Римейки чаще проигрывают оригиналу: всякий успешный сюжет произрастает из национальной почвы, и перенос его в иную культуру требует искусной корректировки, на которую копиисты не способны. Выигрышным билетом «Стаи» стало крайнее убожество оригинала.

Согласно немецкой версии, социальные работники отправляют в дикие Альпы группу осужденных тинейджеров с целью воспитания командного духа и ценностной перенастройки. Вместо того, чтоб утрахаться в дым, скосить всю окрестную встань-траву и убиться на первом же перекате, трудные поднимают бунт и теряются в лесах — но к финалу впитывают правильные ориентиры и побеждают главное немецкое зло — скрытых фашистов-реваншистов (убив попутно четверых, но туда им и дорога). Всем миром, всем народом, всей землей встают на бой с драконом араб Кан и антиглобалист Рон, пузан Марвин и лесбуха Штефи, японец Хиро и хохлуха Кудрицкая, дочь нациста Линда и психопат Бишоф. Дети с луками и копьями оказываются лучше взрослых — к чему и вели весь фильм авторы, сроду не видавшие живьем ни шпаны, ни наци.

Русская версия сразу внушила доверие, на третьей минуте сняв вопрос, кто же в здравом уме пускает урлу в лес. На совещании высших чинов сказано, что президент поручил профилактику молодежных преступлений, а что велит президент — то у нас исполняется без всяких тормозов. Перевоспитание тайгой сразу стало выглядеть убедительней. Вот найти там фашистов было уже сложнее — но авторы показали класс коррекции, и им хотелось верить.

Для начала они убрали весь утопический символизм нового мира в джунглях имени Греты Тунберг. Толстяк, нацмен и угловатая девочка с намеком на лесбо стали просто нацменом, толстяком и злюкой, а не эмблемами угнетенных меньшинств. «Республику» переименовали в «Стаю», инициаторшу обозвали дурой (дура ж и есть). «Сложности делают вас сильнее, — угрюмо шпарила та по методичке. — И вы лучше, чем кажетесь — даже себе». «Ну и как? Лучше мы?» — угрюмо спросила ее девка-торчуха над первым же трупом. Диалог отражал всю глубинную полемику обеих версий. «Дети, даже порочные, лучше одноколейных взрослых», — убеждают съехавшие на левизне дойчи. «Ой ли?» — отвечают видавшие левизну во всей красе русские. «Бей богачей, жги школы, загоняй самцов под шконку!» — ведут линию немцы. «Боже, сколько пафоса», — отвечают когда-то бившие богачей русские. «Соцработники спасут мир», — намекают немцы. «Крошки, даже из вашего шлака можно сделать пристойный продукт, если уточнить мотивировки и переписать диалоги», — отвечают русские.

Фашисты становятся обычной бандгруппой в милицейских погонах, каких у нас хватало в местах экстремального туризма. Преступления деток смягчают шкурничеством школьного и местного начальства (у немцев с этим проблема: нельзя же показать полицию и школу мерзавцами, если они не фашисты). Дети стали симпатичней не потому, что дети, а потому что их придумали дельные сценаристы (с авторшей мультфильмов Ольгой Никифоровой во главе).

Но в последней серии евро-хрень взяла свое. Дети оказались поголовно психически травмированными, как в Европе. Комиссарша Рита за одиннадцать минут до конца вспомнила, как была изнасилована тренером спортшколы. Психопат Макс начал толкать социал-дарвинистские речи и вообще слишком много для убийцы разговаривать. Пещера, как и у немцев, взорвалась: авторы забыли, что их злодеи больше не фашисты и накапливать арсенал им незачем. Все решили осесть в лесу — невзирая на то, что парней осталось двое, а девиц четверо. Утопическая республика Греты Тунберг победила.

А нельзя так долго передирать сюжет у пламенных дураков.

Заражаешься.