28 августа, понедельник

Импульсивно?

Раньше Карина понятия не имела, что значит это слово, поскольку каждый её шаг был аккуратно взвешен, тщательно обдуман и спланирован. Карина всегда знала, чего хочет, и никогда не позволяла эмоциям брать над собой верх. Поэтому она не просто добивалась своего, а каждым своим действием создавала задел на будущее. Делая один ход, обязательно продумывала следующий, всегда понимала, что будет дальше и чем всё закончится. Но не сейчас. Впервые в жизни Карине стало плевать на последствия, поскольку она полностью отдалась одному-единственному желанию – сделать то, что считала правильным и нужным. Сделать и успокоить свою душу, развороченную три года назад.

– Я знала, что ты меня любишь, милый, всегда знала. И я на тебя не обижаюсь, хотя ты превратил моё существование в ад. Не жизнь, без тебя у меня не стало жизни, а существование. Три года в аду, милый, три долгих года. Но я не обижаюсь, потому что знаю, всегда знала, что ты меня любишь. Ты хотел как лучше, но всегда был немножко глупым. Чуть-чуть, совсем чуть-чуть, любимый, ты хотел защитить меня, но придумал всё очень глупо… но ты хотел защитить меня, поэтому я не обижаюсь. Я ведь тоже тебя люблю. Ты хотел, чтобы я тебя возненавидела, но у тебя не получилось. И никогда бы не получилось, любимый мой, чтобы ты ни сделал, ты бы не смог меня заставить возненавидеть и забыть тебя. Я три года тебя оплакивала, милый, и буду оплакивать всегда.

Она не знала, бормочет эти слова или так их думает, что слышит наяву. И ещё ей казалось, что Веня сидит рядом, на пассажирском сиденье, но не улыбается ей, как бы Карине хотелось, и не уткнувшись в телефон, как её всегда раздражало, а молча на неё смотрит и иногда, когда Карина поворачивалась, безмолвно качает головой, умоляя не творить задуманного.

Только изменить он ничего не мог.

Карина нашла место у подъезда, припарковалась, поднялась на нужный этаж, надавила на кнопку звонка, а когда дверь открылась, улыбнулась:

– Дарька, привет, а я к тебе!

Разговор с переплётчиком поставил последнюю точку в длинной череде и окончательно убедил Вербина в том, что сумасшедшая даже по его меркам версия оказалась истинной. Улик не прибавилось, но теперь Феликс абсолютно точно знал, где их взять, и, в последний раз просчитав ситуацию, позвонил Трутневу.

– Игорь? – Поскольку они только сегодня договорились общаться на «ты», Вербин обратился именно так – чтобы проверить договорённость.

– Феликс, привет. Появилось что-то хорошее?

– Можем раздобыть.

– Нужен ордер на обыск? – Тугодумием Трутнев не страдал.

– В квартире Михаила Семёновича Пелека.

– Так. – Следователь выдержал короткую паузу. – Я его «пробил», как ты понимаешь, проверил по всем каналам, которые мне доступны и… Хочу сказать, что ордер мы будем получать очень долго. А может, и недолго: как только нас с тобой уволят – запрос аннулируют.

Примерно такой ответ Феликс и предполагал услышать.

– Я знаю, что нужно искать в его квартире.

– А ты уверен, что мы это найдём? – Трутнев даже не спросил, о чём идёт речь.

– Есть вероятность, что нет, – признался Вербин.

– Значит, и хороших новостей не будет. – Рисковать карьерой за обыск у настолько значимой персоны следователь не хотел. – Другие способы меня порадовать есть?

– Обыск в квартире Калачёвой.

– У тебя есть отличная черта, Феликс: ты умеешь быстро спускаться с небес на землю. В десантуре, что ли, служил?

– Обыск будет?

– Скоро узнаем. – Трутнев перешёл на деловой тон. – Я перезвоню.

Вербин закурил, посмотрел на часы: с момента разговора с Кариной Дубовой прошло почти четыре часа, и вновь взялся за телефон, набрав номер одного из сотрудников, которые вели наружное наблюдение за молодой женщиной.

– Артём, привет.

И сразу же услышал ответ:

– Добрый день, Феликс, у нас тихо. – Артём прекрасно понимал, ради чего его дёргает оперативник.

– Насколько тихо?

– Настолько сильно, что нам с Ежовым очень скучно.

Напарник Артёма рассмеялся.

– Она на работе?

– Нет. После встречи с Калачёвой Дубова отправилась домой, переоделась и поехала к сестре.

– Точно к ней?

– Судя по информации, которая у нас есть, в этом доме проживает её родная сестра, Дубова Дарина Максимовна. – Артём нахмурился: – Что-то не так?

– Во что она переоделась? – насторожился Вербин.

– Если ты о смене внешности, то нет: джинсы, кроссовки, футболка – обычная одежда.

– При себе что-нибудь было?

– Небольшой рюкзак.

– Сколько времени Дубова находится в квартире сестры?

– Минут двадцать.

«Дарина?! – Однако размышлять сейчас было некогда. – Надеюсь, я не опоздал…»

– Возьмите под контроль все выходы из подъезда, – приказал Феликс, бросая недокуренную сигарету в урну. – Если Дубова выйдет до моего приезда – задержите её и вместе вернитесь в квартиру сестры.

– Что подозреваем? – подобрался Артём.

– Убийство.

– Объект вооружён?

– Не думаю, что при ней есть огнестрельное оружие, но слабая вероятность есть.

Сегодня Гриша ничем не напоминал себя прошлого, двухдневной давности, растерянного, взъерошенного и съёжившегося от страха, как воробей перед котом. Сегодня Гриша был на удивление спокоен, собран и аккуратно одет. Негромко поблагодарил Аллу Николаевну, которая проводила его в гостиную, вежливо отказался от предложенного кофе, дождался, когда домработница выйдет, прикрыв за собой дверь, и только после этого спросил:

– Михаил Семёнович, вы уже знаете, что Карина убила сестру?

– Да, – ответил Пелек.

После чего мягким, давно ставшим привычным жестом поправил пиджак. Он встретил племянника одетым в коричневый костюм, белую сорочку без галстука и туфли. Он никуда сегодня не ездил и не собирался, но всегда одевался официально, как шутил: «чтобы оставаться в тонусе».

– И знаете, что её арестовали на месте преступления с полным рюкзаком улик?

– Задержали, – уточнил старик.

– Что?

– Задержали на месте преступления, – ровным голосом повторил профессор. – По закону, арестовывает у нас суд. А полицейские задерживают.

– Это действительно имеет значение? – удивился Гриша.

– Ты мне скажи, – предложил старик.

– Сказать что?

– Что действительно имеет значение? – Пелек поднял брови. – Зачем ты пришёл?

Вопрос прозвучал весьма жёстким тоном.

– А что мне оставалось делать? – Кунич облизнул губы. – К кому идти?

– Зная тебя, можно было предположить, что ты улетишь. Постараешься пересидеть опасное время на родине.

– Вы так думали?

– Я этого ждал.

– А я вас удивил.

– Да, – помолчав, признал Пелек. – Немножко. Но я понимаю, почему ты так поступил, Гриша.

– Не думаю, что понимаете. – А в следующее мгновение Гриша чуть подался вперёд. – Зачем она это сделала?

Кунич действительно не знал, даже не догадывался, а поскольку неизвестность всегда вызывает страх, он жаждал знать.

– Почему Карина убила сестру? – уточнил вопрос профессор.

– Да.

– Если я правильно понимаю происходящее, Карина узнала, что Дарина убила Веню.

– Дарина? – изумился Кунич.

– Это долгая история, Гриша, и раз Карина не сочла нужным рассказать её тебе, то и я промолчу.

По тону профессора стало понятно, что решение окончательное, решение не изменится, поэтому Кунич расслабился и вновь откинулся на спинку кресла.

– Карина убила сестру в состоянии аффекта?

– Думаю, да, – согласился Пелек. И едва заметно улыбнулся: – Ну, пребывая в том состоянии, которое в её случае можно назвать аффектом. Насколько тебе известно, Карина весьма хладнокровная особа.

– Вы её вытащите? – глухо спросил Кунич.

– Для начала нужно узнать, что она успела наговорить.

– Кому?

– Тому, кто её задержал, Гриша, тому, кто её задержал… – Старик вздохнул. – Несмотря на мою шутку, Карина и в самом деле пребывала в состоянии аффекта, и неизвестно, что она поведала задержавшим её по горячим следам полицейским. Или рассказывает сейчас – следователю.

– Думаете, Карина уже у следователя? – недоверчиво протянул Кунич. – Так быстро?

– Вербин прекрасно понимает, что должен меня опередить и растолковал это ведущему дело следователю, – объяснил профессор. – Поэтому, да: я не сомневаюсь, что Карину уже допрашивают.

– Что бы она ни рассказала, они ничего не смогут использовать против нас. – Гриша уверенно выдал давно заготовленную фразу. – Улик у Карины нет, ни против себя, ни против нас.

– К счастью, это так, – согласился Пелек. – И максимум, что нас ожидает, это несколько неприятных вопросов.

– Вас ожидает всего лишь несколько неприятных вопросов, – с нажимом произнёс Кунич. – А меня…

– Мы в одной лодке. – Голос профессора стал чуть холоднее. – Я это прекрасно понимаю и не позволю тебе утонуть.

Гриша ждал такого ответа. Кивнул, показав, что принял слова Пелека к сведению, хотел что-то произнести, но старик его опередил:

– И постараюсь вытащить Карину, которую ты упустил.

– Что значит «упустил»? – не понял Кунич.

– То и значит. – Пелек едва заметно ощерился. – Ты должен был понять, в каком состоянии она пребывает.

– Я не умею читать мысли, – огрызнулся Гриша.

– Нужно читать эмоции, а не мысли. Я не верю, что Карина пошла на убийство сестры лишь из-за того, что узнала о Вене. У Карины железный характер, одна эта новость должна была её разозлить, ошарашить, взбесить… Но рассудок бы она не потеряла. А она потеряла. А это значит, что Карина уже находилась в соответствующем эмоциональном состоянии, которое ты прозевал.

«Не прозевал, а наплевал».

Гриша понимал, что, откликнись он вчера на мольбу, Дарина осталась бы жива. Возможно, они с Кариной навсегда поругались бы, возможно, подрались, но убийства бы точно не случилось. Понимал. Но сейчас ему было плевать на сестёр.

– Всё посыпалось из-за вашей маленькой шлюхи.

Настолько злобно, что профессор вздрогнул. Несколько секунд молчал, глядя племяннику в глаза, а когда понял, что извинений или объяснений не дождётся, медленно произнёс:

– Больше уважения, Гриша. Не забывай, о ком говоришь и с кем говоришь.

– Я помню, о ком говорю, Михаил Семёнович, и поэтому назвал Таю так, как назвал. Как она заслуживает. Она всё испортила, Михаил Семёнович, вы же закрываете на это глаза. А я не могу! Я хочу спасти свою жизнь.

– Гриша, пожалуйста, не торопись с выводами, – очень тихо попросил Пелек.

– У меня было время всё обдумать, Михаил Семёнович. – Гриша впервые говорил с профессором в таком тоне: дерзком, яростном, но старик не злился, а улыбался. Правда, совсем не добродушно. Так улыбаются профессиональные палачи перед тем, как затянуть на шее приговорённого петлю или нажать на рычаг гильотины. – Я не сомневаюсь, что Карина начнёт говорить и расскажет всё, что знает. Но при этом я прекрасно понимаю, что это будет её слово против моего слова. И против вашего. И против слова Таи. Но ваша девочка замазана своей поганой книгой, и ей будет очень тяжело отбиться, ведь Карина подтвердит, что роман «Пройти сквозь эту ночь» – чистая правда. Плюс убийство того полицейского…

– Бывшего.

– Не важно, – отмахнулся Кунич. – С этого убийства всё началось.

– Тая не имеет к нему отношения.

– Рассказ Карины даст следователю очень мощный мотив, и они снова начнут проверять алиби Таи. И докажут, я в этом уверен, что оно не такое железобетонное, каким выглядит. К тому же у них есть велосипед с отпечатками Таи.

– Они ничего не докажут, – негромко, но очень твёрдо произнёс Пелек. – А тебе не мешало бы успокоиться.

– Я сам разберусь с тем, что мне нужно! – К концу фразы голос сорвался, выдав настоящее состояние Кунича, резко контрастирующее с его аккуратным внешним видом. – Им нужно дело закрывать, Михаил Семёнович, так что они на всё пойдут. И не забывайте о показаниях Карины, услышав которые, ваша девочка пойдёт на дно, как «Титаник» после встречи с айсбергом. И потянет за собой всех… вас.

– Всех нас, – поправил его Пелек.

– Всех вас, – повторил Кунич. Его глаза лихорадочно заблестели. Гриша перешёл к главной части разговора, той, ради которой приехал, и с трудом сдерживал эмоции. – Давайте рассуждать здраво, Михаил Семёнович. Дарина мертва и уже ничего не скажет. Карина сядет за её убийство и укажет на Таю.

– И на тебя.

– Вы опередили меня ровно на шаг, – улыбнулся Кунич. – Тае начнут шить убийство полицейского, и она укажет на вас и меня. И тут мы подходим к интересному моменту: против вас, Михаил Семёнович, есть улики, которые подтвердят слова Таи, – это книга, которую она у вас украла. – Гриша коротко ругнулся. – Всегда считал ваше хобби идиотизмом.

– Раньше ты так не говорил, – заметил профессор.

– Ситуация изменилась.

– И теперь ты можешь мне хамить?

– Теперь против меня нет улик, Михаил Семёнович. Есть моё слово против Карины и Таи, и мне, как вы правильно заметили, нужно будет всего лишь пережить несколько неприятных вопросов. Я справлюсь.

– Уверен? – В голосе старика послышалось презрение. Которое Гриша не услышал.

– Да.

– Но ведь будет ещё и моё слово, – напомнил Пелек.

– А вот этого я позволить не могу, – резко ответил Кунич. Но тут же вернул себе прежний тон. – С двумя свидетелями мой адвокат справится. Тем более Карина и Тая не свидетели преступления, а убийцы. Вы – другое дело, Михаил Семёнович. Вы умны, у вас мощные связи и вы не позволите мне выскользнуть… Или позволите?

– Предлагаешь договориться?

– Я бы предложил договориться, Михаил Семёнович, но вы всё испортили связью с этой маленькой шлюхой. Я не могу вам верить и потому никаких договорённостей не будет. – В это мгновение Гриша нравился себе, как никогда в жизни. Он принял решение, собирался его исполнить и подрагивал от удовольствия, думая о том, что произойдёт дальше. – Я решил, что сегодня вы ошибётесь в приёме таблеток. Или, узнав об аресте Карины, вы сознательно примете не ту таблетку. Пусть полиция сама решает, какая версия интереснее. Для меня важно другое: Карина отправляется в тюрьму, вы умираете, я наследую ваше состояние и наконец-то уезжаю домой. Как вам план?

– Скажу честно: он мне категорически не нравится, – благодушно ответил Пелек, поглаживая бороду левой рукой.

– И тем не менее это рабочий план, Михаил Семёнович. Разумеется, не идеальный, будет стоить мне изрядного количества нервов, но я уверен в успехе. И не надо мне подсказывать – я знаю, где вы храните лекарства.

Кунич начал подниматься, но замер, услышав вопрос, заданный очень спокойным голосом:

– Гриша, ты же читал книгу Таи?

– Разумеется.

– Помнишь, как она прошла сквозь Ночь? – В руке Пелека появился пистолет, дуло которого смотрело прямо на Кунича. Как показалось – точно в глаз.

– Вы его сохранили? – тихо спросил Гриша, возвращаясь в кресло.

Такого он не ожидал.

– Как ты мог подумать такую глупость? – Презрение сочилось из каждого произнесённого стариком звука. – Как вообще в моей семье мог родиться такой дурак? – Профессор покачал головой. – Нет, Гриша, это другое оружие. Моё личное. Официально зарегистрированное. Я был уверен, что в какой-то момент ты не выдержишь и явишься ко мне с этой или подобной идиотской затеей, и при всех наших встречах держал пистолет под рукой.

– Вы… – Кунич вяло улыбнулся: – При всех?

– Всегда, – подтвердил старик.

И тот, другой Гриша, который так сильно нравился Куничу, стал растворяться под прицелом воронёного ствола. Стал стремительно терять удаль и дерзость.

– Я могу уйти? – жалко спросил Гриша.

И снова стал похож на воробья. Ещё не взъерошенного, но уже испуганного. На воробья, которому лишь на мгновение удалось превратиться в орла, но только лишь для того, чтобы вновь скукожиться в маленькую слабую птичку – при появлении кота.

– Ты должен уйти и уехать, – холодно сказал Пелек. – Сегодня же. Домой. Навсегда. – Слова звучали отрывисто и очень веско. – Скажешь матери, что не справился.

Каждое слово становилось для Кунича… Нет, не ушатом холодной воды, а плевком в лицо. Смачным и грубым плевком, от которого он вздрагивал, словно от удара. А те плевки и были ударами, на которые не скупился Пелек. Пощёчина за пощёчиной. Но последняя фраза взорвала Гришу. Едва до него дошёл её смысл. Едва он представил выражение лица матери. Издевательские взгляды сестёр. Визгливый выговор от отца.

«Нужно было оставить Элис, она умная…»

«Он же неудачник!»

«Он всё испортил! Он разорил семью!»

– Вы не можете оставить меня без денег, – прошептал Гриша.

– Я только что это сделал.

– Вы не посмеете так обойтись со мной!

– Кто мне помешает? – издевательским тоном осведомился старик. – Ты, жадный тупорылый щенок, бесил меня с того мгновения, как появился на свет. Ты всегда был тупым, а когда подрос, стал совершенно невыносим из-за своего непомерного и необъяснимого апломба. Лучше бы они оставили со мной Элис. Она тоже жадная, но намного хитрее тебя…

«Элис! Кто такая Элис?!»

– Вы… Ты… – Голова Кунича шла кругом, лицо перекосилось. Захотелось отомстить, хоть как-то врезать ненавистному старику, и Гриша, совершенно не думая о последствиях, выкрикнул: – Я убил твою шлюху!

– Что? – Профессор побелел.

– Да, старый осёл! Убил! – Увидев, что удар достиг цели, Гриша с наслаждением повторил: – Убил! Убил её! Хотел порадовать тебя в конце, после того, как заставил бы сожрать таблетку, но раз не получилось, то слушай: я убил твою шлюху!

– Нет, – прошептал профессор.

– Я. Убил. Твою…

Словами Кунич дал Пелеку мотив, а необдуманными действиями помог создать идеальную мизансцену: выкрикивая фразы, Гриша резко поднялся на ноги, то ли чтобы уйти, то ли в надежде броситься на профессора. Однако сделать ничего не успел. Пелек был ошарашен, однако контроль над происходящим не потерял и выстрелил в тот момент, когда Кунич сделал первый шаг. Выстрелил дважды и очень метко: первая пуля попала Грише в голову, вторая – в грудь. Обе – именно туда, куда он целился. В катастрофе Пелек потерял ноги, но руки его остались тверды. И он не промахнулся.

Тело Кунича с грохотом упало справа от кресла, в котором он только что сидел.

Закончив стрелять, старик шумно втянул ноздрями пороховой дым, улыбнулся, положил пистолет на столик и повернул голову к замершей в дверях домработнице. Почти минуту они молча смотрели друг на друга, после чего женщина вежливо поинтересовалась:

– Что я должна буду им сказать?

– Алла Николаевна, я позову вас, когда в точности всё продумаю, – ответил Пелек.

– Да, Михаил Семёнович.

– Пока же, будьте добры, позвоните майору Вербину и попросите его срочно приехать.

– Конечно, Михаил Семёнович.

– Когда майор Вербин приедет, пожалуйста, проводите его в библиотеку.

– Что-нибудь ещё?

– Затопите камин и в ближайшее время не мешайте мне.

– Да, Михаил Семёнович.

Трудно принять поражение, согласиться с тем, что преступник, о деяниях которого ты знаешь всё, улыбается тебе в глаза и остаётся безнаказанным. Потому что ты знаешь, но не можешь доказать. Потому что преступник оказался умнее и предусмотрительнее, или ему повезло, или… ошибся ты. Вот это принять невероятно сложно – свою ошибку. Особенно в том случае, когда её невозможно исправить. И пусть на этот раз преступник не ушёл, взят с поличным, от наказания ему не отвертеться, но убийство уже совершено. Кто-то умер. А ты ошибся и не смог предотвратить преступление. И особенно погано от мысли, что всё сделано правильно: ты продумал, как может повести себя человек, спланировал свои действия, проинструктировал сотрудников, кажется, учёл все мелочи, но недооценил психологическое состояние объекта воздействия.

Ошибся.

И произошло преступление.

Но как можно было ожидать, что хладнокровная, расчётливая Карина поступит настолько импульсивно: не станет маскироваться, не подготовит пути отхода, даже вечера не дождётся – приедет к сестре средь бела дня и…

– Убийство, – хмуро сказал Артём, встретивший Вербина на площадке у лифта. – Как ты и говорил.

– Жертва Дубова Дарина Максимовна?

– Официального опознания ещё не было.

– А по ощущениям?

– По ощущениям – она. – Артём повёл Феликса в квартиру. – Карина вышла из подъезда почти сразу, как мы закончили разговор, еле-еле успели её перехватить и не позволили сесть в машину. Дальше – как и планировалось: попросили задержаться и вернуться с нами в квартиру Дарины Дубовой. И тут с Кариной случилась форменная истерика: она раскричалась, попыталась вырваться, ударить меня, но мы ожидали этого, поэтому помогли ей успокоиться. Потом осмотрели. С виду всё в порядке: футболка и джинсы чистые, на лице и руках никаких следов, но в рюкзаке обнаружили полный комплект улик: футболка с кровавыми пятнами, в которую она завернула орудие преступления – молоток. Карина собиралась от них избавиться, так что думаю, мы найдём на молотке отпечатки её пальцев. Мы вызвали группу, Ежов остался с Дубовой в машине, я поднялся в квартиру, позвонил, но никто не ответил. До приезда группы я оставался у двери квартиры, потом мы вскрыли дверь, прошли в квартиру и увидели вот это.

Первый и очень сильный удар пришёлся по затылку. Он оказался не только сильным, но и точным: Дарина упала и больше не поднялась. Она не ожидала нападения и сопротивления не оказала. И до сих пор лежала на пороге кухни. И первый удар не стал единственным, поэтому затылок молодой женщины представлял собой одну большую рану. Фатальную.

– Я нашла сестру в таком виде, – безжизненным голосом произнесла Карина. – Я пришла и увидела её.

– Это всё, что она говорит, – прошептал Артём.

Очень тихо прошептал, чтобы ненароком не помешать следователю.

– Почему вы не вызвали полицию, Карина Максимовна?

– Я не знаю. Я была не в себе.

– Зачем вы собрали все улики?

– Я не знаю. Я была не в себе.

– Мы нашли вашу футболку, а на ней брызги крови. Не следы, которые можно было оставить, собирая улики или пытаясь оказать помощь пострадавшей, а брызги, которые появляются после удара.

– Я не знаю. Я была не в себе.

Повторяющиеся ответы иногда звучали неуместно, но не было никаких сомнений в том, что Дубова будет произносить их до появления адвоката, после чего либо замолчит, либо что-нибудь добавит. Но не раньше. Карина успокоилась, поняла, что наделала, и собиралась защищаться.

– Зачем она убила сестру?

– Она сама не знает, – очень тихо ответил Вербин. – Это был импульс. Очень резкий, очень сильный импульс, возникший после того, как она узнала, что сестра убила её жениха.

– Откуда?

– Я сказал, – помолчав, произнёс Феликс, продолжая смотреть на Карину.

– А ты хорош, – едва слышно прокомментировал Артём.

– Она бы всё равно узнала. Это перестало быть секретом.

– И убила бы?

Ответа на этот вопрос у Вербина не было. Убила бы? Или простила сестру, несмотря на то, что Дарина разорвала ей душу? Или подготовилась бы намного лучше, позаботившись об алиби и о том, чтобы у места преступления её не поджидали полицейские? Теперь не узнаешь. Ответа не было. Да и любой ответ выглядел бы оправданием, а оправдываться Феликс не собирался. Артём это понял и вздохнул.

Они старались говорить очень тихо, но Карина услышала и повернулась. И если на следователя она смотрела отрешённо, то при виде Вербина в её глазах появилась боль. Не гнев. И не злость. Появилась боль, которую она захотела высказать.

– Я не прошла сквозь другую ночь, Феликс, потому что прошла сквозь первую. – Её голос слегка дрожал, но звучал отчётливо. – Я научилась там тому, чему не должна была учиться. И Дарька тоже. Никто из нас. Но мы научились – в той ночи, и теперь… Видишь, что с нами стало?

– Что за ночь? – спросил следователь. И очень, очень недовольно посмотрел на Вербина. – О чём вы говорите, Карина Максимовна?

Карина вернулась в прежнюю позу и безжизненным тоном произнесла:

– Я не знаю. Я была не в себе.

А Феликс быстрым шагом направился к лифту.