8

Доуз припарковала машину Дарлингтона чуть в отдалении от морга. Это был старый мерседес винного цвета, годов восьмидесятых – Алекс никогда не интересовалась. Сиденья были обиты карамельной кожей, кое-где изношенной, швы немного прохудились. Дарлингтон всегда сам следил за чистотой машины, но и сейчас она была безупречна. Несомненно, дело рук Доуз.

Словно спрашивая разрешения, Доуз помедлила, прежде чем повернуть ключ в зажигании. Затем машина с урчанием ожила, и они выехали из кампуса на шоссе.

Ехали они в молчании. Вообще-то офис начальника бюро судебно-медицинской экспертизы находился в Фармингтоне, почти за сорок миль от Нью-Хейвена. Морг, подумала Алекс. Я еду в морг. На мерседесе. Алекс решила было включить радио – старомодное, с красной линией, которая скользила по станциям, будто палец, ищущий нужное место на странице. Затем она представила исходящий из колонок голос Дарлингтона – Прочь из моей машины, Стерн – и решила, что в тишине вполне неплохо.

Чтобы добраться до офиса, у них ушел почти час. Алекс сама не знала, чего ожидать, но, когда они приехали, была рада увидеть яркие огни, большую парковку и что-то, похожее на бизнес-парк.

– Что дальше? – спросила Доуз.

Алекс достала из сумки приготовленные ими пластиковый мешочек и жестянку и сунула их в задние карманы джинсов. Она открыла свою дверцу, стянула пальто и шарф и бросила их на пассажирское сиденье.

– Что ты делаешь? – спросила Доуз.

– Не хочу выглядеть, как студентка. Дай свой свитер, – бушлат Алекс был сшит из тонкой шерсти с полиэстеровой подкладкой, но так и кричал: колледж. Поэтому она его и купила.

Доуз выглядела так, словно хочет возразить, но расстегнула парку, сняла свитер и бросила его Алекс, дрожа в футболке.

– Не уверена, что это хорошая мысль.

– Конечно, плохая. Пошли.

Сквозь стеклянные двери Алекс увидела зал ожидания, а в нем – нескольких человек, каждый из которых пытался разобраться со своими делами до закрытия. За столом на задах комнаты сидела какая-то женщина. У нее были пушистые каштановые волосы, отливающие красным под офисным освещением.

Алекс быстро написала Тернеру: Надо поговорить. Затем она сказала Доуз:

– Подожди пять минут, потом войди, сядь, притворись, что кого-то ждешь. Если эта женщина выйдет из-за стола, сразу напиши мне, окей?

– Что ты задумала?

– Поговорю с ней.

Алекс жалела, что потратила монету принуждения на коронера. Теперь у нее оставалась последняя монета, и она не могла позволить себе использовать ее, если все пойдет так, как она надеялась.

Она заправила волосы за уши и шмыгнула в зал ожидания, потирая руки. За столом висел плакат: «Сочувствие и уважение». На маленькой табличке было написано: Меня зовут Мойра Адамс, и я рада помочь. Рада, не счастлива. Не положено быть счастливой в здании, полном мертвецов.

Мойра подняла взгляд и улыбнулась. Вокруг глаз у нее были оставленные заботами морщинки, а вокруг шеи – крест.

– Привет, – сказала Алекс. Она нарочито громко, лихорадочно дышала. – Эм-м, один детектив сказал, что мне можно приехать сюда и увидеть кузину.

– Ладно, дорогая. Конечно. Как зовут твою кузину?

– Тара Энн Хатчинс, – ее второе имя легко было найти в интернете. Женщина нахмурилась. Тару Хатчинс показывали в новостях. Она была жертвой убийства – из тех, что могли привлечь сумасшедших. – Меня отправил сюда детектив Тернер.

Выражение лица Мойры оставалось настороженным. Он был главным следователем по делу, и, скорее всего, его имя упоминалось в СМИ.

– Присядьте, а я попытаюсь с ним связаться, – сказала Мойра.

Алекс показала ей телефон.

– Это он мне дал эту информацию.

Она быстро написала еще одно сообщение: Тернер, подними трубку СЕЙЧАС ЖЕ. Затем она переключилась на экран звонка и набрала номер по громкой связи.

– Вот, – сказала она, протягивая свой мобильник.

– Я не могу… – запинаясь, начала Мойра, но тихий звук гудков и выжидающее выражение лица Алекс сделали свою работу. Мойра поджала губы и взяла у Алекс телефон.

Звонок переключился на голосовую почту Тернера, как и ожидала Алекс. Детектив Тернер поднимает трубку тогда, когда ему заблагорассудится, а не когда ему говорит сделать это какая-то стервозная первокурсница, особенно если она этого требует.

Алекс надеялась, что Мойра просто повесит трубку, но вместо этого та откашлялась и сказала:

– Детектив Тернер, это Мойра Адамс, отдел по работе с общественностью офиса начальника бюро судебно-медицинской экспертизы. Не могли бы вы нам перезвонить… – она оставила номер. Алекс оставалось лишь надеяться, что Тернер проверит голосовую почту с ее номера еще не скоро. Может, он даже поведет себя по-настоящему мелочно и удалит ее.

– Знаете, Тара ведь была хорошей девушкой, – сказала она, когда Мойра вернула ей телефон. – Она всего этого не заслужила.

Мойра издала неопределенный звук.

– Я сочувствую твоей потере.

Можно подумать, она зачитывает сценарий.

– Мне просто нужно помолиться над ней, попрощаться.

Мойра прикоснулась к своему кресту.

– Конечно.

– У нее было много проблем, но у кого их нет? Мы убедили ее ходить в церковь каждые выходные. Можете не сомневаться: ее бойфренду это не пришлось по вкусу, – на это Мойра согласно хмыкнула. – Как думаете, детектив Тернер скоро перезвонит?

– Как только сможет. Возможно, он занят.

– Но вы, ребята, через час закрываетесь, да?

– Для посетителей да. Но ты можешь вернуться в поне…

– Но я не могу, – Алекс оглядела фотографии, приклеенные над столом Мойры, и заметила девушку в медицинской форме с Винни-Пухом. – Я учусь в медучилище.

– В «Альбертус Магнус»?

– Ага!

– У меня племянница там учится. Элисон Адамс?

– Очень симпатичная, рыжеволосая?

– Это она, – с улыбкой сказала Мойра.

– Мне нельзя прогуливать занятия. Там все строго. Кажется, я в жизни так не уставала.

– Знаю, – с сочувствием сказала Мойра. – Они с Элисон три шкуры дерут.

– Я просто… Мне нужно иметь возможность сказать маме, что я с ней попрощалась. Мама с папой Тары… Они не были близки, – теперь Алекс перешла к чистым догадкам, но она подозревала, что у Мойры Адамс есть собственное мнение насчет таких девушек, как Тара Хатчинс. – Мне бы просто взглянуть ей в лицо, сказать «прощай».

Мойра замялась, потом потянулась к Алекс и сжала ее ладонь.

– Я могу попросить кое-кого тебя к ней отвести. Подготовь свои документы и… Это трудно, но молитва помогает.

– Всегда, – с жаром ответила Алекс.

Мойра нажала на кнопку, и через пару минут появился изможденный с виду коронер в синем медицинском костюме и взмахом руки пригласил Алекс следовать за ним. По другую сторону двойных дверей было холодно, на полу лежала пестро-серая плитка, стены были выкрашены в цвет подтаявшего мороженого.

– Мне нужен документ с фотографией. Мобильные телефоны, камеры и все записывающие устройства в корзину. Можете забрать их по возвращении.

– Ладно, – сказала Алекс. Потом она протянула руку, и под флюоресцентными лампами блеснуло золото. – Кажется, вы это уронили.

Комната оказалась больше, чем она ожидала, и ужасно холодной. А еще она была неожиданно шумной – капающий кран, гудение морозилок, поток кондиционера – хотя в ином смысле здесь царил покой. Это последнее место, куда явились бы Серые. К черту Бельбалм. Ей нужно проходить летнюю практику в морге.

Столы были металлическими, а над ними были раковины и гидравлические шланги, а еще ящики – плоские квадраты, вделанные в две стены, как архивные шкафы. Может, и Хелли разрезали в таком месте? Не то чтобы причина ее смерти оставалась загадкой.

Алекс жалела, что на ней нет пальто. Или парки Доуз. Или стопки водки.

Работать нужно было быстро. Принуждение даст ей около получаса на то, чтобы закончить с работой и убраться отсюда. Но она быстро нашла Тару, и, хотя ящик был тяжелее, чем она ожидала, он легко открылся.

Второй раз увидеть ее было хуже – они словно были знакомы. Глядя на Тару сейчас, Алекс видела, что Хелли ей напомнили только светлые волосы. Хелли была сильной. Ее тело помнило соккер и софтбол, в которые она играла в старшей школе, и она умела серфить и кататься на скейтборде не хуже девушек из журнала «Seventeen». А эта девушка телосложением походила на Алекс – жилистая, но слабая.

Колени Тары выглядели коричнево-серыми. Рядом с линией ее бикини была щетина, красные следы бритвы, словно сыпь. На ее бедре был вытатуирован попугай, а под ним написано «Ки-Уэст» курсивом. На ее правой руке был уродливый реалистичный портрет маленькой девочки. Дочь? Племянница? Ее собственное лицо в детстве? Был также пиратский флаг и корабль на вздымающихся волнах, девушка-зомби а-ля Бетти Пейдж на каблуках и в черном нижнем белье. Камео с внутренней стороны руки Тары выглядело поновее, чернила были свежее и темнее, хотя текст, написанный надоевшим готическим шрифтом, был почти нечитабельным: «И я, поверь, скорей умру, чем в верности твоей засомневаюсь». Стихи из песни, но Алекс не могла вспомнить, из какой.

Она гадала, появятся ли ее собственные татуировки снова после ее смерти, или же искусство будет жить внутри адресных мотыльков вечно.

Хватит медлить. Алекс достала свои записи. Первая часть ритуала была простой – песнопение. Sanguis saltido – но просто произнести слова было нельзя; их надо было спеть. Делать это в этой пустой, отдающей эхом комнате казалось непристойным, но она заставила себя пропеть: Sanguis saltido! Salire! Saltare! Мелодия была неизвестна, лишь указание allegro. Только повторив второй раз, она поняла, что поет слова на мелодию рекламы «Twizzlers». Такие жевательные. Такие фруктовые. Такие счастливые и, ах, такие сочные. Но, если это необходимо, чтобы вызвать танец крови… Она поняла, что это работает, когда губы Тары начали розоветь.

Теперь все станет хуже. Кровавое песнопение нужно было только для того, чтобы запустить циркуляцию крови Тары и ослабить ее онемение, чтобы Алекс могла открыть ей рот. Алекс взяла Тару за подбородок, пытаясь не обращать внимание на ее потеплевшую, мягкую кожу, и открыла ей челюсти.

Она достала из пластикового пакета в своем заднем кармане скарабея и мягко положила его Таре на язык. Потом она достала из другого кармана жестянку и начала рисовать на теле Тары восковые узоры с помощью хранящегося внутри бальзама, пытаясь думать о чем угодно, только не о мертвой коже под ее пальцами. Стопы, лодыжки, бедра, живот, груди, ключицы, вниз по рукам Тары к ее запястьям и средним пальцам. Наконец, она провела черту, разделяющую торс Тары, начиная с пупка, до ее горла, подбородка и макушки.

Алекс поняла, что забыла взять зажигалку. Ей нужен был огонь. Рядом с дверью, под грязной доской, был стол. Большие ящики были заперты, но узкий верхний ящик открылся. Рядом с пачкой «Мальборо» лежала розовая пластиковая зажигалка.

Алекс взяла зажигалку и поднесла пламя прямо к узорам, которые нанесла бальзамом, повторяя свой путь по телу Тары. В это время чуть заметный туман появился над кожей, словно жар подымался над асфальтом, воздух словно колыхался и мерцал. В некоторых местах эффект был сильнее, густой туман вибрировал, будто она смотрела сквозь крутящиеся спицы колеса.

Алекс положила зажигалку обратно в ящик. Она потянулась к дымке над локтем Тары, провела ладонью сквозь мерцание. Внезапно она увидела, как быстро едет по улице на велосипеде. Прямо перед ней резко распахнулась дверца машины. Она нажала на тормоза, не успела остановиться, влетела в дверь, ударившись рукой. Ее пронзила боль. Алекс зашипела и отдернула ладонь, потирая свою руку, как будто кость сломала она, а не Тара.

Дымка над Тарой была картой всего того вреда, что причинили ее телу – проблески над татуировками и там, где были проколоты ее уши, густой комок над сломанной рукой, крошечная сумеречная спираль над оспиной на ее щеке, дымчатая темнота, зависшая над ранами в ее груди.

В книгах Леты Алекс не нашли ни единого способа заставить Тару заговорить или найти ее на другой стороне Покрова – по крайней мере, ничего, что можно было совершить без помощи хотя бы одного из обществ. Даже если бы Алекс это было под силу, многие из найденных ей ритуалов давали понять, что разговоры с недавно почившими создавали риск их воскресить, а это всегда опасно. Никого нельзя навсегда вернуть из-за Покрова, а попытки вернуть несговорчивую душу назад в ее тело могли закончиться непредсказуемыми результатами. «Книга и змей» специализировались на некромантии и соблюдали множество мер безопасности, но даже они иногда теряли контроль, когда Серый находил путь в тело. В конце семидесятых они пыталсь вселить дух Дженни Крэмер, легендарной красотки Нью-Хейвена в тело девочки-подростка из Кэмдена, которая замерзла насмерть, когда по пьяни отключилась у себя в машине во время метели. Вместо этого вернулась девочка из Кэмдена, дрожащая от холода и одержимая дикой силой недавно умершей.

Она прорвалась сквозь ворота «Книги и змея» и отправилась в «Yorkside Pizza», где, съев два куска пиццы, легла в одну из печей, чтобы согреться. При ритуале присутствовал один из делегатов Леты. Ему удалось быстро оцепить местность и с помощью нескольких принуждений убедить покупателей, что девочка просто участвует в перформансе. Хозяин был греком, и оказать на него влияние оказалось просто. Он давно носил гаури, подаренный ему матерью, – особенно синий «сглаз», или мати, который предотвращал все попытки принуждения. Наличные сработали куда эффективнее. По требованию хозяина Лета также позаботилась, чтобы «Yorkside» сохранила аренду, когда большинство других предприятий вытеснила из престижного шоппинг-района выросшая рента, целью которой было привлечь дорогие магазины. Местные предприниматели на Элм и Бродвее исчезли, уступая место люксовым брендам и сетевым магазинам, но «Yorkside Pizza» осталась.

Так что, поскольку Тара не могла говорить, придется говорить ее телу. Алекс обнаружила ритуал, выявляющий вред, – нечто попроще, полегче, – используемый для диагностики или в случаях, когда пациент или свидетель не мог говорить. Его изобрел Джироламо Фракасторо, чтобы узнать, кто отравил итальянскую графиню после того, как она рухнула с пеной изо рта на собственной свадебной церемонии.

Алекс не хотелось проводить ладонью в дымке над страшными ранами на груди Тары. Но она пришла сюда за этим. Переведя дух, она вытянула пальцы вперед.

Она лежала на земле, а над ней было лицо ее парня – Ланса. Иногда она его любила, но в последнее время все было… Она потеряла мысль. Она почувствовала, что открывает рот, ощутила что-то едкое на языке. Ланс улыбался. Они направлялись… Куда? Она чувствовала только возбуждение, предвкушение. Мир начинал размываться.

«Прости», – сказал Ланс.

Она лежала на спине, глядя в небеса. Уличные фонари казались далекими; все двигалось, и собор рядом с ней превратился в здание, закрывшее редкие звезды. Было тихо, но она что-то слышала. Словно бы в грязи хлюпнул ботинок. Хрясь-хлюп, хрясь-хлюп. Она увидела, как над ней нависает чье-то тело, увидела нож, поняла, что звук вызывался ее собственными кровью и костями, ломающимися, когда ее пилило лезвие. Почему она этого не чувствовала? Что реально, а что нет?

«Закрой глаза», – сказал незнакомый голос. Она закрыла и исчезла.

Алекс покачнулась назад, прижимая руку к груди. Она по-прежнему слышала этот ужасный хлюпающий звук, чувствовала, как что-то теплое и влажное разливается по ее груди. Но почему не было боли? Как ее могло не быть? Она что, была под кайфом? Настолько, что не чувствовала ударом ножом? Перед этим Ланс накачал ее наркотиками. Он попросил у нее прощения. Должно быть, он тоже был под кайфом.

Так что вот и ее ответ. Тара с Лансом явно имели дело с чем-то помимо травы. Без сомнение, сейчас Тернер уже обыскал их квартиру и нашел странную херню, которую они юзали и продавали. Алекс не имела возможности узнать, о чем в ту ночь думал Ланс, но, если он принимал какие-то галлюциногены, это могло быть что угодно.

Алекс посмотрела вниз на тело Тары. В свои последние мгновения она была напугана, но больно ей не было. Это уже кое-что.

Ланс отправится за решетку. Найдутся улики. Столько крови… Ну, это не спрячешь. Алекс знала.

Карта по-прежнему поблескивала над Тарой. Маленькие повреждения. Большие. Что бы показала карта Алекс? У нее никогда не было переломов, операций. Но самый страшный вред не оставлял следов. Когда умерла Хелли, кто-то словно разрезал Алекс грудь, расколол ее, будто пробковое дерево. Что, если бы все так и было? Ей пришлось бы идти по улицам, истекая кровью, пытаясь удержать свои ребра, сердце и легкие, и все ее части были бы открыты миру? Вместо этого то, что сломало ее, не оставило следов. У нее не было шрама, на который она могла указать со словами: Вот где я закончилась.

Несомненно, так же случилось и с Тарой. Внутри нее была заперта боль, которой не смогла бы выявить ни одна мерцающая карта. Но, какими бы чудовищными ни были ее раны, у нее не изъяли органов, на теле ее не осталось ни кровавых следов, ни признаков магического вреда. Тара умерла, потому что была такой же глупой, как Алекс, и никто не успел прийти ей на помощь. Она не нашла Иисуса, не увлеклась йогой, и никто не предложил ей стипендию в Йеле.

Пора было уходить. Ответы она получила. Этого должно было хватить, чтобы изгладить из памяти образ Хелли и суждения Дарлингтона. Но что-то по-прежнему не давало ей покоя – чувство чего-то знакомого, которое она ощутила на месте преступления, не имевшее ничего общего со светлыми волосами Тары или печальными параллельными рельсами их жизней.

– Нам не пора идти? – спросила она коронера в медкостюме, который стоял в углу, рассеянно глядя в никуда.

– Как пожелаете, – сказал тот.

Алекс закрыла ящик.

– Кажется, я бы хотела проспать восемнадцать часов, – со вздохом сказала Алекс. – Проводите меня и скажите Мойре, что все прошло хорошо.

Она открыла дверь и врезалась в детектива Авеля Тернера.

Он схватил ее за руку, втащил ее назад в комнату и захлопнул за собой дверь.

– Какого хрена вы тут устроили?

– Эй! – радостно сказала Алекс. – Это благодаря тебе.

За его спиной нависал коронер.

– Мы идем? – спросил он.

– Подождите минуту, – сказала Алекс. – Тернер, вы должны меня отпустить.

– Не вам указывать, что я должен. И какого хрена с ним не так?

– У него хорошая ночь, – ответила Алекс. У нее колотилось сердце. Авель Тернер никогда раньше не терял спокойствия. Он всегда улыбался, всегда был уравновешен. Но таким он отчасти нравился Алекс больше.

– Вы прикасались к этой девушке? – спросил он, впиваясь пальцами ей в кожу. – Ее тело – это улика, и вы ее портите. Это преступление.

Алекс решила было ударить Тернера коленом по яйцам, но с копами так себя не ведут, так что она обмякла. Совершенно обмякла. Этой стратегии она научилась с Леном.

– Какого хрена? – он попытался удержать ее, когда она навалилась на него, затем отпустил. – Что с вами не так? – он вытер ладонь, как будто ее слабость была заразна.

– Много чего, – сказала Алекс. Ей удалось восстановить равновесие и заодно держаться подальше от него. – Во что ввязались Тара с Лансом?

– Прошу прощения?

Она вспомнила парящее над ней лицо Ланса. Прости. Что они употребляли в свою последнюю ночь вместе?

– Чем они торговали? Кислотой? Экстази? Я знаю, что не просто травой.

Тернер прищурился, возвращаясь к своему привычному вкрадчивому поведению.

– Как и все остальное, относящееся к этому делу, вас это не касается.

– Они продавали студентам? Обществам?

– У них был длинный список.

– Кто?

Тернер покачал головой.

– Идемте. Сейчас же.

Он потянулся к ее руке, но она уклонилась.

– Можете остаться здесь, – сказала Алекс коронеру. – Ослепительный детектив Тернер меня проводит.

– Что вы с ним сделали? – пробормотал Тернер, когда они вышли в коридор.

– Страшные вещи.

– Это вам не шутки, мисс Стерн.

Пока он тащил ее по коридору, Алекс сказала:

– Я тоже этим не для прикола занимаюсь, ясно? Мне не нравится быть Данте. Вам не нравится быть Центурионом, но это наша работа, и вы лажаете за нас обоих.

Эти слова, казалось, слегка выбили Тернера из колеи. Разумеется, они не совсем соответствовали действительности. Сэндоу велел ей отступиться. Спи спокойно.

Они вышли в зал ожидания. Доуз нигде не было.

– Я велел вашей подруге ждать в машине, – сказал Тернер. – По крайней мере, ей хватает здравого смысла, чтобы сообразить, что она накосячила.

Хоть бы предупредила. Из Доуз вышел дерьмовый караульный.

Мойра Адамс улыбнулась из-за стола.

– Получила свой момент, дорогуша?

Алекс кивнула.

– Да. Спасибо.

– Я буду молиться за твою семью. Доброй ночи, детектив Тернер.

– С ней вы тоже сделали страшные вещи? – спросил Тернер, когда они вышли на холод.

Алекс раздосадованно потерла руки. Она тосковала по своему пальто.

– Это не потребовалось.

– Я обещал Сэндоу держать его в курсе. Если бы я считал, что в дело замешан кто-то из юных психопатов под вашим крылом, я бы так это не оставил.

Алекс в это верила.

– Возможно, есть что-то, чего вы не видите.

– Тут нечего видеть. Ее парня арестовали рядом с местом преступления. В последние несколько недель их соседи слышали ужасные ссоры. Кровавые улики связывают его с преступлением. У него в крови были сильные галлюциногены…

– Какие именно?

– Мы пока не уверены.

Алекс держалась подальше от любых галлюциногенов с тех пор, как поняла, что они делают Серых еще страшнее, но держала немало рук во время хороших и плохих трипов и еще не видела грибов, которые заставляли бы тебя не чувствовать, что тебя до смерти пыряют ножом.

– Вы хотите, чтобы ему все сошло с рук? – спросил Тернер.

– Что? – вопрос застал ее врасплох.

– Вы трогали труп. Тело Тары – это улика. Если вы достаточно вмешаетесь в это дело, это может привести к тому, что Ланса Грессанга не посадят. Вы этого хотите?

– Нет, – сказала Алекс. – Ему не сойдет это с рук.

Тернер кивнул.

– Хорошо.

Они постояли на морозе. Алекс видела стоящий на парковке старый мерседес – одну из немногих оставшихся машин. Лицо Доуз за ветровым стеклом казалось смазанным пятном. Она подняла руку и вяло помахала. Спасибо, Пэмми. Давно пора забыть об этом. Так почему же она этого не делает?

Она испробовала последний трюк.

– Просто дайте мне имя. Рано или поздно Лета узнает. Если общества имеют дело с незаконными субстанциями, нам следует об этом знать.

А потом мы сможем перейти к похищениям, инсайдерской торговле и – считается ли вскрытие человека для прочтения его внутренностей нанесением телесных повреждений? Им придется включить в уголовный кодекс новый раздел, чтобы покрыть то, чем балуются общества.

– Мы можем провести расследование, не мешая вашему делу об убийстве.

Тернер вздохнул. Его дыхание вышло белым паром на холоде.

– В ее контактах было только одно имя, связанное с обществами. Трипп Хельмут. Мы его как раз проверяем…

– Я видела его прошлой ночью. Он Костяной. Он следил за дверью на предсказании.

– Так он и сказал. Он был там всю ночь?

– Не знаю, – признала она.

Триппу поручили сторожить коридор. Нельзя отрицать, что после начала ритуала люди редко входят и выходят, разве что кому-то станет плохо или нужно будет что-нибудь принести для Гаруспика. Алекс вроде бы помнила, что дверь несколько раз открывалась и закрывалась, но она была не уверена. В это время она волновалась о меловом круге и сдерживала тошноту. Но ей было сложно поверить, что Трипп мог пропустить ритуал, добраться до Пейна Уитни, убить Тару и никем не замеченным вернуться на свой пост. Кроме того, какие убийственные разборки у него могли быть с Тарой? Трипп был достаточно богат, чтобы откупиться от любых неприятностей, которые могли попытаться устроить ему Тара или ее парень, а лицо, которое Алекс видела маячащим над Тарой с ножом, не принадлежало Триппу. Это было лицо Ланса.

– Не говорите с ним, – сказал Тернер. – Я пришлю вам и декану информацию, когда мы установим его алиби. Держитесь подальше от моего дела.

– И от вашей карьеры?

– Вот именно. В следующий раз, обнаружив вас там, где вам быть не положено, я арестую вас на месте.

Алекс невольно ощутила, что у нее готов вырваться темный пузырь смеха.

– Вы меня не арестуете, детектив Тернер. Вы вовсе не хотите, чтобы я оказалась в участке и наделала шуму. И я, и Лета чреваты неприятностями, и вы бы предпочли с этим разобраться таким образом, чтобы наша грязь не замарала ваши дорогие туфли.

Тернер пристально посмотрел на нее.

– Не знаю, как вы здесь оказались, мисс Стерн, но я умею различать качественные товары и то, что нахожу прилипшим к подошве, и вы определенно не хорошего качества.

– Спасибо за беседу, Тернер, – Алекс наклонилась к нему, зная, что от нее тяжелыми волнами исходит вонь сверхъестественного. Она улыбнулась ему своей самой милой и теплой улыбкой. – И больше никогда меня не хватайте. Может, я и дерьмо, но вонючее.