Глава 26

Через некоторое время нам, находящимся в комнате ожидания, сообщили, что мы можем быть свободны. Приказ шел наверняка от императора, причем отправил он его так, чтобы никто не слышал — через какое-нибудь устройство. Подстраховался на случай, если вдруг кто-то захочет вызвать либо меня, либо Шелагина-младшего. Выступления Прохорова он точно не боялся.

— Мне нужно будет какое-то время погулять одному, — предупредил я Шелагина, когда мы уже отъезжали от дворца. Но защиту от прослушивания я все равно предварительно поставил. Мало ли какие устройства могли сейчас на нас наводиться.

— Не стоит, — предупреждающе бросил он. — Опасно. На тебя теперь пойдет охота, пока ты не в княжеской семье.

Можно было и дальше юлить, но я не стал: слишком многое было поставлено на карту, а с Шелагиными мы точно на одной стороне.

— Мне нужно узнать, о чем будут говорить Живетьева и император, — прямо сказал я. — У меня будет такая возможность, только если я буду рядом с дворцом. За себя постоять я могу, вы знаете. Можно заехать в какой-нибудь крупный торговый центр, и я там «потеряюсь» в слепой зоне камер. Потом сам вернусь в гостиницу.

— Вчера ты тоже слушал? — неожиданно спросил он.

— Да, — не стал я отрицать очевидного. — Но Живетьева императору ничего не рассказала о нашем княжестве. Только посоветовала меня не признавать, если такой вопрос поднимется.

— Так вот откуда твоя уверенность… Было бы лучше, если бы ты делился своими знаниями с нами.

— Чем меньше возможностей я свечу, тем лучше. И чем меньше людей о них знает, тем тоже лучше. В той же гостинице вас постоянно пишут. Камеры там стоят везде.

Мне, чтобы незаметно вытаскивать из пространственного кармана и закладывать обратно целительские записи, пришлось изрядно поднапрячься, потому что даже в душевой стояли две камеры.

— Об этом ты тоже должен был сказать нам сразу.

— Во-первых, говорить об этом прямо в гостинице было нельзя, а во-вторых, вы об этом должны были знать сами.

— Не знали. Проверка проводилась, но, как я теперь понимаю, Трефилов действовал не в наших интересах. Могли сказать лишнего на камеры. И вчера, и раньше.

Ответить я ничего не успел, поскольку зазвонил мой телефон. Номер оказался незнакомым.

— Слушаю.

— Илья, привет. Это Соколов.

— Соколов? — непонимающе повторил я.

— Андрей Соколов, мы с тобой на соревнованиях пересекались, ты меня по артефакторике расспрашивал.

— Ага, вспомнил.

— У нас заинтересовались твоим покрытием. Очень заинтересовались. На редкость устойчивая штука к физическим повреждениям, при этом полностью удовлетворяющая всем требованиям, которые предъявляют для покрытий артефактов. Глава нашего Рода сейчас в Верейске и хотел бы с тобой встретиться.

— К сожалению, я в Дальграде, где еще пару дней пробуду.

Теоретически в Верейск я мог выбраться через Проколы, но светить такую возможность ради не столь уж выгодного контракта не стоит.

— Обидно… — Соколов прикрыл трубку рукой и начал пересказывать суть разговора кому-то рядом. При этом до меня долетали отдельные звуки, но я не особо вслушивался. — У нас к тебе деловое предложение. Но сначала мы бы хотели немного взять на тестирование, посмотреть, как себя поведет. Поточнее сможешь сказать, когда появишься?

— Поточнее, к сожалению, не смогу. Не от меня зависит. Я здесь не сам по себе: княжеские интересы.

— Это связано с тем, что не так давно в княжестве происходило?

— В некотором роде.

— Понятно. Тогда, может, договоримся: когда в Верейске появишься, меня наберешь?

— Хорошо, — согласился я.

Что ж, еще одна закладка сработала. И даже если артефактора из меня не выйдет, свой процент с артефакторики все равно получу.

«Мой создатель все покрытия делал сам, — заметил Песец. — Только так можно быть уверенным в качестве».

«Сейчас, я смотрю, зоны очень четко распределены, — ответил я. — В чужие никто не лезет».

«Это не чужие. Зырянов делал только то, что нужно лично ему».

Я не сразу понял, о ком он говорит, а когда сообразил, задумался, почему для меня фамилия давно почившего мага звучит в точности как фамилия Дашкиного отца.

— Весь в делах? — с улыбкой спросил Шелагин.

— Возможен контракт между родами, — ответил я. — Не слишком большой, конечно. И не слишком важный, если честно. Но вернемся к тому, что мне нужна свобода действий. Причем срочно. Совет заканчивается.

Это было понятно по долетавшим до меня через Метку репликам. Значит, скоро император либо прикажет привезти Живетьеву, либо помчится к ней сам, горя жаждой мести. Метка у него пылала, дай боже. Не повезет тому, на ком он сорвется.

Шелагин кивнул. Я снял защиту от прослушивания, и он распорядился остановиться рядом с ближайшим торговым центром, где мы расстались, я ушел в невидимость и поторопился вернуться к дворцу, потому что слышимость с расстоянием ухудшалась.

Поскольку я караулил обе метки: Живетьевой и императора, то не пропустил момент, когда метка Живетьевой начала двигаться. Значит, император отдал распоряжение доставить заключенную до окончания Совета, который уже двигался к завершению. И император вынужденно пообещал очередной назначить на завтра, когда первые результаты расследования будут у него на руках. Но вряд ли князья будут спокойно ожидать результатов, наверняка сегодня пройдет множество кулуарных переговоров.

Император из зала заседаний вышел и дал волю своему плохому настроению. Попадавшаяся по дороге прислуга удостаивалась таких эпитетов, что становилось понятно: нахватался столь образных выражений император если и во дворце, то только на конюшне. Наконец он остановился в каком-то помещении и потребовал принести туда чая, после чего некоторое время слышались лишь звуки работающей клавиатуры. Громкие звуки — похоже, совсем скоро клавиатура выйдет из строя. Время от времени император шипел почище кобры и разражался потоком ругательств. Так продолжалось до появления Живетьевой.

— В последнее время, Костенька, мы встречаемся куда чаще, чем раньше, — проскрипела она, опять притворяясь немощной старушкой.

— Знаешь, Арина Ивановна, и рад был бы не встречаться, но ваш род мне знатно нагадил.

— Мы? Ты, Костенька, ври да не завирайся, мы только и делаем, что работаем на твое благо. О себе не радеем, только о тебе, — вдохновенно сказала Живетьева.

— Бедные вы, несчастные. Ни сна, ни отдыха не имеете. Поди, и кино времени посмотреть не находите? Ничего, я сейчас этот пробел для тебя закрою. Покажу весьма занимательное кино с твоим внуком в главной роли. А оператором при нем были Шелагины. Такая честь для твоего внука.

Последнюю фразу он опять прошипел и, судя по тому, что метки были рядом, прошипел прямо в лицо Живетьевой.

— С интересом посмотрю, — невозмутимо ответила она.

Старческая надтреснутость из ее голоса исчезла как по волшебству. Что, однако, делает мотивирующая сила искусства: старушка кино еще не посмотрела — а уже груз лет с плеч сбросила.

Император включил видео с Живетьевым, чья бабушка просмотрела его без единого звука. Лишь по окончании спросила:

— Экая забористая алхимия Эрни досталась. Сомневаюсь, чтобы он принял участие в организации убийства Песцова — я ему это строго-настрого запретила.

— Не очень-то он на твои запреты оглядывался. Он и в организации убийства Шелагина-младшего поучаствовал, — буркнул император. — Есть видео, где твой идиот-внук нападает на Шелагина с сопровождающим. И есть видео, где те, кто убивали Илью, говорили про Живетьева. И кинжал там из изнаночного металла засветился, характерный такой, который был у Эрнеста. Так что не получится признать за постановку. Даже не думай.

— Неужели Шелагины Эрни выпустили живым? Какая жалость…

— Выпустили, в расчете на мое правосудие. А почему жалость-то?

— От него теперь пользы больше было бы от мертвого, — пояснила старушка, ничуть не переживая, что говорит так про внука. — Всегда можно было бы сказать, что признался под пытками, а потом его убрали, чтобы правда наружу не вылезла.

— Не жалко?

— Он знал, на что шел, когда все это вываливал под запись, — жестко ответила Живетьева. — У него устойчивость ко всем ментальным зельям, так что на это не спишешь. Но это пока он жив…

И задумчивость в голосе Живетьевой была такая нехорошая, что на месте Эрнеста Арсеньевича я бы превентивно умер. Впрочем, ему теперь переживать не о чем — он это уже сделал.

— Возможно, он был уверен, что это видео никуда не пойдет, так как знал, что записывающие его признания вскоре умрут?

— Наверняка так оно и было, — согласилась Живетьева. — Не волнуйся, Костенька, я у Эрни все выясню, как только ты меня выпустишь.

— Клятва, — напомнил император.

— Слишком важные события сейчас происходят, чтобы переживать о такой ерунде, Костенька. Под клятвой я не смогу столь эффективно действовать. Кроме того, много клятв отрицательно влияют на продолжительность жизни. Мы всегда были союзниками. Я всегда действовала в твоих интересах.

О действиях в интересах императора она повторяла столь часто, как будто надеялась, что сумеет это внушить собеседнику. Но тот оказался на редкость устойчив к внушениям.

— Неужели? Не помню, чтобы мы обсуждали шелагинское княжество в качестве одного из пунктов ближайшего плана.

— Потому что, Костенька, это был эксперимент. Я не хотела тебя обнадеживать раньше времени. Нам удалось расшифровать часть записей, о которых я рассказывала, и в них был раздел о создании реликвии. Мне стало интересно, смогу ли я заменить реликвию нашей и встроить ее в общую сеть. Точнее, даже не заменить, а слить две реликвии с переподчинением. А ты мою экспериментальную реликвию украл.

Сейчас она наверняка укоризненно покачала головой.

— Не выдумывай! — возмутился император. — Пока что именно ты украла мою реликвию. Что доказано.

— Костенька, мы с тобой все записи просмотрели со мной после выхода из сокровищницы. Куда бы я, по-твоему, ее могла засунуть?

— Под юбку. В самой сокровищнице запись не ведется, на что и был расчет.

— Костенька, да я же все время была у тебя на глазах! — возмутилась Живетьева на несправедливый поклеп. — Не было у меня возможностей задирать юбку так, чтобы ты не заметил. Да и не в таком я возрасте, чтобы задирать юбки перед мужчинами.

— Перед мужчинами — это одно, а перед реликвией — совсем другое, — упрямо бросил император, который для себя все решил.

— Ты меня совсем за дуру держишь, — возмутилась Живетьева. — Мне нужна была моя реликвия, у меня на нее завязан многолетний эксперимент. А ты меня обворовал совершенно беззастенчиво.

— Арина Ивановна, не заговаривай мне зубы. Давай вернемся к твоему внуку. Я просил вчера тебя быть со мной откровенной? Просил. В результате сегодня я еле-еле смог увернуться от прямого обвинения в уничтожении княжеских родов.

— Увернулся же, — недовольно сказала Живетьева. — А с Эрни я сама поговорю. Можешь даже меня сопроводить в мой дом.

— А нет у тебя дома, — с явным удовольствием бросил император.

— Что значит нет?

— То и значит. Я тебя предупреждал, что, если что-то утаишь, ответишь по максимуму? Дом ушел в качестве компенсации Песцову.

— Какой еще компенсации? — визгливо от неожиданности спросила Живетьева.

— За покушение на убийство твоими родственниками. От Эрнеста признание ты слышала, послушай еще одного.

Император включил видео с признанием Николая.

— Боже мой, боже мой, — трагически понизив голос, запричитала Живетьева, — я окружена сплошными идиотами. Этому-то чего не сиделось? Ему все подносили на блюдечке…

— Шелагины от него отказались. Заберешь?

— То есть он убил мать, а ты хочешь, чтобы он убил еще и прабабушку? — насмешливо спросила Живетьева.

— Тебя не так просто убить.

— Он уже пытался. Качественно так подготовился. Нет, Костенька, я не вижу смысла брать его на баланс рода. Жадный, глупый, ленивый. Кроме того, он преступник. Мы не можем позволить себе ставить пятно на репутацию рода, принимая в него преступников. Это видео наверняка показали на Совете, и теперь все знают, что из себя представляет Николай.

— Шелагин затребовал с вас компенсацию за выращивание чужого наследника. Я признал ее правомерной.

— Совсем меня по миру пустить хочешь, да, Костенька? — жалобно всхлипнула Живетьева.

— Сама напросилась. Рассказала бы вчера. Возможно, что-то удалось бы придумать. А так вас уже начали щипать. Песцов, вон, дом затребовал и фабрику.

— Какую фабрику? — всполошилась Живетьева.

— По производству шелка.

— Ах, эту. Ну и шут с ней, она все равно убыточная. А дом я не могу отдать, и не проси.

Информация об убыточности была грустной. Но я вспомнил о планах по производству паучьего шелка и решил, что убыточной фабрика перестанет быть сразу, как я докачаю до нужного рецепта алхимию.

— Я и не прошу, я уже подписал все бумаги по передаче прав и отправил в канцелярию.

— Нет, Костя, нет! — воскликнула она. — Ты не понимаешь!‥

— Чего я не понимаю? Объясни.

— На участке источник энергии, которую могут использовать только целители. Нельзя этот дом отдавать в чужие руки. Впрочем…

Я ее не видел, но мог бы поклясться, что она плотоядно улыбнулась.

— Впрочем, — повторила она. — Все это можно использовать для нашей пользы. Только пообещай, что вернешь мне участок. Дом-то все равно мне не нравился, я давно подумывала его перестроить. А тут такой повод наметился.

Мне, кстати, дом тоже не нравился. Но для меня тоже ценность была именно в участке. Даже если бы там был всего лишь сарай, то он для меня был бы предпочтительней самого красивого дома.

— Как я его могу тебе вернуть?

— После смерти всех Шелагиных, — предложила старушка. — Подорвем дом вместе с ними. Запустим слух о проклятии целителей, когда отбирают их собственность. Остальные поостерегутся. В результате все мы в плюсе: ты забираешь еще одно княжество, а я получаю назад участок.

— Как ты это представляешь? У тебя на доме защиты немерено. Плюс Шелагины артефакты не снимают.

— Есть у меня один вариант алхимической бомбы. Похожей меня Коленька пытался приложить, но там концентрация пожиже была, — уклончиво ответила она. — Защиту с дома я сниму, а личные артефакты не выдержат. Одна воронка останется. Я ее потом засыплю и поставлю новый дом.

«Нужно как-то сделать, чтобы взорвалось само. Тогда действуем по опробованному в поселке варианту, — задумчиво предложил Песец. — В том магазине были варианты домов очень и очень интересные…»

«Слух опять же запустим, что наши артефакты перебивают любые целительские проклятия», — с усмешкой добавил я.

Вариант, когда Живетьева будет уверена, что своими руками снесла собственный домик, и на участке не останется никаких закладок от нее, меня устраивал полностью.

— Уговорила, Арина Ивановна. Ты была очень убедительна. Но после поездки в собственный дом опять отправишься в заключение. Если не надумаешь дать клятву.

— Илюшу только жалко, — неожиданно выдала она. — У меня на него были такие планы. Но кем-то все равно придется жертвовать. Раз уж я жертвую Эрнестом, будет справедливо пожертвовать и представителем другой стороны.

— А ты жертвуешь Эрнестом?

— Он меня очень расстроил, — грустно сказала Живетьева. — А значит, из дома он не выйдет.

— Учти, что выносить вещи будете в присутствии моих людей, — неожиданно предупредил император. — Все проверим, всех найдем.

— Да не собираюсь я Эрни вытаскивать. Он знатно накосячил, пусть отвечает. Поехали, Костенька. Дело не терпит отлагательств.

— Действительно. Если сегодня Шелагины вступят в право наследования, завтра всё вернется ко мне и больше никто не захочет предъявлять претензий.

— Не всё Костенька. Ты должен пообещать мне вернуть участок, — встревожилась Живетьева. — Иначе я тратить заряд не буду, он невосполнимый, понимаешь?

До дома Живетьевых мне пришлось ехать с ними, причем даже с некоторыми удобствами. Да, император, который решил не полагаться на группу своих людей и то ли проверить все лично, то ли переговорить с Живетьевым, ехал с Ариной Ивановной в автомобиле представительского класса, на крыше которого теоретически тоже можно было расположиться. Но за ними ехала еще и колонна грузовых автомобилей, в кузове одного из которых я и устроился. Предполагалось, что император оказывает помощь Живетьевой по переезду.

На деле же он тщательно изучал каждую мало-мальски ценную вещицу и часть из них попросту отжимал в свою пользу под предлогом дальнейшей проверки. По лицу Живетьевой было понятно, что на возврат рассчитывать не приходится, поэтому у нее появилось желание взорвать дом вместе с тем, что там еще оставалось. Тем более что внука внутри она не обнаружила, хотя устроила допрос всем, кто проживал в доме: и членам своей семьи, и прислуге, и охранникам. Эрнеста Арсеньевича никто не видел. Он почему-то не только не появлялся в доме, но даже родителям не позвонил, что особенно взбесило Арину Ивановну.

— Затаился, паршивец, — прошипела она себе под нос. — Он меня хорошо знает. Понимает, что не спущу. Но если рассчитывает, что остыну и прощу, то зря.

От злости она чуть ли не дымилась, что не помешало ей очень аккуратно подготовить все для взрыва дома. Алхимическая бомба была всего лишь одна, поэтому император с болью в сердце вынужденно согласился ее использовать.

«Из нашего времени, — уверенно определил Песец, который осматривал бомбу через меня. — Подрыв дистанционный. Видишь управляющую часть в руках у Живетьевой?»

Управляющая часть представляла собой всего лишь небольшую пластинку, на которой сдвигалась панель, после чего нажималась кнопка, точнее — ее обозначение. Именно так объясняла Живетьева императорскому гвардейцу, которому предстояло взорвать целую княжескую семью. Оставался он тут легально вместе с другими, которые должны были охранять дом до появления нового владельца — меня, потому что сейчас дом не охранялся ничем кроме забора, с которого Живетьева защиту все же снимать не стала, чтобы взрыв не вырвался наружу.

Коробочку я изъял, заменив ее плотной иллюзией, которая должна продержаться до нашего прихода. Документы с ключами привезут мне сегодня и предупредят, что охрана только до конца дня, чтобы мы ни в коем случае не переносили посещение недвижимости на следующий день. Потому как опасался император, что активированная бомба не выдержит и рванет раньше.

Отправить