Отуреченный Константинополь следует признать самым адовым искушением русского мира и русского космоса. За омывающий его Босфор империя ввязалась в Первую мировую, стоившую нам двух миллионов душ и разрушительной революции. На Константинополь с огромными жертвами шли войска в последнюю русско-турецкую войну, принесшую суверенитет болгарам, — народу воистину подлому и выступившему против нас во всех конфликтах XX века. Наконец, идея переноса центра православия из Константинополя в Москву побудила РПЦ к унификации русского богослужения с греческим (и, кстати, украинским) — что ввергло страну в трехсотлетний раскол и, считая гари, Соловецкую осаду и массовые репрессии уровня святой инквизиции, — первую полноценную гражданскую войну. Химера православного братства с доминантой Москвы массово губила русский люд задолго до аналогичной коммунистической.

Немудрено, что раскол столетиями был в нашей литературе, а затем и кино трефной темой — до такой степени, что в вики-статьях «Раскол в культуре», «Аввакум в культуре» значится единственная строчка — этот самый фильм 2011 года. Троеперстие, где огнем, где уговором, укоренилось. Чаемое объединение православных под началом Москвы не состоялось. Зато старообрядцы обрели славу мучеников за веру и — пуще того — неофициальную канонизацию: сколь ни чести Аввакума с кафедр, а он посвятей многих признанных святых. Милостивый к проигравшим В. И. Суриков (Меншиков в изгнании, стрелецкая казнь, альпийское отступление Суворова) избрал моделью своей фрески не Никона, а опальную боярыню Морозову. Так что любая аутентичная хроника раскола не сулила РПЦ никаких выгод — а свирепство патриаршьей цензуры в профессиональных кинокругах хорошо известно. «Хуже КГБ», — ворчат на студиях, чураясь религиозных сюжетов, как черт благодатного огня: слишком велик риск резкого удорожания съемок в случае вето клира. А значит, впрягаться в столь хлопотное, чреватое и затратное предприятие могла сподвигнуть Николая Досталя только благородная просветительская миссия. Тем более что сценарист его Михаил Кураев, вопреки подозрениям, к дьякону отцу Андрею отношения не имеет, в сан и подробности таинств не посвящен и гарантировать патриаршье благословение не в силах (впрочем, отец Андрей тоже).

Суть лучших, «чудиковских» фильмов Досталя «Облако-рай» и «Человек с аккордеоном» можно было бы передать нилинским словом «дурь». Никонианская реформа по размаху и последствиям сегодня кажется дурью вселенской. Вожделеемая новая Византия состояться у нас не могла: православие Русь приняла в готовом виде, опыта теологических споров не имела и центром богословия не считалась. Внутрицерковный же раздор не только рассорил страну, но и отжал твердых в понятиях лиц из общества и управления — несказанно увеличив процент корыстолюбцев на верхних этажах церковной и светской бюрократии. Не зря слово «блядство» звучит с экрана в аввакумовых речах и посланиях без всяких запикиваний, а местные воеводы, верша царский суд над ослушниками, почти беспрерывно жрут. Да и регулярное гашение государем свечей на ночь (как и сбор яблок его наследником) с какого-то момента начинает выглядеть символическим: в великой русской распре сыграл Алексей Михайлович самую малопочтенную роль.

В выборе исполнителей режиссер парадоксов чурался, выражая авторское отношение к историческим лицам шлейфом прошлых ролей артиста. Переиграл Роман Мадянов всех лихоимцев прошлого и настоящего — быть ему боярином Морозовым. Зарекомендовал себя Александр Коршунов лучшей кандидатурой на роли скромняг-правдоискателей — значит, и роль протопопа Неронова его. Случись интерес к расколу прежде, в советском далеке, — играть бы его святейшество Аввакума самому Ивану Герасимовичу Лапикову, старцу въедливому, непокорному и к святому делу самим Тарковским приставленному (был в «Рублеве» монахом Кириллом). Но и уралец Александр Коротков в минуты наивысшей пастырской язвительности с Лапиковым схож и тем возводит канон величавого ненасильственного сопротивления аж к XVII-му веку, за два столетия до рождения г-на Ганди.

В стране, где спасение души напрямую связывается с точным соблюдением обряда, корректировка его заведомо сулила волнение и смуту. За оду стихийному русскому консерватизму и изоляционизму — Досталю, Кураеву и компании «Аврора» высшая надцерковная хвала. Финальный топот солдатских ног на заре нового петровского царствования явно выражает их отношение к эре наступающего западничества.