Учитывая весь международный климат, будет непросто бороться с маскарадом, который устраивают авторитарные режимы, старающиеся незаконно сойти за демократические. Долгожительство многих фальшивых демократий демонстрирует, что проблема фальсификаций не рассосется сама по себе. Встает вопрос: как же сторонникам демократии защищать от размывания институт выборов? Как следует из анализа, проведенного в предыдущих главах, предотвращение электоральных нарушений – вообще нетривиальная задача. В некоторых регионах западные правительства вступают в сговор с авторитарными и осознанно поддерживают низкокачественные выборы (глава 6). Но также в мире есть много мест, где оппозиционные партии, иностранные доноры и местные гражданские группы объединяют усилия ради общей цели.

Эти инициативы потерпели поражение не из-за нехватки целеустремленности и не потому, что люди были недостаточно смелыми. Как мы убедились в главе 3, некоторые из тех, кто противостоял авторитарным фальсификациям, заплатили за свою цель собственной жизнью. Проблема имеет более глубокие корни: фальсификации становятся возможны там, где изначально слабы политические институты и демократические нормы. Именно отсутствие эффективных сдержек и противовесов позволяет правящим партиям заниматься коррупцией, а через нее, в свою очередь, финансируются фальсификации, силовые структуры, осуществляющие политическое насилие, и сговорчивые суды, которые закрывают глаза на нарушения законов. Обеспечение качественного избирательного процесса требует, чтобы мы глубоко перекопали весь институциональный ландшафт, на фоне которого организуются выборы, – а это крайне амбициозное начинание.

Более того, задача укрепления демократии усложняется тем фактом, что автократы хорошо адаптируются. Имея в распоряжении множество инструментов, фальшивые демократы будут переключаться с одного на другой, чтобы ускользнуть от внимания наблюдателей. Если, например, нарушения в день голосования начинают привлекать слишком много внимания, автократ переключается на долгосрочные фальсификации. Власти могут перекроить избирательные округа таким образом, чтобы парламентские выборы были предопределены с самого начала, правительство может вмешаться в организацию голосования, чтобы требуемые удостоверения избирателя оказались розданы вовремя лишь в его опорных регионах.

Когда и это не срабатывает, правительство избавляется от конкуренции, исключив соперников из гонки на основе благовидной нормы закона. Если не получается надавить на суд, чтобы снять оппонента с предвыборной кампании, режим всегда может положиться на полицию – и оппозиционера посадят за решетку по сфабрикованному обвинению. А если наблюдатели публично осудят подобные тактики, опытный автократ может прибегнуть к цифровым фальсификациям. Короче говоря, устойчивость фальшивых демократов во многом зиждется на богатом списке инструментов, из которых можно составить любую комбинацию на свой вкус.

И напротив, оппозиционерам для победы требуется преодолеть целый ряд крупных препятствий, таких как меньшее финансирование и ограниченный доступ к государственным ресурсам – причем параллельно они должны мобилизовывать сторонников и бороться с фальсификациями. Таким образом, правящая партия может совершить ряд ошибок и, несмотря на это, победить, а оппозиция зачастую проигрывает, даже если все сделала правильно. В странах, где одни и те же люди пишут законы и организуют выборы, тузы неизбежно будут в рукаве у текущей власти, а ее оппонентам придтся играть тем, что есть.

Что же нужно для проигрыша правящей партии? Чтобы оказались недоступны сразу несколько стратегий. Добиться такого нелегко, поскольку оппозиционные партии, гражданские движения и международные игроки, как правило, ограничены во времени и деньгах. Зачастую дефицит ресурсов заставляет их сфокусироваться на главной стратегии, которую государство применяло на предыдущих выборах. Такой подход можно понять: реформаторы определяют крупнейшую угрозу качеству выборов и концентрируют усилия на сопротивлении этой конкретной стратегии, чтобы обеспечить себе максимальные шансы на благоприятный исход. Но такая тенденция к близорукости часто означает, что, пока одна дорога для фальсификаторов закрывается, партийные элиты открывают другую. Как сказал Нику один бывалый наблюдатель из Зимбабве «Мы всегда боремся с предыдущими выборами, а режим всегда прицеливается к следующим».

Эти трудности не значат, что надо опускать руки. Но мы определенно должны смотреть на ситуацию реалистично. Защищать демократию означает перекрывать фальсификаторам одну дорогу за другой, пока не окажется, что им больше некуда податься. Следовательно, нас ждет длительный и цикличный процесс. В главах этой книги обозначен целый ряд тактик, которые позволят нам двигаться вперед. И, как мы еще убедимся ниже, частичная передача контроля над соблюдением избирательного законодательства от текущей власти в руки оппозиционных партий, гражданских организаций и независимых местных наблюдательских групп – важный первый шаг. Это не значит, что можно махнуть рукой на избирательные комиссии. Налаживать взаимодействие с ними – единственный способ поставить выборы на рельсы закона в долгосрочной перспективе. Более того, избирательные комиссии повысят эффективность, лишь зная, что за каждым их действием внимательно наблюдают.

Эти усилия можно подкрепить многими другими. Чтобы предотвратить перекройку округов, можно основать независимые комиссии по электоральному районированию (глава 1). Чтобы подорвать эффективность скупки голосов, нужно убеждать избирателей, что если уж их вынудили взять подкуп, то они должны голосовать по совести, невзирая ни на что (глава 2). Необходимо через соцсети обучать граждан базовым навыкам того, как распознавать фальсификации и противодействовать им (глава 1). Стоит развивать проекты по фактчекингу и закрывать фабрики фейковых новостей (глава 4). Против нарушения прав человека должны высказываться региональные организации (глава 3). Чтобы выявить фальсификации на этапе подсчета голосов, нужен параллельный подсчет (глава 5). Там, где автократ манипулирует информационной повесткой и результатами выборов, нужно повышать прозрачность соцсетей и выстраивать «файрволы» вокруг серверов оппозиции и избиркомов (глава 6).

Конечно, эти стратегии не реализуются в одночасье. Они требуют наличия хорошо финансируемых оппозиционных партий, а также гражданско-активистских групп, которые хотя бы частично независимы от государства. Также понадобится, чтобы оппозиционные кандидаты имели достаточно пространства для маневра. Следовательно, борьба вряд ли будет эффективной в странах с настолько высоким уровнем государственных репрессий, что у оппонентов просто нет возможности результативно работать с электоратом.

Таким образом, как утверждают политологи Филип Ресслер и Марк Ховард, в странах, где правящие партии настолько авторитарны, что оппозиция может рассчитывать лишь на крошечный процент голосов (то, что мы в предисловии к этой книге назвали «доминантным авторитаризмом»), политические перемены весьма редки. И в самом деле, страны этой категории ежегодно имеют лишь 5-процентный шанс на смену власти или переход к демократии. Следовательно, для таких стран, как Руанда, может еще очень нескоро представиться возможность перехода к более открытой политической системе.

Однако в более конкурентной политической среде, которая еще не полностью демократизирована, но уже не включает огромных злоупотреблений властью, перспективы демократизации гораздо лучше. Страны в этой категории каждый год имеют 16-процентный шанс сменить режим – это в три раза выше, чем шансы доминантных автократий. Важно учесть этот разброс, поскольку в эту категорию попадают многие страны, обсуждаемые в книге: Кения, Малайзия, Россия, Уганда, Зимбабве и, по крайней мере до недавнего времени, Венесуэла (см. Приложение 15).

Более того, даже для самых критических случаев есть надежда. Ресслер и Ховард отмечают, что при всех своих авторитарных тенденциях доминантные автократии редко перестают проводить выборы в принципе. Напротив, если они начинают политические перемены, то с большей вероятностью дрейфуют в сторону конкурентного политического поля. А оживление конкуренции, в свою очередь, серьезно повышает шанс на будущую политическую либерализацию.

Не будем забывать пример Туниса: в 2010 году там царила натуральная автократия, но после «арабской весны» страна весьма быстро стала набирать демократические обороты. Стоит иметь в виду, что Южная Корея, Япония и Германия не в одночасье стали полноценными демократиями – им потребовалось много времени, прежде чем они приобрели репутацию оплотов демократического мира. Следовательно, у нас есть причины сохранять позитивный настрой даже в случае, если в данный момент страна выглядит безнадежно.

Конечно, это не значит, что всем государствам суждено стать демократиями или что гибридные режимы, проводящие выборы в авторитарной среде, гарантированно со временем станут более открытыми. Если эта книга чему-то и должна научить читателей, так это оценивать способность фальшивых демократов держаться за власть. Глобальный тренд направлен в сторону автократий, а не от них.

Хотя и важно реалистично подходить к масштабам стоящей задачи, у нас есть неплохие шансы на то, что при внедрении в жизнь описанных тактик они повысят стоимость фальсификаций и сделают этот путь для власти менее привлекательным, таким образом повысив вероятность демократического прогресса.