Многие растения, очевидно, обладают особым чутьем и прекрасно знают, когда нужно осадить своих соперников из мира животных. Если определенный порог опасности превышается, они резко увеличивают производство яда и обращают врагов в бегство. Именно это помогло прояснить стародавний феномен — самоубийство леммингов.

Итальянский священник Франческо Негри считал, что жители Северной Европы недостаточно хорошо изучают свои земли. И вот в 1664 году, отправившись в Норвегию, он добирается прямо до мыса Нордкап. Посещает погосты саамов, делает зарисовки их быта и, наконец, публикует отчет о приключениях под названием «Viaggio settentrionale» — «Путешествие на север». В своей книге Франческо Негри описывает и загадочный феномен леммингов: «Эти лемминги указывают нам, что вспышки являют собой далеко не самое загадочное событие в облаках; в них рождаются полностью сложившиеся звери, которые вместе с дождем огромным числом падают на землю и в течение одного дня совершенно уничтожают всю траву и зерно. Поэтому люди больше боятся леммингов, чем ливня с градом. Однако такое разрушение бывает лишь изредка, и проходит много лет, прежде чем животных можно увидеть вновь […] Нет никакого спасительного средства от этих вредителей, однако они вновь исчезнут сами собой, потому что живут лишь до следующей весны. Отведавши свежей травы, они все умирают, будто бы она отравлена».

Сколь увлекательна гипотеза Франческо Негри о небесном происхождении лемминга норвежского, столь же удивительно верны его прочие наблюдения за видом Lemmus lemmus. Каждые три-пять лет случается год леммингов — массовое наступление маленьких грызунов. Тогда они поодиночке или небольшими отрядами проворно снуют по траве, поедают ее и размножаются. И то, и другое — сверх меры. Каждый день они наедаются так, что их вес увеличивается десятикратно, и каждые три-четыре недели рождается новое поколение. Неудивительно, что количество зверьков резко увеличивается. Но столь же внезапно оно вновь снижается. И тогда дороги усеяны трупиками леммингов, а берега рек завалены тельцами утонувших зверьков, которые принесла вода. Массовая смерть леммингов получила столь же фантастическое объяснение, сколь и мнимое зарождение в облаках. Правда, почти триста лет спустя. И объяснение это дал не итальянский священник, а американский кинематографист.

В 1954 году Уолт Дисней создал документальный сериал «Приключения из настоящей жизни». С его помощью множество зрителей увидели, как лемминги, плотно прижавшись друг к другу, словно бы впав в транс, образовывают процессию, чтобы броситься с утеса в море. Массовое самоубийство леммингов стало таким популярным, что превратилось (прежде всего у политиков) в устойчивый фразеологизм. Тот, кто сравнивает своих противников с леммингами, намекает, что их путь убийствен и ведет прямо в пропасть.

Биологи с самого начала скептически отнеслись к уставшим от жизни леммингам, к тому же с течением времени распространилась информация о том, что «настоящие приключения» Диснея были не такими уж настоящими. Массовое самоубийство состоялось не в природе, а на студии в городе Калгари (Канада). И все это «шествие» состояло всего лишь из двух десятков зверьков, которым пришлось бегать по припорошенной снегом вертящейся платформе, вновь и вновь мелькая перед камерой. Смертельный прыжок через скалы — тоже результат монтажа, и, надо полагать, он ни в коем случае не был добровольным.

Шествие леммингов навстречу смерти существует только в фильме Диснея, и это скверный, хоть и прекрасно отснятый трюк. Однако в наших умах он запечатлелся надолго. Слишком уж выразителен, грандиозен и жуток образ истеричной массы, бросающейся в пропасть. Однако загадка, как и прежде, остается: что же губит леммингов? Что так сильно досаждает этим зверькам, что уже к следующему году они практически полностью исчезают?

Самое распространенное объяснение — классическая взаимосвязь между хищником и жертвой. Если вокруг полно леммингов, то их враги, белые совы и лисы, живут припеваючи. Они быстро размножаются и уже большим числом нападают на своих жертв. Проходит не так много времени, и зверьков почти не остается. Теперь для хищников наступают голодные времена, их число заметно снижается, и у популяции жертв появляется возможность восстановиться: намечается новый год леммингов.

То, что натиск со стороны врага меняет свою интенсивность, конечно, играет определенную роль в увеличении и уменьшении популяции леммингов. Но за этим явлением наверняка скрывается нечто большее, потому что целый ряд вопросов остаются без ответов.

Почему во время спада популяции появляется так много больных и ослабленных зверьков? Почему многие из них вдруг начинают тонуть? Разве не должны выжившие — те, что спаслись от врагов, быть особенно сильными и здоровыми? И что еще более непонятно — почему у выживших зверьков заметно (почти в три раза) увеличена поджелудочная железа?

Биолог Таральд Сельдаль из Бергенского университета считает, что ему удалось найти убедительный ответ на все эти вопросы. Мы договорились встретиться у него на работе, в полевой лаборатории Бергенского университета. Дорога туда — это уже приключение. Бергенская железная дорога, соединяющая Осло и ганзейский город Берген, ползет вверх на высоту 1222 метра над уровнем моря, до станции Финсе. Она не особенно привлекательна, как и ее изображение с вебкамеры, обновляющееся каждые пятнадцать минут, на что есть свое объяснение, как мы увидим несколько позже. Однако Финсе находится в весьма своенравной и суровой, но красивой местности, в норвежском национальном парке Хардангервидда. И, прежде чем увидеть первого лемминга в своей жизни, я понимаю, что эту вылазку стоило предпринять уже ради самой дороги в полевую лабораторию.

Хардангервидда — неровное, пересеченное ледниками высокогорное плато. Бесконечные, зеленые, окрыляющие просторы, поросшие разнообразными травами и мхами. Но безлесные. Между ними — выступы скал, украшенные разноцветными узорами лишайников. Звенящие ручьи и болотистые пруды. Снова и снова попадаются снежные островки с подтаивающими каемками. Солнечный свет, точно теплый уютный ковер, ложится на плато, и мы с воодушевлением перемещаемся от станции Финсе к расположенной чуть дальше исследовательской станции.

Таральд Сельдаль, оказав нам сердечный прием, тем не менее сильно умерил наш пыл. Леммингов существенно меньше, чем предполагалось, — мы застали на удивление плохой для этих зверьков год. И кроме того, обещали плохую погоду — на съемки нам остается не более одного-двух дней. Потом здесь может стать очень неуютно.

Меньше леммингов и меньше времени — уже спустя час мы с Таральдом вышли на плато. Он хочет отвести нас туда, где вчера поймал еще двух зверьков. Два лемминга — вот оно как! Разве они исчисляются не тысячами? Мы пересекаем железнодорожные пути — на другой стороне зверьков и в самом деле больше. Они лежат вокруг десятками — расплющенные и высохшие. Это обычное дело, поясняет Таральд. Лемминги крайне храбрые животные и ничего не боятся, особенно самцы; они ведут себя так и с противником, который превосходит их по размеру. Они встают на рельсы и пытаются фырканьем напугать стремительно несущийся на них локомотив. Неудача прямо-таки размазывает их.

По дороге, пока мы, выбившись из сил, пытаемся идти с ним в ногу, Таральд детально озвучивает свою гипотезу насчет леммингов. В соответствии с ней леммингам вредят не столько совы или лисицы, сколько травы, которые после выпаса чрезмерного поголовья скота вырабатывают вещества, препятствующие перевариванию. Как и африканские растения в саваннах, осока и пушица при чрезмерном выпасе скота тоже оказывают сопротивление. Травы производят так называемые ингибиторы трипсина, Таральд даже может пояснить нам точнее…

Поблизости что-то свистнуло, и вот черно-коричневый меховой комочек, стремительно промчавшись по траве, исчезает между камнями. Пропал. Первый лемминг в моей жизни. Я не смог рассмотреть его. И как же мы снимем эпизод о догадке Таральда, что лемминги больше не могут переваривать привычные растения? Именно поэтому они толкутся тут и там в поисках новых мест питания. А для этого переплывают озера и ручьи или не переплывают, если силы покидают их раньше времени. Я снова думаю о том, насколько проще описать явление и насколько трудно снять его на камеру.

Фразы складываются в голове, это уже переработанная действительность, интерпретированная и снабженная образами. Там прошлое и будущее сливаются воедино, там можно сфокусироваться на той или иной детали, выделить то, что тебе кажется более важным. В сравнении с этим съемка — иная правда. Здесь имеет значение лишь то, что происходит здесь и сейчас, непосредственно перед камерой, в области резкости. Лемминги, и это кажется очевидным, больше подходят для статьи, нежели для фильма. Но именно тут и таится главный интерес картин о природе. В них можно наглядно продемонстрировать то, что часто живет лишь в нашем воображении. Реальные образы вместо образов умозрительных. Кроме того, кинодействительность дает хорошую возможность как следует «оформить» образ. К примеру, с помощью телеобъективов, которые «видят» дальше самых лучших биноклей.

Оператор подает мне знак, я смотрю в видоискатель и вижу увеличенное изображение того, что никогда не заметил бы невооруженным глазом: золотисто-коричневый лемминг обгрызает стебель осоки. Забавный и милый, напоминающий помесь морской свинки и хомячка. Позднее мы еще наложим на картинку причмокивания и чавканье — настолько отчетливые, будто леммингу кто-то прицепил микрофон. У кинодействительности тоже есть свои преимущества.

На «лемминговом участке» Таральда отовсюду доносятся посвистывания и писк. Однако нам пришлось ждать несколько часов, чтобы зверек оказался рядом с крохотным прудиком, на который смотрела наша камера. И вот нам по-настоящему повезло: лемминг беспокойно бегает туда-сюда, словно пребывает в нерешительности. Внезапно он не выдерживает и бросается к воде. Зверек нагибается, словно хочет разглядеть свое отражение в глади прудика. Он медлит, затем, рванув, оказывается в водоеме.

— Он поплыл, прекра-а-асно, — слышу я шепот нашего оператора Карлхайнца.

И это на самом деле так: малыш, держа голову над водой, набирает удивительную скорость. Идущая от него волна, сверкая, тянется по гладкой, словно зеркало, поверхности воды, и наш пловец в целости и сохранности достигает противоположного берега. Там он сразу же ныряет в зеленую траву. Без сомнения, лемминги не остановятся перед водной преградой, если их манит корм по другую сторону водоема.

Вечером на полевой станции Таральд подробнее рассказывает нам о бесконечной вражде между травами и леммингами. Уже через тридцать часов после повреждения растения должны наполниться специальным ядом, блокирующим пищеварение. В обычных случаях его содержание вскоре уменьшается, но под воздействием столь длительной атаки леммингов уровень яда остается очень высоким. Зверькам это совершенно не по вкусу, и они отправляются на поиски лучшей травы. Бегом, вплавь, поодиночке или группами. Но рано или поздно повсюду остается только ядовитая трава — и тогда наступает конец.

— А откуда тогда увеличенная поджелудочная железа? — интересуюсь я.

Теперь Таральд в своей стихии. Растительный яд, ингибитор трипсина, подавляет активность фермента под названием «трипсин», который синтезируется в поджелудочной железе и незаменим для переваривания белка. Потеря активности трипсина приводит к тому, что поджелудочная железа производит его все больше и больше. Конечно, безуспешно. Однако перегруженный орган увеличивается в размерах чуть ли не в три раза.

Когда вредители берут верх, травы на плато Хардангервидда очень эффективно защищаются ядом. Но — осторожно! Как нам уже показали заросли тростника, защитные меры не должны войти в привычку, иначе вредители рано или поздно придумают ответные трюки. Все дело в эффекте неожиданности. И потому в течение одного-двух лет растения вновь снижают производство яда и становятся безобидными. Дополнительная польза: сэкономленные ресурсы можно использовать для роста и размножения.

Решение загадки леммингов, предложенное Таральдом Сельдалем, звучит весьма убедительно, несмотря на то что (к сожалению!) синтез ингибитора трипсина внутри растений и его влияние на желудки леммингов трудно снять на камеру. Но кое в чем мы все же выиграли бы, если бы в кадр попало сразу много леммингов, блуждающих по траве в поисках здоровой зелени. Говорить о массовости происходящего, а затем показать лишь отдельных животных — это в некотором роде доказательство нашей несостоятельности. Снимем хотя бы маленькую толпу, говорю я себе, и на следующий день с утра пораньше мы отправляемся в путь — операторская группа и бесстрашные помощники, вооруженные хозяйственными сумками и перчатками. По совету Таральда.

Наш взгляд стал острее, и картина прояснилась. Леммингов видно всего несколько секунд, затем они ускользают в отверстия в скалах или прячутся между камнями. Но теперь мы воспользуемся храбростью этих животных: они смело бросаются в бой, когда мы приближаемся к их норе и пытаемся схватить нескольких зверьков. Шерстяные перчатки защищают нас от укусов. Стоит только накрыть лемминга ладонью, он сразу становится спокойным и почти ласковым. Через два часа у нас в хозяйственных сумках уже семь зверьков, и мы надеемся, что они достойно выступят перед камерой. По команде мы отпускаем их на свободу между двумя скалами, откуда открыт лишь один путь. Карлхайнц установил нашу камеру на выходе из миниатюрного каньона. На уровне глаз леммингов.

Они не спеша приближаются и прошмыгивают мимо объектива в поисках неядовитого корма. Что дальше? Мы отлавливаем зверьков, которые прошли первыми, и (за кадром) вновь сажаем их в ущелье, где они опять присоединяются к собратьям. Таким образом, у нас получается значительный полк леммингов, пойманный сначала руками, а затем и объективом камеры. Вполне правдоподобный документальный фильм, считает Таральд. Подмигнув, он добавляет, что Дисней мог бы у нас кое-чему поучиться.

Но дискуссия о том, стоит ли считать наши манипуляции легальным или нелегальным мошенничеством, отменяется. Начинается резкий, холодный ветер; солнце скрывается за угрожающей вуалью. Таральд призывает нас поторопиться. Плато Хардангервидда известно своими молниеносными падениями температур и переменами погоды. Неслучайно Скотт и Амундсен готовились к своим полярным экспедициям именно здесь, хотя легкомысленные туристы в здешних краях вновь и вновь становятся жертвами заморозков. Правда, сейчас погода подбросила нам «всего лишь» пронизывающий до костей холодный ливень. Он стекает по нашей одежде, а мы ждем поезда на Осло.

Такое впечатление, что на Хардангервидда в бесконечные схватки вступают не только травы и грызуны, но и различные погодные условия. Победители постоянно меняются. Изображение с веб-камеры в Финсе может это подтвердить ( /kamera/article 147.есе).