдашние замшелые порядки, но идеологическая цензура, подавление политических оппонентов, навязчивая государственная пропаганда и огосударствление экономики за 20 лет его руководства страной стали очевидными. В каком-то смысле, как мне представляется, Владимир Путин следует образцу ГДР, где он несколько лет работал. Эта модель, отвергающая откровенную советскую дикость и построенная на имитациях демократии (вроде бы многопартийная система, вроде бы есть и мелкая частная собственность), но скованная жестким авторитарно-тоталитарным обручем, судя по всему, ему очень понравилась на фоне тогдашнего эсэсэсэровского застоя.

Еще один пример советского ренессанса – Беларусь. Александр Лукашенко, родившийся в 1954 году, восстановил практически все – вплоть до флага и КГБ. Он единолично правит страной почти 25 лет и не собирается уходить в отставку.

Сложнее ситуация в Украине. Первым президентом стал (как и в России) видный коммунистический аппаратчик Леонид Кравчук, родившийся в 1934 году. Его сменил бывший «красный директор» Леонид Кучма (1938 года рождения). При нем в Украине окончательно оформился «олигархический» капитализм, который, конечно, не был похож на позднесоветские порядки, но не обеспечивал (и не хотел этого) реальную демократию и настоящую свободу предпринимательства. В результате протеста против такого положения к власти пришел Виктор Ющенко (1954 года рождения), который так и не смог переломить ситуацию. А уж при Викторе Януковиче (1950 года рождения) «капитализм для своих» укрепился окончательно. Петру Порошенко (он родился в 1965‐м), который принадлежит, казалось бы, к другой возрастной когорте, чем все его предшественники, тоже не удалось, несмотря на огромный мандат доверия, выданный ему в 2014 году, переломить ситуацию. Видимо, сказывается то, что как личность он сформировался еще в советскую эпоху. Поэтому, скажем забегая вперед, украинское общество с таким энтузиазмом избрало следующим президентом Владимира Зеленского, 1978 года рождения, чья юность и молодость пришлись уже на постсоветскую эпоху.

Среди других постсоветских республик почти такой же, как Украина, путь проделала и Молдова, пройдя этапы и «рывка в Европу», и «олигархического капитализма». Затем последовало президентство Игоря Додона, явно ностальгирующего по эсэсэсэровским порядкам, несмотря на 1975 год рождения. А в самом конце 2020 года новым руководителем страны стала проевропейская Майя Санду, родившаяся в 1972‐м.

Среди республик Южного Кавказа есть еще более характерный пример – Азербайджан, где сформировалась, по сути, наследственная и единоличная система управления страной. Нынешний «президент», Ильхам Алиев, родился в 1961 году. Это, конечно, не калька с позднего Советского Союза, а отсылка к еще более старым временам ханств и эмиратов, что доказывает опыт Туркменистана, Таджикистана, Узбекистана и Казахстана. Впрочем, в двух последних странах, судя по всему, вторые по порядку президенты (Шавкат Мирзиёев, 1957 года рождения, и Касым-Жомарт Токаев, 1953 года рождения) пытаются действовать в стиле Михаила Горбачева, пытаясь придать существующим в их странах порядкам «человеческое лицо». Но, конечно, ни о какой либеральной демократии в этих случаях речи не идет.

Особняком стоят Грузия, Армения и Кыргызстан. Первые постсоветские лидеры этих стран (Звиад Гамсахурдиа, Левон Тер-Петросян и Аскар Акаев) никак не были связаны с коммунистической номенклатурой. Более того, Гамсахурдиа и Тер-Петросян были ее открытыми противниками в советские времена; в этом они походили на Вацлава Гавела. Но им на смену быстро пришли более консервативные лидеры типа Эдуарда Шеварднадзе. Правда, и они быстро были сметены с политической арены революционными волнами. К власти пришли (по крайней мере в Грузии и Армении) люди другого, постсоветского поколения: Михаил Саакашвили (1967 года рождения) и Никол Пашинян (1975 года рождения). И даже последующий уход Саакашвили практически никак не повлиял на суть внутренней и внешней политики Грузии.

Что же мы видим в итоге, если посмотреть на прошедший с 1989 года период преобразований в Восточной Европе и на постсоветском пространстве с поколенческой точки зрения?

Поколение, сформированное в коммунистическую (советскую) эпоху и пришедшее – совершенно неожиданно для него – к власти:

1) по многим пунктам многое сделало для вхождения этого региона в европейское цивилизационное поле. Это прежде всего создание в Восточной Европе институтов демократии, рыночной экономики, правового государства, вступление в Евросоюз и НАТО. Однако при этом в последние годы виден явный откат (без подрыва уже созданных основ, которые, видимо, стали незыблемыми) в Польше и Венгрии. Обе эти страны возглавляют люди, которые во времена социализма были его открытыми противниками: Лех Качиньский состоял в «Солидарности», а Виктор Орбан, занимаясь наукой, в 1989 году стажировался по стипендии Джорджа Сороса в Оксфорде. Их нынешнее противостояние целому ряду основ европейской жизни (независимость судебной системы, СМИ и т. п.) связана, очевидно, не с ностальгией по советским временам, а скорее с недовольством, вызванным распределением ролей внутри Евросоюза;

2) но по многим пунктам и затормозило поступательное, европейски ориентированное движение практически во всех странах бывшего СССР. Более того, в некоторых из них произошел откат к феодальным, средневековым порядкам.

Можно предположить, судя по проведенному выше анализу, что это хорошо коррелирует с наличием (или отсутствием) опыта жизни внутри или вне позднесоветской номенклатуры большинства лидеров прошедшего 30-летия.

Однако демография – неумолимая вещь. За 30 лет первая посткоммунистическая правящая элита постарела ровно на этот срок. Но в значительном количестве случаев, несмотря на смену лиц, она остается у власти, действуя на основе своих эклектических представлений, построенных на смеси позднесоветских и своеобразно понимаемых демократических установок. А это входит в острое противоречие с новыми вызовами уже не прошлого, а нынешнего, XXI, века. Может ли выход из положения состоять в осовременивании нынешней престарелой элиты? Даже если теоретически это возможно, то на практике едва ли осуществимо – хотя бы по медицинским соображениям: пожилые люди чаще болеют, в том числе хроническими недугами, которые зачастую окончательно не излечиваются; да и смертность среди людей поколения 60+ все-таки выше, чем среди тех, кому 40–45.

Поэтому сейчас нас со всей неизбежностью ожидает не только смена поколений в чисто демографическом смысле, но и, очевидно, приход к власти людей с иным жизненным опытом, не замутненным коммунистическим/советским прошлым.

II

Чем же отличаются в своем общественном и политическом поведении те поколения, которые неизбежно приходят (или уже пришли) к власти в постсоветских странах?

Прежде всего надо отметить: из‐за того что позднесоветское поколение во многих случаях засиделось на своих правящих позициях, естественный процесс смены поколений нарушился. В теории, если мы думаем о максимально безболезненном, без потрясений транзите, молодежь должна включаться в правящую элиту постепенно, поднимаясь все выше и выше по занимаемым позициям, чтобы в конечном счете эволюционным путем взять власть в свои руки. Но на постсоветском пространстве это скорее исключение (тут уместно привести в пример прибалтийские республики). Намного чаще смена поколений – это процесс революционный: приход к власти Саакашвили в Грузии, Пашиняна в Армении и, наконец, Зеленского в Украине. Судя по всему, такой характер перехода весьма вероятен в России, Казахстане, Беларуси, Азербайджане.

К чему этот прорыв во власть ведет на практике, ярче всего видно на примере Украины.

Сам Владимир Зеленский, подавляющее большинство членов правительства и «монобольшинства», «слуги народа» в Верховной Раде – все это люди, не имеющие никакого опыта государственной службы. Что, конечно, не вина их, а беда: предыдущий олигархически ориентированный режим фактически перекрыл социальные лифты движения во власть. Туда попадали не по меритократическому принципу (что во многих случаях давало бы шанс более молодым поколениям), а по принципам родства, кумовства, землячества. Вот мы и видим метания в выполнении на практике амбициозных и вполне назревших предвыборных обещаний, что неизбежно рождает ошибки, которые были бы необязательны, и кадровую чехарду уже внутри прорвавшейся к власти молодой когорты. Закончится ли это контрреволюцией, попыткой реставрации прежних порядков и возвращением к власти людей с предыдущими представлениями о мире? Едва ли. Но к очередным внутрисистемным встряскам уже внутри нынешнего правящего поколения привести вполне может.

Еще один любопытный пример – Армения. Никол Пашинян прорвался к власти на лозунгах настоящей, а не притворной борьбы с коррупцией и вообще создания нового государства – прозрачного и подконтрольного обществу. Как и в Украине, он добился появления лояльного ему большинства в парламенте. С того момента прошло уже два года, кое-что сделано, но коренного перелома не произошло. Более того, сам Пашинян начал проявлять признаки типичного поведения лидера, для которого удержание власти становится самоцелью.

Примеры Украины и Армении поучительны для России и некоторых других стран постсоветского пространства еще и потому, что прорвавшиеся там к власти молодые элиты выбрали в качестве главного поля и критики, и деятельности государство как институт. Это, как мне представляется, правильная цель, потому что государство позднесоветскими элитами было фактически приватизировано и превращено в корпорацию по выкачиванию ренты как из экспортных природных ресурсов (если они есть), так и из собственного населения. С этим населению все сложнее смириться – хотя бы из‐за крайне низкого, недостойного уровня жизни большинства. В постсоветских обществах, особенно на территории бывшего СССР, накоплен колоссальный опыт недовольства государством как институтом. Это дает возможность внезапно появляющимся лидерам, которые обещают сложившиеся порядки в корне изменить, получить шанс на победу, что и произошло в Украине, Армении и Грузии. Но только в Грузии, судя по всему, революционному лидеру Михаилу Саакашвили удалось добиться настолько быстрого и эффективного изменения институциональных порядков, что даже его уход практически не привел к реставрации прежних порядков. Можно даже робко предположить, что произведенная им институциональная революция необратима и не зависит ни от какой смены лиц во власти. В Украине и Армении такой необратимости пока нет.

Еще один побочный эффект стремительного погружения постсоветских стран в новое пространство – появление соблазнов для более молодых поколений уехать в «старую» Европу. Например, Болгария с момента вступления в Евросоюз и НАТО (2009 год) уже потеряла 1/3 населения. В меньших масштабах это происходит в Польше, Румынии, Венгрии, прибалтийских государствах. Аналогичный процесс эмиграции мы наблюдаем даже в Молдове, Украине, Армении и в какой-то степени в России, которые не являются членами Евросоюза и НАТО и не обладают полной свободой передвижения в «старую» Европу.

Такой отток молодых и, очевидно, наиболее образованных и активных людей резко ослабляет большинство постсоветских стран с точки зрения обеспечения успешной межпоколенческой передачи власти. Например, в Украине президент Владимир Зеленский и руководители его офиса постоянно жалуются на острейший дефицит кадров – как высшего, так и среднего уровня – на государственной службе. И хотя в России публично на это никто не жалуется, постоянное снижение качества государственного управления связано не только с упомянутой выше остановкой социальных лифтов, но и с общим низким уровнем подготовки кадров практически по любым специальностям – от рабочих до топ-менеджерских.

В связи с этим во многих странах постсоветского пространства существует риск отстать от поезда цивилизации навсегда. Недаром при обсуждении перспектив ЕС его лидеры начали с идеи о «двухскоростной» Европе. Она состоит в том, чтобы относительно недавно вступившие в ЕС страны Центральной и Восточной Европы двигались вперед по собственной траектории, не тормозя развитие «старой» Европы. Если это произойдет, то мы очень скоро получим явный раскол внутри общеевропейского пространства на «лидеров» и «аутсайдеров» – который, впрочем, уже наметился.

Однако для стран Центральной и Восточной Европы это означает лишь превращение в дальнюю провинцию совокупного Запада, а вот для республик бывшего СССР (за исключением Прибалтики) перспектива более тяжелая – это вылет из общеевропейского пространства во «второй» мир деградации и необратимой отсталости. Это связано, во-первых, с историческим прошлым: 40 лет под советским строем все-таки не такой фатальный срок, как 70 лет. И, во-вторых, в Центральной и Восточной Европе в целом достигнут такой уровень благосостояния, который, несмотря ни на что, обеспечивает уже ставшее органическим желание общества остаться в общеевропейском поле. На территории же бывшего СССР такой уровень благосостояния не достигнут. Поэтому у большинства населения нет исторического и житейского опыта достойной материальной жизни, который бы постепенно формировал органическое одобрение европейских порядков.

Тут можно привести пример Греции – страны, близкой по историческому пути к Центральной и Восточной Европе, но отличающейся тем, что бóльшую часть послевоенного времени там функционировали вполне цивилизованные европейские институты. И даже после прихода к власти в 2015 году крайне левой коалиции, которая победила благодаря глубокому экономическому кризису, в Греции не стоял вопрос о выходе из еврозоны и Евросоюза.

Когда основная часть общества достигает такого уровня благосостояния, который позволяет худо-бедно удовлетворять основные материальные потребности (что и произошло на совокупном Западе), многие представители молодых поколений готовы пересматривать свои жизненные цели. Да, нынешний средний класс во многих экономически развитых странах живет чуть хуже (или не лучше) своих родителей, которые вставали на ноги в 60–70‐х годах прошлого века в рамках общества «всеобщего благосостояния». Однако здравый смысл большинства, в том числе наиболее продвинутой части молодых поколений, подсказывает, что основы ломать не следует.

Демократия в кризисе? Да, но ничего лучшего не придумано, и ее надо совершенствовать, убирая засидевшуюся правящую элиту.

Рыночная экономика испытывает большие проблемы? Да, но никто не ставит вопрос о национализации собственности и тотальном огосударствлении. Наоборот, конкуренция – честная и справедливая – приветствуется. Господство финансового капитала транснациональных корпораций уже всех достало? Да, но его надо снижать через всяческое развитие малого и среднего бизнеса.

С правами человека непорядок? Да, но это значит, что их надо не отменять, а, наоборот, еще более рьяно защищать, не допуская «цифрового концлагеря», реформируя полицию и другие правоохранительные органы.

Ключевыми во всем этом обновлении станут такие ценности, как искренность, справедливость, человеческое достоинство и поиск гармонии с природой; они помогут отсеивать отжившее и усиливать то, что должно стать нормой.

Таким образом, можно уверенно предположить, что совокупный Запад с неизбежным приходом нового поколения правящей элиты, наряду с упомянутыми выше издержками перехода (вероятная неготовность к приходу во власть и отток из менее развитых в более развитые центры развития), не будет поднимать вопрос об изменении фундаментальных принципов построения общественной жизни.

Возможное и желаемое будущее весьма лаконично и емко описано в Договоре о Европейском союзе, подписанном в далеком 1992 году:

Союз основан на ценностях уважения человеческого достоинства, свободы, демократии, равенства, правового государства и соблюдения прав человека, включая права лиц, принадлежащих к меньшинствам. Эти ценности являются общими для государств-членов в рамках общества, характеризующегося плюрализмом, недискриминацией, терпимостью, справедливостью, солидарностью и равенством женщин и мужчин.

А что же при этом будет с Россией, Украиной, Беларусью и другими странами бывшего СССР? Тут многое зависит от конкретных и малопредсказуемых обстоятельств, которые в своей совокупности и предопределят: пойдет ли та или иная страна по дороге прогресса, прокладываемой меняющейся европейской цивилизацией, или ей суждено фактически навсегда застрять в прошлом. Этот выбор будет зависеть в том числе от качества местных поколений миллениалов и других молодых когорт. Смогут ли они выдвинуть достаточно лидеров, способных взять ответственность за страну на себя, когда прежние властные конструкции обрушатся? Ответ на этот вопрос, по крайней мере в России, Украине, Белоруссии, Армении и Казахстане, мы получим достаточно скоро.