Понятно, что такое коммуникация – это любое общение. Для коммуникации с близкими людьми порой не нужно слов – вы и так друг друга понимаете. Для коммуникации с проблемными субъектами нужно запастись терпением: что-то придется объяснять по несколько раз, разными словами. Если собеседник не хочет вас понять, то хоть весь толковой словарь ему зачитайте – нужных слов не найдете. Кажется, что словарем можно воспользоваться для невербального способа убеждения.

Метакоммуникация – это коммуникация о коммуникации. Например, ребёнок спрашивает, почему вся семья каждый вечер ровно в восемь собирается за общим столом. Ему любопытно или хочется в это время играть. Вопрос без подвоха. И в нормальной семье без подвоха ответят, что в полвосьмого отец приходит с работы и так далее. Произошла метакоммуникация. Ребенок может заявить, что еще не голоден или хочет лишние полчаса поиграть во дворе. В ответ услышит, что это возможно, но еду он будет разогревать самостоятельно. Договорились, каждый остался доволен. Произошла метакоммуникация.

Теперь представьте, что сам факт вопроса о сложившемся распорядке вызовет у родителей взрыв гнева. Ребенка накажут и заставят доесть все до последней крошки. Метакоммуникация потерпела крах.

Вне зависимости от исхода, цель метакоммуникации – это обсудить или изменить какие-то правила в семье, в коллективе, в паре. При этом не ставится вопрос о выходе из семьи, об отдалении. Рамки общения остаются те же, меняется динамика внутри неподвижных рамок.

Изменению рамок соответствует сепарация. Ребенок вырос, закончил школу, поступил в институт в другом городе. Он физически стал дальше от родителей, рамки поменялись. Для сепарации не требуется метакоммуникация. Утверждение спорное в том смысле, что регулярная успешная метакоммуникация упрощает процесс сепарации. Верно и обратное: если вы успешно сепарировались (уехали), то издалека вам будет легче навязать метакоммуникацию родителям (если те были склонны пресекать метакоммуникацию насильственным способом). Как видите, корреляция между легкой сепарацией и легкой метакоммуникацией. Но эта корреляция не указывает, что «из первого следует второе». Скорее, есть общая причина – здоровый семейный климат, который способствует и сепарации, и метакоммуникации.

Теперь рассмотрим семью (или пару), где метакоммуникация формально возможна, но после нее остается отвратительное послевкусие. Вроде бы скандала не было, и родственники пошли на уступки, но у вас осталось чувство вины. И вот ребенок идет не просить прощения, а утешать мать. Невестка грызёт свежий маникюр, искренне переживая за больное сердце свекрови. Солидный бизнесмен, будто бы по собственной инициативе, мчится на другой конец столицы, чтобы съесть двойную порцию материнской стряпни, напоминающей кормежку для свиней. Жертвы хорошего воспитания. Не жестокого или авторитарного, а приторной плюшевости, удушающей заботы. От которого можно агрессивно отмахнуться, и вас оставят в покое. Но потом вы почувствуете себя виноватым и сами попроситесь обратно под крыло.

Так может продолжаться довольно долго. Наконец, для вас наступает развилка. Либо скандал, сбор вещей и срочный отъезд, прерывание всякой коммуникации на долгие годы (бегство). Либо капитуляция и полное подчинение, формирование созависимости. Либо возникновение психосоматических симптомов и попытка с помощью них играть на новом коммуникативном поле. В последнем сценарии просматривается невротический компонент (бегство в болезнь и символическая метакоммуникация), но присутствует и нечто принципиально иное, не сводимое к неврозу. А именно: попытка придумать новый механизм сепарации, провести личные границы на уровне искаженной телесности, каковая есть последний уровень власти (психотический компонент). В этом смысле психосоматика есть композиция, составленная как из невротических, так и психотических (хронотических) структур. Но мы не будем углубляться в теорию. Для нас важно, что психосоматика есть искаженная версия равно сепарации и метакоммуникации.

Таков групповой портрет психосоматического семейного.

Что с цветовой палитрой? Оранжевый для боли, синий для безумия. Представим, что сепарация – это красный цвет, а метакоммуникация – зеленый.

Ситуация 1. Сепарация возможна, но она не предполагает метакоммуникации. Например, в семье принято – и это не обсуждается! – что по достижении шестнадцати лет ребенок отправляется на заработки. Метакоммуникация тоже возможна, но она не влияет на сепарацию. Можно спрашивать о любых семейных правилах, можно даже спорить и выторговывать какие-то уступки, но слишком далеко вас не отпустят. Последнее характерно скорее для семейных пар, где действует стратегия длинного поводка. Один партнер позволяет другому достаточно много, но развода не допускает (да и тот, другой, не собирается разводиться, чтобы не разориться).

Метакоммуникация и сепарация протекают независимо. Картина получится двухцветной. На ней будут оттенки красного и оттенки зеленого. Но эти два цвета не смешиваются, то есть мы не увидим коричневого цвета.

Ситуация 2. Сепарация возможна, метакоммуникация под запретом. Или наоборот. Картина написана одним цветом.

Ситуация 3. Сепарация и метакоммуникация взаимно обусловлены, находятся в гармоничном единстве. Например, в процессе доверительного диалога, ребенку постепенно предоставляют больше свободы и больше ответственности, объясняют его возможные ошибки. Картина заполняется градиентом от одного цвета к другому, включая промежуточные цвета (оттенки коричневого).

Ситуация 4. Резкий разрыв коммуникации, бегство из семьи без попыток что-то объяснить или выстроить что-то новое. Холст разорван на части.

Психосоматическая ситуация – психический дальтонизм. Художник не различает зеленый и красный, использует и смешивает их в случайных пропорциях. Запрос на сепарацию воспринимается семьей или партнером как запрос на метакоммуникацию и наоборот.

Пример 1. Ребенок спрашивает, почему отец придирается к мелочам и может (демонстрируя якобы обиду) неделями игнорировать сына. Это запрос на метакоммуникацию, потому что субъект спрашивает о правилах коммуникации. Но в ответ слышит: «Будешь зарабатывать, тогда устанавливай правила. Конечно, ты хочешь побыстрее от нас сбежать. Я знаю, что ты нас с матерью не любишь и не ценишь». О чем здесь? О грядущей сепарации, хотя она в вопросе ребенка даже не подразумевалась.

Пример 2. Молодая пара. «Ты можешь хотя бы не бить посуду, когда скандалишь?». В ответ: «Хочешь меня бросить? Давай. Я могу сама уйти».

Пример 3. Уже взрослая дочь не берет трубку после пятого за день разговора с матерью. Наконец, не выдержав шквала звонков и сообщений от матери и родственников (поставленных на уши), перезванивает. Пытается объяснить, что у нее работа и своя жизнь. И что круглые сутки висеть на телефоне не может. Запрос на сепарацию. Ответ: «Как ты со мной разговариваешь? Смени тон!» – касается не границ, а формы коммуникации, то есть относится к метакоммуникации.

Более патологичный ответ: «Конечно, ты ведь меня совсем не ценишь. Зачем тогда притворяешься? Давай сразу будешь на меня матом орать. Или командовать. Ты же всегда хотела мной командовать. Маленькая командирша. Вся в отца. Лишь бы поруководить и поскандалить. Давай, вперед, всё будет по-твоему». Опустим общую патологичность диалога и посмотрим только в разрезе метакоммуникации и сепарации. Очевидно, мать здесь оспаривает метакоммуникативный запрос на смену семейного лидера так, будто конфликт разворачивается в герметичном пространстве единой семьи. С точки зрения дочери такая трактовка лишена основания, так как семей давно две (мать с отцом и, соответственно, дочь с ее мужем и детьми), бороться за лидерство с матерью негде. Дочь хочет сепарации, мать защищается от якобы несправедливой метакоммуникации.

Стимул – вопрос про Фому. Реакция – ответ про Ерему.