1. Только вперед
Объяснить свои амбиции окружающим очень просто. Боль амбиций – еще проще.
Дэвид Уайт
Чемпион по достигаторству
Этот термин сформулировал писатель и профессор Уильям Дерьезивич, чтобы описать поведение своих студентов в Йеле. Те были больше озабочены хорошими оценками и дополнительными достижениями для резюме, чем жизнью в моменте в одном из лучших университетов.
Его студенты выбирали факультеты и занятия для повышения шансов попасть на хорошую стажировку или работу. Многие из них привыкли жить так: прыгать с одного элитного места к другому, лишь бы удовлетворить ожидания родителей. И хотя я попал в ту же ловушку мышления, мое детство отличилось отсутствием давления, принимающими родителями и искренней любовью к школе. В старших классах я был лучшим учеником, но даже не задумывался о поступлении в престижные заведения. Я интересовался поступлением в Университет Коннектикута в родном штате. Ради чего? Чтобы регулярно получать пятидолларовые билеты на баскетбольные матчи.
После поступления меня включили в углубленную программу и прописали в общежитии с другими студентами. Тогда я не знал, но эти годы серьезно повлияли на мое будущее. Я был окружен людьми с безумной мотивацией и удивительными достижениями. Студенты с максимальным баллом по всем предметам, полными стипендиями и планами на ближайшие пять лет минимум. Я искренне удивлялся их тщательному подбору факультативных занятий, активному поиску лучших вакансий и возможностей попасть на дополнительные курсы. Тогда я просто хотел ходить на баскетбольные матчи.
Мы стали друзьями, и вскоре я захотел того же. Они воспитали во мне этику успеха, которая строилась вокруг стремления достигнуть максимум почестей в настоящем для лучшего будущего. Меня возмутила политика университета, когда куратор посоветовал заняться чем-то вместо инженерии, потому что «это слишком сложно». Почему никто не давил сильнее? Может, стоило выбрать другое место?
Я избежал тревогу и стресс, которые друзья несли на себе после многих лет погони за достижениями, и пребывал в ужасе от их работы до изнеможения.
До такого уровня я был не готов прыгать. Но мне хотелось быть с ними наравне, и я зациклился на том, как хакнуть систему.
В первом семестре я создал таблицу Excel с планом на следующие четыре года. Потом совместил ее с системой сайта RateMyProfessor.com, чтобы оптимизировать нагрузку. На втором году обучения я подал петиции о разрешении брать больше 18 предметов на семестр ради «гарантированных пятерок».
Мне нравилось находить лазейки. Курсы по инженерии и маркетингу были сложными, но проще самых тяжелых занятий. Иногда я посещал пары с неудобным расписанием ради профессоров, не зацикленных на оценках. Я стремился к впечатляющим достижениям, но избирательно, чтобы не перегореть слишком быстро. Казалось, я во всем разобрался.
Я стал достигатором, как студенты Йеля. Поверил, что образование – это выполнение домашней работы, получение оценок и сдача тестов. Я не воспринимал учебу как нечто большее и просто «играл в студента» без развития мышления.
Стратегическое консультирование
К концу третьего курса у меня был высокий средний балл, несколько стажировок и пара наград. На выпускном году я планировал осуществить свою главную амбицию – попасть в элитный мир стратегического консультирования.
Стратегическое консультирование зародилось в конце XIX века в США. Людей вроде Фредерика Тейлора, Артура Д. Литтла и Эдвина Буза называли «инженерами-консультантами», которые работали над повышением эффективности. Благодаря им в течение XX века компании по консультированию развивались и становились крупнее. К моменту моего выпуска сотни таких фирм работали по всему миру. Они помогали CEO решать серьезные проблемы. Предлагали молодым амбициозным людям пропустить подъем по карьерной лестнице и сразу после выпуска приступить к работе с интересными бизнес-кейсами.
Изначально компании нанимали выпускников элитных заведений, таких как Йель и Гарвард. Позже, когда индустрия консультирования разрослась, круг найма расширился, но работодатели оставались избирательны. Университет Коннектикута не попадал под поиск сотрудников. Я знал, что пробиться в эту индустрию будет трудно, но очень хотел попробовать.
Цель подарила мне миссию, что помогло игнорировать возрастающую тревогу по поводу перехода во «взрослый мир». У меня не было опыта для чего-то большего, чем просто выбрать направление.
Современный мир предлагает немыслимое количество путей. Это результат индустриального роста, который подарил людям больше возможностей развития. Тем не менее расширение вызвало определенные проблемы. С таким большим выбором возникает соблазн выбрать проверенный путь, чем изучать, чего мы действительно хотим.
Мой друг Ранжи Саимби ушел из юристов в разработчики. Он признался, что выбрал профессию юриста, потому как «все ступеньки развития понятны с самого начала». Карьера в законе делала его в глазах других «серьезным и интеллигентным человеком». Но чем дольше он оставался на этом пути, тем сильнее убеждался, что такое развитие подавляет его волю к жизни.
Еще одной причиной, привлекшей нас с Ранжи, был престиж. Он не очень конкретен, но должен привлечь к тебе внимание как к впечатляющему человеку. Пол Грэхэм, основатель инкубатора стартапов и ментор для тысяч молодых людей, считает это уловкой. В его понимании престиж – «мощный магнит, который против твоей воли меняет даже то, что раньше приносило тебе радость».
Ранжи и я попались на удочку привлекательных историй о престижных должностях в стратегическом консультировании и юриспруденции. Эти обещания слишком хороши, чтобы быть правдой для амбициозных молодых людей, которые хотели перенести академические успехи в реальную жизнь. Философ Алан Уотс убежден: «Потребность в безопасности и чувство небезопасности – одно и то же» и «Мы ищем безопасность в укреплении самих себя. Мы хотим эксклюзивную и особенную защиту». И это действительно то, что я искал.
На выпускном курсе жажда эксклюзивного престижа взяла верх, и я начал разрабатывать план преодоления границ «нетипичных соискателей».
В погоне за престижем
Я очень хотел стать своим. Как сказал К. С. Льюис в 1944: «…у каждого человека в определенные периоды жизни возникает желание попасть во внутренний круг важного для него социума и вместе с ним страх быть оставленным вне него».
Перед началом выпускного курса я составил список престижных консалтинговых компаний. Это был мой внутренний круг, куда я хотел попасть. В список также вошли инвестиционные банки, технологические стартапы и хедж-фонды. Я не придирался к типу работы, важен был ее престиж. Почти все свое время я проводил за поиском компаний, подготовкой писем и отправкой резюме. К сожалению, большинство моих попыток оказались неудачными. У меня были хорошие данные, но компании искали выпускников лучших заведений.
Из нескольких сотен компаний я прошел всего несколько собеседований. Это позволило заглянуть в тайный мир «внутреннего круга». Одно из собеседований привело меня в Северную Каролину, где я принял участие в «супердне» для инвестиционного банка. Супердень – это двухдневное испытание, которое включает в себя обеды, неформальные беседы с сотрудниками и другими интервьюируемыми и, наконец, несколько официальных собеседований на второй день.
После регистрации в отеле я отправился в бар неподалеку. Спустя 15 минут я обнаружил, что среди группы из 30–40 человек я один из немногих «нецелевых» соискателей. Я почувствовал себя незваным гостем. Некоторые кандидаты упомянули о своем плане «Б», когда они могли бы связаться со своими друзьями, уже работающими в компании. Я заинтриговал их тем, что попал на собеседование, но никто не видел во мне угрозу. Студенты из Университета Вирджинии, Дьюка и Корнелла, светились уверенностью, и теперь я понимаю: они уже были внутри круга. Все это лишь формальность, и единственное, о чем они беспокоились, – бейджик какой именно компании они будут носить.
На следующий день я прошел восемь получасовых собеседований. Но мы с интервьюерами заранее знали, каким будет результат. Через пару дней я получил только отказы, и к концу семестра каждая компания в моем списке была вычеркнута.
И все равно, даже после такого опыта, неловкий взгляд на внутренний круг меня мотивировал. Теперь я не только хотел попасть в эксклюзивный мир, но и сделать это с размахом, без чувства неуверенности в себе.
Хотя я не попал в круг «своих», я продолжал работать над запасным планом – работой в разработке программ для General Electric's (GE). На тот момент GE обладала хорошей репутацией в мире бизнеса. К тому же они не искали выпускников элитных школ и были заинтересованы в найме таких людей, как я – активных студентов обычных заведений.
На выпускном курсе я попал к ним на стажировку и получил возможность вернуться в качестве инженера после выпуска. Тем не менее летом, когда я впервые заразился идеей престижа, я узнал о Программе Менеджмента Финансов. Этот внутренний круг GE – первый шаг к успеху в компании. Хотя стажировка была в инженерии, я прошел несколько финансовых курсов, подал заявку на программу и убедил кураторов, что это – мой идеальный путь развития. После получения оффера я отменил все другие собеседования. GE не был идеальным внутренним кругом, к которому я стремился, но стал хорошим началом в сложившихся обстоятельствах.
Зачем кому-то разбираться с таким количеством вакансий? Простым ответом было бы то, что мне нравился процесс поиска работы. Более сложный и честный ответ – я попался на удочку достигаторства в обществе, где одна из лучших вещей, которые ты можешь сделать, это максимизировать свой потенциал. Все друзья строили грандиозные планы на жизнь после выпуска, и я хотел им соответствовать. Моя работа в GE восхищала окружающих, что мне очень нравилось. Я чувствовал себя особенным. Меня не волновало, что я никогда не работал в финансах и ни разу не посещал Огайо, где находилась компания. Из всех вариантов трудоустройства эта работа была лучшим вариантом чего-то престижного, к чему я тогда стремился.
После выпуска я отправился в двухдневную поездку в Огайо с кузеном Брайаном. Помню две вещи из поездки: песню Hey There, Delilah по радио каждые 40 минут и ужасное чувство тревоги. В первый раз в жизни мне нужно было обжиться где-то за пределами привычного окружения Коннектикута. Переезд в новый город для работы в крутой компании вроде GE будоражил, но внутри я чувствовал: это не то, чего я действительно хотел. Я притворялся, что был рад начать этот путь, но хотел большего.
Чувство, будто я не в своей тарелке, быстро переросло в желание сбежать. На момент моего трудоустройства GE исполнилось 100 лет, и возраст начал сказываться на процессах. Я не мог представить свою карьеру в этом месте даже на два года. Всем было безразлично. Мои коллеги работали за одними и теми же столами десятками лет и больше интересовались будущей пенсией, чем текущими проектами. Они признавались, что без выгоды от этой работы давно бы уволились.
Моя программа включала в себя шестимесячный процесс, и я еле продержался два месяца. Я решил уволиться во время поездки в Джексонвилл, Флорида, в свою вторую командировку. Позвонил другу Майку, который чуть позже должен был переехать в Бостон по работе. «Эй, Майк, если я вдруг перееду в Бостон в июне, может, съедемся?» Он обрадовался. Договорились. Бостон – место, где у меня было больше шансов попасть во внутренний круг более крупных компаний, еще и быть ближе к друзьям и семье.
В Джексонвилле я сделал вторую попытку. Подал резюме в большинство компаний, что отказали год назад. Удивительно, но я получил работу мечты. Да, именно так. Спустя месяц после переезда во Флориду я стал исследователем в McKinsey & Company, компании на вершине моего списка.
Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И я ощущал свое достижение совсем иначе, чем окружающие. Другие видели впечатляющую работу, умный карьерный ход. Я считал, что мне просто повезло после года выгорания, неуверенности в себе и жгучего желания сбежать.
Часть меня тайно ликовала после увольнения и переезда в новый город с крутой работой. Но эта часть проявилась бы только спустя несколько лет. Я попрощался с Флоридой и уехал, вдохновленный новым этапом. У меня появился второй шанс начать взрослую жизнь, теперь в настоящем внутреннем круге.
Внутренний круг
В McKinsey было крутое окружение энтузиастов, что сильно контрастировало с теми, кто работал от выходных до выходных. Я находился под управлением руководителей, которые заботились обо мне и подталкивали к развитию. Хотя поначалу я чувствовал себя аутсайдером, постепенно стал адаптироваться под правила и желания людей вокруг. В отличие от GE, где разговоры об интересах вне работы были табу, в McKinsey все открыто делились своими амбициями. Для многих коллег эта работа стала лишь короткой остановкой на пути к другим достижениям.
Я перенял такое мышление и поверил в концепцию карьеры, которую описал философ Эндрю Таггарт: «индивидуальная история прогресса каждого человека». С этой точки зрения моя карьера была не набором разных работ, а теорией пиковых точек, и падение с них ощущалось провалом. Мы с коллегами страдали от давления постоянных размышлений о путях потенциального карьерного роста.
Спустя год я решил, что хочу попасть в лучшую бизнес-школу. Идея возникла не из воздуха. Разговоры об этом часто возникали в столовой и у кулера. Друзья поступали в элитные бизнес-школы Гарварда и Стэнфорда, и я чувствовал, что обязан попасть туда же. Это уловка престижных карьерных путей. Вместо размышлений о том, чего ты хочешь, зацикливаешься на том, к чему тяготеет твое окружение.
Описывая мощь внутреннего круга, К. С. Льюис предупреждал: «Этот магнит будет затягивать вас все сильнее, если вы не примете меры по сопротивлению. Он изменит ваши главные жизненные принципы и будет делать это с вашего первого дня в профессии до момента, когда вы будете слишком стары для переживаний об этом». Он верил, что «любой другой образ жизни вне круга – результат долгого и осознанного труда».
Логичным шагом было бы уйти из McKinsey, несмотря на любовь к работе, ведь так поступали многие. К концу второго года меня приняли в экспертную программу в Технологическом Институте Массачусетса. Если бы мне тогда показали цитату Льюиса, пытаясь убедить в другом пути, я бы не поверил.
Мой путь был слишком привлекателен, и я не собирался сходить с него.
Экзистенциальное открытие
Философ Эндрю Таггарт верит, что кризисы приводят нас к экзистенциальным открытиям и заставляют задуматься над важными вопросами. Есть два пути к этому. Первый – «путь потери», когда важные вещи ускользают от нас: близкие, здоровье, работа. Второй – «путь вдохновения», когда мы сталкиваемся с удивлением и бесконечным вдохновением.
Впервые я испытал «путь потери» в 2010 году, за месяц до начала обучения в MIT. Я находился у родителей, когда нам позвонила моя сестра. Она была в гостях у дедушки, ее голос звучал взволнованно. Дедушке диагностировали рак поджелудочной железы. Много лет он страдал от проблем со здоровьем, но это был новый уровень. От новости ком встал в горле.
Мы поступили так, как обычно поступает каждый, столкнувшись с горькой реальностью: мы все отрицали. Было начало мая, бабушка с дедушкой собирались навестить нас летом. Новости были ужасными, но ни я, ни мама не считали их срочными. Мы думали, что дедушка доберется до Коннектикута.
У жизни были другие планы. Посреди недели ему стало намного хуже. К пятнице почти все родственники, «разбросанные» по стране, купили билеты в Аризону, чтобы его навестить. По пути к дедушке мы молча сидели в машине и думали только об одном: «Пожалуйста, будь жив».
Следующие несколько дней 25 человек чередовали дежурства у кровати. Помню, как стоял там, держал за руки своих близких и испытывал сильнейшую боль в жизни. Она сочилась через слезы.
Дедушка был для меня более чем особенным человеком. Когда мне было 13, он купил домик у озера в моем городке, и мы стали еще ближе с ним и бабушкой. Это место стало не просто вторым домом, а местом для сбора семьи. Двери всегда были открыты, с одним условием – всем нужно было угощаться стряпней дедушки.
Он не рассказывал о своем детстве, но по словам его братьев и сестер, после смерти их матери дедушку отправили жить к дяде на ферму. Примерно после четвертого класса он бросил школу, чтобы помогать по хозяйству. В его детстве не было любви и поддержки. Он решил справиться с этой болью, даря любовь и поддержку своим детям и внукам, и у него получилось превосходно. Все мы чувствовали, будто выиграли в семейную лотерею благодаря дедушке и его миру любви, смеха и возможностей.
В домике в Аризоне я пытался смириться с приближающейся потерей одного из важнейших людей в моей жизни. Дни наполнились слезами и переполняющими чувствами, но их скрашивала красота смысла, который подарил нам дедушка. Результат его трудов был на наших глазах. Он преуспел в создании мира лучшего, чем тот, в котором он вырос. Тогда я понял, что самое важное в жизни – это любовь, семья и люди.
Несмотря на понимание, мне было трудно находиться в моменте перед его уходом. Я не мог перестать думать о работе. Что, если я нужен коллегам? Чтобы справиться с тревогой, я поехал в местное кафе проверить почту. Все было в порядке. Коллега ответил: «О чем ты говоришь?! Быстро возвращайся к семье, мы тебя прикроем!» Я улыбнулся и больше к ноутбуку не прикасался.
На пути из кафе я ужасно злился на себя. Почему я волновался о том, что было не важно в тот момент? Меня оглушила тишина, когда я переступил порог дома. Дедушка доживал последние минуты. Неужели я чуть не пропустил этот момент из-за глупых писем? Я взялся за руки с семьей, помолился и на несколько дней оставил все неважные переживания.
Этот опыт привел меня к «пути потери», открыл вопросы, которые я игнорировал, пока был зациклен на работе.
Зачем я жил? Чего я действительно хотел? Что бы я хотел увидеть, оглядываясь на свою жизнь в свои последние минуты?
Сложные вопросы, но я был готов в них разобраться.
Бизнес-школа
Я поступил в бизнес-школу через месяц после потери дедушки. Новое образование мотивировало, но уход близкого человека сильно омрачил мою жизнь. Весь период обучения я размышлял, и люди, отношения казались важнее всего. Книги, песни и фильмы доводили до слез, и я интересовался всем больше, чем когда-либо.
Я менял свою жизнь. Фокусировался на дружбе, отношениях и обучении вместо карьеры. Приоритетом стали занятия, и оценки потеряли значение. В первом семестре один из курсов был бесполезной бумажной волокитой. Я решил отказаться от работы над ним и получить твердую тройку – первую в жизни.
Большинство курсов я все равно прошел, но спустя три года карьеры я наконец поставил свою жизнь на первое место. Среди воспоминаний о бизнес-школе – разговоры с друзьями в пабе, праздники, вечеринки, хоккей, баскетбол, экскурсии по миру и мое выступление с ирландским степом перед толпой. В классе мой друг Кертис признался, что я стал его примером человека, «живущего на полную». Это было неожиданно и приятно услышать. В первый раз я заметил, что уже живу по принципам, которые вырабатывал после смерти дедушки. И сосредоточился на более важных воспоминаниях, чем на хороших оценках.
К сожалению, на обучение я отправился «в долг». Я потратил все свои сбережения и взял в кредит 70 000$ с уверенностью, что продолжу учиться.
У McKinsey была программа, по которой компания оплачивала обучение при готовности вернуться на работу минимум на два года. Я был уверен, что не хочу возвращаться в консалтинг, и отказался от предложения. Но к концу второго года обучения другой план не появился. Я подал резюме во все другие компании, куда подавался в колледже.
Компании были в замешательстве. McKinsey считалась ведущей фирмой, так почему же я обращался к их конкурентам? Моих объяснений было недостаточно, и все крупные фирмы отказали мне. Затем и сама McKinsey не захотела принять обратно. Я слишком небрежно отнесся к процессу и предполагал, что они примут меня. Так наивно с моей стороны. Я шел по Чарльз-стрит в Бостоне, когда мне позвонили. Это было неловко. Я чувствовал себя неудачником. Возможно, я единственный человек, которому отказали до работы в компании и после работы в ней. Я откатился на несколько лет назад в попытке пробиться во внутренний круг.
Теперь очевидно, что я не горел этим путем так, как мои однокурсники. Пока я ставил жизнь на первое место, они готовились к собеседованиям.
Моя карьерная идентичность пошла трещинами, но я их не замечал и не задумывался об ином жизненном пути.
Спустя месяцы после того, как однокурсников приняли на работу, мне прислала оффер небольшая консалтинговая компания в Бостоне. Это была хорошая возможность, но из-за нее я проигнорировал трещины. Я уже избавился от представления о себе как о Поле-успешном-человеке, но все еще держался за мир успеха.
Кризис здоровья
Самым интересным в компании, куда я попал, стали наемные консультанты, которых мы приглашали для поддержания проектов. У каждого из них была уникальная история и образ мышления. Кто-то работал три дня в неделю, другие полгода, а затем брали шесть месяцев отгула для путешествий. Одни работали в других проектах, другие проводили время с семьей. Я был заинтригован первым контактом с кем-то, кто занят чем-то кроме работы.
Думаю, я бы пришел к такому образу жизни быстрее, если бы не провел львиную долю 18 месяцев в компании в борьбе за здоровье. В первые недели работы я заработал простуду, которая никак не хотела уходить. Постоянный озноб преследовал меня, а спустя пару месяцев появился туман в голове и хроническая боль по всему телу. Жизнь помутнела. Я с трудом добирался до работы и обратно, а оставшуюся часть дня проводил в походах по докторам. Пытался выяснить, что со мной не так.
Я разработал стратегии, как справляться с утомлением и болью, и смог спать по 10–12 часов в день. Даже в таком состоянии я делал по работе все, что мог. Спустя пять месяцев проблем мне позвонили, как я думал, с хорошими новостями. Тесты подтвердили болезнь Лайма, и доктор предложила лечение, которое, по ее словам, должно было помочь.
Я начал курс лекарств, и стало только хуже. Доктора сказали, что это реакция Яриша-Герксгеймера. Она возникает при смерти бактерий. Восемь часов в офисном здании, в попытках сделать грандиозную презентацию, я провел в холодном поту, стиснув зубы от боли. Я хотел как можно скорее оказаться в своем номере отеля.
Комната была впечатляющей для 80-х, но в 2012 она выглядела странной. Посреди спальни стояло дурацкое джакузи. Я забрался в него погреться в окружении гадких коричневых обоев и ощутил беспомощность.
Я продержался неделю и позвонил Питеру, главе офиса, чтобы обо всем рассказать. Он вошел в мое положение, и когда я запросил неделю отгула, он предложил оплатить месяц. Я не хотел подводить его и клиента, но он убедил, что это не так важно. На тот момент у фирмы был непростой период, и Питер рискнул своей работой, приостанавливая проект клиента. Этот лидерский поступок очень вдохновил меня.
Лучше не стало. Месяц превратился в несколько, и я перешел на неоплачиваемый отгул. Лечение перестало помогать. Врачи были в недоумении, а я выл от отчаяния. Почему я? Когда этот кошмар закончится?
Чтобы справиться с этими вопросами, я писал. Я вел блог уже несколько лет, но впервые писательство стало необходимостью, а не хобби. Я был типичным парнем, подавляющим свои чувства. Писать о них в интернете оказалось проще, чем рассказывать вживую. Я создал блог под названием «Лайм – отстой», чтобы делиться своим прогрессом с друзьями и семьей. Со временем блог стал неотъемлемой частью моей надежды. Было нелегко, и пост ниже показывает, как я ждал хороших новостей:
«8 января 2013 г. – Есть несколько постов, которые я не выкладывал в последние месяцы. Считал их слишком депрессивными или эмоциональными. Я решил все же поделиться, ведь добавил позитивный финал. Как минимум у вас появится инсайт того, через что проходят больные. Многие проблемы, с которыми я борюсь, иррациональны и не возникли бы, будь я здоров. Но с каждым днем я учусь все лучше с ними справляться. Надеюсь, это поможет остальным в трудные минуты.
Для меня эти посты – хороший способ выговориться и разобраться в своих мыслях. Я позитивный человек и настроен на лучшее, но каждый новый день очень непрост. Не могу даже описать панику, что накатывает в моменты сомнений и страха, но это часть пути. Когда я выхожу на прогулку, я осознаю, как много хорошего есть на свете, какой я везунчик и что не так уж все плохо. Я ценю поддержку друзей и семьи, когда становится совсем гадко. Мне очень нужна ваша помощь, чтобы пройти через это».
Я сохранил оптимизм и надежду, заставляя себя печатать эти строки. Это самое трудное в болезни. Не как после расставания, когда тебе говорят, что все пройдет, и ты знаешь – так и будет. Когда ты болен, то вынужден верить, что все встанет на места, даже если тело убеждает тебя в обратном.
Мое «встанет не места» подразумевало новую карьеру. Я хотел вновь вернуться к работе, встречаться с друзьями, заниматься любимыми делами и притворяться, что ничего плохого не было. Я поделился этим желанием с другом Джорданом за пиццей: «Потерпи, пока я выздоровею. Ты узнаешь, какой я на самом деле классный». Его ответ шокировал: «Пол, не дури. Я знаю тебя с момента, как ты заболел, и ты уже офигенный». Я пытался переубедить его, но не вышло.
Правда в том, что опыт болезни менял изнутри. Сострадание Джордана помогло отказаться от привязки к образу себя как «больного и сломанного» и вернуться к наслаждению жизнью.
С новым доктором я нашел новое лечение, и стало лучше. Я вернулся на работу на полставки и иногда даже полноценно. Но я стал другим человеком. Пока я болел, я размышлял: «Что подумают люди, если я больше никогда не смогу работать?» И удивился ответу. Мне все равно. Я буду в порядке. Так много в моей идентичности было завязано на достижениях. Круглые пятерки. Внутренний круг. McKinsey. В болезни я был готов обменять свой успех на простое ощущение «в порядке».
Когда выздоравливал, я открыл новую жизненную энергию. Профессоры Ричард Тедеши и Лоуренс Калхун предположили, что люди, столкнувшиеся с кризисом, часто испытывают «посттравматический рост». Это означает, что они «начинают ценить жизнь, серьезные и глубокие отношения, меняют приоритеты и переходят на более духовный уровень существования».
Именно этот переход я испытал за последние несколько лет. Спустя множество неожиданных поворотов я начал продвигаться к неизведанному пути.
