Глава 22

Партизаны помогли развернуться У-2 на поле. После чего самолёты быстро заскользили по снежному полю на лыжах. Вскоре оторвались от него и исчезли в тёмном ночном небе. После них осталась моя команда и несколько тяжеленых брезентовых мешков. Костры к этому времени уже не горели. Только едва заметные струйки дыма или пара тянулись вверх из ближайшего ко мне.

Партизаны к нашей встрече подготовились хорошо. Нет, в самом деле, встреча была организована прекрасно. И костры в качестве ориентиров. И просторное поле, окружённое деревьями со всех сторон, которые хоть как-то прикрывали свет от огней. И несколько лошадей с санями, на которые погрузили доставленный авиацией груз. Часть партизан уто́пала на лыжах в совсем ином направлении, чем мы.

Наша же команда с командирами «Славы Большевикам» — вот ведь придумали же названьице — с санями направилась на юго-запад. Сразу к станции, где стояли в ожидании отправки в Германию вагоны с советским достоянием. Терять время на дорогу туда и обратно в партизанский лагерь на знакомство и так далее никто не собирался. У народных борцов имелся собственный радист, через которого командование передало главную суть операции. Все нюансы, которые не доверили радиосвязи, сейчас выкладывал Сашка, устроившись в санях вместе с Кожуховым, комиссаром отряда и командиром сводного отряда из групп полковых разведчиков. Я же, как и парни, от предложения прокатиться на охапке сена отказался, предпочтя уже ставшие привычными лыжи. Мы и так належались в фанерной капсуле за время полёта. Теперь размяться будет лишь в радость.

Остановились в пяти километрах от станции в небольшом леске, который местные называли Белым. То ли из-за того, что по большей части состоял из берез. То ли потому что был очень светлым даже в летнее время из-за отсутствия подлеска и того, что березы росли на приличном удалении друг от друга. А может из-за регулярного обильного грибного урожая белых грибов.

— Ближайшая помощь к фашистам может прийти вот из этих двух гарнизонов. Семеновский колхоз и торфяной посёлок Бобринская засека. Здесь стоит рота с двумя броневиками. А здесь почти целый батальон и полсотни полицаев. У этих имеется даже танк. Махонький, правда, но с пушкой. И броневики наполовину гусеничные которые. Этих четыре штуки. В батальоне взвод конников есть. Те даже не немцы, а бог знает, что за твари, — рассказывающий нам диспозицию Кожухов скривился и плюнул в снег. — Настоящие твари. Не жалеют ни стара, ни млада. Когда себе выбирали дома, то выгнали всех жильцов из них на улицу прямо на мороз. Чудом никто не померз. Нашлись те, кто их приютил. Повезло, — вздохнул мужчина.

— Как долго им добираться до станции? — спросил его Сашка.

— На технике и верхами что одни, что другие управятся минут за двадцать пять-полчаса.

— Как поедут? По каким дорогам?

— Да сейчас дорог тут раз-два и обчёлся, — заскорузлый толстый палец главного партизана медленно двинулся по старой обтрёпанной карте, рисуя пологую дугу. — Эти вот туточки двинут. А рота пойдёт отсель, — его палец нарисовал новую неровную линию. — Хотя, вряд ли вся рота. Кому-то и в колхозе нужно остаться. Отправят, полагаю, десятков шесть или семь вояк.

— А если они свернут с дороги, то смогут пройти как-то ещё? — уточнил у главного партизана Панкратов.

— Техника точно завязнет. Конники может и протиснутся через лес да заливной луг у старой мельницы. Пешим ходом тоже только там из посёлка, а роте из Семеновского колхоза только по дороге. Там леса с болотинами с двух сторон, чащоба, где ногу запросто сломаешь или пропорешь. Зато летом и осенью такие ягодники — красота, — мужчина аж почмокал губами, словно прямо сейчас ел те самые летние ягоды.

— Перекрыть колхозную дорогу своими силами сможете? — поинтересовался Сашка. — Если там всё так, как говоришь, то десятка бедовых бойцов с парой пулемётов хватит.

— Найдём таких и перекроем. Костьми лягут, но не пропустят, — уверено кивнул Кожухов.

— Я своих пару человек дам. Пулеметчик у меня лютый, — впервые с начала разговора подал голос командир армейцев, которые штаб отправил через фронт несколькими мелкими отрядами, которые потом собрались в один и примкнули к партизанам за день до нашего прилёта. — Из дегтяра с сотни метров одним диском слово «слава» пишет.

— Костьми не нужно. По сигналу пусть отходят к станции, — ответил партизану Панкратов.

— А что за сигнал, товарищ Иванов? — влез в разговор комиссар отряда, который до этого предпочитал молча слушать. — Позиции у них будут далеко. Ночью и то не всякую ракету на той дороге увидеть можно. А днём и подавно.

— Обговорим позже. Либо вестового направим из тех, кого заслон лично знает.

— А что с крупными силами фашистов и их прихвостнями из Бобринской Засеки станем делать? — вновь подал голос Кожухов.

— Заминируем дорогу и лес с лугом, через который они могут пройти и тоже оставим небольшой заслон с пулемётами, который будет следить за ситуацией и отстреливать тех, кто сумеет прорваться через мины.

— Много пулемётов вы, товарищ Иванов, раздёргиваете на второстепенные направления, — заметил замполит, недовольно покачав головой. — А они нам будут нужнее на станции.

— У меня на двадцать семь человек пять дегтярей, — сообщил разведчик. — Три обычных пехотных и два танковых.

— На станции у ваших бойцов будет вдосталь трофейных пулемётов, мой отряд об этом позаботится. Поэтому заранее говорю, чтобы вы подобрали тех, кто умеет с ними управляться. Заодно не будет проблемы с боеприпасами. В заслоны же поставим пулемётчиков с «дегтярёвыми».

Панкратов быстро расставил, пользуясь своей и партизанской картой, посты и заслоны, попутно делая у себя нужные метки. Не забыл и про посты на направлении откуда скинут десант. Честно сказать, я не представляю его. Нам пообещали роту-две поддержки сразу после захвата станции, но дело будет происходить белым днём, когда и самолёты, и десантники будут видны всем. А если ещё и ветер поднимется сильный, то парашютистов раскидает по всей округе. Лучше бы командование пешим маршем отправило эти две роты через какую-нибудь дыру в немецкой обороне одновременно с нами на самолётах. Тогда бы днём бойцы уже оказались бы неподалёку от цели.

«Хотя, мы же аэродром с истребителями на днях прищучили. И у немцев теперь некому нашу авиацию шпынять, — вдруг подумал я. — Возможно, от этого отталкивается штаб, хм».

Уже отмечал, что самолёты — это не танки. Сотня тяжёлых истребителей как угроза намного внушительнее сотни Т-3 и даже Т-4. Скорее всего, именно потому меня и переключили на новую задачу, а не вернули в артиллеристский ровик к производству перунок, что больше разведанных аэродромов не нашлось в доступном радиусе. Либо собранное немцами советское имущество реально представляет куда большую ценность для страны, чем ещё один вражеский аэродром, помноженный на ноль. Или уничтоженный укрепрайон вроде того, который моя группа штурмовала вместе с бойцами Ханыгина. Гадать я даже не собирался. Меня с парнями могли сюда направить даже в силу каких-либо подковёрных игр. Ведь мало кто знает про мои возможности. Я просто один из осназовцев гебистов из группы старшего майора Ковалёва, являющегося личным порученцем Берии. А группа наша самая удачливая и подготовленная, судя по эффективности. Кому-то понадобилась именно такая для данной миссии. Кто-то захотел показать, что наша армия не только громит врага, но и возвращает своё. Потом в газетах проскочит заметка без имён. Политика и пропаганда. Такое было всегда: в Великой Отечественной моего времени, в Сирии, на СВО и распускалось махровым цветом здесь, в этом альтернативном мире.

Невольно вспомнились истории с украинской войны, когда пошла мода на красивые фотографии и видео с дронов из, якобы, освобождённых и зачищенных от бендеровцев посёлков. Мало кто в курсе, что чуть ли не каждая пятая такая история была показушной. И очень много было случаев, когда комбат в приказном порядке отправлял пару троек солдат с флагом в деревню, где ещё по домам и подвалам сидели вэсэушники или регулярно заходили вражеские ДРГ. Чаще всего парням везло. Ведь шли не желторотики из только вчера заключивших контракт с министерством обороны. А те, кто успел от души повоевать и набраться правильного опыта. Но порой и они несли потери во время таких акций. И виновных никто не наказывал. Даже после окончания войны тихо прозвучали несколько приговоров офицерам. В основным тем, кто стал козлом отпущения или чересчур зарвался.

Именно вот этот весь сумбур из предположений и версий крутился у меня в голове, пока я с Серёгой и четвёркой партизан шустро трусили на лыжах к дороге, ведущей в посёлок. Оказавшись на месте, я не меньше пяти минут осматривал местность как невооружённым взглядом, так и с помощью бинокля. Благодаря обострённому усиливающим заговором зрению темнота не была мне помехой. Попутно уточнял все интересующие меня детали у провожатых.

— Ждите здесь, — наконец, сказал я, поднял со снега вещмешок с заговоренными волчьими черепами и шустро заскользил вперёд на лыжах. Четыре волшебных вещи должны были перекрыть около километра периметра в форме глубоко вдавленной дуги. Центр находился на накатанной колёсами машин и полозьями саней дороге. Концы уходили вперёд примерно на полторы сотни метров. Уцелевшие враги, те кто сообразит, глядя на камрадов, что впереди дело нечисто, и не решившие отступать по своим следам, бросятся в стороны, где обязательно угодят под сводящие с ума смертным ужасом чары.

На установку и активацию амулетов у меня и получаса не ушло. Хочу ещё добавить, что сейчас, то есть зимой скорость и удобство установки волшебных побрякушек выше, чем летом. Благодаря лыжам я двигаюсь быстрее, чем шагом. А ещё за ноги не цепляется трава и кусты.

Вернувшись к спутникам, я подробно указал куда не стоит заходить. На всякий случай накинул по полсотни метров к крайним точкам границы действия заговорённых черепов. Трое партизан и один из армейских разведчиков остались здесь. Вскоре к ним должно подойти подкрепление с двумя пулемётами и двумя ПТРами. Я же с Серёгой в сопровождении одного проводника двинулись в обратном направлении, к основным партизанским силам.

Небо только-только стало окрашиваться зарёй, когда наша группа начала действовать. Мы заходили с наиболее удобного направления, где к станции примыкал лес. Изначально он располагался на небольшом удалении от неё. Но немцы дополнительно провели массированную вырубку деревьев, отодвинув их почти на километр от крайних построек.

Станцию защищал охранный батальон немцев. Всего около четырёх сотен солдат с «ганомагами», миномётами, двумя лёгкими пулемётными танками и почти десятком зениток. Среди последних не было ни одной «ахт-ахт» то ли в силу второстепенного расположения станции, то ли из-за нехватки мощных орудий. Также в качестве усиления основных сил немцы держали на станции отряд полицаев общем числом пятьдесят семь человек. Предатели были вооружены только одними винтовками. Причём «мосинками». Немцам им достаточно досталось в качестве трофеев во время летнего наступления, чтобы вручать своим прихвостням. И не только им. Кажется, трофейное оружие фрицы частично раздавали союзникам.

Через станцию раз в два-три часа проходил состав. В основном все они двигались от линии фронта. Большая их часть ненадолго останавливалась для пополнения воды с углём и катила дальше. По словам наблюдавших за объектом партизан, львиная доля гитлеровских составов везла в свой тыл повреждённую технику: танки, грузовики, орудия и даже один раз самолёты со снятыми крыльями. Дважды пронеслись санитарные поезда, тащившие вагоны с медицинскими крестами. Один из таких сейчас торчал на путях, ожидая, когда ему зальют воду и заполнят углём тендер. Группа из нескольких партизан и армейских головорезов уже отправились вдоль «чугунки» с вещмешками за спиной, полными взрывчатки. Километрах в семи-восьми от станции они подорвут путь, чтобы остановить составы.

Выбранное направление было самым удобным для подходов, но и наиболее кишащим патрулями и часовыми на вышках. Наша группа разделилась, и мы пошли по одиночке. Нужно было быстро и почти одновременно уничтожить около семи-восьми врагов. Два патруля, часовых на двух вышках и одного караульного под «грибком» с телефонным аппаратом.

Скрытые чарами невидимости мы пулей пронеслись по открытой местности. Немцы ещё с осени заминировали часть округи, но оставили для себя несколько проходов, которые благодаря снегу, точнее натоптанными оккупантами тропинкам, прекрасно были видны. Впрочем, я бы и без них провёл товарищей по безопасной стёжке с помощью заговора. Как выяснилось в ходе проверки, он помогает найти не только тропинку в болоте, но и дорожку среди мин.

С вышек за проходами следили часовые, а мимо регулярно проходил один из патрулей. Пара прожекторов постоянно светила туда. Любому другому кроме нашей пятёрки незамеченным даже подойти к проходам было невозможно.

«Эх, сюда бы „вал“, — помечтал я, ловя толстой банкой глушителя „нагана“ голову фрица на вышке. Между нами было около двадцати метров. Ближе подойти не представлялось возможным. Тогда дощатое ограждение вышки полностью скрывало бы врага. — Ну, с богом».

На морозе очень тихий выстрел револьвера показался слишком громким. К счастью, даже так он для незнакомых с подобными звуками людей был незнаком. Вот такой каламбурчик, хе-хе. Странным, подозрительным, но не тревожащим, не заставляющим всё тело активироваться и кричать «аларм».

Пуля вошла немцу под левый глаз и вышла из макушки, ударив в боковую стойку вышки под самыми перекладинами навеса. Убитый резко дёрнул головой вверх словно хотел что-то рассмотреть в зените, но мгновением позже на подогнувшихся ногах мягко повалился на пол вышки. Громко ударился о доски упавший карабин. Контроля после такого попадания не требовалось.

Дальше меня ждали патрульные. Маршрут парочки фрицев проходил всего в сотне метрах от обезлюдившей вышки.

— Как же мне эти морозы надоели, Адольф, — донёсся до меня сиплый простуженный голос. — Нам обещали тёплые квартиры в Москве и горячих фройляйн на эту зиму. А вместо этого я в любой момент могу обморозить себе пальцы на ногах.

— Лучше уж пальцы, чем совсем лишиться головы, — ответил ему значительно более молодой голос с чётким баварским акцентом. — Или в штрафную роту попасть. Вот где собачья участь. У большевиков, по крайней мере, штрафники до первого ранения воюют, а потом их прощают. А у нас чёрт с два!

— Тебе-то откуда знать, как у этих проклятых ива́нов на самом деле всё обстоит, а, Адольф? — просипел первый.

— Слышал. Тут, там… — заметно неохотно по тону ответил Адольф.

— Наслушаешься так, что сам и отправишься в штрафники. Молодой ты ещё, Адольф, горячий. Не понимаешь, когда нужно остановиться и промолчать. Я-то никому не скажу ничего, а вот другие донесут за лишнюю пайку или сигареты. Скажут, что ты большевикам симпатизируешь — и всё. Не просто на передовую отправят, а точно в штрафную роту.

— Да понял я уже, понял, — огрызнулся молодой, чуть повысив голос. — Просто ты мне своими пальцами напомнил про Ролана.

— А-а, этого неудачника, — похмыкал сипатый. — Вот ведь дурак, скажи, а? Взял и себе пальцы на ноге отстрелил. За это его в штрафники и отправили. Теперь, наверное, жалеет, если вообще жив ещё.

— Если жив, — со вздохом согласился с ним Адольф и после секундной паузы добавил. — Мы с ним друзьями были.

— Ну, были и были. Война, Адольф. Сейчас у многих камрады погибнут. Помяни мои слова…

Что он хотел сказать напарнику никто уже никогда не узнает, так как оба они оказались в поле видимости, подойдя к моему укрытию.

Хлоп! Хлоп!

Два быстрых выстрела из револьвера поставили точки в жизнях оккупантов, жаловавшихся на несправедливость и трудности в них. Бил в грудь. В сердце. В себе я был уверен — не промахнусь. При этом такая рана оставляет мало крови. То, что вытечет из неё, большей частью впитается в одежду, которой на фрицах из-за зимы несколько слоёв. А вот выстрел в голову мало того, что даст кучу кровавых брызг, так ещё и создаст шум, если пуля пробьёт череп навылет и ударит изнутри в стальные шлемы, которыми патрульные не стали пренебрегать в отличие от часового на вышке.

Выждав несколько секунд, чтобы убедиться, что никто на шум не примчится, я поднялся из снежного сугроба рядом с натоптанной тропинкой вдоль колючей проволоки, и трусцой подбежал к лежащим. Контроль не требовался. У обоих в распахнутых и уже остекленевших глазах не было ни капли жизни.

«Мастерство не пропьёшь», — пронеслась в моей голове циничная мысль.

Пару минут у меня ушло на то, чтобы стащить трупы с тропинки и закинуть за гребень высокого сугроба. Немцы регулярно с присущей им педантичностью чистили дорожку, сбрасывая снег на одну сторону, оставляя открытым самое опасное направление. В итоге получилась крутая горка мне до середины груди. На обратной её стороне тела́хрен кто увидит. Только с вышки. Но там свой покойник лежит, который уже ничего никому не сообщит.

Потом пошаркал ногами по снегу, затирая кровавые капли. Брать с убитых ничего не стал. Стандартные «маузеры» и патроны к ним в подсумках на ремнях не интересовали от слова совсем. А пистолетов и гранат у патруля не имелось.