Мне в жизни всегда везло на людей. Я был знаком со множеством уникумов. Настоящие украшения человечества! И сейчас речь пойдет об одном из самых необычных людей. Вообще-то, они у меня все такие, но из всех можно выделить некую обособленную подгруппу (3–4 человека сразу приходят мне в голову), которых я бы отнес к абсолютно бездонным гениям. Им удалось настолько раскачать свой мозг, работая с собственным телом (а иного инструмента воздействия на себя у нас нет), что они стали просто людьми не от мира сего.

Я их даже перечислю… Это уже упомянутый мною ранее Юрий Горный, потрясавший публику невероятными психофизическими рекордами. Это ныне покойный Самвел Гарибян — рекордсмен книги рекордов Гинесса по запоминанию информации (он раскачал себя многолетними многочасовыми занятиями йогой). И третий — Игорь Серафимович Иванов — мировой рекордсмен в области изобретательства. (Иванов, как и Нурбей Гулиа, работал над собой атлетизмом, достигнув в нем немалых успехов.)

У Игоря сотни авторских свидетельств и патентов. В изобретательстве ему нет равных. Еще в девяностых он перестал распечатывать приходящие по почте конверты с авторскими свидетельствами, бросая их в коробки. Часть этих коробок так и заплесневела на балконе…

На момент написания этой книги Игорю Иванову за 60 лет, а познакомились мы с ним, когда ему было за тридцать. Давненько! И уже тогда он был рекордсменом книги рекордов Гинесса, имел более 800 патентов. Причем, рекордсменом Гинесса Иванов стал еще при позднем СССР, когда заявки на изобретения реально рассматривались и часто отклонялись за отсутствием новизны, полезности, в силу ошибочности и еще незнамо чего…

Рекорды Иванова:

— до 1991 года самый короткий в мире патент принадлежал какому-то англичанину и состоял из 48 слов (под длиной патента имеется ввиду не описательная часть изобретения, а юридическая — так называемая формула изобретения). Теперь рекорд лаконизма перешел к Иванову. У него аж 86 патентов содержат менее 47 слов, а самый короткий состоит вообще из 17 слов! Краткость — сами знаете, чья сестра…

— количество изобретений, сделанных за один день, а точнее за одну ночь — 110 штук. Игорь не поспал ночку и сотворил около полутора сотен изобретений. Но денег хватило только на подачу 111-и заявок. Одну заявку он сам отозвал по ошибке, а остальные были признаны изобретениями. И тут сразу же еще один рекорд всплыл:

— по выходу годного. Выход годного — это отношение числа полученных патентов к числу поданных заявок. Хорошим показателем считается цифра в 40 %. У Иванова, как видите, 99 %. А было бы 100 %, если бы он по ошибке не отозвал одну заявку.

К таким интеллектуальным рывкам, как сотворение сотни изобретений за ночь, Иванов долго готовился — и умственно, и телесно:

— Это очень тяжело дается. К такому рывку нужно примерно 40 дней готовить организм специальными упражнениями и особой диетой. Я чередую максимальную умственную нагрузку с сенсорным голодом. И наконец в один из вечеров наступает нечто вроде припадка, когда мозг начинает буквально плеваться мыслями. Хватаю карандаш и всю ночь еле-еле успеваю набрасывать все, что приходит в голову. Потом утром кое-какие чертежи и записи даже сам расшифровать не могу. Но главное не это. Главное, что после такой нагрузки организм приходит в себя еще около месяца. Обостряется язва, нарушается сон. Я нахожусь в каком-то странном перевозбужденном состоянии, не могу спать. Сплю по полтора часа в сутки, хожу дурной. Страшная перегрузка…

За свою жизнь Игорь чего только не изобретал! Спортивные тренажеры и инструменты, замки и мыло, звуковые носители и кремы, обувь и одежду, патроны и оружие, тару и колеса, щетки и приборы для контроля знаний… Не все, приходящие в голову идеи, патентовал. На все просто времени не хватало, да и денег — на подачу заявки, проведение патентной экспертизы, выдачу патента…

Когда отечественная промышленность еще работала, Иванов делал изобретения на заказ. Оформлял патент на свое имя кто-то другой, а Иванов получал живые деньги, которые вкладывал в патентование очередных изобретений. Потом социалистическая промышленность преставилась, и Иванов пошел работать грузчиком. Точнее, упаковщиком в представительство одной итальянской мебельной фирмы. Упаковщик — это такая совсем отдельная профессия. Грузчик — грузит, а упаковщик ЗНАЕТ, как упаковать нежную антикварную мебель так, чтобы она не повредилась при транспортировке. Учил Иванова нелегкому искусству упаковки специально приехавший в Москву из Италии легендарный виртуоз упаковки Массимилиано Антониони. Позже Массимилиано отошел от дел, и его талантливый ученик занял место учителя: итальянский журнал “Тара и упаковка” назвал Иванова лучшим упаковщиком Европы. Вот уж воистину — талант, он везде талант!..

Однако, нас с вами в рамках этой книги интересуют не дела земные и практические, а нечто другое — уроки смерти от Иванова…

С Ивановым в жизни приключалось множество непонятных историй. Загадочных. Я бы даже назвал их «потусторонними». Начнем с легонького.

С самого детства Игорь был ребенком необычным. Он, например, мог видеть многосерийные сны. То есть на следующую ночь взять и досмотреть продолжение «предыдущей серии», если ему было интересно, «чем там кончится». А однажды увидел совсем странный сон…

— Война. Я солдат. Меня ранили. Сумерки. Где-то неподалеку бегает лошадь. Пытается подойти ко мне, но слышится далекий выстрел, и она отбегает к деревьям. Потом все же подходит, я кое-как переваливаюсь на нее, и она меня несет. И приносит куда-то, где костры горят, сидят солдаты с ружьями, кони. И кто-то говорит: «Смотрите! Гришка Ланцов!..» Я просыпаюсь утром, долго не могу в себя прийти почему-то. Потом спрашиваю у мамы: «Мам! А кто такой Гришка Ланцов?» Она отвечает: «Как кто? Это твой дедушка». — «Какой еще дедушка?» — «Ты его не знаешь и не видел никогда, он умер в 1948 году, задолго до твоего рождения».

С тех пор Иванов заинтересовался проблемами памяти… Но, помимо памяти, Игоря волновала еще одна проблема — проблема смерти. Так вышло, что первый раз в глаза смерти он посмотрел еще ребенком. Ему купили рыбок, он прокормил их рыбьим кормом, не подозревая, что на рыбий корм у него сильнейшая аллергия. А ночью стал задыхаться. Отек Квинке. Бронхи отекли, дышать было просто нечем. Ребенок встал на подоконник, вытянувшись к форточке и, запрокинув голову, с силой втягивал в себя воздух.

— Я просил бабушку вызвать скорую, но она только перевернулась на кровати: «Какую тебе еще скорую, кончай дурить, спи давай». Глупая бабка, что она понимает… А я чувствовал, что если горло сожмется еще хотя бы на чуть-чуть, мне уже не хватит воздуха, я просто задохнусь и умру. Именно тогда я и задумался о том, что есть жизнь, сознание и смерть… Тело — это пиджак или скафандр. А внутри него живет некто, кто управляет телом. Скафандр может быть разным, в зависимости от планеты. Скафандр на другой планете будет другим. А вот осознание — одно. Это было первое, что мне, ребенку пришло тогда в голову. А второе — если человек интеллектуально разовьется чересчур сильно, то есть слишком натренирует, разгонит сознание, его скафандр может просто лопнуть по швам…

Это была не единственная встреча Иванова со смертью. Вторая случилась уже в студенческие годы и была более интимной.

— У меня была клиническая смерть. Говорят, больше пяти минут. Туннель знаменитый я не видел, только ощущал вращение…

Все началось в биологической экспедиции, куда вместе с остальными студентами биофака, поехал и Иванов. Он сбил ногу. В ранку попал стафилококк. Сначала возник один фурункул, потом второй, и вскоре уже все тело был в фурункулах. Начался гнойный гидраденит. Если хотите узнать подробности этой мерзкой болезни, наберите в интернете «сучье вымя».

Боли были страшные, все тело горело, Иванов сам маникюрными ножницами вскрывал себе гнойники. Положение становилось все хуже и хуже. В конце концов, он попал в больницу, где его решили проколоть пенициллином, не ведая того, что у Игоря и на пенициллин сильнейшая аллергия.

— Едва сестра меня уколола, как все перед глазами поплыло, и я рухнул на пол. И умер. Причем, перед смертью помню несколько ощущений. Первое — мозг выключил боль, которая донимала меня прежде. Второе — апатия. Даже не апатия или безразличие, с которыми мы часто сталкиваемся в обычной жизни, а какое-то странное, потустороннее спокойствие, совершенно неописуемая Абсолютная Отрешенность. Надо сказать, что после смерти я перестал бояться смерти. И долгое время не боялся ее, а вот не так давно, через много лет снова стал возвращаться страх…

Пока Игоря откачивали, он был по ту сторону линии. И кое-что успел там увидеть. С ним приключилось классическое переживание — вся его жизнь в одно мгновение прошла перед внутренним взором. Причем, он был сразу в разных ее местах, одновременно и обозревая жизнь целиком, и присутствуя в каждой ее точке. Он увидел даже то, что было в самом-самом глубоком детстве — декоративные тарелочки с каемочкой и бабушкин комод с птичкой.

— Я потом спросил мать: мам, а была у нас такая птичка стеклянная раньше на комоде? Она ответила: «Была! Неужели ты помнишь? Тебе же всего два года было тогда!» — «А тарелочки вот с такой каемочкой были?..» — «И тарелочки были!»

Смерть не прошла мимо Игоря просто так. Уходя, она подарила ему некоторые необычные способности.

— Они были столь необыкновенными, что мне даже пришла в голову гениальная идея — для развития творческих способностей у детей опускать их в клиническую смерть на две-три минуты. Видимо, этот режим функционирования мозга запускает какие-то резервные процессы в мозговых структурах, которые в штатной ситуации не работают, и освобождаются только в момент смерти.

Запомните, кстати, этот момент — возникновение необычных способностей после клинической смерти. Далее вы встретимся с подтверждением этого наблюдения другим человеком на другом материале…

Что же за способности открылись у нашего героя?.. Это чертовски интересно! Первую способность назовем ви́дением. Оно проявляло себя по-разному. Просто однажды Иванов вдруг понял, что может как бы выходить своим зрением из тела. Например, лежа на диване, он в мельчайших подробностях видел дальний угол комнаты возле самого потолка. Глаза могли улетать…

— Словно глаза отделялись от меня и улетали к потолку. Весьма странное ощущение. Сначала глаза «вылетают», и я вижу прямо перед свои «носом» стенку. Но не резко, как будто с налету промахнулся и подлетел слишком близко. Потом отъезжаю, навожу на резкость, и наблюдаю стенку словно в лупу. Я даже эксперимент ездил проводить к брату в квартиру, чтобы свидетель был. Сел в дальнем углу и начал описывать, что у него там под потолком за шторой творится — какие там мельчайшие трещинки на штукатурке, где мухи следы оставили, где паутинка висит. Брат взял стул, подставил, залез на него и стал проверять. После чего предложил показать меня его знакомому экстрасенсу с работы. Брат жил на «Щербаковской», а работал на «Парке культуры». Мы туда поехали, он попросил меня подождать на входе, сказав, что сейчас выйдет с этим экстрасенсом. А вышел один. Экстрасенс этот посмотрел на меня через окошко и наотрез отказался выходить.

— Почему?

— Сказал, будто у нас с ним какие-то разные энергии, и я могу ему повредить. Было похоже, что он просто сильно испугался… Но поскольку приспособить этот подарок природы мне было некуда, эта способность оказалась немонетизируемой, она у меня потом исчезла без тренировок.

Второй проявившейся после смерти способностью Иванова была следующая…

— Во время учебы на биофаке я много тренировался, работал над телом, потому что была мысль уйти в большой спорт. На учебу времени оставалось мало. А усвоить надо было много, потому что экзамены впереди. Я начал везде таскать с собой учебник. И однажды заметил, что лучше всего запоминаю в метро. Поэтому во время сессии я специально ездил на «Курскую», вставал у определенной колонны и начинал читать. Это было необыкновенное состояние! В нем я мог поглощать и запоминать гигантские объемы информации. А к экзамену, например, нужно было прочесть и запомнить за два дня две огромные книги — Натали и Догеля — вот такой толщины! И вот находясь в этом состоянии, глядя вскользь на спешащих людей, я замечал, что от них как бы исходит такой сизый дымочек. Который я могу в себя затягивать, и тогда меня на большее хватает: я словно подзаряжался от них. Чем больше принимал сизый дымок в себя, тем лучше шло усвоение материала. Причем, этот сизый дымок я затягивал почему-то не в голову, а в солнечное сплетение. Очень странное ощущение, ни на что не похожее. После таких «процедур» я всегда сдавал экзамены на «4» и на «5».

— А этот дымок, который ты видел на станции «Курская», он исходил как бы от каждого отдельного человека и тек к тебе? — Интересовался я.

— Нет, он исходил словно от всей толпы сразу. Я его видел, он тек мне прямо в грудь, хотя действовал на голову: я начинал быстро усваивать огромные потоки информации. И я старался занять позицию прямо в переходе, чтобы мимо меня в единицу времени проходило больше народу.

— И от всех уворовывал. А они потом, небось приходили домов разбитыми, хе-хе… Что же это за «дымочек» был, интересно?

— Не знаю. Но тогда я вдруг понял, что привидения люди видят именно в таком состоянии. И что привидения «сделаны» из этого вот сизоватого дымка, который в обычном состоянии человеком не замечается. Правда, я лично никогда никаких привидений не видел, хотя очень хотелось посмотреть. Я даже на кладбище ночью ходил, и детей посылал, думал, может, они увидят… Нет. А вот мои мама и бабушка видели! Правда, с обеими это случилось незадолго перед смертью.

— У тебя это, я вижу, наследственное. А как ты относишься к телепатии?

— Не имею мнения по этому вопросу. Но когда я учился после биофака во ВНИИ ГПЭ, нам на лекциях рассказывали про давно замеченный экспертами феномен: когда человек приносит заявку на изобретение чего-либо, то в течении трех-четырех месяцев еще примерно десять других людей подают такую же заявку! Идеи реально носятся в воздухе! Я задумался: почему так происходит?.. И знаешь, я как-то осенью вечером посмотрел на небо. Много ли мы смотрим в небо? А я вот почему-то посмотрел. Осенью небо темное, глубокое, и звезды как-то по-особенному ярки. Посмотрел и чувствую — улетаю. Уносит! И понял, что это ощущение мне уже знакомо! Так было, когда я умирал. Я уже был там, среди звезд…

Однако, самым необычным оказался следующий трагический случай…

Это произошло с Ивановым еще в институте. Игоря очень невзлюбила «немка» — преподавательница немецкого. На самом первом занятии у них случился серьезный конфликт, и оскорбленная «немка» поставили себе целью выдавить Ивана из вуза. Учился парень по всем предметам хорошо, да и немецкий знал не сильно хуже остальных в группе, но получал от нее исключительно придирки и двойки. Дело явно шло к несдаче экзамена, провалу сессии и вылету из института.

Причем, тот первый конфликт у них случился буквально на ровном месте. Было так… Поступил наш Иванов в педагогический институт на биофак, сдав химию и биологию на пятерки, а на первом занятии по немецкому языку, «немка» сказала:

— Поднимите руки, у кого «пятерка» по языку?

Люди руки подняли.

— А у кого была «четверка»?

Снова поднялись руки.

— Поднимите руки, у кого была «тройка»?

Поднялась одна рука Иванова.

— Вы не сможете учиться в нашем институте, у нас очень высокие требования, — сказала «немка».

— Но вы меня даже не слышали мою «тройку»! — Возразил Иванов. Переводил-то с немецкого он неплохо и говорил прилично.

— А я вам это докажу! — Сказала «немка» и, поставив перед собой такую задачу, начала ее выполнять и целенаправленно валить Иванова.

Поняв, что с переводом и говорением у него нет особых проблем, она нашла его слабое место — чтение. А читал по-немецки Иванов действительно плохо.

— Я и на русском-то вслух плохо читаю с листа, есть у меня такая странная особенность, — удивляется Игорь сам себе. — Поэтому «немка» всех спрашивала переводы или пересказы, а меня — только чтение. Причем, готовить заставляет один отрывок, а читать потом велит другой, незнакомый.

Трудно сказать, за что «немка» так невзлюбила Иванова, но закончилось это преследование тем, что однажды она ясно сказала: «Все, считай, ты здесь больше не учишься!»

И вот тут надо отметить, что получение диплома было для Ивана вещью суперважной. На диплом он был сверхмотивирован. Сам он из простой семьи, живущей в рабочем квартале. Детство прошло в уличных драках, учителя махнули на хулиганистого парня рукой, не веря в его будущность. А ему хотелось всем вокруг доказать, что он не такой дуралей, драчун и тупой качок, каким его окружающие себепредставляют. Доказать всем, что он — человек, что он тоже может это сделать — поступить в вуз и получить высшее образование. Это буквально стало целью его жизни. И потому поступление в институт, преодоление конкурса явилось для него предметом гордости и первой ступенью в системе доказательств. Сорваться теперь с этой ступени означало подтвердить всему миру собственную несостоятельность и веру окружающих в его ничтожность: «Ну, мы же говорили!..» Иванов ради учебы даже в комсомол вступил, хотя всю жизнь ненавидел эту сраную организацию.

Он во что бы то ни стало должен был удержаться в институте!

— Я в школе всегда учился на тройки. И никто в меня никогда не верил. Никто! Даже моя собственная жена. Впечатление, что ли, я такое произвожу?.. Случай был, однажды я встретился со своей одноклассницей через десять лет после школы, когда я уже работал в школе учителем биологии. Она попросила проводить ее до дома, чтобы по пути не пристали хулиганы, и по дороге мы начали вспоминать одноклассников, рассказывать, кто, где…

Поясню: поскольку у Игоря фамилия Иванов, его в школе Ваней звали, кличка была такая. И вот во время этой беседы с одноклассницей очередь наконец дошла и до них самих. Одноклассница и спрашивает:

— Вань, а ты-то где работаешь?

— Да в школе.

— Дворником?

— Учителем.

— Не пизди!..

Тогда ему стало смешно, потому что он и вправду уже работал учителем, а вот на первом курсе после слов «немки» об исключении из института было совсем не до смеха! Ему могли сломать жизнь.

Думаю, внешний залихватский вид Иванова с его вечной простоватой улыбкой, а также его огромные мышцы и троечное прошлое производили на людей обманчивое впечатление. Так было и с той «немкой», которая явно несправедливо вела дело к его выживанию из вуза. Потому гроздья гнева, лохмотья ненависти, куски ярости бурлили в волнах возмущения, кипя и клокоча в котле его раскаленной души. Он уже понимал: или я, или она. Он боролся за свою будущую жизнь. А она — всего лишь портила жизнь из вредности.

Судьбе было угодно, чтобы выжил он. А преподавательницу похоронили.

— Я не думал, что кончится так. И потому был поражен, когда мне сказали, что она внезапно попала в больницу в коме — как раз в те дни, когда стоял вопрос о моем отчислении, на котором она настаивала. У меня был сильнейший стресс тогда. Я ее ненавидел. И вдруг у нее — кома. Совершенно неожиданно! Она была сухощавой, подтянутой и спортивной, 45 лет, следила за собой, никогда не болела, не бюллетенила. И вдруг — эта неожиданная странная кома, а через десять дней ей отключают аппарат. Все были просто шокированы, включая меня. А после известия о ее смерти ко мне подошла одна девочка из нашей группы и сказала: «Я знаю, это ты, гад, сделал!» Я отвел глаза, растерянно забормотал, что это вовсе не я, но внутри себя знал — это сделал я… Я даже знал, откуда, из какого места моего тела вырывался тот хвост энергии, который ее убил.

— Откуда?

— Примерно из того же места, куда я втягивал сизый «дым» на станции «Курской» — из середины живота. Это был такой мощный столб «тумана» сантиметров 10 в диаметре, который я усилием воли выдавливал из себя и направлял в ее сторону.

— Надеюсь, ты никого больше в своей жизни не убивал?

— Нет. Я был растерян и напуган. Я знал, что что-то должно было с «немкой» случиться, но не думал, что все закончится так радикально. Я больше никого физически не убивал. Но мне потом удалось убить одну фирму. Не человека, а его контору. Я просто направил этот пучок энергии или тумана из своего живота на эту фирму. Дело в том, что, когда я в эту фирму пришел, я ее буквально поднял — после моего прихода прибыль возросла в пять раз. Хозяин фирмы нарадоваться не мог. Но потом туда устроился один узбек… Знаешь, есть такие люди, которые не умеют работать, но мастерски умеют плести интриги. Он за моей спиной начал распускать слухи о том, что я ворую, написал на меня донос хозяину конторы. И тот, вместо того, чтобы выкинуть эту бумажку в корзину, затеял какие-то разборки, хотя дело яйца выеденного не стоило. Короче, мне пришлось оттуда уйти. Обида на хозяина у меня была очень сильная. Очень! Я переживал и на эмоциях снова запустил этот механизм — стал выдавливать из себя туманный «хвост» с мысленным ненавистным посылом к фирме. И в течении года она разорилась. Американец, видимо, почувствовал, что это как-то связано со мной, звонил, извинялся, звал обратно. Но я не пошел.

Я уже рассказывал историю Иванова в одной из своих книг, не называя фамилию героя. А вот теперь открыто называю, потому что юридически то подкопаться здесь и раньше было невозможно, а все моральные запреты давно пали, ибо прошло больше сорока лет со времени событий, и все мы теперь так близко от края света (по сравнению с лихой молодостью), что ничего из прошлого уже не имеет значения — ни в юридическом, ни в моральных аспектах.