Фразу «Бабушка приехала» в России 70-х знали все, кто умел читать. Ею заканчивался роман Богомолова о военной контрразведке и значила она ликвидацию вражеской разведгруппы, занятой срывом наступления пяти фронтов РККА на Прибалтику. Книга мало годилась для экрана ввиду огромных массивов оперативных документов, а вскоре и вовсе стала заколдованной твердыней, о которую умные расшибутся, а дураки покроют похабной росписью типа «Здесь был я».

Первую постановку Витаса Жалакявичюса закрыл на исходе съемок сам Богомолов. Характер у автора был прескверный, экранизации не нравились ему никакие, а подключать юстицию он умел.

Тогда провидение обиделось и наслало на роман режиссера Пташука. Там, где автор масштабировал розыск тоннами оперсводок Смерша, у Пташука три человека сто минут бегали за другими тремя человеками, а почему в Кремле от этого болтанка, так и не удалось узнать.

На третий раз киноделы наворотили такого, что радость от встречи с прекрасным не пройдет никогда. Сперва изобличенный враг прикрылся от смершевцев другим врагом, и радикальное безумие жеста совершенно их парализовало. У второго угадывались явные семитские черты, и понять, как он попал служить к немцам, было решительно невозможно, — а играл его продюсер Тартаков, шеф сценарной группы. Когда жидофашиста все же убили братья по разуму, возникала надежда, что остальные пять продюсеров пойдут тем же путем и убьются на глазах зрителя в эпизодических ролях, но ожидания не оправдались. Смерть товарища Тартакова на 25-й минуте стала единственным светлым пятном постановки.

Окрыленные безнаказанностью, авторы пошли вразнос.

Убив агента, особисты сняли фуражки и почтили память усопшего.

Вражеская модистка ходила в штаб армии на примерку, как к себе домой.

По Западной Белоруссии с ее бандами, дезертирами и немцами-окруженцами гастролировал фургон столичных кинозвезд и некоторых даже убили, каков сюрприз.

Суперснайпер Таманцев (Алексей Макаров), сбивавший с врага пилотку и щекотавший пулями уши, на экране мажет восемь раз из десяти. Стажер Блинов (Александр Дуденков) валит радиста — самый неприкосновенный актив. Капитан Алехин (Александр Яценко) болен сердцем до такой степени, что либо гранату без чеки уронит, либо на задержании в обморок хлопнется.

Шпион Мищенко (Алексей Кравченко) в густом лесу чеканит: «Радиогруппа Кенигсбергской разведшколы всегда отличалась высоким качеством своих курсантов». При этом его лицо сведено болезненной гримасой, в которой читается: «Кто?? Кто писал всю эту гребаную галиматью, которую я должен произносить вслух и без запинки??». Идем навстречу народному артисту: авторы гребаной галиматьи — сценаристы Спиридонов, Коростелева, Лебедев и Самойлов. Гребаной галиматьей они заняты давно и выдают ее по три сценария в год.

На исходе третьей серии становится очевидным: фильм сделан врагом. Русские в нем представлены: шофером-насильником, штабными курвами, шляпами-офицерами и лохами-рядовыми. За врага играют: красотка-блондинка, красотка-брюнетка, миловидная немочка и трио отлично обмундированных, умелых, ловких наследников белой армии и мстителей тирании — притом все движимы верностью фатерлянду, тогда как у русских все делается от страха перед Сталиным. Форма подогнана и пилотки молодцевато сидят у одних врагов, на наших все висит, как парашют на дереве. Там, где гости умело уходят из ловушек, рвут эшелоны, ликвидируют слабых, наши проваливают все, грозят трибуналом, палят по автобусу с гражданскими и на стене у них балалайка. Традиционное семейное утепление касается только врага: если в книге у Алехина больна дочь, а Блинова ждет мама, в фильме вся любовь к детям, родителям и нежным кралям отписана агентам, а у наших ни семьи, ни дома, один Сталин. К слову «товарищ» видна такая неприкрытая ненависть, что на проверке документов офицеры запросто обращаются друг к другу «старлей» и «майор», а Алехин зовет впервые встреченного полковника Игорем Фомичом.

Все это логично было бы завершить не разбитым рейхстагом, а панорамой современной неофашистской Прибалтики с резюме, что вся работа Смерша и пяти фронтов была зря, потому что ватники и кувшинные рыла.

У Чехова было: «Кто писал не знаю, а я дурак читаю».

С «Неманом» хуже. Кто снимал, знаю, и все равно, дурак, смотрю по причине трудовой необходимости.

Дуракам, которые делают это без производственной нужды, прощения нет.