Если о прозе Елизарова станут судить по экранизации (а в наш неграмотный век так и будет), автору останется только сочинить о Твердохлебове похабную матерную балладу на три струны — как он уже делал с писателем Быковым, предварительно дав ему в глаз. Глядишь, эффектные матюки с их мощной вербальной силой и перебьют дурную энергетику сериала.

Красный панк русской словесности, Елизаров сочинил Большую Книгу о власти слова над смертными. Он (как, впрочем, и автор текста) боготворит великого Аркадия Гайдара, когда-то писавшего, что лишь притворялся детским писателем, на деле готовя стране мощную краснозвездную гвардию. Гвардией новой-старой веры станут у Елизарова самые донные слои аутсайдеров — зонские обиженники, полоумные старухи, люмпен-интеллигенты и пьющие работяги, классовый фундамент социализма. Разным путем проникли они в тайну соцреалиста Громова, чья графомания при условии безотрывного чтения станет книгами Силы, Власти, Ярости и Терпения, даря читателю свет и невосприимчивость к боли. Репринты магической силы лишены — поэтому за редкие экземпляры старосоветских изданий идет смертный бой региональных сект посвященных (здесь автор не только воспроизводит феодальную усобицу времен зарождения духовной литературы, но и обнуляет современные переиздания классики с их виньетками и кадрами экранизаций на обложке — которые, конечно, фуфло в сравнении с потертыми корешками «Детгиза»). Договорные бийки, как встарь, ведутся исключительно холодным оружием: цепями, пиками, секирами и кистенями, смерть от которых легче выдать за несчастный случай. Таким образом, советский миф аккуратно вписан в длинную русскую историю с добольшевистским обожествлением сирых и убогих — вопреки воле зоилов сделать социализм черной паузой в поступательном развитии нации. Весь этот секрет усталого этноса открывается случайному неофиту Алексею Вязинцеву, входящему в избранный круг через родство с районным вождем в наивысшем для секты звании Библиотекаря. Путем битвы и меча, плена и посвящения придет он к роли затворника-летописца, хранящего Родину от захвата и распада.

Никогда, ни при каких условиях не отважились бы толкать столь антибуржуазную крамолу светлоликие продюсеры Вайнштейн, Сумачева, Тюлин и Тупицын! Первые двое уже поучаствовали в десакрализации красного проекта, превратив эпичный «Каменный мост» А. Терехова в пасквиль о зверствах КГБ, другие из богомоловского «Момента истины» состряпали «Операцию „Неман“». Не их масштаб. Большевизм, конечно, был полновесной религией со своими ересями, инквизицией, соборами и благодатью, рожденной всеобщей жертвенной верой. Таяние этой веры подкосило строй — однако нынешний взрыв пассионарности буквально наследует цементирующей нацию советской космогонии, пугая и возмущая дельцов переходного периода от одной Силы к другой.

Они-то и перекраивают путь к правде в пошлейшую и доступную их скудному разуму охоту за всесилием. Вместо униженных и оскорбленных книги в сериале яростно ищут герои 90-х: бандиты, скинхеды, «афганцы» и шлюхи, — и лишь клан Вязинцева стремится к демократии, честным выборам и раздаче истины народу.

Насыщение советской ортодоксии либертарианскими смыслами не удается даже такому сценарному зубру, как Илья Тилькин: швы противных друг другу идейностей торчат отовсюду. Новые демократы по инерции читают грошовый соцреалистический трэш и обращаются друг к другу словом «товарищ». Убийцы-меченосцы шокированы ликвидацией банды насильников-киднепперов (ужас-то какой). Фехтовальщица, протыкавшая оппонентов рапирой, читает школьникам стихи Асеева о ненасилии. Трус-релокант Вязинцев поднимает соратников на мятеж. Все это напоминает натягивание на маргинальную елизаровскую философию гуманистического презерватива. Герои на глазах меняют масть — лишь бы не допустить зашкварной похвалы социализму за возвышающий утопический обман.

В конце Тилькин расшивает нестыковки одним наполеоновским жестом: прочтя книгу Смысла, Вязинцев оборачивается Иисусом нашим Христом и читает соратникам Нагорную проповедь-light (да-да, тот самый, кто первого своего забил кованой книгой по голове насмерть). От такого космического бесстыдства руки опускаются даже у Елизарова, и он дает снять себя в массовке военного совета в зачине шестой серии.

Однако автор слов «Помнишь, брат, как давили эльфийскую мразь?» непременно опамятуется, возьмет кистень и покажет неофитам-тилькиенистам, кто такие левые староверы.

Правда — за ним. Либерального реванша не будет.

Книга — работает.

Фильма — нет.